Приговоренные ко тьме

– Я вспомнил о нем, мой король, только потому, что наш нынешний папа Иоанн решил поступить так же, как в свое время Формоз, наплодивший по Италии королей и императоров!

– Что такое?

– Прошу меня покорно извинить, но это прежде всего должно быть услышано только вами.

Беренгарий махнул рукой. Музыка стихла, танцовщицы, словно бабочки, уносимые ветром, упорхнули за дверь. Альберих оценивающе смотрел им вслед.

– Так вот, мой король. Наша шлюха и дочь шлюхи Берта, которую, вероятно, не стоило невредимой отпускать от стен Павии, успешно вдула в уши нашему папе мысль о том, что ваши действия, производимые под флагом вашей верности Арнульфу, наносят вред планам Рима. Вы ведь знаете, Рим как огня боится Арнульфа, и в вашем лице он видит карающую длань его. Папа поспешил найти вам оппонента, который, напялив на себя корону, будет оспаривать вашу власть по всей стране.

У Беренгария расширились глаза.

– И кто же это? Неужели Адальберт нарушит клятву?

– О нет, они решили действовать хитрее. Берта зовет в Рим своего бургундского родственника, короля Людовика, и папа одобрил этот выбор!

– Ха! Вот так новости! И что теперь? Кстати, между прочим, это была ваша идея во всем прикрываться Арнульфом!

– И я до сих пор пребываю в уверенности, что эта идея правильная. Если поправится император Арнульф, как вы думаете, сможет ли с ним совладать бургундский Людовик?

– Насколько я наслышан о бургундце, едва ли.

– Поэтому нам по-прежнему не надо лишний раз дразнить наших тевтонских соседей. Напротив, нам предлагается план действий, которыми мы лишний раз подчеркнем свою преданность каринтийцу, а заодно подтвердим свои полномочия в Италии.

– И что нам предлагается сделать?

– Провести вашу повторную коронацию итальянским королем здесь, в Павии, в присутствии послов Арнульфа и силами союзного с вами епископа, ну, скажем, Ландульфа из Милана.

– Вот это поворот! Но, увы-увы, на Ландульфа я не могу более рассчитывать. Сей достойный отец Церкви, в свое время оказавший мне честь быть посредником при переговорах с Ламбертом, недавно пережил удар, и я боюсь, что это была последняя услуга с его стороны.

– Тогда, быть может, его высокопреподобие, епископ Амолон из Турина? Какое счастье, что королевская коронация необязательно должна осуществляться папой!

– Допустим, особенно если ему будет обещана помощь в его конфликте с родным городом, где его, признаться, недолюбливают. Но что делать с Людовиком?

– Задерживать ход переговоров его с Римом, а в худшем случае блокировать его войско, которое непременно вынуждено будет пройти через Лангобардию10.

– А какую позицию занимает мой сосед, Анскарий Иврейский?

– Увы, он первым поддержал предложение Берты, в котором видит преференции от союза с Провансом.

– От старой жабы это следовало ожидать. Скажите, откуда вы получили сведения о решении папы Иоанна?

– О! Меня им снабдила одна прелестная развратница, ума которой хватило бы на десятерых лангобардских королей!

– Вы меня оскорбляете этой фразой, Альберих. Но я, кажется, догадываюсь, что речь идет об этой гречанке, жене префекта Теофилакта и… вообще-то я с вами согласен, – Беренгарий ухмыльнулся, вспоминая лицо Теодоры, но потом быстро перекрестился, прогоняя искушение. Альберих не выдержал и рассмеялся.

– К слову, она и автор идеи о вашей коронации!

– Дьявол! Настоящий дьявол в тунике! О, прости меня, Господи! Это все ее предложения?

– О нет, сир. Вы все-таки ее недооцениваете. Она предлагает вам, не дожидаясь решения папы относительно бургундцев, уже этой весной идти на Рим.

Эпизод 3. 1653-й год с даты основания Рима, 14-й год правления базилевса Льва Мудрого, 4-й год правления франкского императора Арнульфа

(январь-сентябрь 899 года от Рождества Христова)

27 января 899 года в присутствии множества лангобардских, веронских и фриульских дворян епископ Амолон с величавой торжественностью возложил на голову Беренгария железный обруч лангобардских королей, тем самым повторив обряд, совершенный над ним еще десять лет назад. Документы о коронации были немедленно высланы в Рим и Регенсбург, и если Арнульф к этой новости отнесся вполне благосклонно и ответил своим приветствием, то в Риме это вызвало лихорадочный поиск ответных мер. Приближалась весна, и уже ничто не мешало Беренгарию двинуться на Вечный город, слухи о его приготовлениях начали поступать практически ежедневно. Его вассалы стекались в Павию, а Иоанн все еще медлил направить Людовику Прованскому свое приглашение. Инициатива была определенно за Беренгарием, в середине февраля он направил папе письмо, в котором выражал свое желание отправиться в Рим как «богобоязненный пилигрим и дабы узнать, заслужил ли он расположение папы восстановлением мира в Северной Италии, в чем ваш робкий слуга желает убедиться лично, ибо от Вашего Святейшества мы до сих пор ответа не получили».

Приняв это послание, Иоанн Девятый совсем загрустил. По всей видимости, понтифику приходилось смириться с объективным состоянием дел, ждать Беренгария в Риме и приветствовать его как нового короля. Хитрый политик даже успел продумать для себя отступные, а заодно и проверить Беренгария на искренность его вассальных перед Арнульфом чувств, а именно при встрече с фриульцем предложить ему императорскую корону. Тем самым Иоанн рассчитывал, причем при любом ответе Беренгария, вернуть к себе расположение последнего. О военном противостоянии не могло быть и речи – Иврея и Тоскана, видя неблагоприятный ход событий, предпочли отойти в тень, а их правители разъехались из Рима каждый по своим владениям. Иоанн мог твердо рассчитывать только на гарнизон Теофилакта, который, может быть, и мог бы выдержать длительную осаду, но уж точно не был в силах восстановить интересы папы в его владениях.

Все шло как нельзя лучше для Беренгария, его императорские амбиции крепли день ото дня, когда он получал новости с юга о пассивности его трусоватых соперников. Воодушевляли его и вести из-за гор. Германские послы, посетившие его коронацию, поведали Беренгарию, что его сюзерена Арнульфа недавно разбил новый паралич и что, по всей видимости, его войск не стоит ждать этим летом в Италии, а в приватном порядке выразили сомнения, что их император вообще когда-нибудь сможет выздороветь. Многочисленные отпрыски Арнульфа от целой плеяды конкубин уже начали подковерную борьбу за наследство умирающего отца, но мало кто из них потенциально будет готов в ближайшее время обратить свой корыстный взор на Италию.

Эти новости могли вскружить голову Беренгарию, так много лет лелеявшему мечту об императорском троне, однако Альберих посоветовал ему взять небольшую паузу и при получении соответствующих новостей из Регенсбурга действовать уже наверняка. Беренгарий согласился с ним частично, отказавшись выступить в поход на Рим в начале марта, и перенес этот марш на конец мая, рассчитывая за это время окончательно закрепить свою власть во всей Северной Италии.

К концу мая состояние Арнульфа, вопреки ожиданиям, не ухудшилось, напротив, сообщали, что император вновь встал на ноги. Беренгарий больше не мог ждать и назначил свое выступление из Павии на 4 июня, о чем должны были быть оповещены все его союзники и вассалы, обязанные присоединиться. По первоначальным прикидкам войско Беренгария должно было составить до пятнадцати тысяч человек.

За неделю до предполагаемой даты выступления, когда в Павию под знамена Фриуля уже вовсю начали стекаться благородные рыцари, пред очи короля веронские бароны приволокли двух странных людей варварского вида, обильно обвешанных, как это принято у кочевников, шкурами и мехами зверей. На скулах их и на обнаженных руках были видны нанесенные тупыми ножами характерные шрамы, по которым Беренгарий опознал этих людей. Венгры!

Сей беспокойный народ поселился в Паннонии, что совсем рядом с его Фриульской маркой, всего семь лет назад, придя из неведомых и далеких Уральских гор. Их воины были смелы и исключительно жестоки, повадки грубы, невежественны и бескомпромиссны, что сразу почувствовали на себе их новые соседи. Арнульф Каринтийский и его двор стали первыми, кто отказался от затеи меряться силами с возродившимися потомками Аттилы, а вместо этого смогли проявить незаурядное искусство дипломатии и со временем заручиться дружественными отношениями с их вождями Арпадом и Курсаном. Говорят, что это стоило германскому императору немало золота, но зато он смог привлечь в свое войско их конницу в своем походе в Моравию, где лишний раз убедился в воинственности венгров. Напрасно местный князь Святополк11 заискивающе присылал кочевникам пригоршни своей земли, воды и травы, символически приглашая венгров расположиться в его владениях и быть для него защитой. Венгры сокрушили Великую Моравию, свершив то, что десятилетиями было не под силу франкогерманским государям, и закрепились на захваченных землях. Что же касается шрамов на их лицах, то, по существовавшей легенде, родившимся мальчикам в то время их родители разрезали щеки кинжалом, дабы они вместе с материнским молоком познали вкус собственной крови и научились терпеть раны. Количество же ран на руках означало количество захороненных ими родных, так как во время похорон каждый из оставшихся живых родственников умершего обязан был собственноручно нанести себе незаживающий, а значит, вечно напоминающий о себе и о причинах своего возникновения порез.

Внезапное появление венгров, чьи князья до сей поры вели достаточно мирную переписку с Беренгарием, не на шутку взволновало итальянских рыцарей. Необходимо было узнать, каким образом они оказались по эту сторону Альп и каковы их намерения. По счастью, один из плененных отрывочно знал баварский язык, и после применения соответствующих мер воздействия заговорил. Видно, раны, нанесенные ему в детстве, так и не приучили его до конца терпеть боль.

Услышанное еще более встревожило Беренгария. По всему выходило, что около двух недель назад отряд в пять-шесть тысяч венгров спустился с гор на Паданскую равнину. Их направил сам великий кендю Курсан, приказав узнать, что за народ живет к югу от Альп, богат он или беден, смел или труслив, многочислен или невелик, сплочен или разобщен. По словам веронцев, прибывших в лагерь Беренгария чуть позже, венгры на днях появились в предместьях их столицы и уже успели заслужить о себе дурную славу, не оставляя никого свидетелями своих набегов и не жалея даже едва народившихся младенцев.

Выведав расположение их главных сил, Беренгарий передал пленных скорым на руку палачам, а сам немедленно собрал военный совет.

Альберих, оценив положение вещей, мысленно проклинал весь свет. Откуда взялись эти варвары, причем в самый неподходящий момент?! Не иначе, как само Небо воспротивилось замыслам его и планам этого вечного неудачника Беренгария! Понятно, что ни о каком походе на Рим не может быть и речи, пока у тебя в тылу шастает огромная банда не знающих жалости разбойников. Выходит, Рим получает спасительную передышку и, конечно же, хитрый лис Иоанн не преминет ею теперь воспользоваться.

Беренгарий же, напротив, был будто счастлив полученному известию о вторжении варваров в пределы его королевства. Торжественно поднимая кубок с вином, он на ближайшем пиру провозгласил:

– Братья мои во Христе! Господь наш волею своею напомнил нам всем, что прежде всего мы суть смиренные рабы его, и упрекнул нас в гордыне нашей, что можем мы помышлять о делах суетных, когда в пределы страны нашей вторгаются посланники дьявола! Долг наш заключается в избавлении слуг Господа от насилия, чинимого дикими народами Гога и Магога12, потомков гнусного Аттилы, и в выдворении варварских полчищ за пределы нашего королевства. Посему призываю всех следовать за своим королем! Добыв с вами потом и кровью победу над нечестивым врагом нашим, мы получим восхваление от Господа нашего, Святого Петра и наместника его!

А вот это было действительно не лишено смысла. Прогнав венгров, Беренгарий мог твердо рассчитывать на преференции от Рима. Навряд ли кто-то будет оспаривать его власть в Италии после того как он покажет всем свою волю, силу и заботу христианского владыки!

Четвертого июня вместо похода на Рим войско Беренгария направилось к востоку от Павии. По сообщениям местных жителей, венгров видели всего лишь в тридцати милях от нее. Началась странная военная кампания, резко отличающаяся от правил ведения войны, установленных в тогдашней Европе.

Прежде всего, стало понятно, что ни о каком генеральном сражении и принятии вызовов на открытый поединок не может быть и речи. Посланники Беренгария, имевшие при себе кодекс13 с вызовом на бой предводителю венгров, бесцельно блуждали по холмам Италии, а в худшем случае, обнаруживая лагерь венгров, находили тем самым свою смерть. Войско кочевников было исключительно мобильно, у Беренгария и его свиты голова шла кругом, когда одномоментно они получали сведения о появлении венгров из мест, находившихся друг от друга на почтительном удалении. Все лето провел Беренгарий в бесцельной гонке за вечно ускользающими венгерскими призраками, находя, как правило, только следы их безжалостного пребывания. Венгры везде сеяли ужас и смерть, застигнутые ими врасплох селения обычно уничтожались и грабились полностью, а то, что венгры не могли унести, то с их стороны подлежало неминуемому сожжению. Мелкие стычки случались почти каждый день, но рыцарям обычно попадались только небольшие и увертливые конные разъезды венгров, подобно метеорам от несущей разрушение кометы, периодически отделяющихся от своего основного отряда в целях разведки или грабежа.

И все же эта игра в жмурки не могла длиться бесконечно. Удача улыбнулась Беренгарию у реки Адды, где его люди застали переправлявшийся через реку венгерский обоз с награбленным. Венгры бежали, не приняв боя. Причем многие из них, избегая плена, предпочли утонуть в быстрой реке. Во всяком случае, для Беренгария это уже было что-то, и он, составив хвастливую победную реляцию, направил с этим гонцов в Павию и в Рим.

После этого разведка его войска уже не упускала венгров из виду. Его люди в этот момент напоминали гончих, наконец-то взявших след кабана. Стычки стали многочисленнее и кровавее, периодически итальянские рыцари находили брошенные обозы с награбленным, которые уже, видимо, вовсю стали тяготить грабителей. Также итальянцы, идя по следу, стали часто натыкаться, к их великой печали, на многочисленные трупы своих соотечественников, попавших в плен и, по всей видимости, первоначально рассматривавшихся венграми в качестве живого товара.

Недалеко от Вероны Беренгарий вновь настиг основные силы венгров. Рыцари в запале своей погони на этот раз явно не рассчитали силы. Противник внезапно перешел в контратаку, видя за собой численный перевес. Альбериху и его отряду пришлось бы очень туго, если бы Беренгарий собственноручно не поспешил им на выручку. С ходу налетев на наседавших на Альбериха венгров, Беренгарий обратил их в скорое бегство.

Эта победа, как и стычка у берегов Адды, заставила Беренгария усомниться в правдивости легенд о несокрушимой отваге венгров. Кроме того, она ясно показала, что у венгров уже нет сил и широты маневра уворачиваться от его войска, что с каждым днем тают шансы венгров благополучно достичь Альп, где их ждало бы спасение. Возле реки Бренте, что к северо-востоку от Вероны, Беренгарий настиг их снова. На сей раз язычники не обратились к нему спиной, на противоположном берегу реки короля Италии уже поджидали венгерские «парламентеры».

Беренгарий принял гостей, несмотря на ропот многих своих соратников, с негодованием напоминавших королю о том, как обходились венгры с его послами. Пришедших на переговоры было пятеро, среди них был человек из германских земель, который служил им переводчиком.

– Наш вождь, дьюла Бурсак, выражает восхищение мужеством и упорством короля Италии и склоняет свою голову перед его мощью! – начали речь венгры, среди которых статью и богатым меховым убранством, слишком жарким для итальянской осени, выделялся сам их воевода (дьюла) Бурсак.

– Завтра у вас будет возможность еще раз в этом убедиться. Переведи, – усмехнулся Альберих.

– Дьюла Бурсак, уверившись в силе вашего оружия, предлагает вам мир и дружбу и совместные войны против слабых духом людей.

– Ваши слова не имели бы цены три месяца назад, месяц назад они стоили бы сто фунтов серебра, а сейчас сто фунтов золота, – улыбаясь, ответствовал за короля Альберих.

– Дьюла Бурсак находит ваши слова разумными и милостивыми, и готов отдать вам все, что его люди нашли в вашей земле.

– Ого! Дьюла Бурсак начинает мне нравиться! – воскликнул Альберих, но хмуро молчавший до того времени Беренгарий его перебил:

– Передайте вашему дьюле, что его люди принесли смерть тысячам христиан, подданных моего королевства. Жизнь каждого христианина бесценна, и за нее не откупиться ни золотом, ни серебром! Вы были смелы и дерзки, когда за вами была сила, но вот вы стоите на коленях, потому что знаете, что настал для вас час возмездия! С нами Бог, и даже если бы нас было вдесятеро меньше, вам было бы не уйти от нашей карающей длани, ибо на самом деле вас бы карал не итальянский король, но сам Господь, наш отец и заступник!

Услышав эти слова, венгры посуровели. Все же их воевода нашел в себе силы для последнего довода:

– Мы предлагаем вам вернуть все взятое с земли вашей, а также наше имущество, и просим, не допуская пролития крови, отпустить нас, оставив нам по одному мечу и одной лошади на человека. А также мы предлагаем взять дюжину сыновей наших, чтобы они послужили для вас залогом нашей верности, дружбы и клятвы, что никогда более мы не покусимся на ваши земли!

Беренгарий, пошептавшись со своей свитой, среди которой Альберих был самым жестким его оппонентом, ответил воеводе следующим:

– Ваша жизнь, жизнь ваших сыновей, ваше имущество и все награбленное вами теперь и без того в нашей полной на то власти! Да постигнет вас кара Небесная за дела ваши! На рассвете мое войско силой своей и грозной волею Небес будет атаковать вас!

С этими словами венграм было указано уйти. Альбериху исход переговоров не пришелся по вкусу.

– Так или иначе, но завтра не одна сотня христиан может лечь в воды Бренте, прежде чем мы уничтожим этих варваров! Уместна ли такая гордыня с нашей стороны?

– Зато эти варвары будут знать, что на нашей земле их всегда будет ждать полное уничтожение, от которого им не откупиться ни золотом, ни оружием, ни своими детьми! – отрезал Беренгарий и дал понять, что решение принято. К тому же на Рим, не произнося сие вслух, считал он, должное впечатление могла произвести только его безоговорочная и громкая победа.

Но Небеса распорядились иначе. Спустя час, когда на землю опустились сумерки, лагерь Беренгария был внезапно атакован лихим наскоком венгерской конницы, переправившейся вброд в двух милях севернее. Венгры, отправляя своих «парламентеров», были готовы к тому, что христиане, почувствовав свою силу, откажутся от их предложения. Продолжать бегство для них не имело смысла, обозы с награбленным, раненые – все это путало им ноги и мешало улизнуть. Итальянские рыцари, загнав их в угол, не оставили им другого выхода, как попытаться идти на прорыв и напасть первыми.

Войско Беренгария, втрое превосходившее по численности венгров, оказалось быстро и полностью деморализовано. Приготовившиеся к ночлегу, а во многих местах начавшие кутеж рыцари, планировавшие поутру уничтожить диких варваров, оказались не в состоянии оказать достойного сопротивления. По живописным словам летописца Лиутпранда Кремонского14, атака венгров была настолько скорой и неожиданной, что у первых павших рыцарей был проткнут хлеб в их глотках. Венгры круговой конной стеной окружили лагерь Беренгария и не щадили никого, осыпая градом стрел пытавшихся вырваться из их кольца итальянцев. Такой тучи стрел, такой меткости лучников рыцари не видали прежде никогда. Немногие сохранили хладнокровие в данной ситуации, но справедливости ради стоит отметить, что и Альберих, и сам король вошли в это незначительное число. Вырвавшись из венгерского кольца, они еще попробовали организовать оборону от венгерских всадников, стонами рога призывая всех уцелевших под свои знамена. Однако венгры вовремя заметили грозящую им опасность и организованной атакой конницы вновь опрокинули не успевших собраться итальянцев. И снова Беренгарий и Альберих нашли в себе силы организовать хотя бы более или менее упорядоченное отступление. Тысяча рыцарей последовала за ними, и сгустившаяся темнота на этот раз была их союзником. Беренгарий с остатками войска кинулся к Вероне. Так часто она спасала его в минуты, увы, не единожды проигранных им баталий! Спасла и на этот раз. В течение следующих суток под защиту крепостных стен Вероны собралось еще около тысячи уцелевших. Однако более десяти тысяч горделивого и надменного войска Беренгария Фриульского сгинуло возле Бренте под стрелами диких варваров. Так 24 сентября 899 года средневековая Западная Европа впервые узнала силу венгерского народа, чьи мечи и стрелы будут вызывать трепет во всех королевских дворах на протяжении следующих пятидесяти лет.

Эпизод 4. 1653-й год с даты основания Рима, 14-й год правления базилевса Льва Мудрого, 4-й год правления франкского императора Арнульфа

(октябрь-декабрь 899 года от Рождества Христова)

Укрывшись за стенами Вероны, король Беренгарий очень скоро услышал отчетливый скрип колеса Фортуны, поворачиваемого прочь от него. Последствия тяжелого поражения под Бренте не заставили себя долго ждать. Королю Италии, за один день потерявшему весь цвет своего рыцарства, теперь оставалось только с бессильной яростью наблюдать, как никуда уже не торопящиеся венгры жгут поселения вокруг Вероны, Аквилеи и Фриуля. Был момент, когда их полчища подступили к самой Вероне, но, не имея опыта ведения долгой осады, венгры, погрозив веронцам и их королю копьями, скрылись за горизонтом.

Пришла беда – отворяй ворота, и вскоре Беренгарий начал получать печальные доказательства невысокой цены клятв верности своих вассалов и неблагонадежности союзников. Под разными предлогами его войско начали покидать мелкопоместные бароны, спешащие, по их словам, защитить свои земли от грабителей-варваров самостоятельно, раз их сюзерен оказался столь малосилен. Ну и, само собой, весть о разгроме Беренгария дошла до Рима. Тосканская партия вновь подняла голову и, за глаза осыпая упреками и насмешками Беренгария, достучалась-таки до сердца и разума папы Иоанна.

– Ввиду того, что Беренгарий, маркграф Фриульский, оказался, очевидно, неспособным удержать земли Италии в целости и сохранности от набегов неизвестных языческих орд, сей человек не может считаться достойным принятия из рук Римской церкви короны императора франков и римлян. Настоящим даю свое благословение на приглашение в Рим благородного и благочестивого короля Нижней Бургундии Людовика!

Но как отправить торжественную делегацию в Прованс, если по сути единственная дорога туда проходит через земли Лангобардии, по-прежнему подчиненной Беренгарию? Очевидно, что послов по дороге в Арль могли бы поджидать малоприятные сюрпризы. Выход из тупика был найден, когда Теофилакт предложил папе отправить послов морем, зафрахтовав несколько византийских кораблей. Папа с восторгом принял эту идею. И никого иного, как именно Теофилакта, знакомого с морскими путешествиями, папа и отрядил возглавить эту миссию.

Надлежало торопиться, ибо на дворе стоял уже октябрь, и погода демонстрировала все признаки своего ухудшения. Со всеми приготовлениями Теофилакт отплыл из Рима только 20 октября. Свита его составляла около пятидесяти человек, разместившихся на двух кораблях, в то время как третий корабль был под завязку набит подарками претенденту в императоры, среди которых с особым почтением на борт были доставлены мощи святого Трофима, между прочим, первого епископа Арля. Путь до устья Роны занял почти три недели, по пути флот Теофилакта попал в сильный шторм и вынужден был несколько дней укрываться в бухтах Корсики от непогоды.

Теофилакт в течение всей поездки пребывал в неспокойном расположении духа. Он сильно рисковал, оставляя вверенный его заботам Рим, памятуя о том, насколько непрочна ситуация в стране и с какой легкостью можно в результате чьих-нибудь черных и убедительных козней потерять все свои чины и достижения. С другой стороны, он понимал, что в случае успеха его миссии перед ним открываются широкие карьерные перспективы, ибо новый властитель не оставит без внимания его старания и особо оценит своими щедротами того, кто принесет ему сейчас столь сладостную весть. В своем багаже Теофилакт вез письмо от папы Иоанна, в котором, впрочем, было всего лишь приглашение посетить Рим на Пасху и, воздав необходимые почести святым и мученикам Вечного города, очистить свою душу пред Господом.

Наконец корабли достигли берегов Прованса, и путешественники, немало настрадавшиеся в последние дни от морской болезни, с облегчением ступили на землю. Предстояло еще совершить пару дней перехода от устья Роны до Арля, причем что на море, что на реке приходилось по-прежнему быть настороже, ибо они проходили в непосредственной близости от Джаляль-аль-Хиляля, более известного как Фраксинет, знаменитого пристанища сарацинских пиратов, сеявших страх и ужас в соседних областях. Однако святой Христофор, покровитель путешественников, проявил к гостям из Рима определенное милосердие, и 11 ноября путники подошли к крепостным стенам и рвам Арля, столицы Нижней Бургундии.

Причалив в городском порту и передав письма папы в руки слуг короля Людовика, Теофилакт с небольшой свитой был вскоре допущен в пределы города. Большая же часть его отряда, согласно обычаям того времени, разместилась вне крепостных стен, чем привела в восторг хозяев пригородных питейных и увеселительных заведений, ибо гости с юга оказались, по меркам бургундцев, горазды на веселье и щедры на кошелек.

Король принял послов папы в оружейной зале дворца арелатских графов, на месте которого ныне находится дворец Подеста. Всем своим поведением Людовик и его вельможи постарались вызвать у гостей почтительное уважение к воинственности своего народа, для чего вся свита Людовика облачилась в кольчуги и звенела мечами, как будто опасалась подвоха со стороны незваных гостей. Вошедшие же гости в выборе своей одежды тоже ошиблись, в Бургундии температура в эти дни едва поднималась выше нуля, в замке короля Людовика слуги явно не справлялись со своей обязанностью прогнать сырость, и потому Теофилакт и его свита входили в залу, поеживаясь от непривычного холода.

Королю Людовику недавно исполнилось двадцать три года. Это был достаточно представительный, хотя и весьма невысокого роста, немного полноватый мужчина с длинными светлыми волосами, в жестах и словах которого наблюдалось сочетание некоторой мягкотелости и тщеславной пафосности. С десяти лет он стал королем Нижней Бургундии, страны не так давно образовавшейся на развалинах Срединного королевства Лотаря. Впрочем, бургундские короли и герцоги во все времена стремились приписывать своим ленным владениям связь с древним королевством бургундов, существовавшим еще во времена античной империи и основанным их вождем, бравым королем Гундиохом15. Зная эту слабость, Теофилакт обратился к королю, как к наследнику этой славной, но давно исчезнувшей страны.

– Святейший епископ Римской кафолический церкви, викарий Создателя и Промыслителя Вселенной, благочестивый папа Иоанн, с милосердия Небес и волеизъявлением Господа нашего, моими устами шлет привет тебе, великий король Нижней Бургундии и Прованса, достойнейший потомок Гундахара16 и Гундиоха, продолжатель славного бургундского королевского дома, во многие века верного идеалам христианства, рыцарства и верноподданического долга!

Выстрел попал в цель. Королю явно понравилось льстивое вступление Теофилакта, да и в целом, в процессе всей церемонии настроение короля все более улучшалось, пока не достигло стадии полного восторга. Теофилакт внимательно изучал этого человека, который решениями никогда не видевших его людей из далекой страны вдруг был призван на роль правителя доброй половины Европы. От его наблюдательного глаза не укрылось, с каким алчным удовольствием принял король подарки от римского епископа, с какой любовью бургундский монарх гладил рукой шелковые византийские ткани и золотую утварь. Святые реликвии король принял с заметно меньшим интересом и любопытством, хотя для приличия прикоснулся к ним своим лбом и устами, и произнес дежурные слова о том, что это именно то самое главное и лучшее, чего он мог жаждать от понтифика и его послов.

– Мы с благодарностью и радостным трепетом принимаем приглашение святейшего папы Иоанна, да продлит ему Господь его земные дни, в течение которых, как и до сего дня, епископ Рима, несомненно, будет приумножать авторитет святой Церкви и быть нам всем примером святости и смиренности!

После этого Теофилакт попросил разрешения у короля о частной аудиенции для себя. Людовик быстро сообразил, что самое главное папа велел передать Теофилакту на словах. Все посторонние были немедленно и не слишком дипломатично удалены, и Людовик с нетерпеливым любопытством уставился на Теофилакта. В продолжние речи последнего лицо короля начало уже и вовсе кривиться от безуспешных попыток удержать себя в рамках приличий и не демонстрировать заранее столь явный восторг. Шутка ли, папа Римский устами этого грека предлагал ему, по сути, корону мира! Людовик даже попросил Теофилакта еще раз повторить сказанное, ибо, как он выразился, он не вполне доверяет своим ушам, которые донесли до его разума мысль, что понтифик остановил свой святейший взор на столь недостойном этой чести христианине.

Теофилакт повторил. К концу его речи «недостойный христианин» наконец взял себя в руки, успешно примерил маску спокойного величия и благоразумия, и, тщательно подбирая слова, изрек:

– Своим выбором нового императора Запада святейший папа Иоанн осчастливил не меня, грешного правителя, но саму славную землю великой Бургундии, которая постарается доказать всему миру, что сей выбор был не случаен и правилен.

После этого целый водопад благости и щедрот, правда, большей частью пока только обещанных, обрушился на Теофилакта. Впрочем, затем король все-таки осязаемо расщедрился и приказал слугам подарить гостю свои парадные рыцарские доспехи и вооружение, а кроме того, повел в конюшню, чтобы посол смог выбрать себе лучшего коня, которого он пожелает. Под занавес аудиенции Теофилакту, в довершение всего, растроганный король преподнес в подарок серебряный кубок со своим личным вензелем.

– Сегодня эта вещица вам будет к месту, мессер Теофилакт. Вечером будет торжество в вашу честь, ибо вы проявили в этом деле отвагу, решительность и велеречие, и вы навсегда останетесь в памяти Бургундии как человек, принесший ей счастье!

Теофилакт решил немного остудить пыл короля, а заодно поинтересоваться его возможным поведением при возникновении у того в будущем серьезных проблем:

– Ваше высочество, благородный король, путь к счастью бывает долог, тернист и даже может быть в итоге ложным. События, происходящие в Итальянском королевстве, требуют присутствия сильной, энергичной и расчетливой руки, и все это папа Римский видит в вашем облике!

– Поверьте, друг мой, а я теперь буду называть вас именно так, на что испрашиваю вашего разрешения, поверьте, что в Бургундии мне приходилось также разматывать невероятные клубки графских интриг, и мой конь редко когда бывает расседлан!

Теофилакту понравились эти слова, и он почтительно склонился перед королем.

Трое суток подряд король Бургундии устраивал днем диковинную для грека корриду в прекрасно сохранившемся римском амфитеатре, а вечером роскошные пиры, на которых знакомил Теофилакта со своими вассалами, многих из которых он планировал взять с собой в Рим. В числе прочих Теофилакту был представлен долговязый юноша четырнадцати лет с длинными руками, длинным лицом и весьма надменными манерами.

– Вашей милости и благоволению представляю вам Гуго, графа Вьеннского, сына Теобальда и Берты, ныне являющейся супругой Адальберта, графа Тосканского.

Теофилакт с любопытством поглядел на сына Берты от первого брака, как смотрят на человека, который, сам не ведая того, решением своей матери, по всей видимости, должен был сыграть важную роль в ее многоходовой комбинации. Гуго вежливо поклонился, но, узнав, в свою очередь, с кем он в настоящем имеет честь говорить, немножко презрительно дернул подбородком, мгновенно поставив Теофилакта в своем рейтинге на ступень ниже себя. Впрочем, с таким поведением люди менее благородных родов частенько сталкивались что тогда, что и сейчас, с той только разницей, что благородство рождения сегодня все чаще уступает балансу банковского счета, как самой объективной оценке человеческой особи.

На четвертый день король провел совет, на который были приглашены крупнейшие вассалы и, конечно же, папский апокрисиарий17. На нем король объявил о предложении папы, на что совет знатных сеньоров Бургундии ответил таким же ликованием, как давеча сам их правитель. Наконец-то бургундцам предоставляется шанс вернуть себе роль великого народа, а также земли, утраченные бездарными наследниками Лотаря Первого, создателя Срединного королевства!

Было решено начать подготовку к походу, который, видя успешный опыт Теофилакта, также запланировали осуществить морским путем. А Теофилакт был осчастливлен еще одной порцией подарков, на этот раз от вассалов короля. На следующий день, 16 ноября 899 года, он покинул Арль.

Путь назад занял по причине плохой погоды больше месяца. Только 18 декабря он прибыл в Рим, где его, как сына после долгой разлуки, принял Иоанн Девятый. Бывают такие исключительные дни, когда у человека сбываются одномоментно его самые смелые мечты и желания, и мир, как ему кажется, падает к ногам его. Именно таким выдался этот день для епископа Рима, ибо спустя всего несколько часов после возвращения Теофилакта, в город Льва, что на Ватиканском холме, прибыл запыленный и до смерти уставший гонец из Германии, который принес весть настолько долго ожидаемую, что поначалу в нее теперь даже отказывались верить – десять дней назад, 8 декабря 899 года в своем замке в Регенсбурге скончался император Арнульф Каринтийский.

Эпизод 5. 1654-й год с даты основания Рима, 15-й год правления базилевса Льва Мудрого

(900 год от Рождества Христова)

Как пастырь христианского мира, как добропорядочный христианин, папа Иоанн Девятый отслужил заупокойную мессу по скончавшемуся, называя того исключительно королем восточно-франкского королевства, правителем саксов и тевтонцев, и в словах своих выражая скорбь по поводу ухода выдающегося человека своего времени. Однако как политик, действующий на итальянской политической арене, Иоанн с трудом скрывал радостное волнение. Впервые после смерти Ламберта Иоанн вновь поверил, что сможет при жизни устранить весь хаос с престолонаследием в Италии, воцарившийся благодаря стараниям – о да, чего уж там скрывать, – его учителя, покойного папы Формоза. В смерти Арнульфа папа увидел очередной знак благоволения Небес к произведенному им решению и последующему выбору. Из рассказов Теофилакта папа Иоанн заключил, что претендент на императорскую корону, бургундский король Людовик обладает несомненными достоинствами, а что касается обнаруженных недостатков, то папа счел их незначительными и свойственными человеку его положения. По всем прикидкам выходило, что новый император сможет установить на Апеннинах долгожданный порядок.

Оставалась, конечно, еще проблема в лице Беренгария Фриульского. Беренгарий, узнав о смерти Арнульфа, буквально не находил себе места. Совсем немного, самую малость не хватило ему, чтобы прибрать к рукам вожделенную императорскую корону. Если бы не проклятые венгры, не иначе как присланные Врагом рода человеческого, он мог бы сейчас с осознанием своего права и силы идти на Рим, где сумел бы вытрясти из папы согласие на коронацию, тем более, что прямых конфликтов с понтификом у Беренгария не возникало. Однако теперь фриульский маркграф и в очередной раз непризнанный король Италии вынужден был отбиваться от венгерских варваров, будучи запертым в своей Вероне, и униженно соглашаться на уплату дани тому самому, в пыльных и потных мехах, дьюле Бурсаку, с которым он три месяца назад так высокомерно разговаривал на реке Бренте.

Пролетели рождественские праздники 900 года. Как всегда, в Рим съехались тучи гостей и паломников, папа с воодушевлением провел эти дни, не отказывая никому ни в помощи, ни в аудиенции. К круглым датам тогда отношение было самое спокойное, пройдет еще целых четыреста лет, прежде чем Бенедетто Каэтани18, увлеченный нумерологией, привлечет внимание общественности к особому празднованию юбилейных дат. Порядок в Риме отлично поддерживался префектом Теофилактом и его помощниками, в городе были устроены празднества с приглашением музыкантов и циркачей, которые щедро оплатил граф Тосканы Адальберт. Имея таких помощников в хозяйственных и финансовых делах, папа Иоанн чувствовал себя на вершине блаженства и с нетерпением ожидал весны, когда исполнится его главная мечта. Он уже планировал, как вместе с благонравным королем Людовиком первым делом займется составлением закона, упорядочивающего и систематизирующего принцип престолонаследия, который не даст права на претензии незаконнорожденным отпрыскам. Именно в неразборчивой плодовитости Каролингов видел он главное зло, до крайности запутывающее порой политическую обстановку в европейских королевских домах. А ведь как раз с сильных мира сего обыватель берет пример поведения и нравов! Как можно тогда требовать от христиан-простолюдинов смирения, благочестия и разумного воздержания, когда на их глазах сеньоры творят разврат и беззаконие?