Помоги проекту - поделись книгой:
– Это было для твоего же блага, рисульками ты себе положение в обществе не выбьешь! – Николай практически шипел – А ты вместо учёбы и благодарности сторчался!
Часы пробили двенадцать дня, и орёл выдал свой клич. Резкий, что Игорь содрогнулся.
– Но шутки кончились, сегодня ты отправляешься на принудительное лечение.
– Ты не сможешь этого сделать, по закону я совершеннолетний уже год и имею полное право отказаться от госпитализации, в каком бы состоянии не находился.
Николай подошёл к своему рабочему столу, где был педантичный порядок, и достав какие-то бумаги бросил их перед сыном.
– Внимательно нужно смотреть, что подписываешь «в каком бы состоянии не находился».»
Запись кассеты номер два подходила к концу, снова начались помехи, но не такие критичные, как на третей. Возможно, это было связано с тем самым алым заревом, но Николай даже не пытался выстроить логическую цепочку, которая бы объяснила причину разрыва первой связи, он слушал слова признаний в любви своего сына. Мёртвого сына. Сына, которого он, как собаку в Поднебесной, без жалости отправил в неизвестное. А для чего? Для блага человечества? Для прорыва в науке?
Для удовлетворения собственных амбиций. Для себя. Для своей «идеальной» жизни.
В двери кабинета раздался стук и вошёл человек. Его силуэт в полумраке кабинета напомнил Николаю его, и он уже было протянул руку к сыну, как раздался голос, грубый, не его голос:
– Николай Александрович, мы не смогли доставить сюда госпожу Керченскую.
– Она не настолько значимая персона, по какой же причине вы не привезли её? – Фраза должна была быть ядовитой, резкой или хотя бы язвительной, но голос Каркарова был никакой. Пустой. Без какой-либо интонации.
– Её тело находится в морге, повесилась семь дней назад. Соседи вызвали наряд вчера, запах, вы понимаете. – Голос вошедшего дрогнул. – Она…
– Что?
– Убила не только себя, Николай Александрович. Мне очень жаль, вы потеряли не только сына…
– Вон… – Каркаров прохрипел, а после сорвался на крик, – Я сказал, пошёл вон!
Мужчина стремительно вышел, а начальник космодрома опустился на кресло, он не чувствовал ног. Комнату освещал лишь экран с записью, которая вот-вот должна была прерваться. Единственным звуком, помимо скулежа Каркарова и тиканья часов была речь уже мёртвого космонавта:
– Маша, знаешь, я теперь понимаю, что ты была тогда права. За всё приходится платить, говорила ты мне, когда я пытался объяснить всю прелесть подчинения человеком вселенной. Вот и я плачу на всё, за то, что не смог быть сильным, за то, как вёл себя с тобой. Ты всегда была права.
«За всё приходится платить», эти слова крутились в голове Николая Александровича Каркарова всю ночь, «За всё приходится платить».
Поделиться книгой: