Помоги проекту - поделись книгой:
— Обязательно было вот так врываться?
Слышал, что Хорол в веру ударился, но, заметив в его руках чётки и карманную библию, не сдержавшись, вздергиваю бровь.
— Хотел видеть, что беру.
— Твоя цель — причалы, — цедит старик.
Я ухмыляюсь.
— Ошибаешься.
Глава 2
Я стою на краю, на обрыве, над рекой…
© Ю. Чичерина «Ту-лу-ла»
Юля
Всё не так! Полный провал!
Моя свадьба похожа на какой-то бал-маскарад, где я в костюме невесты, но не невеста. Сидим за столом уже битый час. Всё совсем не так, как я мечтала. Гуляют и развлекаются посторонние мне люди, но не я.
Пытаюсь гасить досаду и выдерживать внутреннее равновесие. Это очень непросто с моим характером.
Папа любит меня пожурить, мол, взбалмошная и слишком упёртая. А я всего лишь амбициозная, как и он. Если и творю какую-то безрассудную ерунду, то только потому, что честь свою отстаиваю. В последние годы крайне редко совершаю пустые глупости.
Говорит, трудно со мной. Упрашивает быть с Саульским поласковее. Как будто он — моя последняя надежда! Я, конечно же, не согласна. Но сейчас, когда папа болеет, делаю всё, чтобы ему было спокойнее. Замуж — переживем. Я живучая. По факту сама себя воспитывала. Папа сутками в порту пропадал. Я все сама решала — и за себя, и за него. Лет с двенадцати дом на мне был. Нет, не стирка, уборка, готовка. Но за людьми, выполняющими эту работу, тоже следить нужно. Добавим сюда еще школу с отличием и поступление на бюджет. Где вы видели мажорку, которая все решает сама? Я упорная. У меня еще и танцев тринадцать лет. Костюмы, репетиции, выездные соревнование — это тоже исключительно мои заботы были. Когда чужие мамки из родкомитета собирали собрание, я за себя всегда сама приходила.
Для отца — я всё на свете! Без лишних сомнений. С Вадиком порвала, даже душу не ломала. Надо — значит, отрезала. И скучать себе запретила.
Хоть папа каждый день и готовится к самому худшему, я всем сердцем верю, что терапия поможет. Он обязательно поправится. По-другому не может быть. Я же не могу остаться совсем одна? Разве Бог так поступает?
Ну, вот… снова глаза на мокром месте.
— Ты бы что-то поела, Юль, — шепчет подруга Ритка, сжимая под столом мою ладонь.
Киваю и ответно стискиваю ее пальцы.
Смотрю на сидящего рядом Саульского и пытаюсь сопоставить то, что о нем слышала, с тем, что вижу сейчас. Надо признать, впервые в жизни чувствую растерянность. Не получается нащупать, какой он человек. Потому не могу выстроить тактику собственного поведения.
Я, конечно же, весь последний месяц справки о нем наводила. Даже парочку эксклюзивных фоток за кругленькую сумму откопала. И, к моему горячему стыду, заочно он мне начал нравиться. Знаете, каково это — часами залипать на фотках незнакомого мужчины? Рассматривать черты, искать что-то особенное во взгляде, пытаться угадать настроение… А потом закрывать глаза и представлять немыслимые ситуации с ним же в главной роли.
Это, безусловно, просто баловство. Вымышленные картинки. Всё, что происходило до нашего знакомства, нереально.
В действительности я держусь с Саульским начеку. Вопреки моим наивным девчачьим фантазиям, его внешний вид вполне соответствует всем тем жутким легендам, которые о нем ходят. Лицо постоянно хмурое. Даже суровое. Мимика сдержанная. Если смотрит — не отпускает, заставляет выдерживать зрительный контакт. Сканирует, читает, испытывает — взгляд у него очень цепкий, прям въедливый.
Подпирая ладонью лоб, недовольно взираю на сидящих через стол крупных бритоголовых парней. Половину из них знаю — папины ребята, но это не уменьшает моего раздражения. Они ведут громкие разговоры, сквернословят и смачно чревоугодничают. Смачно им, конечно. Мне же противно видеть их багровые от алкоголя морды и блестящие от жира губы.
Я очень негодую! Мое настроение улавливает отец. Взирает вопросительно, готовый тотчас решить любую проблему. Отнимая ладонь от лица, жестом показываю ему на публику, дескать, что это такое? Мой большой и добрый великан хлопает по плечу ближайшего здоровяка, вербально отвешивает тому лещей — по лицам понимаю, и «просит инфицировать наставления» дальше по цепи. Выходит из-за стола. Дает знак музыкантам, и пока те настраиваются, обходит стол, чтобы пригласить меня на танец.
— Позволишь украсть? — с натянутой улыбкой обращается к Саульскому.
Как же это странно! Отец отпрашивает меня у другого мужчины. Только сейчас тупым ударом в затылок догоняют эти остатки информации. Я замужем. Больше не Хорольская. Теперь я — Юлия Саульская. Отданная в дом Сауля, к людям его примкнувшая. Обязана во всем ему подчиняться. Существовать по его законам. И если, не приведи Господь, Сауль с отцом вновь что-то не поделят, по понятиям нашего мира, я должна буду остаться на стороне мужа.
Папа — прекрасный оратор. Умеет говорить красиво, подмечая самые важные вещи. Но со мной ему тяжело выказывать чувства. Я смирилась. Достаточно того, что он делает и как смотрит на меня.
Благодаря отцу я пристрастилась к определенному музыкальному репертуару. Но сейчас выбор песни меня удивляет.
Не могу сдержать слёзы. Сворачиваюсь, вжимаюсь в крепкую отцовскую грудь, прячу лицо и плачу. Плевать, что дрожь плеч выдает. Я расклеилась. Пока папа рядом — вижу только его. Он гладит меня по спине, успокаивая. Улыбается, позволяя увидеть в своих глазах так много всего. Включая то самое безграничное чувство, в котором я сегодня особенно сильно нуждаюсь.
— Я хочу, чтобы ты была сильной.
— Я буду, — заверяю, усердно кивая. — Я буду.
— Умница, моя красивая.
— Я так люблю тебя, папочка.
— И я тебя, моя принцесса. И я тебя…
Едва стихает наша мелодия, в оборот музыкантов берет Рита и требует организовать нам достойную танцевальную программу. Они охотно переключают динамики на музыкальный центр и уходят на перекур.
Зажигательные ритмы «Ain't It Funny[3]» в несколько стрекочущих тактов и дребезжащих перекатов сметают выдержанную атмосферу.
— Ну, погнали, Хороля, — восклицает подруга, скидывая обувь и подбирая подол длинного платья.
В танцевальной школе с Риткой Савельевой мы люто соперничали. И вместе с тем каким-то непостижимым образом друг другу нравились. Уже тогда хотели дружить, но не признавались. Пока превратностями хитроумной судьбы не оказались на одном потоке в университете.
Под эту песню Лопес наш состав когда-то выступал на соревнованиях в Москве. Собственно, за место в первом ряду мы с Савельевой едва не подрались. Сегодня смеемся, без труда угадывая мысли друг друга.
Тело, опережая сознание, воскрешает танцевальные связки, которые мы тогда отрабатывали до потери пульса. Отбрасывая туфли так же, как и Ритка, собираю пальцами подол. Даже свадебное платье не мешает с проснувшимся азартом синхронизировать движения и ловить от этого головокружительный эндорфиновый кайф. Ноги перебирают и рисуют ритмичный такт, бедра вращаются, мышцы живота сокращаются, плечи и руки выкручивают идеальные пируэты.
Вместе с кровью сосуды затапливает адреналин. Тело нагревается. В груди вспыхивает горячее возбуждение. Разум отключается. Забываю о мерах предосторожности. Сама ищу Саульского глазами. Он стоит неподалеку, в компании безликих для меня в тот момент мужчин. Смотрит. И я засматриваюсь. Мне нравится, как на нем сидит костюм, и то, как белый воротничок рубашки оттеняет его смуглую кожу. Нравится, как в мужественной резкости черт выделяются его серые глаза. И как они опасно мерцают, когда он принимает мои настойчивые неосторожные взгляды. И то, как его взгляд, прослеживая мои движения, медленно стекает по моему телу, будто раскаленная жидкая сталь.
Отворачиваюсь. Но чувствую, что он продолжает смотреть. И не могу сдержаться, чтобы вновь не стрельнуть в него глазами.
Что со мной такое? Почему я так взбудоражена? Почему продолжаю на него глазеть?
Щеки и шею опаливает жаром. Это не просто смущение. Что еще? Я не знаю.
Глава 3
Я иду навстречу солнцу,
Я дышу порывом ветра…
© Токио «Кто я без тебя?»
Юля
— Съешь что-нибудь, — грубый голос Сауля заставляет меня вздрогнуть. — Белая. С платьем сливаешься.
— Не хочу. Не голодна.
Чистое упрямство, признаю. Желудок протестующе скручивается и жалобно урчит, требуя подкинуть организму хоть какие-нибудь питательные вещества.
Я уже крайне сильно нервничаю и все хуже себя контролирую. День близится к концу. Еще немного, и мы поднимемся в номер.
— Поешь, — продолжает давить Саульский.
— Не хочу.
Опускает на лежащую передо мной тарелку шпажку с шашлыком и канапе с семгой.
— Ешь. Если не хочешь, чтобы я тебе помогал.
— Я не ем мясо, — выдавливаю сквозь зубы, ощущая подступающую тошноту.
— Только не говори, что вегетарианка.
— Не совсем. Просто не люблю. Не переношу запах сырого мяса. И иногда я его чувствую даже в готовом виде. Возможно, фантомно. Не знаю… Не съем. Не могу.
— Рыбу съешь, — забирает шашлык себе и подбрасывает на мою тарелку еще несколько канапе. — Это ты, надеюсь, осилишь?
— Рыбу я тоже не особо люблю.
Взгляд Саульского достаточно красноречив. Оглядывает… Нет, даже не так. Ощупывает меня с ленивым презрением, мол, как ты живешь вообще?
— Не надо ее любить. Просто возьми в рот, прожуй и проглоти.
Смотрит на мои губы, и я не то что в рот что-то взять, сглотнуть и вдохнуть не сразу могу. Вижу, как медленно, заполняя насыщенную сталь радужки, расплываются темнотой зрачки.
Это плохой знак.
Мои плечи каменеют. В горле стынет удушливый ком. Сердце с силой толкается в ребра. Опуская взгляд, пытаюсь унять безумное волнение, чтобы не лишиться у всех на виду сознания. Этого только не хватало!
Не решаюсь продолжать спор. Чувствую, что Сауль будет давить, пока не достигнет цели. Неважно, каким способом, он это сделает. Даже если придется запихивать еду мне в глотку на глазах у всей «достопочтенной» публики.
Пережевывая еду, чувствую, как глаза заполняют злые слезы. Незаметно смахиваю предательскую влагу. Но Сауль, конечно же, замечает.
— Надеюсь, не из-за рыбы плачешь?
— Нет, — шиплю, не глядя на него.
Жую энергичнее, мечтая быстрее проглотить. Запивая водой, громко сглатываю. Становлюсь злее, но отнюдь не сильнее. Именно это понимание удерживает от открытого сопротивления.
— Из-за чего?
— От счастья!
— Заметно.
Резко поворачиваю к нему лицо. Делаю резкий глубокий вдох, прежде чем рубануть на эмоциях словами.
— Так, ладно… — дергает меня на себя Ритка. Выглядывая из-за плеча, умудряется скороговоркой спросить: — Господин Саульский, можно, пожалуйста, нам еще потанцевать?
— Иди, танцуй, — давая разрешение, смотрит на меня. — Последний раз, когда ты делаешь это на людях.
Взмывшая внутри злость придает сил. Поднимаюсь и выхожу из-за стола. Папа салютует бокалом. Проходя мимо него, наклоняюсь, чтобы обнять со спины. Целую в щеку.
— Пойдешь с нами?
— Идите, идите. Я позже.
Сердце вновь сжимается. Устал, очевидно, но будет сидеть до победного.
— Недолго осталось, — еще раз целую.
— Да. Недолго.
Добраться до музыкантов не успеваем. В центр зала выступает дядя Зураб. Вытягивает над головой руку с пистолетом и, выкрикивая «Таганка», производит в потолок два выстрела. Ритка от неожиданности пугается и пронзительно визжит, а я даже не дергаюсь. Такое случается, когда гуляют папины ребята.
Вздрагиваю я, лишь когда оседающую в зале тишину прорезают характерные щелчки оружия — вскочившие на ноги Сауль и его бойцы держат дядю Зураба на прицелах.
— Стоять, сука!
Но тот лишь пьяно повторяет «Таганка», отвешивает поклон и пускается в пляс. Музыканты подключаются уже по факту, когда он отбивает неровный танцевальный такт.
Часть таких же захмелевших гостей присоединяется, другая часть — поддерживает хлопками и, вытягивая медленную трель мелодии, насвистывают.
Я тоже с издевкой выкручиваю для Сауля реверанс и, не сводя с него взгляда, примыкаю к танцующим.
— Он какой-то злой, — притягивая меня к себе, нудит Ритка.
— Нет, не злой, — с невесть откуда взявшейся уверенностью говорю я. — Он — вожак стаи. Жесткий и хладнокровный, но не злой.
— Мог бы разок и улыбнуться.
— Знаешь, Рита, иногда улыбка такого человека страшнее, чем ярость.
— Зачем ты это сказала? — пищит подруга. — Я теперь еще больше за тебя волнуюсь. Что, если он жестокий… ну, знаешь, в сексе.
— Уж явно не ласковый, — стараясь скрыть смущение, бравирую фальшивым бесстрашием.
— И ты так спокойна?
Поделиться книгой: