Помоги проекту - поделись книгой:
Оценив моё брезгливое спокойствие, Арнэр слегка расслабился. Отказался от намерения закрыть меня грудью и достал флягу. Я отхлебнула первой, пока нас брали в кольцо. А неподалёку ниже по склону рассаживались нартии, которые больно уж подозрительно угомонились. За их спинами пронеслась Рух. Гра-ара прочертила пузом пространство и взмыла вверх перед самыми хвостами зрителей, успев им что-то проорать. Стало понятно, что моим девочкам удалось достучаться до этих пылающих гневом сердец.
А я восстановила, наконец-то, изнасилованное дыхание и поймала в мысленный прицел первую жертву. Но, счёт открыл не мутант. Хвостатая мелочь соскользнула с громадного валуна на шею рябому ухарю с нечёсаной гривой. Остальных его крик отвлёк лишь на мгновение: не до него. А вот моя жертва упала молча и покатилась вниз, утащив за собой небольшой камнепад. Четверо живых проводили труп мимолётными взглядами и продолжили наступление, осторожно карабкаясь к нам по склону.
Я сосредоточилась, и моя вторая жертва перестала дышать – мужик врезался башкой в камень, словно не крался к нам, а нёсся на всех парах. Четвёртый покойник коротко взвыл и рухнул, как подкошенный: такое чувство, что Рах вкатила ему лошадиную дозу яда. Цах «озаглавила» юркого правофлангового, располосовав ему лысину и смачно куснув ухо.
Оставался один амбал, что буквально врос в камни в нескольких шагах от Арнэра. Этот фрукт наблюдал за расправой с отстранённостью философа, узревшего, как хлопотливая мышь рухнула в элеватор, а через секунду в счастливый обморок. Он слегка отпрянул, когда Цах попрощалась со спиной лысого и сиганула ему под ноги. Амбал явно опознал легендарного лайсака и прыгнул в сторону.
Ринулся, было, вниз по склону и наткнулся на взгляд серебристых заинтересованных глаз. Негодяй затормозил и оскользнулся, отправив вниз водопад растревоженных камней. Обернувшись, он одарил меня люто ненавидящим взглядом. Я пожала плечами и отправила его катиться вниз по склону. Там в нетерпении переминалась парочка осмелевших нартов. Они проползли немного вперёд, плотней прижав крылья к бокам,. Острые козырьки нависали приговором уже в метре от спин.
– Осторожней! – невольно рявкнула я и получила в ответ отчётливый кивок.
Этот понятливый нарт и подцепил лапой обалдевшего от падения амбала. Потащил за собой, пятясь задом и пытаясь приподняться.
– Крылья! – взвизгнула я, потрясая кулаками.
Нарт прижал задницу к земле и досадливо скривился. Затем обречённо вздохнул, снял лапу с вопящего от боли амбала и отступил. Но брезгливо подцепил добычу зубами и скользнул назад…
А дальше я не смотрела. Потащилась обратно в дыру. Рах путалась в ногах, страшно ругаясь. Она извивалась змеёй, на хвост которой упал рояль, и продолжала скандалить. Белый, как снег, Арнэр топал позади. Впечатлений у мужика – полные штаны. У него в ногах путалась Цах, которая остыла так же быстро, как и воспламенилась. За нашими спинами злорадно трубили нартии – даже спасибо не сказали заразы.
Так мы и возвращались: усталые и молчаливые. Арнэр скользил рядом, аккуратно придерживая Сиятельную под локоток. И на него я не производила впечатления человека с двумя полноценными ногами.
– Что дальше? – с непередаваемым спокойствием уточнил охотник, перетащив меня через последнюю баррикаду.
Перед нами величественно опустилась Гра-ара, одарив нас царственным взглядом. Мой спутник пропустил вперёд донельзя довольных хвостатых бабёнок. Потом забрался на подставленное гигантское плечо сам и протянул руку мне. За спиной Гра-ары уходила в небо последняя нартия.
Подруга обеспечила нам трёхминутный комфортный перелёт к месту новых боевых действий. Но от посадочной площадки мы потащились обычным порядком: карабкаясь, перепрыгивая и протискиваясь. Причём, большинству в экипаже нашей боевой машины это не доставляло хлопот. Арнэр преодолевал препятствия, как дышал, а две лохматые вертихвостки разлеглись на его плечах, экономя силы. Этот волосатый охотник в своём дурацком азарте нисколечко не заботился о моей проходимости и скакал впереди с грацией горного козла, как натуральный баран. Я пупок надорвала, переваливаясь через барьеры, взятые им в один скок. Авангардом он был стоящим, а вот тылы прикрывал хреново. Я уже приготовилась улечься на землю и учинить бунт, когда на вершине последнего рубежа нарисовалась Рах.
Она материализовалась на камне перед самым моим носом: на полусогнутых, с прижатыми ушами и презрительным шипением. В башке вспыхнуло знойное желание прихлопнуть её подобранной неподалёку палкой. Но тут я споткнулась, колыхнулась и рухнула назад, ударившись попой о булыжник. Когда рядом приземлилась Рах, шипела уже я. А эта поганка сиганула в сторону и юркнула в щель между двумя глыбами ростом с меня. Я баба тренированная: перчатки в походе снимаю только перед сном. А потому непринуждённо проследовала за ней на карачках и протиснулась туда, куда она вошла, как обр в замковые ворота. Потом была следующая щель, и следующая, и ещё одна…
Удача редко приходит к умным осмотрительным людям – ей с ними неинтересно. Она предпочитает таких насекомых, как я: ей нравится гонять нас соломинкой и не заботиться о том, что для насекомых соломинка целое бревно. Я очень доверяла Рах, но откуда я взяла, что она справляется?
Первым впечатлением ушибленной в кувырках головы была мысль: в темноте нет ничего такого, чего нет при свете. Пережив вспышку в глазах, голова выдала следующий перл: оптимизм классная штука, когда он кстати. А когда в тебя вгрызаются темнота и боль, он как-то не вовремя. И радует не больше, чем таракана факт кончины под хрустальной туфелькой вместо вульгарного ободранного тапка. Третья мысль меня добила: странно, что падение в пропасть вызывает у меня какие-то насекомые ассоциации.
Сесть удалось с третьей попытки. Да и то бочком на правое бедро – задница выла от боли и сопротивлялась. Руки нисколько не помогали: левая висела без чувств, а правая вцепилась в неё, чтобы не потерять бесчувственную двойняшку. Единственным целым местом оставалась макушка. Но я исправила этот недочёт: попыталась встать и зажгла новое солнышко в глазах. Пережив его закат и тупую боль в черепушке, осторожно вытащила шею из плеч и запоздало ощупала пространство над головой: каменный свод висел прямо над ней. Прекрасно!
Немного оклемавшись и привыкнув к потёмкам, обнаружила, что угодила не в пещеру, а в какую-то подземную трубу. Труба протянулась под неприятным углом между светлой дыркой над головой и мраком позади. А взобраться по стене к свету и не мечтай! Мало того, что не допрыгну до дырки, так ещё и стенка с уклоном. Причём, не в ту сторону, куда бы мне хотелось, а вовнутрь. Натуральный канализационный люк с натуральной дурой внутри.
Никакая Серая шейка, оставшаяся зимовать в одиночестве, не способна так затосковать, как затосковала я. Завязалась в клубок и осторожно прилегла на чудом уцелевший правый бок. Чувствовала себя, как гордая Кармен, получившая сапогом по кастаньетам. Ей богу, не столько страшно, сколько обидно: ну, почему опять?! Если я продолжу так жить, то непременно откину копыта – надо же как-то поаккуратней с этим делом. Всю жизнь слушать прогнозы, что загнёшься от курения, а в результате окочуриться в каменном кишечнике незнакомой горы в чужом мире. А вокруг никого, кроме бактерий в твоём собственном кишечнике – сплошное засранство, а не судьба.
Недоумённое состояние. Зарезаться что ли с тоски? И как не стыдно так мучить живого человека? Интересно, а как это, когда душа отделяется от тела? На зеркале ничегошеньки прочувствовать не успела. Будто и не переносилась в пространстве, а перепрыгнула с табурета на табурет. И башка болит…
Рядом с отвагой покорившейся судьбе женщины мужские подвиги, как плешивые щенки рядом со львом в период расцвета его шевелюры. Тело ломит, и замёрзло до сосулек в брюхе. Перспективы покинуть это каменное дупло исчисляются отрицательными величинами. А я ползу внутрь горы с факелом веры в зубах: никто не исключит меня из этих тараканьих бегов, пока я не финиширую! Шанс доораться до помощи – которая непременно меня где-то ищет – использовала на полную катушку. Глотку сорвала, но эта канализация проглатывала звуки куда-то внутрь себя. Плевать! А плюю я так профессионально, что даже странно, как до сих пор не изобрели такой работы?
Рах, бесстыдно подслушав мои мысли, весело фыркнула, лизнула меня в подбородок и унеслась прочь. Обруганный оптимизм напомнил о том, какая замечательная штука ночное зрение. Я с ним легко согласилась. Даже воткнула свои пять копеек: Сарг всё-таки большая умница, если придумал шить куртки из сброшенных шкур нартиевой малышни. Отличная куртка получилась: в спине и локтях гнётся туговато, зато от переломов при падении в пещеры спасает.
Оптимизм приободрился и ткнул пальцем в закинутую на спину сумку. Дескать, фляга с водой, зелья и огниво при тебе. Я щёлкнула его по носу вопросом: а дрова? Где-то впереди зашлась смешливым стрёкотом Рах, а я сдула с губы едучую горстку слёз и продолжила борьбу за выживание.
Тоннель то сужался до пресмыканий на брюхе, то возвращал меня в млекопитающее состояние на четыре конечности. То радовал чем-то вроде песочка под ладонями и коленками, то огорчал колкими камушками. То пугал, то провоцировал новый виток пофигизма, но продолжал неуклонно спускаться всё ниже и ниже. Хоть сыростью не мучил, и то хлеб. Но, больше всего вдохновляло присутствие Рах, разбудившей меня и насильно заставившей двигаться. Там, где нет надежды на прочих живых, лайсак непременно тебя отыщет и выведет.
Лайсаки могли спорить с тобой, пренебрегать твоими интересами и насмешничать над твоими намерениями, но никогда не лгали – что да, то да. И если Рах так легкомысленно щебетала, носясь туда-сюда, значит, она уверена в наличии выхода в той стороне, куда мы не входили. Нужно только потерпеть и доползти до него, хотя бы ради того, чтобы убедиться в её правоте. Жаль, конечно, что воды больше нет, еды нет, и мозги почти кончились, но Рах непоколебима: ползите и обрящете. Я очень старалась, если не ради обещанного ею результата, так хотя бы для того, чтобы не околеть окончательно.
Правая рука достигла болезненного состояния левой и вскоре заняла лидирующие позиции. Обезболивающее зелье Мероны из деревянной баклажки здорово выручало, но и его не получится растянуть, как оптимизм, от которого уже подташнивало. Нудное путешествие изредка разнообразили спуски в ямы, перед которыми семафорила Рах. Или заковыристые изгибы стенок с острыми краями. Пару раз я прилегла подремать, но мой цербер не позволял расслабляться.
Состояние отупения приходило раз пять или двенадцать. Истеричное веселье только разок, страх ни разу, а злость дважды, когда я особенно чувствительно не вписалась в поворот. Благополучно избежала только отчаянье. Когда мы выкатились в громадную пещеру с красивым озером посередине, о ней я догадалась лишь по внезапной слепоте, подаренной тускловатым, но всё же настоящим светом.
Глава 4
Лучше всех мою нынешнюю жизнь описала когда-то Зинаида Гиппиус, в том «Серебряном веке», когда все носили мозги набекрень. У нас с этой тёткой одна проблема с богом на двоих: мы обе считаем, что люди призывают Господа, дабы он явился и успокоил, дескать, грех ваш и не грех вовсе. А коли всё-таки грех, так не переживайте: прощу за то, что вспомнили обо мне и позвали. А ей – кручинилась эта непростая русская женщина – некуда позвать Бога, потому как она путешествует. Мне в таком случае вообще пристало удавиться: я не путешествую, а таскаюсь поневоле. И это тем больней, чем острей я ощущаю, что приход второй молодости оказался каким-то… неудалым.
– Невероятный экземпляр бродячего растения, – стукнуло меня по голове чужим голосом. – Не устаю поражаться всем направлениям человеческой деградации.
– Фыр-фыр-фыр! – укоризненно попеняла Рах неведомому насмешнику.
Я попыталась протереть глаза деревяшками в грязных перчатках. Ни черта не получилось. Зато, едва опустила негодные конечности, кто-то вцепился в кончик среднего пальца и потянул прочь перчатку. Рукам сразу стало легче – даже пальцы чуток согнулись. Я приоткрыла глаза и сквозь ресницы глянула в ту сторону, откуда надо мною издевались.
Дедушка сидел у самой кромки воды и на небольшом костерке кипятил воду в блестящем… чайничке изящной формы. Приглядевшись, поняла, что тот стоит на треноге внутри аккуратного каменного очага. Проснулся нос: от чайничка потянуло так вкусно, что я с грохотом сглотнула.
– Потерпи, – вежливо попросил дедушка. – Ему нужно немного настояться. И тогда я угощу тебя дивным напитком, который в этом мире существует только здесь.
– Где здесь? – совершенно естественно отреагировал мой остекленевший мозг.
– Здесь только одно здесь, – ответил дедушка, и мне сделалось не по себе.
Это не могло быть совпадением. Он не случайно процитировал любимую присказку Джен. Да ещё в таком месте с такой посудой – взгляд наткнулся на стеклянный чайный сервиз, где каждая чашка была оплетена дивным ажурным серебристым кружевом.
Правота моих подозрений не заставила себя долго ждать: чайничек пыхнул, брякнул крышечкой и… Снял себя с огня. Взмыл в воздух, отлетел в сторонку и деликатно приземлился на плоский камень. С подноса, на котором красовался сервиз, вспорхнул пухлый колпак и накрыл чайничек. А на треногу заплыл пузатый девственно чистый котелок. И напоят, и накормят – поняла я – и, даст Бог, мозги вернут.
Рах закончила вылизывать правую потеплевшую руку и занялась левой. Краем глаза я уловила сбоку какое-то движение, обернулась и даже не потрудилась удивиться: флегматичный цветастый плед летел ко мне громадным ленивым скатом. Он опустился рядом на пятачке мягкого с виду белого песка. Я – не будь дурой – переползла на плед, и он закатал меня в себя почти до горла.
– Теперь бы выпить, – слегка оборзев, подколола старика.
– На голодный желудок неразумно, – на полном серьёзе предупредил он.
И котелок снялся с насеста. Ложка подплыла ко мне вслед за ним. Так и опустились лебединой парочкой на сервировочный столик, застолбивший мой живот сверху. Осталось только выпростать руки и приступить.
Тот, кто знал наизусть перлы Джен, ведал и то, что уху я предпочитаю из красной рыбы. Именно такую: слабосолёную, с зелёным лучком, чуть тёплую и побольше картошки. Местной, но тоже неплохой. Чувствовала я себя великолепно: если уж галлюцинации, то пусть будут высшего сорта. Всё, что я люблю, и в приятной компании. Духмяное варево упало в желудок, а дедушка улыбнулся и спросил:
– Не горячо?
– В самую точку, – похвалила я, неприятно теряя беспечность.
Считать этот праздник галлюцинацией было спокойней. Она была тёплой и удобной. А в качестве реальности начинала обретать более суровый лик.
– Ну, не такой уж и суровый, – благодушно возразил дедушка. – Есть более неприглядные вещи, от которых менее приятно сходить с ума.
– А я уже в процессе? – уточнила, изо всех сил стараясь не захлёбываться ухой.
– А есть такое подозрение? – подивился дедушка и спохватился: – Ах, да! Всё от моей неучтивости. Некрасиво прежде обеда не представиться даме. С твоего позволения, Ксейя, отрекомендуюсь: Тармени.
– Великий, блистательный, повелевающий битвами? – не без труда сохранила я лицо.
– Вряд ли. Скорей уж, смерть удерживающий. И, как ни печально, в основном свою.
– Получается? – вдруг живо заинтересовалась я.
– Пока да, – серьёзно ответил он, провожая взглядом колпак, покинувший чайничек. – Но, кто знает, чем окончиться это тысячелетие?
Как он это делал? Уму непостижимо, но я тоже так хочу. Чайничек наполнил чашку и благословил в полёт мой цветочный чаёк – аромат летел впереди него.
– Боги опасные люди, – намекнула я на то, что ему не прибавит славы, если он обидит несчастную потрёпанную канализацией сироту.
– Не видал ни одного, – успокоил дедушка.
Он поднёс к седым зарослям на лице кружку и выплеснул в рот изрядную порцию свежего кипятка. Меня аж по нервам скребануло.
– Людям свойственно, – продолжил Тармени, как ни в чем не бывало, – добывать богов отовсюду, откуда возможно. Это тепло, надёжно и удобно.
– Ещё как, – выдавила из себя я и демонстративно подула в кружку.
– Не тебе удивляться таким пристрастиям разумных. Ты и сама, в некотором роде, приобщилась к божественному. Во всяком случае, по утверждению местного фольклора. Не докучает?
– С переменным успехом. Но, признаться, чаще помогает. Избавляет от ненужных контактов. Частенько имидж полностью заменяет объяснения.
– Имидж всемогущей или ненормальной?
– Оба! – прыснула я и окончательно расслабилась.
Рах тоже хихикнула и подлезла богу под длань. Тот задумчиво погладил её по головке, пощекотал подбородок – пальцы тонули в моей малышке, как туман в озере. Потом бог сделал даме комплимент:
– А ты прекрасно выглядишь. Работа няньки нисколько тебя не состарила. А ты ещё не хотела, – укоризненно напомнил он.
Рах стрельнула в меня виноватыми глазками и потупилась. Напрасно. У нас с ней всё хорошо.
Тармени одобрительно хмыкнул – не слишком деликатно напомнил, что слышит мои мысли. Не на ту напал – я и сама не лыком шита. Попробуй напугать горбатого видом двугорбого.
– Согласен, – оценил бог мою рассудительность. – Выпьешь?
Для всемогущего слабовато: я на полном серьёзе ожидала любимый мартини, а получила тот зелёненький южный ликер, которым когда-то меня опоила Кэм. Он тоже не плох – я не в претензии. Но лучше бы он был мартини.
– Никогда не пробовал, – завистливо просмаковал Тармени мои вкусовые воспоминания. – В последний раз бывал у вас, когда вы научились варить пиво. И строили эти смешные пирамиды. Кстати, получилось? Или бросили заниматься ерундой?
– Стоят, – ностальгически выдохнула. – Олицетворяют. И всегда есть, о чём поспорить египтологам.
– Возможны варианты? – искренно подивился он.
– А то! – почувствовала я гордость за родную планету. – Сколько угодно: от гробниц властителей до стартовых площадок межгалактических ракет инопланетян.
– Надо же! – опешил бог. – А как с них стартовать-то?
– Кàком, – выдала я задорную детскую пошлость и застыдилась.
– И не такое слыхал, – отмахнулся он. – Допила? Вкусно? Ну и отлично, – велел он посуде возвращаться на базу. – Ты поспи, а после поговорим.
Он встал, а я мгновенно умерла. Прямо так: без спасибо за обед, без пожеланий спокойной ночи, без поцелуев в лоб.
Выспалась отменно. С дичайшим наслаждением выкупалась в холодном озере. Слопала завтрак и поздоровалась с Тармени, что вылез из воздуха. Я сделала первый глоток цветочного чая, и тут меня нахлобучило со страшной силой. Боже ты мой: девчонки, Гра-ара, яйцо!.. Как мне удалось забыть о самом важном?..
– Глупости, – развалился в приплывшем кресле не тот, к кому я взывала. – Твои подруги со всем разобрались и чувствуют себя нормально. Пытались, было, побегать по горам, поискать пропавшую Ксейю. Но я их успокоил.
– Как? – подозрительно уточнила я, догадавшись, что конструктивного диалога не было.
– Конечно, не было. Я живу замкнуто и не люблю лишних контактов. Все твои подруги просто спят. И прямоходящие и летающие.
– Но…
– Их сон охраняют лайсаки и местные динозавры, как вы их классифицируете. В принципе, некоторое сходство есть…
– Ты и динозавров видал?
– Не на вашей планете. Не такой уж я и старый, – попенял он юной нахалке. – Так вот, здешние нартии охраняют сон твоих подруг. Лайсаки охотятся и отдыхают от ваших сумасшедших полётов. Кстати, я как-то пробовал проникнуться чувствами человека в полёте на нартии. Давно, когда аборигены учились соединять шкуры с помощью жил.
– Яйцо вернули? – напомнила я о последней причине своих тревог.
– Что? А! Вернули, конечно – куда оно денется. Местные нартии в восторге и вам очень симпатизируют. Полагаю, ты не преминешь этим воспользоваться.
– Естественно.
– Хочешь накинуть на Руфес воздушную сеть сообщений?
– Почему бы и нет?
– А народ не взбунтуется?
– В Юди привыкли быстрей, чем я успела осмыслить проблему противостояния.
– В центральных регионах народ не настолько отчаялся, чтобы стать отважным.
Поделиться книгой: