Помоги проекту - поделись книгой:
Александра Сергеева
Цикл "Реинкарнация с подвохом". Книга 1
Репатриация на чужбину
Файл создан в Книжной берлоге Медведя.
Пролог
– Мой аграт. Привратники откликнулись. Они на первом мосту? – доложил десятник.
И добавил, явно довольный неким далеким информатором:
– Пешие, как нас и предупреждали.
Его господин – аграт Багдо аэт Юди – едва заметно кивнул. Будучи человеком неразговорчивым, он и на жесты был скуповат. Но, его воинам достаточно и внутреннего чутья – привыкли. Десятник отступил на пяток шагов, дабы не мозолить глаза, и продолжил наблюдать за двумя фигурками, плетущимися в их сторону. Время от времени он косился на господина – приходилось успевать ловить любую, даже невнятную команду аграта. Его хозяин непрост – с таким мух не половишь.
Аграт аэт Юди застыл на самом краю высокой скалы и сверлил глазами цитадель Ордена Отражения. Море ожесточённо таранило гранитную стену под ним, наводя на мысль, что и оно состоит на службе Ордена. Посылает в атаку шеренги бешеных волн, от которых титанический щит земли гудит и стонет – из кожи вон лезет, дабы прогнать незваных гостей. Аграт скривился в усмешке: бесполезные усилия, бессмысленные. Замок Внимающих и без того неприступен – дальше некуда.
Эта юго-западная оконечность восточного материка сплошные береговые скалы. Море отрезало здесь изрядный кусок гранитного берега. Выгрызло, выточило пролив шириной в добрую сотню шагов. А после и отрезанный кусок раздергало на множество клочков, разбросав их по морю. Россыпь мелких скал и три островка, торчащих в воде подобно старым обшарпанным столам в полузатопленном доме. Эти острова таны Руфеса – самого обширного и могущественного из всех государств – давным-давно приспособили под военные крепости с маяками. Лучшей базы для южного военного флота таната Руфес не сыскать. Пять эскадр, патрулирующих южное побережье внутреннего моря, прижились здесь, как птицы на соседних утесах, торчащих из воды кривыми зубами. Эти колонии двуногих и пернатых до смешного схожи меж собой: сплошная сумятица и несмолкающий гам.
Не таков четвёртый остров – настоящая глыба, горделиво возвышающаяся в сторонке от прочих. Эти бабы… Эти Внимающие отгородились от всех величественной тишиной и безразличием к миру. А их цитадель Ордена Отражения – неприступнейшая из крепостей. Ни в одном из прочих государств, ни один из правителей и мечтать не может о чем-то подобном. Даже владетельные таны Руфеса пускали слюни, едва речь заходила об этой надменной недосягаемости, запечатлённой в камне. Правда, в отступление традиций, твердыня Внимающих имеет всего одну башню: узкую долговязую стрелу, окружённую почти идеально круглой высокой стеной. С точки зрения обороны, нелепая крепостца настоящая дрянь – злорадно подумалось аграту. И всё же за несколько тысяч лет так и не нашлось смельчаков это доказать.
Аграт прищурился, разглядывая далёкую белую стену, вся польза которой ограничивалась, пожалуй, лишь высотой да красотой. В этом месте пролив достигает максимальной ширины. Так что три части моста перекинуты с одного гранитного утёса на другой: ломанное и с виду слишком легковесное сооружение. Ну, да в ином и нужды нет: из этой крепости никогда не выходила тяжёлая латная конница, не тащили из неё баллисты. К Внимающим люди приходят просителями, обременёнными своими бедами. А для крестьянских повозок, доставляющих им провиант и прочее, сгодится и такой мост.
Как всякий руфесец, аграт знал: не каждому просителю, стоящему на этой скале, опускался под ноги деревянный мост. К титулам и званиям Внимающие относились абсолютно наплевательски, взяток не брали. Всяким там высокородным отказывали направо и налево – особо тем, кто пёр уж совсем бесцеремонно. Поговаривали, будто сам тан Руфеса не смел заявиться к ним запросто, без приглашения. А ведь его собственная жена здесь не посторонняя: таная Камилла одна из Внимающих.
Двенадцать лет назад тан Раутмар Девятнадцатый – молодой правитель Руфеса – попросил Орден о какой-то тайной услуге. Патронесса прислала к нему Внимающую, но, назад девица вернулась не одна. Раутмар примчался к цитадели на крыльях любви и взял патронессу в осаду. Надменная старушка, бессовестно издёрганная пылким властителем, в конце концов, сдалась. И тан моментально уволок пылко обожаемую красавицу в столицу. Прошло двенадцать лет, но по сию пору слагаются баллады о всепоглощающей любви Раутмара к своей прекрасной танае – абсурдное, по сути, утверждение. Ведь лица боготворимой повелителем супруги его поданные так и не увидали – Внимающие никогда не снимают свои маски. Поговаривают, даже во сне.
– Привратники на втором мосту, – предупредил десятник, видя, что господин ни за чем не следит, погруженный в тяжкие мысли.
Времени оставалось всё меньше. Ещё можно развернуться и уйти не опозоренным. Уйти тем гордым и славным агратом, который припёрся сюда с несусветной, безумной, леденящей душу целью: захватить замок Ордена Отражения. Даже не захватить, нет – для какой скверны ему эта крепость?! Его мучила другая жажда, другая чёрная страсть, пожравшая и сердце, и рассудок… Толкнувшая на безумие: надежду вернуть дочь. Вернуть любой, даже непосильной ценой. Даже неназываемой. Жизнь? Что жизнь – он и честь свою швырнет под ноги всему миру! Искурочит, растопчет славу имени аэт Юди, оплаченную сотнями жизней предков. И не задумается, чем они такое заслужили. Все их труды и подвиги единым махом перечеркнула его девочка в то утро, когда бросилась между ним и этой поганой нечистью...
Аграта так передёрнуло, что он чуть не сверзился со скалы, с трудом восстановив равновесие. Десятник метнулся, было, к господину, но притормозил, заметив, что тот справился с оплошкой. И вновь отступать преданный воин не торопился. Аграт не в себе, он сейчас уязвимей дитяти – глаз да глаз за смертельно раненным хозяином! Да ещё и преступившим все мыслимые границы. Где это видано: явиться к Внимающим с такой бесчестной целью?! Хотя... Какой отец, любя своих деток, от чистого сердца швырнёт камень в этого страдальца – в который уж раз признал десятник. Оно конечно: не всякий и решится ради них на такое... Он бы, скажем, ни за что ни решился! Ну, да он и не аграт аэт Юди. У него кишки поплоше, пусть он сроду не праздновал труса. Да и не всё так просто. Одно дело, когда на твоё дитя подняли руку. И совсем иное, коли твоя кровиночка переняла на себя твою собственную смерть.
Эх, жаль, не было его в то утро рядом с господином – со злобной досадой попенял судьбе десятник. Или кого другого из дружины – того же сотника. Глядишь, иначе бы всё обернулось. А сопливая девчонка – какой от неё толк? Чего дельного могла сотворить юная агрия Ксейя, коли на её глазах порешили изуродовать родного батюшку? Только вот это самое. Служанка её – свиристелка бестолковая – обсказала всё, как сумела. Как агрия пошла с утра пораньше будить отца. Как влетел в окошко тот страшный шар тонкого стекла, что таскают из-за моря с западного континента. Как разлетелся он об изголовье кровати. Как на подушку аграта приземлилась склизкая мелкая тварь из того шара. Как ринулась к нему, перебирая мерзкими щупальцами.
Аграт-то спросонья вроде отпрянул, но, видать, в полный разум ещё не вошел. Ксейя, недолго думая, возьми да рухни плашмя на родного отца. Собой закрыла, и слизняк заместо агратова влез прямиком в её ухо. Всосался внутрь единым махом. Агрия – покуда не сомлела – долго и дико кричала от лютой боли. С того дня так и лежит в беспамятстве, ровно померла. Лекари от нёе шарахаются – слышать ничего не желают ни о каком лечении. Надзиратели храмов всех шести богов поднебесных земель закрывали двери у них перед носом. Проклята, и весь сказ. Повелели немедля сжечь их девочку. Да ещё и донос тану отослали, дескать, аграт аэт Юди скверну, что лезет к нам с запада, искоренять не торопится. И тем ей попустительствует.
А это уже дела не только божьи. Это прямая угроза государству, которую сам тан, не щадя собственной крови, что ни день, отводит от границ. И не будь у аграта аэт Юди таких добрых воинов, давно бы поймали несчастного. Десятник доселе не уразумел: как они умудрились добраться до крепости Внимающих? Только пятеро воинов пошли с господином, а всех вокруг пальца обвели. Пятеро смертников. Аграт каждому столько отвалил от щедрот, что не понять: остался ли у самого хоть грош? Их-то семейства он обеспечил: без отцов, как ни трудно, но проживут безбедно. Да и то вопрос: казнят ли ещё подневольных-то? А себе, видать, господин кроме смерти ничего и не отмерил. Нет у него других путей. За этакое кощунство – нападение на Орден Отражения – другого ответа не будет: или тан казнит, или сами Внимающие покарают. Те, слыхать, одним взглядом убить способны. Врут ли, нет – неважно. Всё одно убьют...
– Аграт Багдо! Владетель Юди из западной танагратии Одния! – хрипло чеканил гордый сотник со спокойным достоинством просителя, но не попрошайки.
Сам аграт, приходя в себя, обозрел двух пожилых мужичков, что застыли на утёсе, с которого подавался подъёмный мост. Скромные, но дорогие чёрные плащи поверх добротных тёмных курток. Серые штаны из дорогой южной шерсти заправлены в низкие сапоги. На лицах обоих застыло выражение бесстрастной вежливости. Схожие лицами, как близнецы, привратники обернулись к аграту и сдержанно поклонились. Тот, удерживая себя от резких движений, двинулся к площадке, куда ложился подъёмный мост. Утёс торчал из воды совсем рядом, метрах в десяти, и был стёсан до высоты береговой скалы. Ограда на нём сложена из кое-как сцементированных булыжников. Противовесов нет – мост тягали вручную. Если, конечно, намеревались впустить гостей.
Сегодня, судя по всему, такие были совершенно некстати. И аграт понял, что явился вовремя. Служитель библиотеки тана Руфеса за неимоверное вознаграждение скопировал для него план цитадели. Он же вывел несчастного владетеля Юди на чудаковатого старичка с бездонной головой и дырявыми карманами. Тот, будучи истым поклонником Ордена Отражения, в пьяной беседе с сотником пал жертвой его подначек: выболтал некую тайну. Дескать, обычно Внимающие впускают к себе всех, кого ни попадя, когда б не притащились. Выслушивают, а дальше всё идёт по каким-то их законам: кого-то заворачивают восвояси, а кому и помогают, не считаясь со временем и затратами.
Но раз в десять лет они на целый месяц закрываются наглухо. И тут уж хоть вены режь, хоть голову о валуны мозжи, но ходу к ним нет никому: будь ты аграт, тан, а то и сам бог. Чем сёстры Ордена занимаются в эти таинственные дни – никому не ведомо. Но, одну вещь заинтересованные люди заметили: после такого затворничества Орден пополняется тремя послушницами. Как правило, девками от пяти до двенадцати годков. Чем бы мир вокруг ни сотрясался, чего бы люди ни учудили, всё одно: точно раз в десятилетие и непременно три послушницы. И так пару-тройку тысяч лет кряду. А то и более – есть мудрецы, что присовокупили рождение Ордена к сотворению мира.
Но и то не фокус. Один дотошный умник обрыскал весь танат Руфес и наскрёб вовсе уж невообразимое. Дескать, Внимающие – незадолго до таинственного уединения – выискивают по всему белу свету законченных дурочек. Вовсе не тех, что своей беспредельной глупостью народ смешат. А тех, что от какой-то злой беды умом повредились. Вот таких – коли здоровьем не обижены – Внимающие и забирают. А после, бывало, кое-кого из них узнавали. Но, дурочки на тот момент были уж сёстрами Ордена: разумными и наделёнными их особой силой. Видать, Внимающие мозги им, как надо вправляют, и тем их Орден множится. Вот так-то.
Сотник поначалу усомнился: как же это девчонок узнают, коли лица у них, по обычаю орденскому, под масками? Одни только рты и видать. Кто ж это узнает, пусть и родное дитя, но через многие лета, да ещё по губам? Лица-то у идиоток сильно отличаются от нормальных – их никак не перепутаешь. Пьяненький дед в ответ только хихикал, пуская пузыри, и многозначительно потрясал грязным узловатым пальчиком. То ли он ответа не знал, то ли сотник перестарался с угощеньем.
Аграт, выслушав подробный пересказ верного человека, ухватился за ту байку, как за единственно сохранившуюся на всей земле соломинку. И вот теперь стоял на этой самой скале. В нужное время стоял – привратники категорически отказывались опускать мост. Дескать, через месяц приходите, люди добрые, и сёстры вас примут. Беду вашу разберут, а там, глядишь, и подмогнут чем.
Аграт Багдо аэт Юди не был жесток. Просто сузился мир у человека до одной единственной цели – так случается. Большинство людей, знающих о такой беде, сторонятся одержимого, торопятся уйти с его дороги от греха подальше. Привратникам о том узнать было негде – уединение сестёр слуги разделяли в полной мере. Потому и не всполошились они, услыхав имя аграта, неподвижно застывшего напротив.
Тяжёлые крюки выметнулись и зацепились за ограду утёса в тот момент, когда привратники осели наземь – десятник слыл одним из лучших пращников запада. Монету выбивал из пальцев собственного сынишки. А уж засвистеть в лоб взрослого с десяти метров – невелик труд. Пара сильных молодцов, ловко перебирая руками, в два счёта добралась по веревкам до утёса. И вот уже по деревянному настилу опущенного моста заскрипели колёса узкого возка, запряжённого пегим обром. Скакуном, а не тягловой скотиной. Тягловые – те чуть ли не вдвое шире. Тупые они и боязливые, а скакуны злы, умны и задорны. Рога у них короче, да вот только в битве на полном ходу такие скакуны друг дружке бока вспарывают. А на таких вот жидких мосточках каждую дощечку печёнками чуют: точно знают, куда ступить можно, а где не пройти, как не тужься.
Копыта обра мерно застучали по второму крылу моста, а десятник с двумя подручными уже нёсся по самому первому к распахнутой калитке. Не ровен час, увидит кто их самоуправство, и дверца захлопнется. Руби её потом!
– Все чисто, мой аграт, – доложил десятник, сдвигая тяжёлую створку невысоких обитых железом ворот.
Если кто за ними и наблюдал, так не выдал себя ни стрелой, ни криком. Непривычный к неблагородным трудам скакун, перемахнув широченный двор, едва угомонился у входа в башню. Багдо аэт Юди скинул плащ, отвернул полог, осторожно вытащил из возка худенькое тело дочери. Сграбастал его в охапку и почти бегом ворвался в полутёмное помещение первого этажа. Сотник держался бок о бок с ним, в каждой руке по мечу. С площадки где-то под потолком их окликнул молодой воин, подсветив факелом лестницу:
– Сюда, мой аграт!
Тот, тяжело топоча, взлетел по крепким, даже не пискнувшим ступеням, глянул вправо-влево. А десятник с парой воинов уже сигналят факелами в конце широкого гулкого коридора: сюда, мол, к нам. Как ни легка Ксейя, добежав до них, аграт взмок и начал задыхаться. Собственные руки боролись с ним, норовя разжаться и выпустить драгоценную ношу. Сотник молча загнал мечи в ножны за спиной и протянул руки – юная агрия перекочевала в его объятья. А господин, вытянув мечи, поблагодарил старого друга взглядом, обернулся и разглядел на возносящейся вверх лестнице воина.
– Сюда, мой аграт, – выдохнул тот, нависая над перилами. – Десятник уже наверху. Путь свободен.
На следующем этаже аграт притормозил. Десятник подменил сотника, тихо баюкая бесчувственную девушку, выросшую на его руках. Аэт Юди ещё раз проштудировал клочок бумаги, хотя и вызубрил его дорогой. Он сориентировался, и отряд бесшумно скользнул в нужный коридор. Снова лестница и снова коридор, и снова обмен ношами, и сплошная темень вокруг. Ни отблеска живого огня, ни звука – цитадель мертвей мёртвого. А ведь здесь непременно должны быть и слуги, и ещё кто-нибудь полезный. Видать, и впрямь наступили те самые таинственные дни – Внимающие удалили всех, избавляя себя от нескромных глаз.
Сколько они пропахали лестниц – аграту иной раз казалось, будто и башню-свечку давно прошли насквозь. Уже на небо лезут...
– Здесь, мой аграт, – одними губами прошептал десятник, вскидывая руку у массивных дверей.
По всей видимости, они забрались под самую крышу башни.
– Оставайтесь здесь, – приказал Багдо аэт Юди, принимая у сотника тело дочери.
– Но!.. – возмутился тот.
– Открывай, – дал отмашку аграт, не глядя на друга.
И всё. И никто уже не посмеет противоречить господину, когда зазвенела в его голосе бездушная сталь. Только-только успели отскочить к стенам узкой площадки, как море света выплеснулось на неё, и аграт нырнул в него с головой. Двери за его спиной захлопнули верные руки. Пятеро бывалых воинов прилипли к окованным доскам: ни звука, ни отсвета, ни надежды прийти на помощь. Сотник, не выдержав, потянул на себя огромное бронзовое кольцо – двери даже не дрогнули. А ведь пару минут назад распахнулись безо всякого!
– Остановись, – глухо осадил его десятник, сжав руку. – Бесполезно.
– Остановись! – пронзительно вскрикнули в глубине немалой залы.
И аграт замер. Попривыкшие к темноте глаза взбунтовались, забурлили злыми слезами – не проморгаться. Он взъярился и решительно шагнул вперед.
– Замри! – властно приказали из холодного облака света, раздувающегося в центре залы. – Не смей двигаться!
Голос высокий женский. Дотоле убийственно яркий, застывший свет заходил волнами, забурлил, ввинчиваясь куда-то в центр, как вода в воронку. По сторонам проступили стены, какая-то мебель, высокие напольные подсвечники – аграт скорей угадывал предметы по очертаниям, чем мог разглядеть. Сверкнули радужными искрами стеклянные бока трёх... гробов? А они бывают стеклянными? Нужны такие? Свет поблёк, завис развесистым грибом над громадным круглым столом в самом центре залы. И всё подрагивал, собирал морщины на самой макушке гигантской шляпки, гонял волны по грибной ножке.
Серые балахоны! И как сразу не разглядел? Три Внимающие с молодыми сильными фигурами осторожно стаскивали со стола безжизненные тела девочек. Трёх девчонок! Четыре старухи вились вокруг, хлопотали, заглядывали в бледные детские личики, оттягивали веки. Сморщенные руки летали над беспамятными телами – колдуют или ещё что? Три Внимающие сомкнувшись плечом к плечу, отгородили от аграта стол – тёмные маски над сжатыми побелевшими губами застыли угрожающе.
И что? Что теперь? Дальше-то что делать?! В голове отчаянно бухает: опоздал! Всё, чему суждено было сбыться, случилось без него! А он опоздал, и Ксейя не вернётся! Не вернётся к нему та его Ксейя, а останется эта... Эта?! Вот эта бескостная кукла с гнусным отродьем темноты в её светлой умненькой головке?! Этот бесформенный кусок мяса, обманом обернувшийся и представший перед ним в любимом облике?..
– Нет!! – взвизгнули разлетающиеся по сторонам девки в балахонах.
Одним прыжком обезумевший аграт достиг стола. Плечом отшвырнул всплеснувшую руками старуху и с размаху бросил на дивную зеркальную столешницу тело дочери. Мотнулась её мёртвая голова, разметались длинные косы, задралась юбка. Цепкие тонкие пальцы впились в рукава его куртки, в подол, ловили ремень. Кто-то добрался и до волос на затылке. Тянули его, отчаянно вереща, изо всех сил – тянули прочь от закипающего светом стола.
Кто-то вцепился в Ксейю, лихорадочно стаскивая её со столешницы, боле суетясь, чем делая дело. И вдруг её отпустили, подозрительно затихли. Тут и аграт почуял свободу. Он закрутил башкой: серые балахоны отступали прочь от стола. Девчонок поспешно прятали в стеклянные гробы, уволакивали в тень. Аграт бросил взгляд на стол: сплошное сказочно-громадное зеркало с кипящим светом. Тот вырывался наружу, пожирал нелепо изогнувшееся худое тело уже совершенно неузнаваемой дочери. Счастливый и свободный отец задрал голову: шляпка гриба пухла, дышала, распираемая изнутри. И вдруг взорвалась, пролившись на подлого захватчика лавиной непереносимого мёртвого ужаса. Но тот не успел осознать это – его время вышло.
– И никогда больше сюда не возвращайтесь, – на удивление беззлобно, скорей устало напутствовала их патронесса Ордена.
Её изрезанные морщинами губы были белее снега. Тёмная маска смотрела на них со слепым укором, и оттого казалась ещё страшней. Десятник с тремя воинами торопливо втаскивали своего господина в тесный для мощного тела возок. И молча поражались: как же так? Ни единой царапины, ни капли крови, ни застывшей на лице предсмертной муки. Чем это его так?
– Силой, – внезапно ответила патронесса.
И воины вздрогнули. Жутко делается, когда читают твои мысли. Омерзительно до судорог.
– Тем, кто не способен выдержать её удар, не место здесь, – продолжила женщина. – А он пришёл, не спросил. Вас к ней не допустил, сберёг. А сам сгорел. Везите своего аграта домой. Похороните. Мы не станем обвинять вас в святотатстве перед таном. И метить не будем – нет здесь вашей вины. Живите спокойно.
Сотник шагнул к ней, тяжко бухнулся на колени, бряцая доспехом:
– Прости, Сиятельная, – прохрипел он, потупившись. – Не со зла мы.
– Ступайте, – отмахнулась женщина, разворачиваясь к дверям башни.
– А Ксейя?! – выпалил сотник, задохнувшись. – С ней как? Неужто зазря все?
– Ступайте! – грозно бросила через плечо патронесса. – Это не ваша забота. Уводи их отсюда! – властно приказала она... обру и скрылась в башне.
Скакун немедля подался в сторону, разворачивая возок. И вот уже потянул его, часто перебирая ногами, заколыхал по каменной брусчатке двора. Обалдевшие воины кинулись вслед возку, боясь не то, чтобы обернуться – моргнуть лишний раз, пока ворота за ними не захлопнут.
– Ну, Мэри Далтон? – встретил патронессу в коридоре раздражённый голос. – И что мы будем делать с этим приобретением? Материал никудышный, цикличность нарушена. У девки явно кататонический ступор. Депресняк или какое-то нейротоксическое расстройство. К тому же психованный папаша негативно реагировал на её голову – это почувствовал бы даже мой старый диван. Сотню лет мне гнить без секса, если баронская дочь не словила ту самую импортную заразу. Стиломматофору с западного материка. Помнишь, как Эби вернулась с западного побережья Руфеса? Её отчёт о стеклянных бомбочках, заряженных этой пакостью. О тех, которые стали подбрасывать знатному и служилому люду западных агратий.
– Помню, Шарлотта, – устало согласилась патронесса, безостановочно бредя по коридору. – Но, сейчас я даже думать об этом не в состоянии. Приму ванну, перекушу, а после обсудим.
– А с этой-то что делать? – потребовали у неё ясности. – Не хватало ещё тут развести эту заразу.
– В мобильном-то модуле? – усмехнулась патронесса. – Я, конечно, не инфекционист. Но, как хирург с почти двухсотлетним стажем, уверена: даже из этого средневекового оборудования никакая зараза не вылезет. Обещаю: передохну и тотчас возьмусь за трепанацию. Если девочка инфицирована…, – она досадливо поморщилась. – Что ж, ничего не поделать. Придётся усыпить бедняжку. И посочувствовать её отцу: мужик зря отдал жизнь за её спасение.
Глава 1
Странная штука природа. Чего в ней не коснись – никакой симметрии. Никакой смысловой закруглённости и законченности образа. Возьмём, к примеру, ту же Франсуазу Саган: стерва, прожигательница жизни, скандальная репутация и всё в таком же духе. А тетка была умнейшая! Почему бы при таком уме не наделить человека приличной сдержанностью в манерах и обтекаемым характером. Идеал, так идеал, и не стоило так мелочиться, создавая талант. И так с каждым гением, кого не возьми. Недаром мадам Франсуаза сокрушалась, что вся наша жизнь подтверждает: приходя в этот мир, мы плакали не напрасно.
Прямо накаркала стерва – недаром мне их Наполеон никогда не нравился. Думается, при моём-то везении я в младенчестве визжала сутки напролёт. Ибо первым мне подгадило происхождение – батюшка покойный подвёл. Крестьянский сын из полуграмотной семьи обладал грандиозным интеллектом и нешуточной пробивной силой. Достиг немалых высот: четыре класса, два университета, должность. В числе прочих побед батюшка числил меня: умную, пробивную, в меру приличную и бесконечно самостоятельную. И жену, добытую в недрах безнадежно-непрошибаемой московской интеллигенции, так называемого старого толка. Мой здоровый, пролетарский по всем показателям организм матушка инфицировала некоторыми элитарными вирусами. Большинство из них терпимы, а вот патологическая неспособность «отказывать» аномальна, неполноценна и вообще противоестественна! С этой бедой я боролась, не покладая рук, до шестидесяти двух лет. А на шестьдесят третьем расслабилась и тотчас попалась: глупо, обидно, безвозвратно.
И всё из-за свекрови. Хотя покойница не так уж и виновата: всяк имеет право попросить. Да не всякий настолько туп, что соглашается исполнить просьбу вопреки реакции организма. А ведь мой организм тогда протестовал изо всех сил. И прежде всего там, в душе, что нынче досконально разложена по параграфам. Есть, к примеру, что-то, чего ты не понимаешь. Есть неприемлемое для тебя в той или иной степени. Но существует также нечто, во что твой мозг даже не стремится окунаться. И здесь я с ним солидарна: к лешему всю эту йогу, рекламу и мистику. Особенно последнее.
И до последнего времени я твёрдо придерживалась нашей общей политики. Аккурат до того дня, когда ступившая на край могилы свекровь поведала мне совершенно ненужную эпическую тайну своего рода – женской его половины. Хотя на первых порах я отнеслась к откровениям бедной женщины философски. Говоря проще: никак.
А ведь, как мне повезло! Я вышла замуж за настоящего джентльмена. Правда, английского, но это ничего, не страшно. Отбатрачив на ниве совместных англо-российских контор пять лет, мой джентльмен нахватался плебейской скверны. Обрусел назло породе, и мы сошлись – паз в паз – зажив неожиданно дружно. Матушка его была напыщенной, чопорной жительницей британской глубинки. Той самой патриархально-уголовной английской деревни, где процветают все эти мисс Марпл. Надо отдать должное: едва свекровь попробовала меня на зуб и убедилась, что сынишка попал в хорошие руки, она стала мне добрым другом. Бабулька умудрилась влиться в нашу интернациональную струю, что сократило между нами потенциально непреодолимую дистанцию.
Но счастье, как известно всякому русскому, весьма недолговечно. Всего сорок лет спустя моё неправдоподобное везение испортилось: у свекровки обнаружился свой природный загиб. И она не постеснялась порадовать им невестку. До того момента, я искренно верила, будто моя миссис просто самоотверженная мать: целых восемь сыновей и вдогонку дочь. Но, оказалось, что героиня-то она идейная. И не просто так бесхитростно отдавала должное природе, восставая против абортов, как вмешательства в божий промысел. Нет, свекровь целеустремленно шла к великой цели: заиметь дочь. Восемь раз судьба над ней поиздевалась, но на девятый устала. Сменила игрушку, и выстраданная девочка Джоан увидела свет.
Причём лишь для того – до сих пор поражаюсь – чтобы продолжить династию каких-то там жриц какого-то дурацкого Ордена Отражения! Пресловутое жречество передавалось в роду свекрови из поколения в поколение, бес его знает, сколько веков. Особых усилий или затрат не требовало. Вообще-то, оно сводилось к одному единственному ритуалу, проводимому раз в десять лет. В определённый день тётки собирались у громадного зеркала непонятной природы, вмонтированного в стол подозрительного происхождения. Укладывались на него всей толпой: и молодые, и старые. Зеркало активировалось неизвестной силой немыслимо-космической природы. Затем какое-то время бесновалось огненным заревом, совершенно холодным на ощупь. А потом, как ни в чем не бывало, возвращалось в первобытное состояние ещё на десяток лет.
Всё незатейливо, всё прилично, но, небезопасно. Потому как вставали со стола не все: три тёплых трупа без видимых следов насилия оставались лежать, как лежали. Их сознание, души, информационная матрица – это как угодно – уносились в неизвестном направлении. Вроде, как в другую галактику, или в параллельный мир, или ещё в какие-то дебри – поди разберись. Доказательств переселению не имелось – всё держалось на простой вере. Ведь не одну ж сотню лет! И с неизменным результатом: никаких сбоев. Зеркало это – кровопийцу – не разбить, в кислоте не растворить и бомбёжки Второй мировой на нём не отразились. А ведь бомба тогда прилетела ему аккурат по центру – два года из руин выколупывали.
Я нормальная. И по всему раскладу вообще не должна была попасть в число посвящённых. Во-первых, именно для этого так упорно делали Джоан – это меня папа с мамой породили бездумно и бесцельно, на любви и эмоциях. Во-вторых, я бы и за тонкую талию с нервущимися колготками не польстилась вступить в ряды. Однако судьба-злодейка вспомнила-таки о матушке мужа и решила наверстать упущенное. Отняла, так отняла! Самое драгоценное: последователя. И просто, на мой взгляд, интересного, приличного человека. Джоан – весьма активная тётка, здоровьем не уступающая першерону – на что-то отвлеклась, разгоняясь по автобану. И со всей дури покончила счёты с жизнью.
Свекровушка слегла сразу после похорон и уже не вставала. Я забросила всё, сутки напролёт просиживая у её постели – жалко было старушку до слёз. Моя старшая дочь ловила каждый момент, чтобы сорваться с работы. Сын забросил диссертацию, внучка обрыдала все наши мобильники. Да и внучек попритих на его завершающей стадии агрессивно-подросткового периода: прекратил шляться и даже подстригся.
Издевалась над собой наша бабуля недолго – подошёл срок переноса, перелета… Короче, передислокации души. Вот тут-то моя миссис и нахлобучила на мою больную голову эпохальную проблему: доставить её умирающее тело к месту заброски. Благо не в заграницы куда-то нестись: всё тут, под рукой, на родной британской земле-матушке. Свекровь была баба умная, дельная. Обработку начала загодя, мозг вынесла качественно, и я пошла-таки на этот крамольный шаг.
С неимоверным трудом доставила её до машины. С максимальным комфортом утолкала на заднее сидение и понеслась в английские заповедные дали. Ну, не смогла я отказать! Предохранитель сгорел. Это ж уму непостижимо! Шестидесятидвухлетняя тётка, мать другой – сорокалетней. Бабушка двадцатилетней девахи, что со дня на день готовила злодейство: собиралась сделать меня прабабкой! Короче, весь это склад жизненного опыта, крадёт из горюющего семейного гнезда почти столетнюю старушку. И тащит её исполнять миссию, о которой знает лишь со слов раздавленной горем долгожительницы. А об истоках этой мистерии вообще понятия не имеет. Но преисполняется высосанными из пальца благими намерениями и к началу праздника всё-таки поспевает, далеко обогнав запоздавшее сожаление.
Всё оказалось ровно тем, чем меня пугали: и стол, и тётки и серьёзность подхода. Но, я же нормальная. До самого последнего момента не верила: и когда на стол всей оравой полезли, и когда мою миссис туда взгромождали. И даже когда засветилось от души, на полную катушку, сомневалась. Однако, напоровшись взглядом на остекленевшие глаза свекрови и двух её товарок, сдулась и признала факт. Ведь те две усопшие были моложе меня. И тут я испугалась. Смертельно испугалась и рефлекторно рванула к этому проклятущему столу стаскивать свою бабушку. Любила ведь её родную. Она столько лет заполняла пустоту, оставленную смертью мамы, что...
Словом, ринулась к ней, тяну. Руки дрожат, глаза режет угасающий свет вперемешку со слезами. Что сделает нормальный человек в такой ситуации? Я же нормальная. Так что юбку поддёрнула и на штурм. Утвердилась на краю столешницы – зеркало холодное, как лед, противное. Ухватила свекровушку за плечи, на себя потянула, коленками заелозила. Вот под левую юбка, соскользнув по ноге, и подвернулась. Я завалилась, башкой трахнулась – аж загудело. Голова свекровушки поперёк груди легла, а я давай её снимать аккуратненько: негоже от родной мёртвой бабушки отбрыкиваться, как от навалившейся в метро чужой пьяни. Вот тут-то я и попалась.
Свет вокруг меня вспыхнул с изуверской силой. Зажмурилась, а мозг в голове раскалился со скоростью спиральки в лампочке. Ровно такое ощущение: ни больше, ни меньше. Инстинкт самосохранения ударил в набат, дал команду рвать когти с этого разделочного стола… Только вот центры моей превосходной двигательной активности успели оплавиться. Не сработали. Испугаться всерьёз или там попрощаться с жизнью не поспела – отключилась, сама не заметила как.
Глава 2
Лучше бы испугалась всерьёз и успела попрощаться с жизнью – отключилась с толком и расстановкой, подготовив психику к грядущему испытанию. А то вышло, как у Зинаиды Гиппиус: душу мою ело чувство без названия. Хотя ей, несомненно, повезло больше: отделалась одной душой. Меня же нечто без названия скрупулёзно пережевало всю целиком. Затем сплавило в своё мерзкое брюхо и долго тщательно переваривало. Следуя законам пищеварения, на выходе я могла представлять собой только одну субстанцию. Шанс свихнуться был убедителен, как никогда, но в борьбу за меня вступил могучий резон: если я мыслю, значит, не навоз.
Долго ли коротко, в себя я приходила, переплывая от попытки к попытке. Каждая новая сопровождалась беспорядочным световым бликованием в полуслепых глазах. А так же звоном, треском и прочими шумовыми эффектами по всей поверхности мозга. В сопровождении, естественно, тошноты, рвоты и всепоглощающей дрожи – этакой морзянки, которую отрабатывали на мне невидимые курсанты-радисты. Время от времени затылок посещал трудолюбивый дятел, а по лобным долям маршировал отряд пионеров-террористов. Судя по бортовой качке, меня иногда перетаскивали с места на место. То в холодильник запихнут, то в микроволновку, где припекало и кружило. Для чего? А кто её поймет – эту медицину, что по каждому вопросу имеет тридцать три мнения. От кружений снова тошнило – с моим вестибулярным несварением даже у зеркала не рекомендуется вертеться.
Я очень терпеливая. С детства твёрдо верила: всё когда-нибудь кончается – нужно только сгруппироваться и потерпеть. Вот и домучилась. Однажды открыла глаза и пять границ прямоугольного пёстрого пятна напротив съехались в одну законную. Хотя сам прямоугольник я пока опознать не могла – темно здесь, как в нашем гараже, когда все торгуются, кому менять лампочку. И мысли перестали скакать через пятую на восемнадцатую, и соображалка включилась. Я же нормальная: лежу, боюсь. Вот-вот врачи констатируют мою вменяемость и запустят в палату рыдающую семью. И задаст она мне тот самый вопрос: зачем, дескать, ты нашу миссис погубила? Что она тебе сделала? А ведь ничего, кроме хорошего... Господи, стыдно-то как! Горько и жалостливо.
Поделиться книгой: