Помоги проекту - поделись книгой:
– Это батисфера, – сказал Доусон. – Хотя и не очень похожа на нее. Я вылез из этого шара.
БЕТЬЯ ДОРН побледнела и поглядела на Доусона так, словно впервые увидела его.
– Но вы… Но ей же, должно быть, много веков!
– Похоже на то. Но она была построена в прошлом году.
– Когда? Когда именно?
– В апреле…
– В каком году?
– В тысяча девятьсот сороковом.
Реакция Бетьи была удивительной. Она торопливо, почти что украдкой огляделась. На дорожках среди ярких цветов парка не было заметно никакого движения.
– Кто вы? – тихонько спросила она.
– Стивен Доусон. Я…
– Сэфен Доусон… Пойдемте со мной. Поспешим!
И она настойчиво потянула его вперед. Сначала Доусон сопротивлялся, но потом у него появилось какое-то странное предчувствие. Почему девушка спрашивала у него год?
– Идемте! Я должна отвезти вас к Фереду!
– А какой сейчас год? – рискнул спросить Доусон.
Бетья заколебалась, прикусила губу и, наконец, без всякой охоты ответила:
– Двадцать шестой век. Двадцать пять тысяч тридцать третий год.
Доусон застыл. Значит, это правда. Он не позволял себе даже подумать о том невероятном, что могло произойти. Его странное пробуждение… Наросты кораллов на батисфере… Этот удивительный город…
– Мне… Мне нужно выпить, – хрипло сказал Доусон. – Я просто поверить не могу…
– Идемте! Феред поможет вам. Не знаю, как, но он поможет. Вашей рукой тоже нужно заняться.
Ошеломленный Доусон позволил Бетье протащить его по парку. Они вышли на край пустынной дороги, выложенной сияющим белым веществом, тянущейся среди подлеска, точно зияющий шрам. Прямо перед ними у обочины стояло нечто, что, наверное, считалось автомобилем двадцать шестого столетия. Больше всего машина была похожа на овальную чашу из блестящего пластика длиной не более четырех метров, стоящую на трех колесах.
Машина была оборудована мягкими сиденьями, и один рычаг, заканчивающийся небольшим шаром, заменял собой все управление. Край машины был такой низкий, что Доусон легко перешагнул его. Бетья скользнула на сиденье рядом с ним.
– Ничего не говорите. Просто расслабьтесь, Сэфен Доусон.
– Да-да…
Доусон повиновался, чувствуя, как мягкое сиденье поддается под его весом. Он откинулся на спинку и вздрогнул. Это небо… Неужели созвездия могли так измениться за шестьсот лет?
Он отвлекся от своих мыслей и стал разглядывать город Дасони, пока они ехали по нему.
Но меньше чем через полминуты пластиковая оболочка скользнула вверх, образовав стены и крышу вокруг них, и оставила лишь небольшую горизонтальную цель, через которую могла смотреть девушка, управляя машиной.
ТАК ЧТО Доусон мало что мог увидеть. Машина ехала мягко, почти незаметно, в смотровой щели мелькали встречные транспортные средства, словно летящие облака. Тогда Доусон расслабился, закрыв глаза. Чуть заметное покачивание напомнило ему о прошедших днях, когда он и Мэриэн ехали вместе по холмам Беркшира…
Мэриэн уже шестьсот лет как мертва! Она обратилась в прах и лежит сейчас в могиле, о которой он ничего не узнает и никогда ее не найдет. Доусона охватило ужасающее одиночество. Слабое пастельное свечение, проникающее через смотровую щель, тишина чужого города: все это внезапно показалось ему ужасным. Он никогда больше не увидит, как солнце опускается за башни Нью-Йорка, не услышит оглушительный рев метро и свист ветра, обтекающего несущийся поезд…
Мэрилин стала прахом! Все, что связывало его с жизнью, все его друзья, его города, весь его мир превратился в серый прах. В груди Доусона образовалась пустота. Ему не хотелось открывать глаза.
Машина остановилась. Бетья так быстро вытолкнула его наружу, что у Доусона было время лишь бегло взглянуть на широкую извилистую улицу, тянущуюся между садами и домами, казавшимися симфониями плавных кривых, и светящихся пастельных красок. Смутный свет, казалось, исходил от самой мостовой. В голове у Доусона пульсировала боль. Его лихорадило. Рука нестерпимо ныла.
– Пойдемте, Доусон. Скорее идемте. Он поможет тебе.
Дверь бесшумно скользнула в сторону, когда они подошли к ней. У Доусона осталось краткое впечатление о больших комнатах со странной обстановкой. Бетья помогла ему сесть, а сама поспешно подошла к столу и вернулась с чем-то, напоминающим маленькое металлическое яйцо.
Она поднесла яйцо Доусону под нос и резко сломала его. В ноздри ударил приторный, сладкий аромат, и Доусон моментально потерял сознание…
ПРИДЯ В СЕБЯ, Доусон мгновенно почувствовал теплую, приятную усталость. Тупая, угнетающая боль в голове и руке исчезла. Он чувствовал себя так же, как после горячего душа и здорового ночного сна. И он тихо лежал, вспоминая.
– Ты снял показания? – послышался тихий голос Бетьи.
Доусон собирался открыть глаза, но почему-то передумал. Движимый каким-то непонятным импульсом, он остался лежать неподвижно. Возможно, он услышит что-нибудь интересное… Что-то такое, что де¬вушка постаралась бы скрыть от него.
– Я сам провел все проверки, – сказал мужской голос. – Через не¬сколько дней я могу обратиться с докладом к Совету. Мне должны дать большой грант…
– И этот человек из прошлого… За него тоже дадут грант? Не надо, Феред…
– Надо! – мужской голос был низкий и приятный. – Тогда мы сможем пожениться, Бетья. Но я еще не совсем уверен. Нужно бу¬дет расспросить его. Хотя внутренность батисферы подтверждает его историю.
Долгое время стояла тишина. Наконец, Доусон застонал, зашевелился и сел. Он увидел, что его рука аккуратно перевязана и зафиксирована жесткой, легкой металлической рамкой, держащей ее неподвижной.
Комната, в которой он оказался, был освещена отфильтрованным солнечным светом, идущим теплым золотым сиянием через оконные стекла круглых окон. Тут и там в пластиковых стенах виднелась какая-то мозаика из полупрозрачных стеклянных кирпичей. Пол комнаты тоже был выложен мозаикой, доходившей до самых ног Доусона, которые тот спустил с дивана, где сидел.
В целом, обстановка была удобной, но явно необычной. Все было словно составлено из каких-то пересекающихся кривых, изящных и матовых, выглядящих так, словно они были вырезаны из одного куска и окрашены в различные гармонирующие цвета. Доусон увидел удобные кушетки и стулья. На одной кушетке сидела Бетья и какой-то мужчина.
Мужчина был стройным, темноволосым молодым человеком с юношеским круглым лицом и мягкими карими глазами. На нем были короткие шорты, легкая безрукавка и сандалии. Только и всего.
Он встал и подошел к Доусону с маленьким подносом, на котором стоял стакан с желтой жидкостью и что-то похожее на целлулоидную капсулу.
– Сэфен Доусон… Меня зовут Феред Йолат.
Доусон усмехнулся и протянул ему правую руку.
– Рад познакомиться.
Не уверенный, что понял этот жест, Феред поднял руки ладонями наружу на высоте плеч.
– Да, я понимаю, а вот наше обычное приветствие. Но прежде, чем мы побеседуем, примите капсулу и выпейте ореховую настойку. Вы долгое время были без пищи, – продолжал он, – когда Доусон повиновался. – Мы питали вас инъекциями, пока вы спали, почти четырнадцать длинных…
– Чего?
– Я не знаю, как вы считали время там, у себя, Доусон. Сейчас уже середина утра. – Он принял пустой стакан и протянул поднос Бетье, которая убрала его в нишу в стене. – Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, – сказал Доусон, хотя у него все еще оставалась смутное чувство дезориентации, нестабильности, будто сама земля то и дело уплывала у него из-под ног. – Я действительно проспал шестьсот лет?
– Да.
– Это все консервирующий газ в батисфере. Наверняка, он. Он погрузил меня в состояние приостановленной жизнедеятельности, затормозил почти до ноля мой обмен веществ, он был разработан для того, чтобы «замораживать» глубоководных рыб, но, по-моему, действует на любую живую ткань. Я сам служу этому доказательством. Даже моя одежда весьма неплохо сохранилась.
– То же самое касается и металлических частей вашей одежды, – добавил Феред. – В батисфере не было водяных паров, так что они не заржавели.
– В это труднее поверить, чем в себя, – с намеком на юмор сказал Доусон. – Погодите-ка… – продолжал он, кое-что вспомнив. – У вас есть зеркало? Ну, предмет, который отображает все вокруг?
– Мы все еще пользуемся словом «зеркало», – Феред улыбнулся, показывая очень белые зубы. – Держите.
Он повернулся к Бетье, которая сняла со своего одеяния маленький блестящий диск и протянула его Доусону. Диск был не больше трех сантиметров в ширину, но изогнутый так, что отражение значительно увеличивалось без искажений. Разумеется, у Бетьи должно быть зеркальце. Эта чисто женская привычка сохранилась даже через шестьсот лет!
– Перед тем, как я потерял сознание, – сказал Доусон, – я помню, как разбил себе лоб. Разбил до самой кости. Но рана исчезла… Нет, еще остался шрам.
– Почти незаметный, – кивнул Феред. – Ваш метаболизм был чрезвычайно замедлен, но все-таки продолжался.
Каким-то образом это открытие стало последним штрихом, окончательно убедившим Доусона. Одновременно у него появились воспоминания, который он вообще сейчас не желал. Сейчас было бы лучше забыть о Мэриэн. Если бы он только мог! По крайней мере, он должен как-то отвлечь свои мысли о старых временах в Нью-Йорке…
– Мне интересен этот новый мир, – сказал он. – Я хотел бы знать о нем все.
– А нам интересен ваш мир, – сказал Феред. – Естественно, у нас есть записи, но мы не знаем, насколько они преувеличены. А вы настоящая живая окаменелость… – рассмеялся он. – Вы не обиделись?
– Меня звали и похуже, – ответил Доусон, чувствуя, что ему нравится этот легкомысленный парень. – Что в первую очередь рассказать вам о мире, из которого я пришел?
– Пока что ничего. Сейчас вам не нужно переутомляться, пока вы полностью не восстановитесь. А кроме того…
Тут их прервала Бетья.
– Совет будет сомневаться в нем, Феред, – сказала она.
– Да. Конечно. Между прочим, не будет никакого вреда рассказать вам, как мы тут живем, Доусон.
– Хорошо. Благодарю. Что это за Совет?
– Консультативный совет. Группа мужчин и женщин, которые управляют мировым правительством. Время от времени выбирают новых членов, когда старые умирают. Это величайшие умы на Земле.
– Звучит немного похоже на технократию, – сказал Доусон. – Мировое правительство? Нет ни стран, ни государств?
– Государство, конечно, есть. Но совет находится в Столице, здесь, в Америке, в Вашингтоне.
– Раньше у нас был президент. Его избирали…
Феред кивнул.
– Да, я читал об этом. Члены Совета так же избираются государственными избирательными голосами после того, как докажут достоинства своей кандидатуры в результате каких-нибудь достижений. Даже я могу стать…
– Нет! – в голосе Бетьи послышался намек на панику. – Мне это не нравится, Феред, хотя ты шутишь.
Парень улыбнулся ей.
– На то, что я буду избран, шансов мало. Мой вибрационный принцип недостаточно хорош…
– Возможно, – прошептала девушка, широко раскрыв голубые глаза. – Иногда я просто боюсь. Но все же мы не можем позволить себе пожениться, пока ты не получишь грант.
Доусон пожал плечами.
– Я не понимаю.
– На самом деле все очень просто, – сказал ему Феред. – Я разрабатываю одну теоретическую идею, которую придумал некоторое время назад. Совет всегда поощряет научные работы. Они дают гранты – рабочие единицы – на любые стоящие идеи, разработанные и предоставленные им.
– Они присваивают себе эти идеи?
– Разумеется, нет! У нас же не тирания, Доусон. Любые новые научные принципы дорабатываются Советом и возвращаются миру. Естественно, Совет лучше всех подготовлен к разработке таких идей, чем… Ну, скажем, чем я.
Бетья снова перебила его.
– Феред не рассказал вам всего. Когда мужчина или женщина избираются в Совет, то они должны посвятить этому всю свою жизнь. Они больше никогда не смогут видеться со своими друзьями или родственниками. Они живут в Вашингтоне… Браки автоматически расторгаются, если они были женаты. Это как разрезать все узы.
– Но это не жертва! – сверкнув глазами, заявил Феред. – Для служения миру нужна вся энергия человека – это самая великая честь, какую только можно себе пожелать. Но… – Он взглянул на Бетью, – меня не примут туда, дарля. – Незнакомое слово даже на слух показалось Доусону ласковым. – К тому же, вы должны знать, что я всегда могу отказаться.
ДОУСОН ПООЧЕРЕДНО глядел то на одного, то на другого. Постепенно он начинал понимать. Разумеется, молодые люди были влюблены друг в друга. А все остальное… Что это за Совет? Доусон не знал, но, несмотря на уверенные слова Фереда, почувствовал смутную тревогу, словно здесь было что-то неладно. Хотя он не знал, что именно. Возможно, Феред слишком доверял Совету. Это все равно, что верить в пропаганду, никогда не задавая вопросов.
– И у вас тут нет революций? – спросил Доусон. – Нет расовых барьеров? Нет никаких социальных волнений?
– А зачем бы все это? Совет со всем справляется. Он правит в течение пятисот лет, и его правление всегда было благотворным. Нет никаких причин для беспорядков. Понимаете, наша система выдержала испытание временем.
– Вся власть, правящая миром… сосредоточена в руках нескольких мужчин.
– Мужчин и женщин. Их всегда шестеро. Любого из них может отозвать всенародное голосование, хотя, насколько мне известно, такого никогда не происходило.
Поделиться книгой: