Помоги проекту - поделись книгой:
Лия Борисовна Гераскина
МЯГКИЙ ХАРАКТЕР
Директор школы Николай Иванович, войдя в понедельник утром в свой кабинет, увидел на письменном столе бумагу. В субботу он ушел домой немного раньше обычного, и, наверно, его секретарша Надя уже после его ухода положила ему на стол эту бумагу. Николай Иванович надел очки и взял в руки лист, исписанный крупным корявым почерком. И вот что он прочел:
— Только этого не хватало! — сердито сказал сам себе Николай Иванович.— Неделя начинается с неприятности...
Мария Васильевна, отдыхающая в санатории на берегу Черного моря, получила письмо от внука Лёни, который учился в четвертом классе той самой школы, где директором был Николай Иванович.
Стояла теплая весенняя погода. Но купаться еще было рано. Вода не успела согреться, а посидеть на пляже у берега моря было все же приятно. Мария Васильевна расположилась на надувном матрасе, достала из сумки черные очки и письмо Лёни.
«Дорогой бабастик!
Ты, наверно, сейчас в черных очках сидишь у Черного моря и не знаешь, какое у меня черное настроение. У вас там уже тепло, а у нас прохладно и часто идут дожди. А мама (нет, про маму потом)...
Все ребята приходят в школу без пальто. Я тоже хотел идти без, а мама (вот теперь про маму!) ни за что не позволила. Вот и пришли из нашего класса в пальто только трое. После уроков все побежали домой, а мы трое, как дураки, поплелись в раздевалку. Я, Коля Быстров и Сережа Капитонов. Одеваемся. Смотрю, кто-то по-пластунски ползет по полу, да еще и грозит нам кулаком. Это был Петька Мазут. Прозвище у него такое, страшный хулиган потому что. Мы-то его видели, а тетя Аня — наша гардеробщица — не видела. Она смотрела в окно на спортивную площадку. Там ее сыновья-близнята прыгали и бегали на уроке физкультуры. Мы оделись. Петька уполз. В раздевалку вошла Лена из 7-го «А». Она сняла с вешалки свое пальто и закричала так, как будто нашла в кармане гадюку. Гадюки не было. Зато все пальто было измазано в какой-то гадости. Потом уже догадались, что это жвачка, а ее отчищать ой-ёй-ёй как трудно... Пока тетя Аня и Лена ахали и охали, мы ушли домой. А назавтра, когда я пришел в школу, то увидел, что тетя Аня плачет, и мне стало ее очень жалко. Она боится, что ее уволят с работы и что с нее будут удерживать стоимость пальто. Лену тоже жалко. Пальто купили совсем недавно...»
Как всё было, Лёня хорошо помнил. Словно это сейчас происходит...
Я сидел и слушал, что говорила учительница, но ничего не понимал, потому что думал про тетю Аню и Лену и еще про это испорченное пальто.
Наверно, Нина Васильевна заметила, что я ее не слушаю, и вызвала меня к доске. А я в это время вспомнил, как полз по полу Петька,— и сразу все понял. Он-то давно ходит в школу без пальто, что же тогда он делал в раздевалке? Все понятно. Потому и кулаком грозил, чтоб мы не разболтали и не окликнули тетю Аню!
Нина Васильевна говорит мне:
— Лёня, что ты пишешь? Ты же ничего не понял!
А я ей отвечаю:
— Нет, я как раз сейчас все и понял!
Тогда она с досадой спросила:
— О чем ты думаешь?
А я и бухнул:
— Да все про это пальто думаю!..
Ребята стали смеяться, а Нина Васильевна велела мне сесть... Я шепотом сказал Коле, что это Петька и испортил пальто. Он засмеялся и говорит: «От пяток дошло? Мы с Сережкой сразу догадались. Но не связываться же с Петькой!» Сам не знаю, как так получилось, но я поднял руку. Я просто задыхался от всего этого. Нина Васильевна покачала головой и сказала:
— Иди, Лёня. Я уже догадалась, что ты нездоров сегодня.
...«Ба, ну почему я такой трус? — писал Лёня.— Ты ведь не знаешь, как меня дразнят ребята: «девочка Леночка», «маменькин сыночек», «бабушкин любимчик», «здрасте, извините, пожалуйста» и еще такое, что даже писать стыдно. Я иногда думаю, что это вы с мамой виноваты. Зачем вы меня так воспитали? Не надо быть чересчур вежливым. Наши девочки говорят, что это сейчас «не звучит». В смысле — не модно. У нас девочки куда самостоятельней, чем я. А тут еще эта Женька Степанова. Представляешь, она защищает меня от мальчишек!.. Все ребята со смеху помирают, когда Женька своим толстым голосом говорит: «Не трогайте Лёнечку. Вы все такие-сякие, а он совсем другой. У него мягкий характер. А кто его тронет, будет иметь дело со мной».
А с Женькой никто не хочет связываться. Кулаки у нее железные. Она похожа на Пеппи Длинный Чулок, и говорят, что занимается какой-то китайской борьбой в специальной, школе. Но я в это не верю. Самое противное, что она на самом деле жалеет меня за то, что я такой несмелый и беззащитный»...
Тут Лёнины мысли потекли в другом направлении.
На перемене мне показалось, что я победил трусость. Я поднялся на второй этаж и остановился у двери кабинета нашего директора школы. Как бессовестно я мечтал о том, чтобы его не оказалось в кабинете! Ведь он почти никогда не сидит на месте. Рука у меня была тяжелая,, как стопудовый камень, когда я поднимал ее, чтобы постучать. Как назло, директор был на своем месте!
— Здравствуй,— сказал Николай Иванович,— что это ты такой бледный?
Тут я немножко поборолся с собой и выпалил:
— Николай Иванович! Пожалуйста, не удерживайте с тети Ани за пальто. Она, правда, ничего не видела, потому что смотрела в окно на своих близнят, а он полз по полу и грозил кулаком.
— Полз по полу? Да еще и грозил кулаком? — заинтересовался директор.— Не побоишься сказать — кто?
— Побоюсь,— признался я.
А ты будь посмелее. Раз начал — надо идти до конца.
— Но я не могу... Женька говорит, что у меня мягкий характер.
— Мягкий характер? Что ж, это неплохо, особенно если к нему прибавить смелость. Тебе же не хочется быть трусом? — спросил директор.
— Но выдавать ведь тоже нехорошо,— защищался я,— это же ябедничество.
— Не ищи лазеек. Покрывать подлость из страха за свою шкуру еще хуже,— твердо сказал Николай Иванович.
И тогда я рассказал ему все, что видел в раздевалке.
— А ты боишься Петьку? — спросил Николай Иванович.
Я сказал, что очень боюсь. Драться я не умею, а он старше и сильнее меня. Тогда Николай Иванович спросил, не откажусь ли я от своих слов. Я ответил, что ни за что.
— И не боишься, что тебя станут называть ябедой?
Я ему ответил, что у меня столько разных кличек: одной больше, одной меньше — разница небольшая.
— Ну. смотри, держись, парень! — весело проговорил Николай Иванович и попросил свою секретарил Надю привести Петьку Мазута.
И мне снова захотелось, чтобы Петьки в школе не оказалось. Он часто пропускал занятия. Но опять, как назло. Петька был в классе, и Надя его привела. Петька не отказывался, что перемазал жвачкой пальто Лены. Он сказал, что сделал это совсем не из хулиганства, а из мести, гак как Лена всегда высмеивает и критикует его на каждом собрании, даже в стенгазету о нем написала и к тому же карикатуру на него нарисовала.
— Вот пусть теперь все знают,— сказал Петька,— что я никому не прощаю обид!
Николай Иванович выслушал его и отпустил меня. А на другой день я нашел в парте записку: «Война объявлена!» Коля говорит, что мне так и надо, и Сережка тоже. Не наябедничал бы — и войны Петька не объявлял бы.
...«Так что, бабушка, мы теперь с Петькой Мазутом находимся в состоянии войны, потому что я всё про него рассказал директору школы.
Решил я тебе все написать, только ты не расстраивайся, тем более что мама уже сняла дачу под Москвой, и, как только начнутся каникулы, мы туда переедем. А папа будет к нам приезжать по выходным. Напиши, как ты считаешь: нужно было говорить директору о Петьке? Пожалуйста, а то я сомневаюсь. С мамой об этом говорить нельзя. Она заохает, накажет меня, а главное — начнет охранять и, чего доброго, пойдет объясняться с директором. Да! Как твое здоровье?
Целую тебя, пишу по секрету. Лёня»
Бабушка приехала сразу на дачу. Веселая, загорелая. И привезла мне черные очки и большую толстую тетрадь. «Лёнечка,— сказала она,— вот тебе мои подарки. В эту тетрадь я тебе советую писать, исправлять почерк, а то я с трудом разобрала твои каракули. Но с книжки не списывай, а заноси сюда свои и чужие умные мысли. Можно писать и о событиях твоей жизни. Так понемножку и почерк исправится».
События-то интереснее записывать, чем мысли. Я не знаю, где брать чужие мысли, а своих у меня, кажется, еще нет. А событие — дело верное. Оно уж случилось, и выдумывать нечего. Знай себе записывай. Я, конечно, понимаю, что не всякое событие надо пихать в тетрадку. Например, о том, что мама наконец купила мне новые джинсы, можно и не записывать. Вот если бы я облил их чернилами или изорвал — тогда дело другое.
Мы переехали на дачу — и вот это уже событие! Я сейчас сижу на веранде и пишу, а скворчиха принесла своим скворчатам какую-то букашку. Они все четверо просят у нее эту букашку, а она задумалась и держит ее в клюве. Наверно, решает задачу, как разделить ее на четыре равные части, чтобы никого не обидеть. Здесь вообще богатый животный мир. Кроме скворцов и других птиц, есть еще собака Рекс непонятной породы. Я пока мало с ним знаком. Вчера угостил его котлетой. Съел и повилял хвостом. Думаю, подружимся, а пока я его немножко боюсь.
Вчера я взял палочку и пошел бродить по поселку. Палочкой я трещал по штакетнику. Так идти было веселей. Все собаки на меня лаяли и рвались со своих цепей. Потом из домов стали выскакивать какие-то женщины, которые почему-то кричали на меня, а одна — растрепанная, с мокрыми руками — вырвала у меня палочку и бросила ее в крапиву.
Просто удивительно, почему люди иногда сердятся, когда им не делаешь ничего плохого?
Попалась мне по дороге одна красивая маленькая дача. Я сел напротив нее в кусты и записал в свою записную книжку, которую мне подарил папа, какая это ни на что не похожая дачка! (Сейчас я как раз переписываю из этой книжки в тетрадь.) Правда, это не мысли и не описание события, но мне очень уж понравилась эта дачка. Маленький хорошенький домик — ставенки, ярко-зеленая крыша, все увито лиловыми и белыми вьюнками. Он очень похож на домик Бабы-Яги, только куриных лап не хватает. Зато есть веранда, с потолка которой свисают пучки сухих трав. Похоже, что здесь живет колдунья. По дорожке разгуливал огромный черный кот с зелеными глазами. Не хватало только совы. Но может быть, сова спала. Это же ночная птица.
Посредине сада стоял стол, заваленный какими-то инструментами. Но самым интересным был человек, который стоял неподвижно у калитки.
Ростом он был с меня, в латах и шлеме, как средневековый рыцарь. Опущенное забрало не позволяло рассмотреть его лица. Я хотел было подойти поближе, но перед калиткой появились два мальчика и девчонка. Они заглядывали во двор, высматривая кого-то. Я лег на траву и стал наблюдать. Какая-то таинственность почудилась мне во всем этом. Бабушка говорила, что надо развивать в себе наблюдательность, и даже приводила в пример Шерлока Холмса. Она мне читала его приключения. Говорила, надо запоминать лица людей, их одежду и все такое... Правда, я не знаю, зачем мне это,— я ведь не собираюсь стать сыщиком. Но бабушка говорит, что наблюдательность в жизни пригодится.
Ребята были самые обыкновенные. Один из них — с непричесанными рыжими волосами — говорил отрывисто. Он казался не то злым, не то обиженным. У другого было завязано горло, но, несмотря на это, он был бос. Свои сандалии он засунул в карманы штанов. Из их разговора я узнал, что рыжего зовут Коська, а босого — Толик, девчонку же они называли Лизкой.
Я записал их разговор (конечно, не совсем точно, потому что не успевал) — так, как пишут в пьесах, без всяких там: «он сказал», «она возразила», или «вздохнул он», или еще — это мне особенно нравится — «выдавил он из себя». Вот их разговор:
Тут девчонка фыркнула и ушла.
(Интересно, о каком обществе они говорили?)
Толик сильно закашлялся. А я подумал: какое бы там ни было общество, девчонку приняли на самом деле зря. Правда, я не знаю, что это за общество. Может быть, по охране природы. Тогда еще ничего.
И оба ушли. Интересно, зачем им надо лезть к Соколовым? Ведь на калитке так и написано: «Сад охраняет злая собака!» Собака-то и вправду очень злая. Дача Соколовых рядом с нашей, и я смотрел через щелку забора на их сад. Там росли и яблони, и груши, и много кустов смородины, малины, но зато там по саду носится такой огромный и свирепый пес, что наш Рекс кажется перед ним просто щенком. Вот и пойми, о чем говорили эти ребята. Вроде по-русски, а ничего не ясно.
Когда они ушли, я решил получше рассмотреть железного человека. Конечно, я догадался, что он неживой. Нельзя же стоять столько времени неподвижно! Но не успел я подойти к калитке, как услышал, что меня зовет мама. Стоит мне уйти, как она тут же зовет меня домой. Это у нее называется: «Пусть мальчик отдохнет и порезвится на свежем воздухе». Иду? И хоть бы звала по важному делу, а то или завтракать, или обедать... Попрошу бабушку, чтобы она с мамой поговорила. Бабушка более современная. Она понимает, что человеку нужна хоть какая-то свобода. А то получается: в школе, чуть что, на тебя кричат, дома — шагу не ступи. Пусть взрослые, наконец, поймут, что мальчик — не собачка, нельзя все время водить его на поводке! Вон сколько написал, а почерк стал только хуже...
Лёня закрыл тетрадь и побрел на свою дачу. А дверь на веранду таинственного домика открылась, и в сад вышла хозяйка — известный в дачном поселке врач. Правда, Анна Ивановна уже давно ушла на пенсию, но охотно оказывала помощь своим бывшим пациентам.
Анна Ивановна медленно подошла к столу, сдвинула в сторону винтики, гайки, инструменты своего старшего внука Жени, вынула из ящика стола бумагу, шариковую ручку и села писать письмо своей дочери, которая вместе с мужем отдыхала в санатории.
«Милая моя Мариночка! — писала старушка.— Как вам с Петей отдыхается? Какая погода в Кисловодске? Хорошо ли тебя лечат? Пришли мне копии своих рецептов и анализов. Не смейся. Ты думаешь, что если я ушла на пенсию, то перестала быть врачом? Ошибаешься.
Отдыхай спокойно. У ребят все в порядке. Валя еще в лагере труда и отдыха. Скоро вернется на дачу.
С ним все хорошо. А вот Женя меня немножко беспокоит. Спрашивается, для чего мы переехали на дачу? Чтоб мальчики отдохнули, побыли на свежем воздухе, позагорали бы, побегали, покупались в речке. Но Женя привез два чемодана всяких инструментов, приборов и каких-то там винтиков и целый день возится со своим железным чучелом, все время что-то в нем усовершенствует, поправляет, подкручивает и подвинчивает, что-то без конца мастерит. Ужасное его чучело стоит у ворот и путает прохожих.
Меня Женя просто замучил своими изобретениями. Он все на кухне электрифицировал. Я уже несколько раз делала короткое замыкание. И мы сидели без света. Хорошо, что тут сохранилась керосиновая лампа.
Но все это пустяки, и ты не волнуйся. Целую тебя, родная. Большой привет Пете. Настаивай, чтобы он бросил курить. Мальчики целуют вас. Пиши. Мама».
Поделиться книгой: