Помоги проекту - поделись книгой:
Дивизия генерала Богайчука строила оборону в два эшелона. 657-й стрелковый полк занимал оборону юго-восточнее Таураге на участке 12 км, 466-й полк – северо-западнее Таураге на участке шириной 13 км, 149-й полк находился в резерве командира дивизии и был сосредоточен в районе севернее Таураге. Таким образом, полки получили полосу обороны, полагавшуюся по уставу для всей дивизии. Напомню, что, согласно проекту Полевого устава 1939 г. (ПУ-39): «На нормальном фронте стрелковая дивизия может успешно оборонять полосу шириной по фронту 8—12 км и в глубину 4—б км; стрелковый полк – участок по фронту 3–5 км и в глубину 2,5–3 км». Здесь следует заметить, что уставные плотности обороны не берутся с потолка. Они являются производной от технических возможностей оружия соединения, а также маршевых возможностей ее подразделений.
Противник у 125-й стрелковой дивизии 22 июня был куда более серьезный, чем у соседа справа – соединение находилось в полосе наступления XXXXI моторизованного корпуса 4-й танковой группы. Пользуясь своей подвижностью, немецкие танковые и моторизованные части вышли на исходные позиции в последний момент перед началом кампании. В ночь с 21 на 22 июня 1-я и 6-я танковые дивизии XXXXI корпуса пересекли Неман и к 3.00 подошли к границе. Советской разведкой, если опираться на разведсводки Прибалтийского военного округа, группировка механизированных частей противника вскрыта не была. Впоследствии это станет типичной ситуацией для начального периода войны. Немецкие механизированные соединения раз за разом форсированными маршами выходили в новый район сосредоточения и наносили сокрушительный удар. Советская разведка не успевала отслеживать эти перемещения, а советское командование, соответственно, реагировать на них. По такому сценарию впоследствии развивалась катастрофа Юго-Западного фронта под Киевом в сентябре 1941 г., Западного и Брянского фронтов на дальних подступах к Москве в октябре 1941 г. В первый день войны произошла генеральная репетиция будущих прорывов. Две немецкие танковые дивизии атаковали с марша после короткой, 5-минутной артиллерийской подготовки по выявленным целям на советской территории.
Непосредственно вдоль шоссе на Шяуляй наносила удар 1-я танковая дивизия. Использование крупного шоссе в качестве оси наступления было типичным решением для немецких «блицкригов». Также традиционно для немецкой практики боевых действий 1-я танковая дивизия была разбита на боевые группы, наступавшие по параллельным маршрутам. Первая, так называемая боевая группа Вестховена, была «мотопехотной». Она строилась вокруг мотопехотного полка и ей была придана всего рота танков. Соответственно, вторая группа была «танковой». Она называлась боевой группой Крюгера и объединяла танковый и мотопехотный полки. Лидером каждой боевой группы была «бронегруппа» из танков и батальона на БТР. Только в одном случае это была рота (18 машин), а в другом – почти два батальона. Впереди группы Крюгера наступала ударная группа Кнопфа (37-й саперный батальон). Саперы расчищали дорогу танкам. Инженерное обеспечение действий танков стало одним из «ноу-хау» Второй мировой. В Красной Армии оно было отлажено во второй половине войны.
Момент внезапности было решено использовать по максимуму. Крюгером был сформирован передовой отряд из 10 Pz.HI, 2 Pz.IV, мотопехоты на 16 БТРах, двух самоходных 20-мм зенитных автоматов и батареи легких гаубиц. Он начал наступление уже в 3.00 берлинского времени. Отряд быстро прорвался через реку Юру благодаря найденному броду у деревни Дабкишки, к западу от Таураге.
На преодоление предполья 1-я танковая дивизия затратила примерно два часа. Выделенные для обороны предполья советские стрелковые роты были окружены и упорно бились в полной изоляции. Одним из преимуществ, которое было у немцев в первый день войны, являлась возможность наступать подвижными соединениями вместе с пехотой. В дальнейшем моторизованные корпуса вырывались на оперативный простор, оставляя пехотные дивизии далеко позади. 22 июня 1-й танковой дивизии был подчинен 489-й пехотный полк.
Это усиливало пехотное звено ударной группировки 4-й танковой группы, снимая нагрузку с ценнейшей мотопехоты и избавляя ее от потерь. Около 5 утра берлинского времени 489-й пехотный полк вышел на окраину пограничного города Таураге.
Город уже был подготовлен к штурму мощным ударом немецкой артиллерии. Генерал-лейтенант В. Ф. Зотов, находившийся в начале войны в Таураге, вспоминал: «В 4.00 22 июня мы были разбужены взрывами артснарядов… От взрыва первых же снарядов загорелся дом, где размещался штаб 125-й стрелковой дивизии… Город обстреливался ураганным огнем вражеской артиллерии. Зная, что в городе постройки в основном деревянные, враг вел огонь главным образом зажигательными снарядами, вследствие этого через 15–20 минут после начала артиллерийского обстрела город горел».
Шоссейный мост через реку Юра был взорван, однако в руки наступающих немцев попадает неповрежденным железнодорожный мост. Он используется для переправы 489-го пехотного полка. Всего в районе Таураге немцам удалось с ходу захватить неповрежденными два из трех мостов через реку. Дивизия П. П. Богайчука принимает бой и сразу оказывает ожесточенное сопротивление. В журнале боевых действий XXXXI корпуса отмечается: «06.50 – Боевая группа Вестховена (1-я тд) захватывает после тяжелого кровопролитного боя разрушенный шоссейный мост через Юру и формирует небольшой плацдарм в южной части Таурогена. Наступающие на Тауроген силы попали под сильный артобстрел – всего установлено присутствие 13 вражеских батарей – и были многократно атакованы вражеской авиацией»[60].
Преодолев крутые берега реки Юры на БТРах, группа Вестховена ворвалась в город. Сражение за Таураге вылилось в напряженные уличные бои. В ЖБД 1-й танковой дивизии подчеркивалось: «Враг сражается упорно и ожесточенно». Уже в 11.00 берлинского времени для поддержки штурмующих Таураге боевых групп была подтянута тяжелая артиллерия. С советской стороны город оборонял 657-й стрелковый полк майора
С. К. Георгиевского. Немцам удалось взять Таураге под свой контроль к 16.00 22 июня. Окончательная зачистка города была поручена пехотному полку. До поздней ночи в городе шли бои за каждый дом и каждый перекресток. Немецкая пехота прокладывала себе дорогу вперед с помощью огнеметов и подрывных зарядов. Только к полуночи оборонявшие Таураге советские части были оттеснены на северо-восточные окраины города. Тем не менее следует признать, что «Сталинградом» он не стал. Взорванный шоссейный мост через Юру был во второй половине дня исправлен саперами. Наступление подвижных частей дивизии Кирхнера продолжалось. После полуночи группа Вестховена продвинулась на 10 км к северо-востоку от Таураге.
«Танковая» боевая группа 1-й танковой дивизии (Крюгера) должна была наступать проселочными дорогами параллельно шоссе на Шяуляй. В этой боевой группе была сосредоточена основная масса танков соединения. Разделение боевых групп между несколькими маршрутами позволяло эффективнее использовать имеющиеся силы. Если одна боевая группа застревала, то продвижение второй и угроза тылу могли заставить противника отходить. Также успешнее наступавшая боевая группа могла нанести удар во фланг и тыл обороне перед фронтом своего соседа. Успешные действия передового отряда ранним утром 22 июня обеспечили прорыв основной массы боевой группы Крюгера в глубину советской обороны.
Однако нельзя сказать, что этот прорыв стал для немцев легкой прогулкой. В ЖБД XXXXI корпуса отмечается: «Сильный огонь вражеской артиллерии на всем фронте 1-й тд, левое крыло атакуют вражеские танки»[61]. «Левое крыло» – это как раз группа Крюгера.
Что это были за танки – остается только гадать. Возможно, за танки были приняты броневики 125-й стрелковой дивизии. Не исключено, что к границе был выброшен с целью прояснения обстановки отряд из 202-й моторизованной дивизии. Приказ на ведение разведки у нее был. Сохранившиеся документы советской стороны ничего не говорят о каких-либо танковых атаках, предпринятых 22 июня. Вообще одной из проблем изучения событий 1941 г. является плохая сохранность документов частей особых округов. О реальных подвигах советских пехотинцев, артиллеристов и танкистов приходится узнавать из немецких «кригстагебухов»[62] и «гешихтов»[63].
Главные силы группы Крюгера подошли к Юре к 12.00 22 июня. По пути им пришлось разминировать минные поля и преодолевать бетонные пограничные укрепления. Для их штурма была задействована мотопехота и часть танков. Однако Крюгер не стал дожидаться ликвидации всех оставшихся очагов сопротивления в УРе на границе. Бронегруппа из батальона мотопехоты на БТРах и танков устремилась дальше в глубину советской обороны, к шоссе Таураге – Шяуляй.
К концу дня боевая группа Крюгера продвинулась довольно далеко вперед по шоссе на Шяуляй. Части 125-й стрелковой дивизии на этом направлении были оттеснены в леса к северу от Таураге. Как мы видим, даже занявшая полноценные позиции 125-я стрелковая дивизия не сумела их удержать. Растянутость соединения по широкому фронту сделала свое дело. Это было очевидно уже тогда. Командование 125-й дивизии, оценивая результаты первого дня боев, отмечало: «Первоначальный успех противника на фронте дивизии (противник продвинулся за день на 12 км) объясняется его численным превосходством и тем, что дивизия вела бои на 40-километровом фронте. У нас не было танков, не хватало средств ПТО и транспорта для подвозки боеприпасов. Было мало ручных гранат»[64]. На всякий случай отмечу, что к началу войны в дивизии был полный комплект штатных противотанковых орудий – 54 пушки калибром 45-мм. Дело тут, скорее, в технических возможностях «сорокапяток» поражать новые немецкие танки 1-й танковой дивизии. Артиллерии 125-й стрелковой дивизии, по немецким данным, были нанесены тяжелые потери уже в первый день войны. В журнале боевых действий 1-й танковой дивизии указывалось: «Установлено, что перед дивизией находился 466-й сп русской 125-й сд. Артиллерия этой дивизии, скорее всего, ликвидирована. 9 батарей уничтожено в бою, 5 – танками. В лесах северо-восточнее Таурогена захвачено много транспорта и орудий».
К слову сказать, у 125-й стрелковой дивизии была даже поддержка авиации. В район Таураге летал 40-й авиаполк скоростных бомбардировщиков 6-й САД. Однако эти налеты не впечатлили противника. Относительно обстановки в воздухе в первый день войны отзыв командования 1-й танковой дивизии был краток: «Наше истребительное прикрытие эффективно, отдельные бессистемные бомбежки со стороны русских».
Впрочем, нельзя не отметить, что взлом обороны своевременно занявшей оборону советской стрелковой дивизии довольно дорого стоил немцам. 1-я танковая дивизия потеряла 22 июня 1941 г. 313 человек убитыми и ранеными и 34 человека пропавшими без вести. Это стало своего рода рекордом в летней кампании. В ЖБД XXXXI корпуса по итогам дня 22 июня было прямо сказано – «потери превышают нормальный уровень».
Справа от 1-й танковой дивизии атаковала 6-я танковая дивизия того же XXXXI моторизованного корпуса. Она также была выдвинута к границе в ночь с 21 на 22 июня и перешла в наступление с марша. Достаточно часто немцы предпочитали ставить танковые дивизии одного корпуса в затылок друг другу, двигаясь по одной хорошей дороге. Такие примеры мы увидим далее, в Белоруссии и на Украине. Однако время от времени германские генералы выбирали наступление по двум неравноценным маршрутам, с использованием ударной мощи сразу двух дивизий. Именно по такому сценарию была использована 6-я танковая дивизия в первые дни войны с СССР. В ее распоряжении не было крупных шоссе, дивизия двигалась по проселкам.
Как вспоминал служивший в тот период в этом соединении полковник Ритген, «сопротивление противника в нашем секторе оказалось намного сильнее, чем ожидалось. Путь нам преграждали шесть противотанковых рвов, прикрывавшихся пехотинцами и снайперами, засевшими на деревьях. К счастью для нас, у них не было противотанковых пушек и мин. Поскольку никто не сдавался, пленных не было. Однако вскоре танки остались без боеприпасов, что до этого ни разу не случалось в ходе кампаний в Польше и Франции. Пополнение боеприпасов зависело от грузовиков, застрявших в пробке где-то позади»[65]. По словам Ритгена, ни один мост на пути его дивизии не был взорван, однако их ограниченная грузоподъемность заставляла танки форсировать реки вброд. Интересно отметить, что именно в полосе 6-й танковой дивизии были использованы диверсанты «Бранденбурга». С их помощью был захвачен мост у селения Конгайлы. Судя по карте, это мост даже не через реку, а через крупный овраг. Противником 6-й танковой дивизии поначалу были левофланговые части 125-й стрелковой дивизии.
Взорванный мост в Каунасе
Эрхард Раус, командовавший в июне 1941 г. 6-й стрелковой (мотопехотной) бригадой 6-й танковой дивизии, впоследствии вспоминал: «Артиллерийская подготовка началась 22 июня 1941 г. в 03.05, и вскоре связной «Шторх», использовавшийся в качестве разведчика, сообщил, что деревянные пулеметные вышки на окраинах Силине уничтожены. После этого 6-я танковая дивизия пересекла советскую границу к югу от Таураге. Боевая группа «фон Зекендорф» ворвалась в деревню Силине и довольно быстро очистила дорогу на Кангайлай, хотя в лесу восточнее этого города две русские роты оказали исключительно упорное сопротивление. Наша пехота сумела подавить последний очаг только в 16.00, после тяжелого боя в лесу. Не обращая внимания на это препятствие, боевая группа «Раус» начала двигаться вперед. Именно она возглавляла наступление дивизии в эти утренние часы. Мост через реку Сесувис в Кангайлае попал в наши руки, и мы быстро разбили разрозненные группы противника, сопротивлявшиеся на открытой местности вокруг Мескай. Мы ожидали русской контратаки с северного берега Сесувиса, однако она так и не состоялась. Мои головные подразделения к вечеру достигли Эрцвилкаса».
Согласно документам, у Эржвилкаса (так правильно называется город, названный Раусом Эрцвилкасом) 6-я танковая дивизия оказывается только ночью, около 1.00 23 июня. Тем не менее, несмотря на наступление в темноте, задача дня для 6-й танковой дивизии – выход к реке Дубисса – выполнена не была. Если 1-я танковая дивизия уверенно неслась вперед вдоль Шяуляйского шоссе, 6-я танковая дивизия пожинала все трудности наступления по параллельному маршруту по проселочным дорогам. В ее журнале боевых действий констатировалось: «Движение группы Рауса до 12.30 очень медленное из-за болотистой почвы. Движение по лесной местности сопровождается непредвиденными сложностями. Боевая группа, движущаяся слева в полосе наступления К6[66], застревает по дороге». Если дорожные трудности соединения переживали порознь, то остальные превратности войны доставались одновременно. Вечером 22 июня 6-я танковая дивизия была атакована двумя советскими бомбардировщиками, ставшими жертвами зенитных пушек, приданных соединению.
С началом боевых действий 48-я стрелковая дивизия получила приказ командующего 8-й армии ускорить марш, не делать больших привалов и дневок, немедленно выйти в свою полосу обороны. Однако занять назначенные довоенными планами позиции было невозможно, на них уже хозяйничали немцы. К 22.00 22 июня два стрелковых полка 48-й дивизии заняли оборону на подступах к Расейняю. Именно их позиции предстояло атаковать 6-й танковой дивизии на второй день войны.
В 7.00 в донесении штаба 4-й танковой группы говорилось: «Движение началось по плану в 3.05 22 июня. До сих пор повсеместно только слабое сопротивление противника». Тональность донесения от 17.45 была уже совсем другая: «Противник, оказывающий ожесточенное сопротивление на подготовленных позициях вдоль границы перед XXXXI танковым корпусом, с середины дня отходит в северо-восточном направлении». Это было типично для первого дня войны – слабое сопротивление в первые часы и постепенное его нарастание начиная с середины дня, когда в бой вступили главные силы армий прикрытия.
На правом фланге 11-й армии располагались позиции 5-й стрелковой дивизии полковника Озерова. Она должна была обороняться на фронте в 30 км. Однако утром 22 июня непосредственно на границу было выдвинуто по одному стрелковому батальону от каждого полка и два дивизиона артиллерии. Эти же три батальона одновременно участвовали в строительстве укреплений.
XXXXI и LVI моторизованные корпуса 4-й танковой группы стояли у границы плечом к плечу. Только на стыке друг с другом командиры корпусов поставили пехотные дивизии. В подчинении Манштейна была всего одна танковая дивизия. Естественным образом она стала главной ударной силой LVI корпуса. Сообразно принятой в то время в Вермахте практике ведения боевых действий, 8-я танковая дивизия генерала Бранденбергера была разделена на две боевые группы. На правом фланге должна была наступать боевая группа «А» (она же группа Кризолли), на левом фланге – боевая группа «Б» (она же группа Шеллера).
Поначалу наступление развивалось без помех. В ЖБД 8-й танковой дивизии в 7.55 22 июня отмечалось: «Части быстро движутся на восток. В дивизии сложилось впечатление, что она еще не пришла в соприкосновение с регулярными войсками противника». Однако вскоре ситуация изменилась. Боевая группа Шеллера увязла в боях за советские доты и потеряла темп. Быстрее продвигалась боевая группа Кризоли.
Во второй половине дня 22 июня в ЖБД 8-й танковой дивизии появляется запись: «Основной массе группы «А» удалось без боя выйти в район Ариогалы, высоты позади которого были заняты противником. Мост в Ариогале был непригоден для переправы транспорта, однако в створе дороги был найден пригодный для всех видов транспорта брод с твердым дном, по которому переправились сначала танки, потом роты на БТР и атаковали высоты у Ариогалы. С помощью этого неожиданно быстрого продвижения удалось сломить сопротивление противника, в том числе его бронемашин, и захватить высоту по ту сторону реки. Удался и произведенный тут же по приказу командира дивизии бросок к шоссейному мосту у Ариогалы, который был захвачен с тыла после короткого боя при поддержке нашей артиллерии и танков в 17.25 в неповрежденном состоянии»[67].
Командир LVI корпуса Манштейн вскоре лично прибыл в Арёгалу и приказал немедленно двигаться на Кедайняй. Однако танковые роты, направленные на Кедайняй, уже спустя несколько километров столкнулись с упорным сопротивлением советской 5-й стрелковой дивизии. В 23.00 берлинского времени наступление было остановлено.
Тем не менее у Манштейна были все основания чувствовать себя триумфатором. Ему удалось прорваться практически незамеченным на стыке между 8-й и 11-й армиями. В своих мемуарах Манштейн писал: «Я знал рубеж Дубиссы еще с Первой мировой войны. Участок представлял собой глубокую речную долину с крутыми, недоступными для танков склонами. В Первую мировую войну наши железнодорожные войска в течение нескольких месяцев построили через эту реку образцовый деревянный мост. Если бы противнику удалось взорвать этот большой мост у Айроголы, то корпус был бы вынужден остановиться на этом рубеже. […] Какой бы напряженной ни была поставленная мною задача,
Воздушный Перл-Харбор
Как было сказано выше, с целью достижения внезапности немецкие бомбардировщики пересекали границу с Советским Союзом еще до того, как начиналась артиллерийская подготовка. Из Восточной Пруссии с аэродромов Хайлигенбайль, Йесау, Юргенфельде и других немецкие самолеты взлетали, когда уже рассвело. Из общего правила было сделано одно исключение. Двухмоторные истребители Me-110 из 5-го отряда эскадры ZG26 уже в 2.50 пересекли границу и буквально через 5 минут сбросили бомбы на аэродром Алитус. Эта атака не дала особого эффекта, однако вызвала панику и суматоху.
В первый день войны ВВС Северо-Западного фронта попали не только под удар самолетов 1-го воздушного флота, но и под удар VIII авиакорпуса соседнего 2-го воздушного флота группы армий «Центр». Этот авиакорпус предназначался для поддержки войск на поле боя и поэтому в налетах на аэродромы приняли участие «штуки» (пикировщики Ю-87), обычно не привлекавшиеся к такого рода акциям. Мощный удар по району Алитуса нанесла ранним утром 22 июня группа, состоящая из 13 Ме-109 (с бомбами) из III/JG27, 42 Ю-87 и 4 Ме-110 из StG2. В результате налета серьезно пострадали аэродромные постройки. Помимо аэродрома, целью немецких самолетов были железнодорожные станции Алитус и Ораны, склады, оборонительные позиции у берегов Немана и линии связи.
Однако неприятности советских ВВС под Алитусом с немецким налетом не закончились. Аэродром 42-го истребительного авиаполка был одним из немногих, на который уже в первые часы войны въехала немецкая бронетехника. В журнале боевых действий 57-й авиадивизии на этот счет имеется лаконичная запись: «12.40 22 июня 42 ИАП атаковал мотомехколонну противника и перебазировался на другой аэродром». Полк перелетел на аэродром Перлоя. На том же аэродроме Ораны базировался 237 ИАП. Он также был вынужден менять площадку, его новым пристанищем стал так называемый Двинск Малый.
Налеты на аэродром Ораны 57-й авиадивизии в первый день войны демонстрируют нам, что именно методичность, а не кавалерийский наскок приносили немцам успех в развернувшемся сражении за господство в воздухе (см. таблицу).
Удары по аэродрому Ораны 22 июня 1941 г.[69]
Как мы видим, из пяти налетов только два были результативными, но это было для немецких ВВС приемлемым результатом. Также необходимо отметить, что налеты заметно различаются по наряду сил. Советских пилотов и аэродромную команду изматывали несколькими атаками сравнительно слабых сил с разными промежутками. Потом последовала пауза и мощный удар крупными силами истребителей. Именно этот налет нанес наибольшие потери советской стороне.
Истребитель Me-109 эскадры JG-54 на аэродроме
В 13.30 22 июня эскадрилья 49 ИАП 57 САД перебазировалась на аэродром Парубанок. Он в тот момент был основной площадкой 54 СБП 57 САД. Бомбардировщикам СБ требовалось прикрытие истребителями и командование авиадивизии попыталось его организовать. Но защитить аэродром от разгрома эскадрилья бипланов не смогла. В 16.30 его атаковали 12 Me-109, зажгли постройки и самолеты. Согласно донесениям первого дня войны, на этой площадке было повреждено 10 самолетов, сгорели авиамастерские. Единственным не пострадавшим в первый день войны полком дивизии стал 49-й ИАП, базировавшийся на аэроузле Двинск (Даугавпилс). Полк лишился в первый день только одного самолета и летчика – мл. лейтенант Г. С. Бачурин из-за отказа мотора И-15бис упал с самолетом в реку и утонул. Еще вчера, 21 июня, это было бы ЧП, в военное время катастрофа затерялась на фоне боевых потерь.
На пощечину в лице ударов по аэродромам советское командование попыталось ответить такими же ударами по системе базирования ВВС противника. Считалось, что расположение аэродромов противника известно и этого будет достаточно. Ответный удар в Прибалтике последовал уже в первые часы войны. Самолеты 46-го полка скоростных бомбардировщиков 7-й авиадивизии поднялись в воздух уже в 5.59 утра 22 июня. Формулировка задания была жесткой и настраивала на решительный лад: «Уничтожать группировку противника и авиацию на аэродромах в районе Тильзит, Рагний, Жилен». В районе цели в 6.40—6.45 бомбардировщики СБ были атакованы вражескими истребителями. Последовал настоящий разгром в воздухе, потери полка составили 10 самолетов и 30 человек экипажей. С аналогичным заданием взлетели в 6.05 22 июня СБ из 9-го авиаполка той же авиадивизии. Взлет на несколько минут позже соседа позволил избежать разгрома, основные атаки «мессеров» достались предыдущей волне СБ. В 6.50 в районе цели самолеты были встречены Me-109 и обстреляны зенитками. Потери 9-го авиаполка составили всего 2 самолета и 6 человек из состава их экипажей. Попытка нанести ответный удар ранним утром 22 июня вдвойне удивительна ввиду того, что приказ народного комиссара обороны № 02, нацеливавший ВВС КА на активные действия, вышел только в 7.15 22 июня 1941 г. Приказ, известный ныне как Директива № 2, гласил:
«Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100–150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель».
К моменту появления этого приказа на свет бомбардировщики СБ 7-й авиадивизии уже ложились на обратный курс, освободившись от бомбового груза.
Согласно предварительным данным, приведенным в оперсводке от 17.00 22 июня штаба ВВС Северо-Западного фронта, «осколками бомб и пуль, огнем на земле уничтожено до 35 и повреждено до 27 самолетов»[70]. В воздушных боях в ходе отражения налетов противника на аэродромы на тот момент было потеряно еще 9 боевых самолетов. Однако налеты на аэродромы в
17.00 еще не закончились. Достаточно развернутые данные имеются по потерям в первый день войны 7-й авиадивизии (см. таблицу). Соединение полковника П. М. Петрова подвергалось атакам немецкой бомбардировочной эскадры KG76.
Потери самолетов 7 САД в течение 22 июня 1941 г.[71]
Таблица приведена из донесения авиадивизии в неизмененном виде. Всего на земле числятся уничтоженными 28 самолетов. В свете этих данных очевидно, что 35 самолетов в оперсводке от 17.00 были только началом, и ими безвозвратные потери ВВС СЗФ на земле в первый день войны не ограничиваются.
Сгоревший на аэродроме Митава бомбардировщик СБ-2
Также таблица нуждается в некотором уточнении. Скорее всего, два сбитых зенитками СБ 46-го полка следует отнести к потерям 9-го авиаполка скоростных бомбардировщиков (см. выше о налетах на немецкие аэродромы в районе Тильзита). В любом случае хорошо видно, что потери на земле существенно превышают потери в воздушных боях. Кроме того, учитывая обстановку на земле, самолеты из графы «Повреждено на земле» вскоре могли перейти в категорию безвозвратных потерь. Просто ввиду занятия аэродромов наступающими немецкими войсками. 238-й ИАП и 9-й СБП базировались 22 июня на аэродроме Паневежис, через несколько дней занятом противником.
3-я танковая группа. Алитус
Расположение советских частей на вильнюсско – каунасском направлении утром 22 июня было типичным для приграничных армий. Из состава четырех стрелковых дивизий 11-й армии на границе находилось по одному полку, из состава пятой стрелковой дивизии – два батальона. Этой завесе противостояли три армейских корпуса немецкой 16-й армии, а также два моторизованных и два армейских корпуса 3-й танковой группы. Стоявшие на границе советские стрелковые полки были атакованы по меньшей мере двумя пехотными дивизиями каждый. В связи с этим общая «немота» советской артиллерии в полосе 3-й танковой группы была, пожалуй, выражена в наибольшей степени. В отчете группы по итогам боев указывалось: «На всех участках фронта противник оказывал слабое сопротивление, нигде не отмечались действия артиллерии противника»[72].
Методика наступления немецких танковых групп в первые дни войны с СССР напоминала принцип действия проходческого щита. При прокладке тоннелей ножевое кольцо щита вдавливают в грунт, а затем выбирается ограниченный кольцом цилиндр грунта. Немецкие танковые группы наступали двумя моторизованными корпусами на флангах и своего построения и армейским корпусом в центре. Танковые соединения пробивались в глубину обороны, а наступавшая в центре пехота перемалывала оказавшегося между двумя глубокими вклинениями противника. Такое построение позволяло рационально использовать дорожную сеть и повышало устойчивость к контрударам – внешние фланги моторизованных корпусов разделяло приличное расстояние. Перерубить «проходческий щит» фланговыми ударами было нетривиальной задачей.
В ограниченном пространстве в Прибалтике построение «проходческим щитом» не применялось, а все остальные танковые группы (3, 2 и 1-я) строились именно так. Внешние фланги 3-й танковой группы образовывали XXXIX и LVII моторизованные корпуса, а центр – пехота V армейского корпуса. На северном фланге стык с группой армий «Север» обеспечивал VI армейский корпус. Острие удара XXXIX моторизованного корпуса было нацелено на переправу через Неман у Алитуса, а 12-я танковая дивизия LVII корпуса двигалась к переправе через ту же реку у Меркине. Важным преимуществом танковой группы Гота было отсутствие водных преград прямо на границе. Танковым группам Гудериана и Клейста нужно было форсировать Буг, а на пути 3-й ТГр такого препятствия не было.
Отсутствие необходимости форсировать водную преграду уже в первые часы боевых действий сделало продвижение танков и мотопехоты Гота особенно стремительным. Пограничные укрепления были взяты с ходу. Беспокойство вызвало только донесение воздушной разведки о мелких группах советских войск, отходящих к Неману. Задачей танковых дивизий становится возможно быстрый прорыв к реке до того, как она станет устойчивым рубежом обороны.
Первой к Неману прорвалась 7-я танковая дивизия XXXIX корпуса. Около часу дня 22 июня она входит в западную часть Алитуса и захватывает оба моста через Неман в неповрежденном состоянии. Даже в не располагающем к эмоциям документе, журнале боевых действий 3-й танковой группы, относительно захвата мостов сказано: «На это не рассчитывал никто». Позднее немцы писали, что у пленного советского офицера-сапера был найден приказ, предписывающий взорвать мосты в 19.00 22 июня. Это позволило им пуститься в рассуждения относительно того, что «ни один советский войсковой начальник не принимал самостоятельного решения уничтожать переправы и мосты». Впрочем, давайте поставим себя на место этого офицера. Буквально только что по радио прозвучала речь Молотова. Первое впечатление – шок. Решиться на взрыв моста довольно далеко от границы через несколько часов после начала войны было не так-то просто. К глубоким прорывам противника еще только предстояло привыкнуть. Кроме того, через мосты отходили отступающие от границы советские части. Взрывать у них перед носом мосты было бы плохой идеей. Через два часа после успешного прорыва к Алитусу удача улыбается соседнему LVII корпусу: мотоциклисты захватывают переправу в Меркине. Все тщательно разработанные в штабе Гота планы строительства переправ взамен взорванных с облегчением откладываются в сторону. Могло показаться, что война с СССР станет очередным «блицкригом».
Шоссейный мост под Алитусом
Если бы советская 5-я танковая дивизия успела выйти к мостам у Алитуса раньше, то форсирование Немана стало бы для передовых соединений 3-й танковой группы сложной задачей. Им бы пришлось продираться через энное количество разнокалиберных танков, и вряд ли она бы завоевала желтую майку лидера. Однако советские танки подошли к мостам уже тогда, когда они были заняты немцами. Поэтому для советских войск сражение развивалось по сценарию «атаки на плацдарм», а не «оборона предмостной позиции». Во второй половине дня 22 июня танкисты дивизии Ф. Ф. Федорова предприняли ряд атак на вражеские плацдармы, но все они были безрезультатны. Атакующие Т-34 были, разумеется, куда уязвимее занимающих статичные позиции. То есть ответ на вопрос «А что случилось с 50 Т-34?» приобретает более простой и очевидный ответ.
Следует признать, что отвод 5-й танковой дивизии из Алитуса стал роковым решением командования Северо-Западного фронта. Она еще до начала боевых действий фактически занимала ключевую позицию на важной магистрали. Однако в 9.35 22 июня Кузнецов докладывал в Москву: «5-я танковая дивизия на восточном берегу р. Неман в районе Алитус будет обеспечивать отход 128-й стрелковой дивизии и прикрывать тыл 11-й армии от литовцев, а также не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман севернее Друскеники»[73]. Задача «прикрытия тыла» была все же куда менее приоритетной, чем противодействие немецкому наступлению. Также опасность со стороны литовцев представляется несколько преувеличенной.
Здесь следует отметить, что переформированные из армий Прибалтийских республик соединения стали настоящей головной болью для командования Северо-Западного фронта. Начальник штаба 29-го территориального корпуса Тищенко вспоминал: «…перед нами встал вопрос об отводе своих войск к Вильно, ближе к своей базе. В то же время чувство дисциплины требовало, чтобы на отход получить приказ начальства, а с ним нет связи. К вечеру, после непрерывных вызовов по радио, вдруг ответил штаб округа и передал короткую шифровку. В ней было сказано: «Командиру 29-го стрелкового корпуса. Отходить на Вильно, принимая все меры к недопущению восстания в частях корпуса. Кузнецов. Диброва».
На этом фоне вывод 5-й танковой дивизии из Алитуса выглядит вполне объяснимым. Он также подтверждается взятым в плен немцами в самом Алитусе лейтенантом-сапером Козиным (Косиным?). Служивший в 5-й танковой дивизии лейтенант сообщил: «Танковый полк выступил 18 или 19.6 в восточном направлении. Стрелковый полк остался сначала в Олите. Он покинул город примерно в 14 часов 21.6». На следующем допросе он уточнил: «Уже утром в 5.00, получив приказ восстановить дорогу к казарме [74], поврежденную бомбой, дивизия начала выходить из Олиты. Признаков наступления не было. Он полагает, что дивизия должна была отойти на север».
Второй шоссейный мост под Алитусом
Лейтенант Козин вообще оказался весьма разговорчивым и сообщил немцам о новом танке КВ-2 и его технических данных. Это вдвойне удивительно ввиду того, что КВ-2 в 5-й танковой дивизии никогда не было, в этой дивизии были Т-34 и КВ-1 с пушкой Ф-32. Однако ни о «тридцатьчетверках», ни о КВ-1 болтливый лейтенант даже не заикнулся.
Несмотря на то что первый раунд с захватом и удержанием плацдарма был ими выигран, попытки немцев прорваться с плацдармов также были поначалу безуспешными. Командование танковой группы планировало «уже в первый день продвинуться так далеко на восток от Немана, насколько это вообще возможно». Однако советские танкисты заняли выгодные позиции на обратных скатах высот на подступах к Алитусу. Как вспоминал танкист 7-й танковой дивизии Хорст Орлов, попытка продвигаться на восток с южного плацдарма сразу привела к потере шести танков. Они стали жертвами советской танковой засады.
Здесь нельзя не отметить, что слова о поражении «тридцатьчетверками» танков 38 (t) 7-й танковой дивизии звучат довольно странно, зная положение с бронебойными снарядами в 3-м мехкорпусе. Возможно, конечно, что танкисты 5-й дивизии получили их до 22 июня. Однако, скорее всего, немецкие танки были поражены шрапнелью на «удар» или стальными гранатами.
Так или иначе, прорыв с плацдарма у Алитуса не состоялся. Гот же продолжал требовать от всех своих корпусов «двигаться дальше на восток, не дожидаясь отставших дивизий. Вечером 22 июня – наступление до последней возможности». XXXIX корпусу предписывалось еще до конца дня прорваться до Вильнюса. Но ни о каком прорыве с двух удачно захваченных переправ пока не было и речи. Ситуация вошла в положение устойчивого равновесия. Советская сторона не могла ликвидировать плацдармы, немцы – «вскрыть» их. Особенно унизительно было то, что соседний LVII моторизованный корпус продвинулся дальше от Немана на восток, поздно вечером он достиг Варены, выполнив задачу дня.
Вечером к Алитусу подошли танки 20-й танковой дивизии. Они были направлены на северный плацдарм. При этом подошедшие танковые части передали часть своего боекомплекта танкистам дивизии Майнтойфеля – в результате тяжелого дневного боя они расстреляли большую часть боезапаса. Подход подкреплений изменил соотношение сил. Этим было решено воспользоваться и немедленно. Захват немцами сразу двух плацдармов на Немане дал им известную свободу выбора направления главного удара. Около 21.00 22 июня был «вскрыт» северный плацдарм. Советская 5-я танковая дивизия оказалась под угрозой удара во фланг и тыл. От идеи ликвидации немецкого плацдарма на Немане пришлось отказаться. Потрепанные части дивизии Федорова начали отход от Алитуса на северо-восток. Однако воспользоваться открывшимися возможностями дальнейшего продвижения на восток немцы уже не успевают. С наступлением темноты боевые действия прекращаются.
В вечернем донесении 3-й танковой группы бой под Алитусом был оценен как «крупнейшая танковая битва за период этой войны» для 7-й танковой дивизии. Имеется в виду, очевидно, не война с СССР, а Вторая мировая война, начавшаяся 1 сентября 1939 г. Потери советской 5-й танковой дивизии в донесении о бое в штаб группы армий «Центр» были оценены в 70 танков, в ЖБД 3-й ТГр – 80 танков. Соответственно собственные потери по донесению 3-й ТГр составили 11 танков, включая 4 «тяжелых» (видимо, речь идет о Pz.IV). Не совсем понятно, какие потери имеются в виду. Скорее всего – безвозвратные. Соответственно общие потери должны быть по крайней мере в два-три раза больше. По советским данным, из 24 участвовавших в бою танков Т-28 было потеряно 16, из 44 Т-34 – 27, из 45 БТ-7 – 30. Итого 73 машины, что вполне стыкуется с немецкими данными.
Разбитый танк Pz.IV
Нельзя сказать, что Гот был полностью удовлетворен результатами дня. Дело было даже не в том, что не удалось сразу прорваться с плацдармов у Алитуса на восток. В журнале боевых действий 3-й ТГр по итогам дня было записано следующее: «Можно усомниться в том, было ли вообще необходимым и целесообразным введение в бой пехотных дивизий ввиду открывшегося теперь фактического положения противника». Из-за некоторой переоценки немецкой разведкой противостоящих 3-й ТГр сил Красной Армии ее построение «проходческим щитом» было неоптимальным с точки зрения обстановки.
Моторизованные корпуса Гота 22 июня были стиснуты между армейскими корпусами и глубоко эшелонированы в глубину. Неоспоримым плюсом такого положения было спокойствие за тыл, где еще оставались разрозненные советские части. В остальном сужение полос корпусов заключало в себе массу недостатков. Оно замедляло продвижение группы, а также лишало авангарды, встречавшие сопротивление противника, поддержки далеко отставшей артиллерии. Кроме того, жесткое разделение полос наступления исключало законные цели танков из ведения мотокорпусов. Так, медленное продвижение VIАК к Приенаю (он вышел к реке только 23 июня) привело к взрыву там единственного моста через Неман. Если бы к Приенаю вышла танковая дивизия, то мост был бы захвачен уже в первые часы войны, когда Красная Армия еще находилась в ступоре перехода от состояния мира к состоянию войны. Наилучшим вариантом для 3-й ТГр был бы прорыв на широком фронте к Неману моторизованными корпусами, с быстрым захватом всех переправ. Приходится в очередной раз констатировать, что перед нами далеко не «идеальный штурм».
В промежутке между 3-й и 4-й танковыми группами наступала пехота 16-й армии, а также VI армейский корпус 3-й танковой группы. Этот удар усугублял и без того серьезное положение 11-й армии. Части 16-го стрелкового корпуса, расположенные в лагерях, выступили по тревоге в 7.30 22 июня и встретились с противником на марше.
Сгоревший под Алитусом танк БТ. На заднем плане виден подбитый и сгоревший немецкий Pz.IV
Здесь, в полосе 11-й армии, состоялся первый подтвержденный противником «огненный таран» советским самолетом наступающей немецкой колонны. Он был отражен в истории 6-й пехотной дивизии, написанной ее командиром: «В полдень дивизия была атакована 20 русскими самолетами, которые смешали свой боевой порядок, когда их атаковали 5 немецких истребителей. За 5 минут 5 русских были сбиты, остальные исчезли. К несчастью, один русский самолет упал рядом с маршевой колонной дивизии, взорвался и окатил находившийся там штаб артиллерийского дивизиона горящим бензином»[75]. Сомнительно, чтобы немцам так крупно не повезло со случайным падением советского бомбардировщика. Скорее всего, пилот в последний момент направил горящую машину во вражескую колонну. Доктор Хаапе, служивший в то время в 6-й пехотной дивизии, нарисовал яркую картину произошедшего: «Проезжавший мимо нас на мотоцикле вестовой крикнул нам, что один из бомбардировщиков рухнул прямо на артиллерийскую колонну. Там требовалась срочная медицинская помощь. Я припустил галопом в указанную мне сторону и, когда прибыл на место, узнал, что пятнадцать артиллеристов уже мертвы. За зарослями придорожных кустов лежало еще девять очень сильно обожженных солдат. Ожоги пятерых из них были столь ужасны, что я почти не надеялся, что они протянут более одного-двух дней»[76]. По данным штаба ВВС СЗФ, в это время (около 13.00) в этом районе действовал 31-й полк скоростных бомбардировщиков. С 2000 метров советские летчики опознали цель как «скопление танков». К сожалению, фонд 31-го полка практически не содержит документов по лету 1941 г. и установить фамилию совершившего «огненный таран» пилота не представляется возможным.
Командование Северо-Западного фронта приняло ключевые решения уже в первые часы войны. Так, в 9.45 22 июня, примерно через шесть часов после начала боевых действий, на свет появляется директива командующего фронтом на контрудар. Начинается она словами: «Противник занял танковыми и мотоциклетными частями Кретингу. В Таураге ворвались его танки и мотопехота. Видимо, противник пытается окружить части 8-й армии»[77].
Поделиться книгой: