Помоги проекту - поделись книгой:
Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, – сила Божия.
А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира.
В Православии Христа ради юродство25 понимается как особый, редчайший род святости, о котором преподобный Серафим Саровский сказал: «из юродивых едва ли один отыщется, чтобы не в прелести находился»26. Эти подвижники, наставляемые и укрепляемые Божией благодатью, ведут крайне трудный аскетичный образ жизни, цель которой – искоренить в себе все проявления падшего человеческого естества, чтобы облечься в обновленное воплотившимся Богочеловеком Христом естество, в котором человек сотворен Богом по образу и подобию Своему. Так, как об этом сказано у апостола: «Но вы не так познали Христа; потому что вы слышали о Нем и в Нем научились, – так как истина во Иисусе, – отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Еф. 4, 20–24). Единственное стремление юродивых – войти в единение со Святой Троицей в вечной жизни, о котором Сам Иисус Христос молит Отца: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, [так] и они да будут в Нас едино» (Ин. 17, 21) и свидетельствует: «Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим» (Ин. 14, 23). Учит об этом и апостол Павел, назвавший соблюдающих слово Божие храмами Духа Святаго, имеющими один дух с Господом; церквами Бога живаго, в которые вселится Бог (см. 1 Кор. 6, 17,19; 2 Кор. 6, 16). Святой Иоанн Богослов наставляет: «Кто соблюдает слово Его, в том истинно любовь Божия совершилась: из сего узнаем, что мы в Нем. Кто говорит, что пребывает в Нем, тот должен поступать так, как Он поступал» (1 Ин. 2,5–6). Христос подтверждает эти слова: «Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13,15).
Преподобный Макарий Египетский так пишет об этом делании: «Желающий быть подражателем Христу <…> чтобы при посредстве этого получить звание сына Божия, рожденного Духом, прежде всего должен переносить благодушно и терпеливо все случающиеся с ним скорби, как то: телесные болезни, обиды и поругания от людей и наветы от невидимых врагов, потому что, по Промыслу Божию, распоряжающемуся всем премудро и со всеблагой целью, такие испытания различными напастями попускаются душам, чтоб обнаружилось явственно, которые из них любят Бога искренно. От начала века для святых патриархов, пророков, апостолов и мучеников было знамением избрания то, что они прошли по тесному пути искушений и скорбей и таким образом благоугодили Богу. <…> Вожделевающий иметь в себе Христа и стяжать столь изящное наследство должен, соответственно этому желанию, подражать Его страданиям. Говорящие, что любят Господа, пусть докажут справедливость своих слов не только великодушным терпением всех случающихся скорбей, но и терпением охотным, с любовию, ради надежды, отложенной в Господе»27. По закону этой любви для ученика Христова ничто не должно быть дороже Бога (см. Лк. 14, 26; Мф. 10, 37), потому что «Христос за всех умер», и мы «не свои, ибо куплены дорогой ценой» (2 Кор. 5, 14; 1 Кор. 6, 19–20).
Чтобы обрести заповеданное Христом совершенство – «Будите совершени, якоже и Отец ваш небесный совершен есть» (Мф. 5, 48), юродивые отрешаются от всего человеческого («Не ищи… совершенства христианского в добродетелях человеческих: тут нет его, оно таинственно хранится в кресте Христовом»28) – Начинают они подвиг христианского совершенства, по учению святых отцов, по примеру Подвигоположника – Христа Спасителя, сражением с начальником греха, в котором каждый подвижник подвергается коварным искушениям исконного человекоубийцы, цель которых, при разнообразии искушений, всегда одна – воспламенить в нем греховные желания и остудить в человеке горение служить Богу. Причина этой борьбы – пребывание человека в состоянии падения, поэтому в душе подвижника и совершается борьба семени греха с семенем новой благодатной жизни, полученным в Крещении, или ветхого человека с новым.
Усложняется эта борьба влиянием на подвижника мира с потоками его соблазнов, питающих и укрепляющих склонность естества человеческого ко злу. Апостол и евангелист Иоанн Богослов сводит их к трем общим видам: «все, еже в мире, – говорит он, – похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская» (1 Ин. 2,17), то есть жизнь и деятельность всех, живущих не по духу Евангелия, проистекает главным образом из трех побуждений: сластолюбия, любостяжательности и честолюбия. Этот языческий дух поддерживает в мире дьявол, и этому духу юродивые и объявляли ожесточенную и упорную войну. Они угашали его смирением, проявлявшимся и в образе совершения ими подвигов поста, молитвы и милостыни, о которых знал только Бог. Такая сокровенность заповедана Иисусом Христом (см. Мф. 6,1-18) и необходима для искоренения в подвижнике духа фарисейства и приведения в зрелость христианских добродетелей, то есть достижения меры «полного возраста Христова» (Еф. 4,13).
Идеалом аскетической жизни святитель Василий Великий назвал земную жизнь Иисуса Христа; он сказал, что «всякое действие и всякое слово Спасителя нашего Иисуса Христа есть правило и благочестия и добродетели. Для того и воплотился Он, как бы на иконе изображая и благочестие и добродетель, чтобы каждый и каждая, взирая на него, по возможности, соревновали Первообразному. Ибо для того носит наше тело, чтобы и мы, сколько возможно, подражали Его житию. Подвижники суть точные подражатели Спасителя и Его житию во плоти. Ибо как Спаситель, составив лик апостолов, даже и себя соделал общим для апостолов, так и сии, повинующиеся своему Вождю, прекрасно соблюдающие правило жизни, в точности подражают житию Господа и апостолов»29.
На высшей ступени нравственного совершенства человек видит себя ниже всех. «Буйство», характерный признак юродства, – то свойство человека, которое делает его «ничего не значащим» (1 Кор. 1, 28), слишком малоценным для того, чтобы обращать на него внимание, «худородным», отделенным от общества. Однако «буйство» заповедано Священным Писанием, повелевающим отрешиться от своего ума настолько, насколько это нужно для спасения: «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (1 Кор. 3, 18), потому что «немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор. 1, 25).
Святой апостол Павел увещает христиан истребить излишнюю доверенность к своему уму и с глубоким смирением предать себя водительству веры в силу Креста Христова. Мудрости человеческой казалось, что Крест – свидетельство немощи, и веровать в него – неразумие, однако то, чего не могли сделать философы, риторы и властители, благодатью Божией совершили уверовавшие рыбаки и мытари, исполненные Богом духовной силой и премудростью. Они прославили имя Распятого по всей земле, вопреки тому, что множество религиозно и философски образованных книжников, фарисеев и саддукеев усиливалось истребить память о Нем в людях. Потому что «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1 Кор. 1, 27–29).
Сам «Сын Божий Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв и образом обретеся якоже человек» (Флп. 2, 7). «В этом образе Он благоволил сопричислиться не к сонму сильных, славных и богатых мира, но к сонму нищих и страдальцев. „Вид его безчестен, – говорит Пророк, – умален паче всех сынов человеческих“ (Ис. 53, 3). „Предана бысть на смерть душа Его, и Он со беззаконными вменися“ (Ис. 53, 12), заняв место между двумя разбойниками, как бы главнейший и опаснейший из преступников», – говорит о Сыне Божием святитель Игнатий (Брянчанинов)30.
Образ жизни и действия юродивых воспринимались миром как безумие, мир смеялся над ними и отвергал их. На первый взгляд, действительно, отречение от ума несовместимо с природой человека; отрешить себя от обязанностей ума, на которых держится весь порядок человеческой жизни на земле, значит быть человеку не человеком. Но если глубже всмотреться в наше существо, то основание для юродства можно найти в назначении человеческой природы для высшей и бессмертной жизни. Апостол Павел сказал: «когда настанет совершенное… разум упразднится» (1 Кор. 13, 9-10). Юродивые отрешались от ума только в той сфере жизни, которая не относится к спасению, которую человек упорядочивает по определенным законам и правилам как обитатель вещественного мира, член общества. Юродивые в общественной жизни являлись подобными несмысленным детям с той целью, чтобы «обнажить» ум свой от воображения и памяти любых чувственных вещей, потому что «все такое есть… затемнение чистоты и светлости ума, одебеление его безвеществия и проводник к острастению ума, так как ни одна почти страсть душевная и телесная не может подступить к уму иначе, как чрез воображение соответственных им вещей чувственных. Подвизайся же хранить ум свой бесцветным, безобразным, безвидным и чистым, как создал его Бог»31. Изменяя свое отношение к миру, но находясь в нем, юродивые старались возрастить в себе внутреннего человека, по заповеди апостола (см. 1 Пет. 3, 4), возвратив свой ум в себя, заключив его в сердце, научив его пребывать в сокровенной молитве, то внимая себе и себя рассуждая, то созерцая Бога и в Нем упокоеваясь32.
Слово Божие убеждало подвижников в неизбежности скорбей для наследования Царства Небесного. Христос Сам был презрен и отвергнут людьми, Его называли неистовым, Им гнушались. Он освятил путь страданий и дал образец терпения и мужества юродивым. Скорби – противоядие для поврежденной природы человека, ими погашается в ней сочувствие к яду страстей, особенно к гордости; ими подвижник выводится из надменного мнения о себе в духовный разум – смиренномудрие. Эта истина возвещается во многих местах Священного Писания. В Ветхом Завете Иисус, сын Сирахов, говорит: «аще приступавши работати Господеви, уготови душу твою во искушение» (Сир. 2, 1–2). В Евангелии Иисус Христос учит, что блаженство Царствия Небесного принадлежит плачущим, гонимым правды ради и терпящим поношение имене Его ради (см. Мф. 5,4,10–11), что ученик не выше учителя своего и раб господина своего, и потому последователям Его, по Его примеру, неизбежно надо терпеть всякие скорби и гонения, и только «претерпевый до конца спасется» (Мф. 10, 16–18, 22–25; 24, 13).
Апостолы также утверждали души своих учеников в той истине, что «многими скорбями подобает внити в царствие Божие» (Деян. 14,22), и наставляли радоваться скорбям и искушениям: «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его» (Иак. 1,12). Святой апостол Павел в Послании к Евреям подробно учит о необходимости и благотворности скорбей и искушений, называя их несомненным признаком отеческой любви Божией к людям, и заключает, что иначе нельзя приобщиться святыни Христовой и что «всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности» (Евр. 12, 2-16). Горнило искушений необходимо для нравственного очищения, для укрепления в покорности воле Божией, для того чтобы показана была искренность любви человека к Богу, чтобы приносить «жертву Господу в правде» (Мал. 3, 3). «…потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его», – говорит святой апостол Петр (1 Пет. 2, 21), и «если терпим, то с Ним и царствовать будем; если отречемся, и Он отречется от нас» (2 Тим. 2,12), – заключает святой апостол Павел.
Гонения различные слово Божие называет отличительным признаком истинно благочестивых: «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3, 12). С другой стороны, вечное горе возвещается тем, которые проводят земную жизнь в удовольствиях и утехах: «горе вам смеющимся ныне: яко возрыдаете и восплачете» (Лк. 6, 25). «Вспомни, – сказано будет всякому сластолюбцу, – что ты получил уже доброе твое в жизни твоей: сего ради здесь страдаешь» (Лк. 16, 25). Поэтому юродивые, зная, что «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в людях» (Рим. 8,18), с предельным напряжением воли всю свою жизнь вкореняли евангельские заповеди о любви к Богу и ближним в своей душе и душах окружающих их людей, следуя словам апостола Павла: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне» (1 Кор. 4, 10–13), то есть сознательно соглашались быть сором в глазах человеческого общества, который оно стремится изринуть, ради надежды на его обращение к Богу через покаяние. Принявший на себя подвиг юродства должен был искоренить из своего сердца самое трудноискоренимое чувство – самолюбие. Смирение было спутником всей жизни юродивого, составляло цель и венец его уподобления Иисусу Христу.
Сам Господь Иисус Христос первый источник блаженства указал в нищете духовной (см. Мф. 5, 3) и путь к возвышению – в смирении и уничижении: «всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18,14) и, призывая следовать за собой всех желающих, внушает, чтобы они в первую очередь научились от Него кротости и смирению (см. Мф. И, 29). Самоосуждение юродивых служило основанием всех их добродетелей. Оно производило непрестанный покаянный плач сердца, который рождал душевное умиление. Чем глубже и внимательнее подвижник погружался в свое сердце, тем яснее видел его нечистоту, тем более скорбел о глубине своего падения и повреждении своей природы, тем яснее понимал требования Христова закона, выраженного в евангельских заповедях.
Подвергаясь обидам от людей, юродивые радовались, «…зная, что воздаяние за прощение обид превосходит воздаяние всякой иной добродетели»33. Они имели «намерение, дабы при различных обидах от людей радоваться, а не скорбеть, радоваться же… потому, что имеют случай простить согрешившему и получить прощение собственных грехов. Ибо в этом заключается истинное боговедение… с помощью которого можно умолять Бога и быть услышанным; это есть плодоносие веры, этим доказывается вера во Христа: чрез сие возможно взять крест свой и последовать Христу; это [прощение обид] есть мать первых и великих заповедей, ибо посредством сего можно возлюбить Бога от всего сердца и ближнего, как самого себя; для сего должно поститься, пребывать во бдении и удручать свое тело, дабы сердце и внутреннее расположение человека отверзлись, приняли это в себя и уже не извергали. Тогда за то, что прощаем ближнему согрешения, найдем, что благодать, сокровенно данная нам при Святом Крещении, будет действовать в нас уже не безызвестно, но ощутительно для нашего сознания и чувства»34.
Житейские попечения мешали юродивым «ум чист к Богу представите» (канон Василию Блаженному, московскому чудотворцу), поэтому они сознательно усиливали свои телесные страдания тем, что не жили в домах, носили рубища, ходили босиком; все лишения, неразлучные со скитальческой жизнью, сопровождали их. Юродивые смотрели на себя как на странников и пришельцев на земле и на мир как на чужбину. Они делом показывали всем, что «не имеют здесь постоянного града, но ищут будущего» (Евр. 13, 14). Образцом аскетической нищеты для них была жизнь самого Господа Иисуса Христа, совершенно отчужденного от земного стяжания. Он сказал: «лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8, 20). Подражая Ему, они свою нестяжательность довели до высшей степени, представая неприкрытыми под удары человеческой ненависти, но взамен приобретали соучастие в Христовых страданиях. А оно – необходимое условие участия в Его славе: «но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете. Если злословят вас за имя Христово, то вы блаженны, ибо Дух Славы, Дух Божий почивает на вас. Теми Он хулится, а вами прославляется» (1 Пет. 4, 13–14). Иисус Христос сказал апостолам, а в лице их и всем Своим последователям: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел.
Величие юродства открывалось в величии христианского смирения, выражающегося в добровольном самоотречении. Вот в чем оно состоит, по словам преподобного Макария Египетского: «Кто решительно не чтит признаваемаго досточестным в мире сем, отрекается от родных, отрекается от всякой дольней славы, имеет же в виду небесную почесть, тому должно отречься вместе с миром и от души своей. Отречение же от души состоит в том, чтобы ни в чем не искать своей воли»35. Юродивые, хотя и совершили множество праведных дел, сподобились различных дарований Святого Духа и откровений, однако признавали себя не стяжавшими ничего доброго для спасения, подтверждая слова преподобного Исаака Сирина: «Уничижи себе: и узриши славу Божию в себе»36.
Как Господь поднял на рамо Свое заблудшее овча – род человеческий – и понес на Себе его немощи, страдания и грехи, так и юродивые, следуя за Христом, претерпевали в самих себе искушения, болезни и скорби падших людей. Устроив дело личного спасения, они могли научить других и в завершение своего жизненного подвига направлялись Богом на служение пастырское. Они живо чувствовали, что все члены Церкви – члены одного тела Христова, и потому, когда страдал какой-нибудь член, близкий к ним, страдали и они. Любя совершенной любовью Бога, они совершенную же любовь переносили и на всех ближних, исполняя слова апостола Павла: «бывайте подражатели Богу и ходите в любви, якоже и Христос» (Еф. 5,1–2).
Сам Господь сказал: «будьте милосердны, как и Отец ваш милосерд» (Лк. 6, 36), так как ничто не может так приблизить сердце к Богу, как милостыня, и не производит в душе такой тишины, как произвольная нищета. Юродивые, как истинные нищелюбцы, забывали о себе, терпели всевозможные лишения, помня лишь о нуждающихся, потому что для них не существовало большей и совершеннейшей любви, как страдать со други своими и положить за брата душу свою. Безграничная их любовь ко всем людям – признак их последования Христу: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13,35). Юродивые всегда служили ближним как высшим себя. Будучи чистыми от всякого пристрастия к земным благам и жизненным удобствам, они помнили, что «Сын Человеческий не [для того] пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20, 28). Видя брата, впадающего в некое прегрешение, юродивые молились, чтобы Господь восставил его (1 Ин. 5,16).
А для того, чтобы отвлечь человека от греха, направить на истинный путь, надо, по апостолу, быть «для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона; для немощных быть как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех сделаться всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9, 21–22). Много мудрости требовалось юродивым, чтобы в смешном поведении, во внешне безумных действиях не дозволить чего-либо греховного, неуважения к человеку или оскорбления, в неблагопристойном – ничего соблазнительного и чтобы свое бесславие обращать в славу Божию и на пользу ближних.
В святых юродивых и внявших их слову Бог исполнил прошение Своего Сына: «Они не от мира, как и Я не от мира. Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина. Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир. <…> И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня» (Ин. 17,16–23).
Аскетика и ее духовное значение в жизни старца Гавриила
Без жертвы ради Господа и ближнего ничего в духовной жизни не получится. Без жертвы не научишься любить.
Отец Гавриил, с детства проникнутый любовью к Христу, пожелал всего себя отдать в служение Ему, чтобы навсегда соединиться с Ним. Настоятельница монастыря в честь Хахульской иконы Божией Матери (Новая Шуамта) схиигумения Иоанна вспоминала: «Старец очень хорошо знал Священное Писание и часто его цитировал. Когда он произносил слова Писания, ты понимал, что перед тобой стоит человек, живущий в Истине, носящий Бога в себе. Отец Гавриил показывал, что и в наше время возможно возлюбить Бога всем сердцем своим, всею душою и всем разумением».
А «все, которые понуждали себя исполнять евангельское учение, – по свидетельству святителя Игнатия (Брянчанинова), – опытно знают, как противоположны и враждебны Евангелию разум, правда и воля падшего естества… Грех и состояние падения так усвоились нам, так слились с существованием нашим, что отречение от них сделалось отречением от себя, погублением души своей. <…> Погубление души ради Господа есть отвержение разума, правды, воли, принадлежащих падшему естеству, для исполнения воли и правды Божией, изображенных в Евангелии. <…> Только соблюдающий со всей тщательностью евангельские заповеди, как подобает исполнять заповеди, данные Богом, может пребывать в любви к Богу – не в той любви, которая принадлежит падшему естеству, но в той, которая есть дар Святого Духа, которая изливается в обновленного человека действием Святого Духа (Рим. 5, 5), и соединяет человека с Богом»37.
Отца Гавриила люди воспринимали как человека, казавшегося глупцом, но одновременно способного прозревать помышления, тайные дела, прошлое, настоящее и будущее. Его пророчества всегда сопровождались странными, иногда вызывавшими возмущение поступками, непонятными и смешными речитативами. Он не терпел похвалы от людей и поэтому, сделав что-то доброе, сразу начинал юродствовать. Это был особый язык обновленного Духом человека, которым он обличал болезни общества, чтобы люди раскаялись и эти недуги не стали причиной их вечного наказания.
Отец Гавриил начал юродствовать после освобождения из психиатрической больницы с диагнозом «психопатическая личность, предрасположенная к психозным шизофреноподобным провалам» и запрета служить в церкви (с сохранением священнического сана). Мнимое сумасшествие позволило ему избежать жесточайших преследований советской власти и изжить самолюбие. Он часто ходил по тбилисским улицам босой, нищенски одетый, с латунным венком на голове. Люди забавлялись этим зрелищем, насмехались над монахом, но не понимали глубокого духовного смыла этого поступка. Старец раскрыл его в келейной беседе о пагубности надменности и необходимости смирения: «Когда мне казалось, что я важная персона или же я лучше других, – говорил он, – тогда и поступал таким образом, и когда люди надо мной насмехались, смирялся и видел, какое я ничтожество». Объясняет столь важное внимание отца Гавриила к добродетели смирения воспоминание Нели Бобохидзе. «Однажды я находилась в большом затруднении. Мы с несколькими близкими пришли к отцу Гавриилу. Все спешили сказать что-то свое. Я подумала про себя: „Может, они находятся в большем затруднении, чем я“, – и отступила назад. Только я об этом подумала, как отец Гавриил, который сидел спиной ко мне, вдруг обернулся, посмотрел на меня и сказал: „Как ты близка к Христу…“». Действительно, Христос заповедал научиться от Него смирению сердца (см. Мф. 11,29). Старец говорил, что «всякое испытание мимо смиренного пройдет и не коснется. Господь дает смиренному благодать, без смирения никто не войдет в Царствие Небесное!».
С детства и до конца жизни отец Гавриил смирял и свою плоть, которая должна была стать союзником души на пути служения Богу. Он объяснял: «Раньше, до грехопадения, духу подчинялись и душа, и плоть. После грехопадения связь с духом прервалась, и душа осталась под властью плоти. Чего пожелает плоть, то делает душа. Душа передвигает, а дух разумеет. Бог для спасения человека вложил в него совесть. Дух разумен и все знает о совести. Разбирается в том, что такое хорошо и что такое плохо».
В постничестве старец стремился уподобиться преподобному Макарию Египетскому. Этот святой отец один раз в сутки вкушал сухари, хранившиеся в кувшине с узким горлышком, из которого можно было вытащить руку лишь со щепотью высушенного хлеба. В периоды постов до переселения в монастырь Самтавро (в 1990 году) отец Гавриил, как правило, обращался к особому подвигу: он припасал в двадцати литровых стеклянных сосудах воду и сухари, миска с которыми была подвешена на тонких цепях к потолку, и на два-три месяца запирался в своей церкви-келье, из которой часто был слышен его скорбный плач. Матушка Теодора (Махвиладзе), игуменья Бодбийского женского монастыря, рассказывала о старце: «Часто я видела его очень серьезным, в основном в Тбилиси, в церкви, им построенной, где он запирался во время поста и никого не впускал. (Хотя и там ему не давали покоя, все шли и шли к нему, а он никому не мог отказать и принимал всех в своей келье.) Отец Гавриил здесь всегда был задумчивым и сосредоточенным. Никогда не шутил и не юродствовал, обсуждал с нами серьезные духовные вопросы. Здесь он и выглядел по-другому: белая прозрачная кожа, спокойный взгляд. „Я осознал свою немощь“, – часто повторял он. Эти слова звучали очень искренне – он говорил это от чистого сердца. Рядом с ним я теряла чувство времени и не могла понять, часы или минуты длилась наша беседа».
Перед началом Великого поста, в Прощеное воскресенье, отец Гавриил с амвона коленопреклоненно просил у всех прощения. Если он кого-то гневно обличал, а тот до вечера не приходил за прощением, то сам шел к нему и просил его простить. Митрополит Чиатурский и Сачхерский Даниил свидетельствовал: «Старец Гавриил отличался глубоким покаянием. Однажды поздно ночью мне привелось зайти в церковь и я увидел его стоящим на коленях перед чудотворной Иверской иконой Богородицы. Отец Гавриил с плачем просил у Господа покаяния и трижды так ударился об пол головой, что закачались висящие перед иконой лампады».
Когда в определенные Святой Церковью дни для сугубого покаяния старец начинал углубленно жить своей внутренней жизнью, то прерывал свой затвор и молчание всякий раз, когда видел в приходившем к нему ближнем, которого любил как самого себя, боль и бессилие. Он говорил с ним на мучающую его тему, иногда тихо и мягкосердечно, иногда тихо, но строго. В эти минуты не было человека, сердце которого не преисполнилось бы трепетом и благоговением, потому что для каждого было очевидно, что он стоял перед святым старцем.
Отар Николаишвили делился: «Старец Гавриил являл собой редчайший пример настоящего духовника. Надо было прожить с ним бок о бок несколько месяцев, чтобы научиться понимать глубину его внутреннего духовного мира, не соблазняясь странными поступками. Живя рядом со старцем, я с каждым днем все больше и больше узнавал его, и мое представление о нем менялось. Сначала я жалел его, как бедного помешанного монаха, потом радовался, встречая в нем сочувствие и понимание. Потом я удивлялся тому, что этот странный монах знает почти наизусть Ветхий и Новый Заветы. Зная, что от многого знания можно лишиться ума, я с еще большей жалостью стал относиться к нему. Спустя некоторое время я заметил, что он дает ответы на вопросы, которые я вслух не задавал, но которые меня действительно волновали. Он мог читать мысли. Это меня очень озадачило и в какой-то степени напугало – какая же сила была передо мной? Прошло время, и я убедился, что это была сила, перед которой все преклоняются, сила, которая может укротить не то что грешного человека – самого свирепого льва: сила молитвы и любви».
Одна монахиня вспоминала: «До пострига, в течение Великого поста, я четыре субботы и воскресенья, в то время, когда все монахини расходились по кельям, оставалась в молельне одна и проводила всю ночь в молитвах. В монастыре наступала такая зловещая тишина, что малейший шорох мне казался шумом, меня охватывал жуткий страх, и я предавалась усиленной молитве. В это время отец Гавриил с шумом выходил из своей кельи, громко шагая по лестнице, ругая и отчитывая кого-то. Войдя в молельню, он спрашивал:
– Ты здесь, ты молишься, боишься?
– Я здесь, – отвечала я ему.
– Не бойся, я с тобой, молись, – успокаивал он меня.
С таким же шумом он спускался по лестнице и до рассвета ходил по двору монастыря и все как бы с кем-то ругался и боролся. При пробуждении монахинь отец Гавриил уходил в свою келью. Это продолжалось на протяжении нескольких Великих постов. Меня поражало, освобождало от страха и успокаивало то, что он чувствовал мои душевные переживания и заботливо поддерживал меня в брани».
Архимандрит Михаил (Габричидзе), настоятель Шио-Мгвимского монастыря, вспоминал: «Однажды после литургии в Страстной Четверг мы пришли из Светицховели в Самтаврийский монастырь на трапезу. Из кельи отца Гавриила доносился плач. Я спросил, что случилось. Одна из сестер ответила: „Отец Гавриил всю Страстную седмицу плачет, каждый день молится за нас и просит Господа помиловать нас“».
Однажды некий монах спросил у отца Гавриила: «Что такое пост?»
– Сейчас объясню, – ответил старец и напомнил ему все его грехи, содеянные с детства. От стыда монах не знал, куда деться, и начал плакать. Старец внезапно развеселился и предложил ему поесть.
– Как же я могу сейчас есть, мне так плохо! – ответил он.
– Вот это и есть пост. Когда помнишь о своих грехах, каешься и уже не думаешь о еде.
А «каяться, – учил отец Гавриил, – надо больше сердцем, чем слезами». Он наставлял: «Чужие грехи – не твое дело. Ты сиди и плачь о своих грехах». «Только с сердцем, полным любви, можно обличать грехи другого человека». Однако, когда старец прозревал грех отступничества от Церкви священнослужителей, он беспощадно обличал их. Монахиня Пелагия (Ксоврели) вспоминала: «Однажды в монастыре совершалась епископская хиротония. Во время литургии старец непрерывно разговаривал и всем мешал. Сначала это терпели, но, когда он подошел к амвону, встал рядом со священником и сказал: „Ты не заслуживаешь этого места, здесь должен стоять я“, терпение лопнуло, и владыка благословил вывести старца из церкви. Два послушника подошли к старцу, но, прежде чем его вывели, он успел еще раз сказать священнику: „Ты еще не понял моих слов“. Прошло некоторое время, и тот, кого хиротонисали, отошел от Церкви. Ни одно слово, произнесенное старцем, не было пустым. Он стяжал внутреннюю благодать, многое знал и провидел. А все внешнее – мнение окружающих людей – было для него не важно».
Архимандрит Рафаил (Карелин) стал свидетелем следующей истории: «Однажды отец Гавриил молился в алтаре Сионского собора. К нему подошел один известный архимандрит, пользовавшийся среди монашествующих авторитетом, и приветствовал его. Отец Гавриил пристально посмотрел на него и неожиданно сказал: „Несчастный, сейчас же становись на колени и кайся в своих грехах!“ Архимандрит, оскорбившись, ответил: „Какое тебе дело до моих грехов? Я сам знаю, когда каяться! “ Тогда отец Гавриил подошел к престолу и закричал: „Тебе говорю, ты проклят Богом!“ Такой поступок удивил и возмутил присутствовавших в алтаре. Через несколько лет этот архимандрит ушел в раскол…»
Не менее аскетичным был отец Гавриил и в отношении бодрствования. Как рассказывал игумен Лазарь (Гагнидзе), «отец Гавриил жил в соответствии с монастырским уставом и в свободное от бдения и молитв время трудился. Даже тогда, когда кого-то принимал или с кем-то говорил, он трудился: реставрировал, чинил иконы, мастерил рамки для них, чистил церковную утварь. Для него не существовало значительного и незначительного дела, все было важным, и все делал он во славу Божию». Он погружался в дремоту один раз в сутки (ночью или днем) на пятнадцать или двадцать минут. Засыпал он или на низком стуле, или в своей келье-церкви, – иногда в яме, напоминавшей могилу. Многие годы отец Гавриил скрыто от людей носил на теле вериги.
Частью его аскетического служения было проживание в ветхом дощатом домике со щелями в монастыре Самтавро и терпение высокой влажности и морозов, посредством которого он достиг бесстрастия. Теодора (Махвиладзе), игуменья Бодбийского женского монастыря, вспоминала, как отец Гавриил поселился в этой клетушке: «Когда старец пришел в монастырь, для жилища себе он выбрал маленький деревянный курятник, хотя была поздняя холодная осень. „Здесь будет жить монах Гавриил, и никто не посмеет войти сюда“, – объявил он всем. Я и Мариам все-таки осмелились убрать его жилище, потому что оно было в помете. Во время уборки неожиданно зашел старец, мы думали, что нашим поведением прогневали его, но оказалось наоборот, он нас благословил».
Тело отца Гавриила, подвергнутое истязаниям от разъяренной толпы участников первомайской демонстрации, на допросах, в тюремной камере и палате психиатрической больницы, истощенное аскетическим подвигом, не раз было на грани жизни и смерти, и с медицинской точки зрения его кончина всякий раз была неизбежна. Но чудесным образом наступало его исцеление, и отец Гавриил с присущей ему энергией продолжал служение Богу и ближним. Он говорил: «Монашество – это борьба до последнего вздоха, стремление к Богу до смерти». По словам его келейницы, монахини Параскевы (Ростиашвили), «если не вспоминать последние дни перед смертью и те малые промежутки времени, когда у отца Гавриила очень осложнялись болезни, я никогда не видела его обессилевшим от строгого служения.
Напротив, он всегда был энергичным и бодрствующим. И было удивительно именно то, что мы видели человека, который был лишен почти всего необходимого для человеческой природы, но был энергичнее и сильнее всех нас».
Однажды он раскрыл Источник своей крепости пришедшим к нему монахам, считавшим, что их сила – в знании молитв и крестном знамении. Отец Гавриил сказал: «А ну-ка, послушайте, что я вам скажу, братья: я проснулся утром, и сразу злая сила принялась со всей мощью бороться со мной. Я не мог двигаться, тело больше не подчинялось. Я хотел перекреститься, но мои руки были словно связанные. Я попытался произнести 90-й псалом, но меня как будто начали душить, и я не смог произнести его. Я пытался молиться безмолвно, но в уме происходило такое борение, что мысли и молитвы перемешивались. <…> Но посмотрите, как милостив Бог: когда я находился в таком затруднении, на меня снизошла Его милость, и злая сила и ее коварство, как ничтожество, оставили меня». Тем самым отец Гавриил дал понять, что без Божьей милости человек ничто. Он говорил: «Неустанно стремись к Богу. Видя твое стремление, Бог даст все необходимое».
Старец в каждом человеке видел образ Божий, а себя считал последним грешником. Он учил: «Для Бога все грехи как камешки в море – нет такого греха, который превосходил бы Его милосердие». Отец Гавриил не допускал осуждения согрешающего человека, говоря: «Каждый грех – вражда против Бога, поэтому презирайте грех, но грешного жалейте и по отношению к нему проявляйте доброту». «Ты не осуждай, судия – сам Бог. Тот, кто осуждает, как пустой колос пшеницы, у которого всегда поднята голова и который поэтому всегда смотрит на других сверху вниз. Если увидишь убийцу, или блудницу, или пьяницу, валяющегося на земле, не осуждай никого, потому что Бог отпустил их повода, а твой повод держит в руках. Если твой тоже отпустит, ты окажешься в худшем положении: можешь впасть в тот грех, в котором осуждаешь другого, и погибнуть». При этом отец Гавриил приводил пример из своей жизни: «В алтаре осуждали священника, который был одержим страстью пьянства, и я осудил его в присутствии Патриарха, желая показать свою безупречность, хотя я и не знал этого священника. Дома у нас всегда было вино. Захотелось выпить. Выпив стакан вина, я отправился в Сионский собор. Зайдя в алтарь, почувствовал, что хмель одолел меня, я споткнулся, чуть было не упал. Патриарх успел удержать меня, хотя вроде бы никто этого не заметил, но я хорошо понял, что получил урок. Чем осудишь, тем и осужден будешь. Когда осуждаешь кого-то, знай: осуждаешь самого Бога».
Матушка Екатерина (Эбралидзе) также вспоминает удивительную историю на эту тему: «Однажды отец Гавриил спокойно сидел под орехами, на скамейке рядом с колокольней. В это время пришла довольно красивая, накрашенная, одетая в брюки женщина. Она сразу же подскочила к монаху, села ему на колени, начала целовать, приговаривая: отец Гавриил, какой ты красивый, какой симпатичный, как ты мне нравишься, я приду еще и повидаю тебя. Все это было так странно и неестественно, что мы не понимали, что происходило, застывшие, смотрели и думали: чем вызвано такое ее поведение? Отец Гавриил поднял глаза к небу и молчал, словно окаменел. Такое поведение для нас, монахинь, было тогда даже очень смешным. Мы подумали, что кто-то специально подослал эту женщину. Монах довольно долго молчал и слушал эту бессмысленную речь. И вдруг он посмотрел на эту женщину и сказал ей: „Да, Маквала, приходи, еще приходи“. Услышав свое имя, Маквала чуть не сошла с ума и удвоила ласки.
Наконец, как будто бы опомнившись, вскочила с колен монаха, постепенно отступила и быстрым шагом направилась к воротам. Как только Маквала покинула монастырь, монах сразу же встал, пошел к себе в келью и после этого никого не принимал. Мы верим, что он на коленях, со слезами молился за душу Маквалы перед иконой Пресвятой Богородицы. Маквала действительно пришла на другой день, но произошло чудо – ее с приходившей вчера женщиной ничего не связывало, кроме имени. Она надела длинное черное платье, повязала голову косынкой, а глаза ее были красными от слез. Она подошла к двери кельи монаха и стала причитать: „Отец Гавриил, знаю, ты мне дверь не откроешь. Знаю, никогда не увижу тебя. Прости мне мое вчерашнее бесстыдство. Осознаю все, что ты для меня сделал, воскресил меня, мертвую и отчаявшуюся. Благодарю тебя за все“. Это было такое потрясающее зрелище, что оно заставило плакать всех нас, кто там присутствовал. Нас ошеломили эти два дня, которые в корне отличались друг от друга».
Как-то отец Гавриил стоял перед своей кельей и смотрел сверху на монастырь Самтавро. В руке он держал полную бутылку вина и стакан. По двору ходили несколько человек, осматривавших обитель. Отец Гавриил наливал жидкость из бутылки в стакан, притом так, чтобы они видели, и, громко провозглашая тост, до дна выпивал стакан, чтобы его приняли за пьяного. Старец за короткое время выпил несколько тостов, что присутствующие восприняли по-разному: некоторые улыбались или смеялись, а затем продолжали свой путь; некоторые, только взглянув, отводили глаза; а один молодой человек стоял неподвижно и пристально и агрессивно смотрел на монаха. Так прошло десять-пятнадцать минут, после чего отец Гавриил позвал его к себе. Тот настороженно и растерянно поднялся по лестнице. Отец Гавриил перестал юродствовать и, показывая свое истинное лицо, встретил этого молодого человека. Старец молча налил ему из бутылки в стакан красную жидкость и строго сказал: «Выпей, ближний мой!» Он до конца выпил протянутый стакан, и с каждым глотком на его лице отражалось все нарастающее удивление. Эта жидкость оказалась вишневым соком, разбавленным водой. Отец Гавриил взял у него стакан и спокойным голосом сказал: «Не суди всякое создание Божие. Если я стану осуждать тебя или посчитаю, что я лучше тебя, я буду мерзок перед Господом. Помни об этом, ближний мой, и ступай с миром». Молодой человек спустился по лестнице, испытывая чувство неловкости и благоговения. Он понял, что отец Гавриил так вел себя для того, чтобы создать образ юродивого.
Выставить себя в единожды дарованной на земле жизни презренным грешником или сумасшедшим перед людьми, каждого из которых любишь как самого себя, – жестокий и надмирный подвиг. Но старец был Богом избран для него. Он, с отрочества пронзенный любовью Христа, желал только исполнить Его волю, а для себя не хотел ничего. Для него смысл земной жизни заключался лишь в одном – обрести Христа, оказывая посильную помощь ближним, чтобы и они приблизились к Богу. Вот несколько случаев из жизни старца, подтверждающих эти слова.
Монахиня Параскева (Ростиашвили) рассказывает: «Однажды к старцу приехали из Тбилиси две женщины. Они долго беседовали, и батюшка Гавриил пригласил их к себе в келью. Посидев немного, женщины попросили у него разрешения покурить, и он, как ни в чем не бывало, позволил им. Женщины спокойно начали прикуривать сигареты, как вдруг к келье подошла монахиня, прочла молитву и попросила разрешение войти. Женщины растерялись, им стало стыдно, и тут же эти зажженные сигареты всунули в руки старцу. И вот он сидит с двумя дымящимися сигаретами в руках в своей келье, с двумя женщинами. Когда монахиня стала свидетелем этой сцены, то, заикаясь от удивления, спросила: „Что? Как? Вы? Как так? Батюшка Гавриил, курите, что ли?“ Женщины покраснели, не смогли вымолвить ни слова, а батюшка, подняв брови, посмотрел на монахиню и сказал: „Да, а что? Когда хочу, с правой руки прикуриваю, а когда хочу, вот, с левой руки прикуриваю. Что здесь такого особенного?!“ Монахиня извинилась и выбежала из кельи. Поняв, что произошло, те женщины бросили курить!»
«В один из субботних дней, – вспоминает игуменья Елизавета (Зедгенидзе), – отец Гавриил сказал: „Пошли брать Джварский монастырь!“ Я уже привыкла к его юродству. Он благословил меня купить водку, спрятал ее под мантией и с серьезным видом направился в монастырь. Неожиданно повернулся ко мне, открыл бутылку, пригубил и предложил мне. Я выпила глоток, мне показалось, что это была вода. Он предлагал пригубить водку всем встречным священникам и прихожанам и с довольным видом сказал: „Смотри, никто не осудил меня, так они удостоятся Царствия Небесного“. Я надеялась, что представление этим закончилось, но, увы! Отец Гавриил посмотрел на меня серьезно и сказал: „Садись, протяни руку и проси милостыню“. И тотчас же пожертвовали нам хлеб и пищу, он пригласил всех присутствующих на трапезу, сам же не прикоснулся к еде. Эту необычную трапезу он закончил словами: „Уничижающий себя да возвысится“».
Сестры Ната и Манана поведали, как они встретили отца Гавриила в городе, очень обрадовались и хотели взять у него благословение. Поскольку день был дождливым и стояли они перед лужей, пришлось отдать малый поклон, опустив головы вниз. Не успели они опомниться, как отец Гавриил плюхнулся в лужу и стал просить благословения у сестер. Сестрам ничего не оставалось, как последовать его примеру. Благословив их в луже, он подмигнул: «Один – ноль».
Монахиня Параскева (Ростиашвили) рассказывала: «Отец Гавриил порой странно наставлял людей. Выходил из кельи, садился на стул, звал кого-то к себе и велел сходить в келью и принести кастрюльку. Человек никак не мог ее найти. Старец принимался кричать на него – тогда сразу выявлялись слабые места того человека. Со временем человек, узнавший благодаря старцу свои немощи и „натренированный“ им в смирении, мог легко защищаться от козней демона».
Ради спасения ближнего отец Гавриил часто прибегал к определенному образу юродствования, показывая человеку его самого в моменты совершения им какого-либо греха. Архимандрит Кирион (Ониани) в своей книге о старце38 вспоминает: «Одному из моих духовных братьев я часто рассказывал об отце Гаврииле. Я говорил ему, что он не только не заблудший, как тогда думали о нем некоторые, а поистине великий богоугодный отец. В доказательство этого я рассказывал ему о многих случаях, увиденных и пережитых мною. И вот однажды этот мой духовной брат выразил желание, чтобы я повел его к отцу Гавриилу. И заодно попросил меня, если я не буду против, взять с собой одного своего духовного брата. Я с радостью согласился, и мы назначили день. В условленный день мы поехали из Тбилиси в Мцхету.
Прибыв в монастырь Самтавро, мы почтительно поднялись по лестнице, ведущей к келье отца Гавриила. Произнеся молитву „Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас”, спросили позволения войти в келью. Отец Гавриил ответом „Аминь“ разрешил нам войти. Войдя в келью, я удивился – отец Гавриил юродствовал. Я подошел, взял благословение. То же самое повторили и мои спутники. Отец Гавриил указал гостям садиться на стоящие там низкие стулья. А мне указал сесть у его изголовья. Я был смущен, не ожидал юродствования монаха, так как в предыдущие дни несколько раз приезжал к нему и он вел себя обычно. Хотя никто не мог сказать, когда он опять начнет юродствовать. Только он один ведал перед Богом, когда и по какой причине взяться за это богоугодное служение. Так произошло и в этот раз. Я нервничал, что братья, которых я привел, не поймут юродство отца Гавриила, и это смутит их. Отец Гавриил велел мне подать вино, которое стояло тут же, в келье, и начал пить. Он юродствовал. Можно сказать, что такого поведения отца Гавриила я еще не видал. В частности, он просил меня налить вина, а затем заслонить его так, чтобы мои спутники не видели. Но каким образом это сделать, я не понимал, потому что отец Гавриил произносил эти слова громко, так чтобы мои спутники слышали. Кроме того, его келья была слишком маленькой, чтобы скрыть от гостей какое-либо его действие. Он вел себя как человек, напившийся до потери сознания, – как пьяный произносил слова, предложения не заканчивал, кричал и местами примешивал непристойные слова. Каждый раз, произнеся такое слово, прикрывал рот рукой и говорил: „Ой, что у меня вырвалось, что со мной происходит!?“ Каждый раз, произнеся эти слова, он оборачивался к одному из духовных братьев и говорил ему: „Прошу прощения“. А когда я по его велению наливал ему вино, он как будто под моим прикрытием незаметно выпивал, оборачивался к другому духовному брату и говорил: „Ты же не видел, значит, я не пил“. Эти обращения он иногда дополнял такой фразой: „Разве можно такому быть священником?!“ Я сидел и говорил себе: „Отец Гавриил знает, что делает, доверься и не волнуйся“. И еще я молился про себя, чтобы братья, которых я привел, не соблазнились при виде этого. Но, глядя на все происходящее, я не знал, насколько это было возможно.
Так прошло примерно тридцать-сорок минут. Отец Гавриил выпил четыре-пять стаканов вина и при этом повторял упомянутые фразы и действия. Вдруг все изменилось. Отец Гавриил перестал юродствовать и принял такой вид и облик, как будто человек, секундой раньше похожий на пьяного, не был отцом Гавриилом. Это был уже настоящий отец Гавриил. Тихий, сильный, глядевший и говорящий с присущей ему удивительной глубиной. Он посмотрел на обоих братьев, приведенных мной, и тихим, повелительным голосом изрек: „Я вижу их с потиром в руке“. Потом призвал каждого к себе и по-отечески наставил. Прежде всего, он обоим сообщил о маленьких деталях их будущей жизни, а одному из них дал икону равноапостольной матери Нины и сказал: „Эту икону всегда носи с собой и не разлучайся с ней, ближний мой, и благословение святой Нины и я всегда поддержим тебя во всех испытаниях“. Затем он благословил нас троих и, пожелав мира, отпустил домой. Мы вышли из кельи. Я чувствовал себя неловко, так как думал, что, несмотря на такое удивительное перевоплощение отца Гавриила в конце, мои спутники не смогут понять всю сложность его юродствования. Оказывается, я ошибался. Выйдя из кельи, я услышал сзади восхищенные голоса обоих братьев: „Хвала Господу, какого великого отца мы видели, ведь мы уже не верили, что можно в наше время обрести такого отца“. Они, обрадованные, даже благодарили меня. Я удивленно посмотрел на обоих и понял, что отец Гавриил совершил в них какой-то переворот. И я был рад, что они не посчитают меня заблудшим или прельщенным человеком. Вот так, обрадованные и счастливые, спустились мы по лестнице, и после некоторых проявлений эмоций оба брата начали рассказывать свою историю.
Первым рассказал свою историю О. Д.: „Уже больше месяца, как во мне началось какое-то странное борение. Свою супругу я очень люблю и, думаю, всегда относился к ней с уважением. Но в последнее время почти каждый день из-за каких-то пустяков, без всякого повода злюсь на нее, а иногда браню непристойными словами. Потом прихожу в себя, очень переживаю и извиняюсь: „Вырвалось поневоле, не знаю, что со мной происходит“. Но потом опять повторяю то же самое. Много нервничаю, молюсь, и священнику рассказал на исповеди, он не причастил меня, даже наложил епитимью, но ничего не помогает. Вот сейчас, когда мы были у отца Гавриила, и он бранился, я точно увидел себя. Мне стало очень стыдно, и я раскаялся в своем поведении, так как догадался, что он изобличал именно меня, глядя на меня и говоря: „Ой, что у меня вырвалось, что со мной происходит“. Когда О. Д. закончил свой рассказ, другой брат, 0.3., продолжил: „Вы знаете мою историю, еще три недели не прошло с сороковин моей сестры. Я очень тяжело пережил ее потерю и с горя начал тайком пить. Питье я прячу в моей спальне, около постели, так чтобы мои родители не видели и не слышали, а то они, бедные, этого не переживут. У них остался один только я, и если увидят, что я спился, не перенесут этого. Я хочу бросить, много раз пытался сделать это, вижу, что разрушает меня, но ничего не получается. И к священнику не могу пойти на исповедь, мне стыдно, как я, взрослый человек, скажу ему, что каждую ночь выпиваю тайком, один, пьянею и так засыпаю?! Когда ты наливал отцу Гавриилу вино и он говорил тебе: „Заслони меня, чтобы не видели, как я пью“, а потом смотрел на меня и говорил: „Ты же не видел, значит, я не пил“, – это прямо задевало мою совесть, и я догадывался, что это был я“.
После посещения отца Гавриила, благодатью его божественного служения, которое выразилось в смирении и мудром действии, оба брата с того дня освободились от недугов: О. Д. больше не говорил своей супруге оскорбительные слова, а 0.3. не выпивал тайком. Тогда мы, восхищенные, не заметили одного обстоятельства. Отец Гавриил время от времени говорил: „Разве можно такому быть священником?!“ Мы думали, что отец Гавриил говорил это о себе, по поводу своего поведения, но нет! Ни один из вышеописанных поступков не был связан с ним, они относились к моим духовным братьям. Эти слова касались их в том смысле, что им – будущим духовным лицам – не подобало жить таким образом. Когда он перестал юродствовать и принял свое настоящее отеческое лицо, он сказал то, что точно предвидел в отношении обоих: „Я вижу их с потиром в руке“. После смерти отца Гавриила в течение нескольких лет сперва О. Д. стал духовным лицом, а затем – 0.3. Сегодня оба являются благочестивыми и достойными сыновьями Святой Православной Церкви».
Юродство – это Богом благословленный, небесный язык, противоречащий человеческому разуму. Старшая сестра отца Гавриила Эмма вспоминала: «Нет, мы его не понимали. Он с детства был человеком другой, особо тонкой души. Когда его рукоположили в священники, народ, по обычаю верующих людей, по-своему уважал его. А Гавриил, приходя домой, входил в церковь и душераздирающе плакал. Однажды дверь церкви была открыта, я услышала плач, вошла и обеспокоенно спросила его: „Васико, брат, почему ты так плачешь, у тебя что-нибудь не так?“ А вы знаете, что он ответил: „Сестра, Христос родился в хлеву, а меня народ уважает и целует руки“».
Теодора (Махвиладзе), игуменья Бодбийского женского монастыря, вспоминала: «Я никогда не сомневалась, что у отца Гавриила было особое восприятие мира. Можно привести очень много примеров, подтверждающих это. Однажды в день преподобного Шио Мгвимского в монастырь пришло много народу. После литургии, во время трапезы он неожиданно обратился к одному человеку и спросил, не совершал ли тот некоего тяжкого греха. Тот, пораженный, смиренно признался, что совершал. Все почувствовали неловкость положения, но отец Гавриил с удивительным тактом сгладил эту неловкость. Когда я думала о происшедшем, то удивлялась и тому, как старец увидел грех в этом человеке, и тому, как сам человек смог публично признать свой грех. Сейчас этот человек – священник».
Она же свидетельствовала: «…слова и поступки старца, какими бы странными они ни казались, отражали его глубокую веру и большую любовь к ближнему.
Юродство исключает принятый в обществе стиль поведения и жизни. Юродивый умышленно совершает такие деяния и внешне живет по таким жизненным правилам, которые порочат его перед людьми и отсекают от мира. Но истинный юродивый, как говорил отец Гавриил, никогда не затрагивает догматы и каноны, так как это не дозволено ни ангелу на небе, ни человеку на земле. Сам апостол Павел говорит это о себе и об ангеле света: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (Гал. 1, 8–9). Святой юродивый всегда созидает человека в члена тела Христова – Церкви, глава которой Христос. Он учит тому, чтобы люди шли именно в лоно Церкви, исповедовались и причащались у простых священников, а не привязывает человека к себе. Таким был и отец Гавриил. По словам Звиада Ониани: «он был как открытое окно, через которое ты мог увидеть самого Спасителя. <…> Если бы ты хотел увидеть его, он бы так унизился, что ты подумал бы: „У кого я сижу? Что это за последний человек?“ Он не терпел, чтобы находившиеся у него думали, что они у святого. Он всегда должен был быть ниже тебя…» Отец Гавриил объяснял это так: «Чтобы человек не возгордился, ему нужна борьба со страстями. Гордость – больший грех, чем страсти, потому что человек не Бог и его не может ничто не волновать.
А если так произойдет, тогда человек скажет, что ему Бог не нужен». В подтверждение своих слов отец Гавриил помимо креста носил на груди иконы Спасителя, Божией Матери и Святых Бесплотных Сил, для которых он сам сделал оклады.
В жизни отца Гавриила очевидными становились божественная мудрость и сила евангельских заповедей о любви к Богу и ближнему, которым для старца был каждый человек. Иллюстрирует это воспоминание матушки Тебронии: «Я ехала в Тбилиси по делам, увидела, что отец Гавриил раньше меня вышел из монастыря. Я вошла в автобус на остановке у монастыря, а отец Гавриил вошел раньше, у почты. Наверно, до появления автобуса он решил прогуляться пешком. Мы сидели на одном сиденье. Немного погодя он дал мне все деньги, какие имел в кармане, – шесть рублей с мелочью, и попросил меня сохранить их до конца поездки. Мы вышли из автобуса на автостанции Дидубе и вошли в метро. Мы должны были выйти на станции „Площадь Свободы“. Вагон метро был так переполнен людьми, что мы еле вошли в него. Отец Гавриил стоял лицом к дверям вагона. Вскоре я увидела, что молодой человек, который стоял позади монаха, сунул руку ему в карман. Меня охватило какое-то чувство то ли удивления, то ли отвращения, не вытерпела я и с грозным выражением, не говоря ни слова, оттолкнула руку вора. Он ничего не сказал, но надвинулся на меня и уставился странно блестящими черными, узкими глазами. В это время отец Гавриил сказал несколько слов о любви, повернулся, обнял преступника, прижал к себе и поцеловал в лоб. Никто ничего не мог понять. Вы бы видели, что случилось с этим человеком. Сам он был крупного сложения, а от радости начал прыгать как ребенок. Обрадованный, громко говорил: „Меня благословил отец, меня благословил отец“ – и при этом смотрел в сторону, на каких-то людей. Я посмотрела туда и узнала карманника из моего района. Этот человек был настолько в восторге от радости, что на следующей остановке друзья взяли его под руки и так вывели из вагона».
Отец Гавриил проповедовал:
Предостерегал: «В последнее время сторонники антихриста будут ходить в церковь, будут креститься и будут проповедовать евангельские заповеди. Но не верьте тем, у кого не будет добрых дел.
Одному верующему старец задал вопрос:
Поделиться книгой: