Хранители Мультиверсума 5

Подумав, Ольга решила не говорить ничего мужу. Он слишком её любит и может поступить необдуманно. Завтра установка заработает, Куратор уедет, и всё закончится.

«Как он посмел так говорить про Ивана! — думала она. — Про этого замечательного, умного, честного и сильного человека!».

Ольга действительно любила своего мужа. Неважно, что он старше. Зато сколько он всего знает и умеет! А как интересно рассказывает! И какой сильный! Подумаешь, ноги ниже колена нет — он и на протезе успевает столько, что иной и на двух ногах не угонится.

Прогулявшись и успокоившись, она вернулась в институт, где вскоре состоялось совещание.

— Я предлагаю отложить пуск на два месяца, — скучно и монотонно докладывал Матвеев.

— На каком основании? — возмущался Воронцов.

— Во-первых, наш реактор практически выработал топливо и рабочий ресурс. К нам уже выехали специалисты с Севфлота, руководить перезагрузкой ТВЭЛов. Заодно проведём профилактику, заменим паропроводы, а то заплата на заплате. Текущее состояние реактора не позволяет использовать его на полной мощности.

— Нам хватит! Расчеты показывают…

— И о расчетах, — перебил его Матвеев. — Их результат неоднозначен. Воспроизведение эффекта прокола на больших мощностях может вызвать фазовые сдвиги с непредсказуемыми последствиями.

— Это только ваше мнение! — горячился Воронцов.

— А вы здесь видите ещё какого-нибудь специалиста по физике Мультиверсума? Чтобы сравнить мнения?

Воронцов заметно обиделся. Ольга подумала, что Матвеев, конечно, гениальный учёный, но ладить с людьми у него получается не очень хорошо.

— Товарищи! — сказал свое веское слово директор. — Спокойнее! Нам надо принять решение по физическому пуску установки. Матвеев считает, что мы не готовы…

— Я глубоко уважаю товарища Матвеева как учёного, — твёрдо заявил Воронцов, — но за установку отвечаю я. И я готов ответить перед партией, если она не заработает!

Воцарилась напряжённая тишина.

— Так, — сказал вдруг Куратор, — я не учёный, но я знаю, что партия и правительство ждут от нас немедленного решения вопроса совмещённых территорий. Вы все знаете международную обстановку, какая напряжённая техническая гонка идёт между нашей страной и империалистическими державами Запада. Мне не надо объяснять вам, какое преимущество получит советский народ, если ему будет куда укрыть мирное население и материальные ценности на случай весьма вероятного атомного конфликта. Каждый день промедления увеличивает риск того, что о вашем — нашем! — проекте узнают западные разведки. И что тогда произойдет, как вы думаете?

Ему никто не ответил, и он продолжил:

— А я скажу вам — война начнётся уже на следующий день. Империалисты пойдут на всё, чтобы мы не успели реализовать преимущество, которое сделает Советский Союз неуязвимым для их атомного оружия! Наши атомщики, офицеры-подводники, лётчики-испытатели, ракетчики и другие советские специалисты ежедневно рискуют своими жизнями, чтобы обеспечить страну новейшим оружием и средствами защиты, так что нам ли с вами говорить о рисках?

У Ольги опять возникло неприятное ощущение, что все эти совершенно правильные слова, с которыми она всем сердцем согласна, произносятся как-то не так. Отвратительная, недостойная мысль, что этого человека на самом деле волнует лишь его личный карьерный успех, занозой застряла в голове.

— Товарищи, — поднялся из-за стола директор, — давайте посмотрим на это как учёные, без эмоций.

— Сергей Яковлевич — обратился он к Воронцову, — допустим — только допустим, — что установка сработает нештатно. Что может произойти в этом случае?

— Мы сожжём впустую десяток мегаватт, — пожал плечами Воронцов, — но реактор у нас свой. Да, ресурс парогенераторов на исходе и ТВЭЛы почти выработаны, но на один запуск их хватит, а потом мы все равно собирались расхолаживать его для перезагрузки.

— А он не может… Ну, взорваться? — поинтересовался Куратор.

«А как же: «Нам ли говорить о рисках?» — Ольге захотелось вернуть ему его же слова, но она, конечно, промолчала.

— Физика водо-водяных реакторов такова, что даже в случае мгновенного бесконтрольного повышения мощности атомного взрыва не случится, — пояснил Воронцов. — С ростом мощности увеличивается температура, следовательно, уменьшается реактивность, и мощность опять падает.

— А вы что скажете, Игорь Иванович? — директор повернулся к Матвееву.

— Меня смущают два момента, — ответил тот. — Первый — из-за состояния реактора у нас не будет резерва по мощности и ресурсу. Однократный запуск на трёх четвертях от максимума — и никакой второй попытки.

— Она не понадобится! — подскочил Воронцов.

— И второй, — продолжил Матвеев невозмутимо. — Есть неопределённость в результатах расчетов. Мы до сих пор не очень понимаем, как меняется фаза поля от градиента мощности…

— Давай так, Игорь, — перебил его Лебедев, перейдя на «ты». — Что может случиться?

— Не знаю, Палыч, — неожиданно тихо и как-то устало ответил учёный. — И это-то мне и не нравится.

— Пойми, твоё «не знаю», против «я уверен» Сергея…

— Именно этим и отличается настоящий учёный от…

— От кого? — запальчиво вскричал Воронцов. — Давайте, Матвеев, назовите меня в лицо… Как вы там меня называете? «Слесарь от науки», да? Так вот, товарищ Лебедев! Я официально прошу вас оградить меня от инсинуаций этого волюнтариста!

— Ничего себе загнул! — удивлённо покачал головой Матвеев.

Вечером Ольга пришла в их крохотную, но отдельную квартирку в жилом корпусе. Засидевшийся допоздна над работой муж отложил бумаги, немного неловко встал, высвобождая из-за стола протез, но, сделав шаг навстречу, обнял её как всегда — тепло и крепко, так, что сердце на секунду зашлось от этой близости.

— Как ты, дорогая? И как он? — спросил Иван, положив широкую сильную ладонь на её округлившийся живот.

— Что сразу «он»? — засмеялась Ольга. — Может, «она».

— Нет, это сын, я чувствую, — ответил муж серьёзно.

— Толкается. Лизавета Львовна говорит — всё хорошо, анализы в норме.

— Лизавета — биохимик, а не гинеколог…

— У неё есть медицинское образование, а главное — у неё своих трое, так что практического опыта ей не занимать, — улыбнулась Ольга.

— Береги себя, ты много работаешь. Совсем загонял тебя этот Куратор.

Наверное, Ольга непроизвольно напряглась, потому что Иван вдруг отодвинулся, внимательно посмотрел ей в глаза и спросил:

— Всё нормально, Рыжик? Он тебя не обижает?

— Ничего страшного, — быстро сказала девушка. — Просто устала немного. В любом случае завтра он уедет.

Муж недоверчиво покачал головой, но развивать тему не стал, спросив только:

— Завтра? Значит, решились всё-таки?

— Да, утром будет физический пуск.

— Не послушали, значит, Матвеева…

— Вот вам и «режим строгой секретности», — рассмеялась Ольга. — Все всё знают!

— Что ты хочешь, «Загорск-дюжина» — как деревня. Слухи разлетаются моментально. Но вот что я тебе скажу… — он сделал паузу. — Я Матвееву верю больше, чем всем остальным. Он один понимает, как это всё работает. Так что, если он сомневается — то и ты поостерегись. Стой там подальше, что ли… А лучше — вообще не ходи на этот пуск. В твоём положении…

— Нет, — решительно сказала Ольга. — Мы все работали ради этого дня. И у меня всего седьмой месяц, рано ещё изображать наседку на яйцах.

— Люблю тебя, Рыжик, — обнял её муж.

— И я тебя. Пошли в кровать, Лизавета Львовна сказала, мне пока можно… Или ты снова будешь сомневаться в её компетенции?

— В этом вопросе я ей полностью доверяю!

Историограф. «Обратная сторона любви»

— А не хочешь прогуляться? — спросил Борух таким неестественно-бодрым тоном, что я сразу насторожился. — В хорошей компании на пленэр… Как в старые добрые?

— Боря, не пугай меня… Что стряслось?

— Ну что ты сразу? Ещё ничего. Просто намечается интересная экспедиция, и я подумал: «Ба! А ведь нашему другу-писателю это дало бы кучу новых впечатлений!»

— Боря…

— Ладно, ладно. Ты же знаешь, что мы ищем базовый срез этих… Как их там сейчас называют?

— Агрессоров?

— Ага, их, чтоб им повылазило, — закивал Борух. — И наши аналитики…

— Какие «наши аналитики»? Откуда у нас аналитики?

— Подловил, — признался Борух, — не наши. Ну, то есть, не совсем наши. Помнишь забавного бородатого поца, который жену свою искал?

Я вспомнил. Мне он не показался таким уж «забавным» — вполне адекватный мужик. Учитывая, конечно, обстоятельства.

— Позывной «Зелёный»? Погонщик троллейбуса?

— В точку. Поц, оказывается, не только по троллейбусам горазд. Умеет какие-то «графы и таймлайны» — только не спрашивай меня, что это. Андрей с ним договорился, и он по нашим данным что-то вычислил.

— Круто, — настороженно признал я. — А я причём?

— Тут, понимаешь, такое дело…

Я вздохнул, закатил глаза и демонстративно посмотрел на часы. У меня сегодня ещё была лекция.

— Короче, туда надо идти сложным путем, через несколько транзитных реперов. А у тебя по этим делам довольно приличный опыт…

— Я далеко не самый опытный оператор, — тут же открестился я.

И это я себе польстил — в Коммуне несколько зубров, по сравнению с которыми я даже не птенец — а так, яйцо недовысранное.

— Зато ты в теме, — не сдавался Борух. — Совет не хочет увеличивать число посвящённых, а ты уже и так во всем этом по уши. Ха! — он звонко хлопнул себя тактической перчаткой по наколеннику. — Это они ещё не знают, что мы стороннего аналитика привлекали! У Палыча бы остатний глаз от злости выскочил!

— Это ж Ольгина идея, да? — дошло до меня, как до жирафа.

— Ну, если честно… Просто ей как-то неловко самой к тебе подкатить.

— Ольге — и неловко?

— Ну, она ж тоже живой человек, как ни крути. Ты отказался быть её оператором, она уважает твоё решение. Но обстоятельства…

— Стоп, у неё же есть оператор. Андираос, белокурая бестия, истинный ари… то есть, альтерионец, конечно.

— Ревнуешь?

— Ещё чего! — сказал я Самым Честным Тоном, какой сумел в себе отыскать.

Борух внимательно на меня посмотрел, покачал головой, поцыкал зубом, но комментировать не стал. И правильно, и не надо.

— Андрюха в первую голову проводник, — пояснил бывший майор. Или майоры бывшими не бывают? — Это не то же самое. Воронцов его немного натаскал с планшетом, резонансы он худо-бедно находит. Но, если проводник он один из лучших, то оператор так себе, очень средненький, уровня «ослика». А на транзитных реперах, сам знаешь — только от чутья зависит, прямо мы пойдем или будем петли нарезать для триангуляции. Кроме того, если в команде разом и проводник, и оператор, то шансы унести ноги становятся сильно выше.

— В общем, — Борух поднялся с садовой скамейки, на которой мы беседовали, — мне тоже с тобой было бы спокойнее. Ты редкостно везучий.

— Везучий? — я удивлённо смотрел вслед Боруху. — Издеваешься?

Везение — штука амбивалентная. Если ты упал в море говна, но выплыл — ты везунчик или наоборот? С одной стороны — выплыл же! Не утонул! С другой — упал же! В говно!

Всегда считал себя скорее выплывшим, чем везучим, но это как с наполовину пустым или полным стаканом. Чужой всегда выглядит полнее своего.

— Нет, это не совсем так, Настя, — сегодня спящих на лекции не видно, да и задние ряды заполнены взрослыми коммунарами гораздо плотнее, чем обычно. Видимо, прошёл слух, что я рассказываю что-то интересное.

— Даже рискну утверждать, что совсем не так.

Белобрысая любительница сложных вопросов сегодня в ударе. Приходится отдуваться. Уводит, конечно, дискуссию в сторону, ну да ладно. На самом деле она мне нравится — умненькая девочка, и с характером. И ещё — есть в ней лёгкая чертовщинка какая-то. Некое трудно уловимое отличие от остальных.

— Война вовсе не является форс-мажором для социума. Что? Да, простите. Не является экстраординарной ситуацией, можно так сказать. Запишите: «форс-мажор» — юридический термин, означает возникновение внешних обстоятельств непреодолимой силы, препятствующих выполнению обязательств по некоей сделке. Пояснить нужно? Поясняю:

Вот, допустим, ты, Настя, пообещаешь Вазгену Георгиевичу собрать помидоры в его парнике в обмен на десять порций шашлыка — чтобы накормить друзей на день рождения. Шашлык вы слопаете, а на парник набегут мантисы, и собирать будет нечего — вот это будет форс-мажор. В этом случае вы не будете виноваты, что не собрали, понятно?

Я переждал гомон детских голосов, обсуждающих эквивалентность шашлыка и сбора помидоров с неожиданным выводом, что дядя Вазген не жадный, и шашлык просто так даст. А если помидоры надо собрать — то пусть попросит, они помогут. Осознание товарно-денежных отношений даётся здешним детям с трудом.

— Итак, возвращаясь к войне, — перешёптывания моментально стихли. — Война для человека — это норма, а не исключение. В одном только двадцатом веке кроме известных вам двух мировых войн произошло более трёхсот пятидесяти локальных военных конфликтов. После сорок пятого года, то есть в условно «мирное время», в военных действиях погибло более тридцати пяти миллионов человек. И это не характерная примета новейшей истории, нет. В конце девятнадцатого века подсчитали, что за предыдущие двести лет Россия была в состоянии войны сто двадцать восемь лет. С четырнадцатого века по двадцатый насчитали триста двадцать девять лет войны. Две трети истории воюем, одну — отдыхаем. Долгое время думали, что раньше было лучше. Что война — порождение более-менее развитых цивилизаций, которым есть что делить в мире. Но потом антропологи, исследующие жизнь диких примитивных племён, выяснили, что девяносто пять процентов таких обществ, имеющих самый разный уклад и культуру, постоянно воюют.

— А пять процентов? — немедленно спросила белобрысая Настя. У этой не соскочишь…

— Пять процентов — это изолированные племена, которые и рады бы подраться — но не с кем.

— Как мы? — хихикнул кто-то из середины аудитории.

— Да, как вы, — подтвердил я совершенно серьёзно. — Но, как только обстоятельства меняются, и они начинают соприкасаться с другими народами, тут же начинается взаимная резня. В норме для примитивных племён смертность от военных действий составляет до тридцати пяти процентов мужского населения. То есть, если бы вы были какими-нибудь индейцами… Знаете, кто такие индейцы?