Это правда, но вопрос, брошенный мной, был всего лишь пробным камнем.
— Почему я должна верить тебе? Может, тебя подослали эллины? Ведь Крит — союзник ахейцев.
— Да, к нашему великому стыду. Но, вернее сказать, союзник ахейцев — Идоменей, не Крит. Великая империя пала, когда заразилась от эллинов их верой. Но большинство из нас по-прежнему чтит Богиню. Мы — ваши единоверцы и на вашей стороне…
Он меня не убедил. Может, это звучит кощунственно, но я уже тогда успела удостовериться, что общая вера не объединяет, если не подкреплена оружием и законами.
Верно истолковав мое молчание, он продолжал уже не в столь возвышенных выражениях.
— Ну, и, кроме того, этот дурацкий пакт Идоменея уничтожил всю торговлю в здешних краях. Деловые люди на Крите просто разорены. Троя была отличным торговым партнером, а с этих ахейских варваров что возьмешь? Они предпочитают грабить, а не торговать. Большая Осада их самих дочиста разорила. Единственный город, где в закромах еще что-то осталось — это Микены, но там, в отсутствие царя, власть захватил, такой скользкий тип, что сдохнешь — ничего от него не добьешься. Я тебе после расскажу, если хочешь. Там история еще та…
Поскольку я ничего не переспросила, он завершил свою тираду следующими словами:
— Короче, последние рейсы не принесли нам никакой выгоды. Если вы нам заплатите за перевоз, будет обоюдная польза.
Я все еще молчала. Лучше помолчать, чтобы собеседник побольше выложился. И он выложился.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что у вас нет совсем никаких трофеев?
И тут я позволила себе спросить:
— А ты думаешь, в море эти трофеи у нас будет легко забрать?
Тут замолчал он. Потом выдавил:
— Нет. Я так не думаю.
Вся эта часть разговора звучала уже более убедительно. Разумеется, эти люди при случае не преминули бы нас ограбить. И кое-какие трофеи у нас были помимо оружия. Ахейцы обожают цеплять на себя и на свои доспехи разные блестящие золотые нашлепки. И мы, хотя не так уж ценим золото, эти нашлепки берем и переплавляем в слитки. А слитки иногда, во время перемирий, меняем у скифов на готовые изделия для храмов.
В Темискире развиты ремесла, но
Итак, мне было вроде бы все ясно, и все же, прежде чем ответить Акмону, мне хотелось, чтобы сперва высказались остальные. Однако я знала, что раз переговоры веду я, Энно и Аргира будут молчать.
Тем временем головня в руках Псамафы догорела, и она отшвырнула ее на песок. Мы остались в темноте. Дальше молчать было невозможно.
— Мы — конный народ, не морской, — сказала я.
— Знаю.
— Никогда служанки Девы не плавали по морю.
— Это отказ?
— Тот, кто жаждет выгоды, — почти по слогам произнесла я, — не должен ждать немедленного ответа. Я должна подумать.
— Верно. Но прими во внимание, Военный Вождь, — мореходный сезон близится к концу. Еще раз сменится луна — и задуют зимние ветра, губящие все корабли, даже критские. Так что не размышляй, ради Богини, слишком долго.
— В любом случае я не собираюсь думать до новолуния, Акмон-критянин. Мы поговорим завтра.
— Всех благ Военному Вождю.
— Во славу Богини.
Он исчез в темноте. Стало ясно, что такое ему не в диковинку. Мы же вернулись к костру. И. я произнесла одно слово:
— Совет.
Все повернулись ко мне, и, пока я рассказывала о предложении Акмона, взгляды не отрывались от меня.
О трех советницах я уже поведала, теперь, очевидно, следует описать остальных.
Кирена была широка костью и обильна телом, по виду — добродушная толстуха, не знающая, за какой конец держать меч. На деле же она была лучшей фехтовальщицей в Боевом Совете и, когда надо было, не ходила, а скользила. Что же до добродушия… Но об этом после. Волосы у нее были цвета пакли, и она их коротко стригла, хотя у нас это не в обычае.
Никта была примерно моя ровесница, с очень смуглой кожей, ярко-зелеными глазами и черными прямыми волосами. Никто не умел так верно рассчитать и нанести удар, как она — во всех отношениях. Для Рассказчицы историй не было и лучшей слушательницы.
Аэлло, с нежным, и одновременно словно из камня выточенным лицом, была подвержена безумию боя, как и Пентезилея. Но если Пентезилея умела мыслить и другими категориями, Аэлло жила только войной. Ни посещения храмов, ни древние повести, ни вино, ни любовная близость не вызывали в ней никакого трепета. Были люди — мужчины и женщины — которые не желали в это поверить. Мне их жаль.
Киана чем-то походила на меня, вероятно, была тех же кровей — широкоскулая, широколобая, с узкими глазами и ртом. Только волосы у нее были не светлые, как у меня, а рыжие, даже медно-красные. Она умела не просто драться, но предводительствовать боем, и делала это хорошо. Была она холодной насмешницей, и во мне ценила, кажется, не столько Военного Вождя, сколько Рассказчицу историй.
Мелайна была выше всех ростом, горбоносая и курчавая. Рядом с ней даже Хтония могла показаться многословной. И, как большинство молчаливых людей, она была непредсказуемо и опасно вспыльчива. У нее имелось два больших достоинства: великолепная память — с ней не надо было никакой карты, и непревзойденное умение побеждать в тайном бою Темискиры без оружия.
У Анайи тоже был Дар — разговаривать с большинством бессловесных тварей Богини, в особенности с лошадьми. Что до внешности, торчащими, как иглы у ежа, жесткими волосами, тупым носом и большими круглыми глазами, всегда полуприкрытыми тяжелыми веками.
И пока я говорила, то знала, о чем они думают — о главном доводе, который Акмон опустил. Сознательно, конечно. Он же не дурак. Не показывай злой собаке палку, если не хочешь, чтоб та зарычала.
Фракия! Через нее к Трое мы прошли, как нож сквозь масло. Нас даже принимали в царской крепости Эносс. Обратный путь будет иным. Может, там новости распространяются не так быстро, как на побережье, но то, что мы разорвали союз с Троей, все же станет известно. А фракийский Полиместор — к тому же еще и свойственник Приама, женат на одной его многочисленных то ли дочерей, то ли племянниц. И если с его предшественником Ээтионом еще можно было иметь дело, то от Полиместора можно ждать любой подлости. Ради самомалейшей выгоды продаст ахейцев троянцам, а троянцев — ахейцам, а тех и других оптом — хоть в Черную Землю. Причем, будучи дураком, прогадает на любой сделке. Во всяком случае, теперь у него есть формальный повод напасть на нас, а все прежние разговоры о единой вере — пустое сотрясение воздуха. Через Фракию придется пробиваться с боями, искать обходные пути не позволяет воинская честь. Вот в чем было дело, а вовсе не в Акмоне с его выгодными сделками. И я сказала:
— Говорите, советницы.
И Хтония тоже произнесла, как я и ожидала, единственное слово:
— Фракия.
Общее молчание означало согласие. А потом она добавила:
— Но никогда женщины Темискиры не плавали по морю. Это не наш Путь.
Энно, вторая по старшинству, возразила:
— Не уверена. Все принадлежит Богине, и море тоже. Не вижу в этом ничего дурного.
— Я тоже, — сказала Аргира. — И, кроме того — Фракия. Мы выйдем из драки без потерь, но не потеряв лицо. Это хороший ход. Я — за.
— Никогда дружина Темискиры не уклонится от боя! — бросила Аэлло. — Кто посмеет сказать нам, что мы испугались? А это слишком похоже на трусость. Даже если одна из нас будет против тысячи, она Должна пойти против тысячи, иначе это будет измена Темискире, Богине и нам самим. Я против.
Никта поморщилась.
— Ну, одна против тысячи, это, ты, прямо скажем, хватила… Но тем не менее я тоже против. Били мы этих фракийцев раньше, как-нибудь управимся и теперь. О чем речь? И нечего загрркать себе голову.
Это была первая неожиданность. Все другие советницы говорили примерно то, что я от них ожидала. Но я предполагала, что Никта будет «за». — Поддерживаю Никту, — сказала Кирена. — И правда, о чем речь? Они берут толпой, зато у нас выучка и головы на плечах. И вообще на воде меня укачивает…
— Я не верю этому человеку, — произнесла Мелайна. И напомнила поговорку: — Все критяне — лжецы.
Я была согласна с тем, что критяне — лжецы, но не любила, когда про какой-то народ говорили «все», независимо от того, присуще ли какое-то качество этим «всем» или нет.
— А я считаю, что это будет забавно, — медленно произнесла Киана. — Это будет шутка, которую запомнят накрепко. Что до критянина, врет он или нет — у нас есть мечи!
Анайя кивнула.
— Я — за, — сказала она и сделала жест, означающий, что воздерживается от объяснений.
И это была вторая неожиданность. Морской переход, если мы на него решимся, в первую очередь, скажется на лошадях, а именно они были всегда заботой Анайи.
— Итак, подведем итоги. — сказала Арги-ра. — Хтония, Аэлло, Никта, Мелайна, Кирена — против. Энно, Анайя, Аргира — за. Пять против четырех. Мирина не высказывалась.
— Вот именно, — сказала Хтония. — У Военного Вождя — решающий голос. Если ты присоединишься к тем четверым, счет будет равным. Если нет — и говорить не о чем.
— Так говори же, Военный Вождь! Кто из них это произнес?
Я снова обвела их взглядом. Никудышный я Военный Вождь. Нет у меня решимости. Мне бы выполнять приказы, а не отдавать их.
Я разлепила губы.
— Прошу у Боевого Совета время на размышление. Я дам ответ на рассвете.
Они восприняли это как должное и спокойно разошлись, как ни в чем ни бывало. А я осталась у костра. Но я недолго у него засиделась. Снова встала, миновала стражу и вышла на берег.
Ветер казался сырым и теплым дыханием моря. И шум этого дыхания — прибой.
Я стояла, словно вблизи живого существа, к которому меня неудержимо влекло.
Глупо все это, конечно. Я отчетливо сознавала, где я и что я, и в предрассветной мгле уже рисовались перед моими глазами критские корабли.
Разумеется, я бывала прежде у моря. Когда вся твоя жизнь проходит на полуострове и приходится часто ходить в походы, никуда от него не денешься. Большинство из нас относилось к морю, как к чему-то бесполезному: много воды, а пить нельзя, много места — а не проедешь.
И только сейчас у меня смутно забрезжила мысль — это нечто совсем иное. Если бы я немного подольше побыла Военным Вождем… Если бы я была прирожденной царицей… Но я лишь серая тень, случайно занявшая место героини. И еще не сознавала всей меры ответственности, упавшей на мои плечи. Я знала, что мое дело — с наименьшими потерями довести отряд до Темискиры, а там уж назначат состязания для выборов новой царицы и ритуальные поединки, в которых я, конечно, не приму участия, вновь став просто Рассказчицей историй.
А разве это не Путь — сократив дорогу, миновав враждебную Фракию, доставить отряд на родину морем?
Я не вспоминала ни о проницательной Энно, ни о расчетливой Аргире. Это было только мое решение.
И когда на рассвете советницы вновь собрались у выгоревшего кострища, я им его объявила. Так я совершила первую из своих великих ошибок — ту, что положила начало безумному походу и заложила камень в основание империи.
Хтония сказала, что берет переговоры с Акмоном на себя. Если бы она хоть словом возразила мне! Но нет. Она не обсуждала принятые решения. И считала, что благодаря своему опыту сможет сторговаться лучше. Мне же делать этого не подобает — торг роняет достоинство Военного Вождя.
Я хотела отправить с ней Аргиру, но решила, что с моей стороны это будет выражением недоверия. Но все же охранницу с ней послала — сильную воительницу, по имени Стеропа. Мало ли что…
И она с ним сторговалась. За пять слитков. Два сейчас и три по прибытии на полуостров. У него был еще напарник — капитан второго корабля, и Акмон должен был с ним делиться. Но тот, второй — подчиненный.
Кстати, мы могли отвалить им и пятьдесят слитков. Я уже говорила, что мы не ценим золото, как таковое, но большинство людей ценят его слишком сильно, поэтому не стоит показывать, что у нас его много.
— Нам нужно осмотреть корабли, прежде чем грузиться на них, — сказала я. — Уж это я тоже сделаю сама.
Хтония мрачно посмотрела на меня.
— Если там есть ловушка, они не должны захватить Военного Вождя.
На берег мы вышли вместе и с хорошим эскортом. Там нас дожидался Акмон и второй капитан, высокий, мрачный и волосатый, с перебитым носом. Он больше походил на финикийца, чем не критянина. Только финикийцы более болтливы, чем критяне, а за этого продолжал трепаться Акмон. Звали кормчего, однако, Киферон, а это имя чисто критское.
После обычных приветствий Акмон начал плести словеса насчет той платы, что была обещана вперед.
Я прервала его:
— Сперва она, — я кивнула на Хтонию, — осмотрит оба корабля. И трюмы тоже. Но учти, мы будем стоять на берегу, и если вздумаешь по-быстрому сняться с якоря, то вспомни, на какое расстояние бьют наши стрелы.
Что бы ни было у него на уме, он дал согласие.
Хтония и еще четверо отправились на корабли.
Солнце жгло уже вовсю, но я не уходила с солнцепека и не сводила глаз с кораблей. В те часы мои чувства как бы отключились, от ночного смятения не осталось и следа, я просто наблюдала и отмечала продвижение фигур по палубе.
В руках у остальных были луки со стрелами, у меня — ничего. Меч висел у бедра, топор за спиной.
Хтония. вернулась мрачная, но не более чем обычно.
Энно протянула ей флягу с водой.
Хтония отпила, вернула флягу и лишь потом заговорила.
— Он не врал. Трюмы у них пусты. И есть загородки для скота. Похоже, им и вправду не. дают ни торговать, ни пиратить по берегам.
— Люди?
— Довольно много воинов. Всякий сброд. Но все же есть несколько воинов. И недурно вооруженных.
— Сколько именно?
— Больше сотни на каждом корабле. С учетом тех, кто шляется по берегу — полторы сотни.
— А на веслах?
Хтония взглянула на меня с удивлением, а это чего-нибудь да стоило.
— Рабы, — произнесла она, как будто это подразумевалось само собой. — Рабы, прикованные к скамьям.
Я покачала головой, плотно сжав губы. Примерно триста человек разношерстной команды… На берегу не стоило даже принимать их в расчет, но в море они будут в привычной стихии, а мы нет. Да еще рабы… На чьей они стороне? Почему я оцениваю их как врагов?
Ведь решено же относиться к ним как к союзникам и никто моего решения не оспаривает. Потому что следует допускать любую возможность. Почему же мне просто сразу не отказаться от этой затеи? Потому что я так хочу.