Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Явление хозяев - Наталья Владимировна Резанова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Однако, если отвлечься от крайностей обрядов некоторых религий, следует признать, что в здешних краях привлекают внимание лишь те случаи, когда человек добровольно идет на подобную жертву – зачастую же, лишив мальчика возможности сделаться мужчиной, в бедных семьях дают ему тем самым возможность достичь благополучия. Евнухи и в Мисре и в Арете считаются самыми лучшими слугами. Как правило, именно они возглавляют домашний штат, а в семейных домах им поручена забота о женской половине. Так заведено, и с этими правилами Сальвидиен успел ознакомится, прибыв в Арет, прослышал же о них еще в Архипелаге. А вот в штате Петины, как в Сигиллариях, так и в Гортинах, он не видел ни одного евнуха. Следует из этого какой-либо вывод? Возможно, следующий – во многих отношениях, отдав дань местным обычаям, Лоллия Петина сохраняла привычки уроженки метрополии. Там подобные порядки презирали, полагая их проявлением изнеженности нравов.

Отвлекшись от умственных упражнений, Сальвидиен решил вернуться к разговору. Феникс и Петина, расположившись на мраморных скамьях у парапета, обсуждали есть ли вероятность создать в нынешнее время большую эпическую поэму. Нечто похожее Сальвидиен слышал при своем первом визите в дом Петины. Но на сей раз беседа приняла новый оборот. Кто-то из прислуги – Ликорис или Гедда – принес из внутренних покоев превосходно прорисованную карту известного мира, и Феникс тыкал в папирус палец с желтоватым ногтем.

– Величественные события прошлого? Все сотни раз пересказано и разжевано. Деяния небожителей? Благодаря сочинителям прошлых веков мы знаем их родословные лучше имен собственных прабабушек. Конечно, некоторых прабабушек лучше и позабыть, не говоря о прадедушках и более близких родственниках. Остаются завоевания… или путешествия. Конечно, доблестная Империя уже принесла свои штандарты с орлами в самые отдаленные области земли, но все же границы мира еще не вполне совпадают с границами Империи. И помимо Артабаны, с ее безобразной, оскорбляющей взгляд роскошью, тупыми царями, ничего не смыслящими в искусстве, и нелепейшими обычаями, есть еще Серика и Хинд, откуда, как говорят, исходит вся мудрость мира. Но кто решается пускаться туда по караванным тропам, чрез жаркие пустыни, населенные львами-человекоядцами , драконами и превосходящими силой как тех, так и других тварями Солнца – грифонами? Только купцы, и побуждает их к этому жажда не знаний, но наживы. Достойный ли это предмет для поэмы?

– Но ты, Феникс, указал на карте лишь одно направление. А мир гораздо больше, даже если судить лишь по этому рисунку. И каждый из нас повидал в нем немало примечательного. Причем, – Петина лукаво улыбнулась , – не только по собственному желанию.

Сальвидиен повернулся к Гедде.

– Далеко отсюда твои края, ученая прислужница?

– Далеко. – Она указала на карте направление, противоположное тому, которое ногтем начертил Феникс. – Если по суше, то нужно пересечь Артабану, потом царство Хайкашен, потом Великую Степь… Но я этого не видела, – добавила она, предупреждая следующий вопрос, – нас везли на корабле.

– А ты хотела бы вернуться туда?

– Нет, – спокойно ответила Гедда.

– По крайней мере, хоть эта не притворяется, – промолвил Феникс. – А то послушать рабов-варваров, так все они мрут от тоски по своей далекой потерянной родине, на самом же деле их туда на цепи не затащишь. Так что и освобождать их глупо. Кому свобода не в радость, тому и рабство не в тягость.

– Почему, Гедда? – Сальвидиен оставил замечание Феникса без внимания.

– Я слишком долго прожила здесь. О чем бы я стала говорить с тамошними людьми?

– Сколько тебе лет? – Сальвидиен припомнил, как Петина уронила, что, когда она купила Гедду, та не знала имперского языка. Понадобился бы долгий срок, чтобы позабыть родную речь.

– Я точно не знаю, господин. – Она посмотрела на него в некоторой задумчивости, и Сальвидиену на миг подумалось, что столь раздражающие синие глаза хороши лишь в поэтических творениях, но не в жизни.– Помню только, что, когда меня уводили в рабство, голова моя не превышала тележной оси.

– Экое варварство! – бросил Феникс. – Уж не о дикарях ли Великой Степи ты мечтаешь прочесть поэму, госпожа моя?

– Об этих, может быть, и нет. Но, если вдуматься, разве все герои и полубоги древности, которых вы, поэты, так возвеличили, не были такими же дикарями, не знавшими ни меры, ни удержу, крушившими в слепой ярости все и вся, дравшимися из-за женщин, как злобные звери, и с наслаждением увечившими трупы врагов?

Феникс не сразу нашелся, что ответить. Видимо, что-то святое для него в классической литературе все же было. Он насупился и произнес:

– Вот поэтому я и рад, что не живу в героический век.

– А я – не знаю, – сказала Петина. – Конечно, мне не хотелось бы менять блага, дарованные нынешней эпохой, на суровую, бедную, пусть и добродетельную жизнь героев древности. Но сильные страсти – не принесли ли мы их в жертву удобствам, друзья мои?

– Это риторический вопрос, госпожа моя.

Как и ожидал Сальвидиен, Феникс не удержался в границах, которые предписывают льстивое поклонение патронессе, и продолжал дерзить.

– Не для того ли, чтобы уловить хоть отзвук сильных страстей, ты устраиваешь завтрашнюю охоту? – спросил он Петину.

Она тонко улыбнулась.

– Ты совсем забыл, друг Сальвидиен – охоту устраивают мои арендаторы. А я … неизвестно даже, буду ли я на ней присутствовать.

* * *

Женщины никогда не участвовали в охоте – ни в метрополии, ни в ее наиболее богатых и культурных провинциях, таких, как бывшее царство Аретийское. Не поэтому ли предания всех этих стран в изобилии населяли охотницы, столь же отважные и умелые в обращении с оружием, сколь и прекрасные? Поэты и художники охотно расцвечивали их образы всеми красками, имеющимися в их распоряжении. Петина, при всей увлеченности искусством и знанием мифологии, сама изображать охотницу не собиралась, отведя себе, как обычно, роль зрительницы, и то по окончании действия. Всем руководил Апиола. Накануне ему удалось, как он и хотел, обнаружить, где укрывается выводок. Поднять оттуда кабанов должны были загонщики, которых он, с разрешения хозяйки, выбрал сам, и выгнать их на широкую прогалину между лесом и горной речкой. Это место Апиола выбрал потому, что охотился верхом, как и подобало человеку благородного сословия. Охоту с сетью и капканами он отвергал, как развлечение пошлое. Взрослых кабанов было лишь двое, но звери эти были настолько опасны, что Апиола, при всей своей гордости, не предполагал схватываться с ними один. Он взял с собой тех же охотников, что сопровождали его вчера.

Петина предполагала подъехать к месту травли позже, дабы полюбоваться на трофеи. Сальвидиен, поразмыслив, решил присоединиться к ней, а Феникс и вовсе отказался от какого-либо участия в охоте, даже косвенной, и заявил, что наилучшую помощь благородной забаве он окажет, не мешая последней. Возможно, он предпочитал подольше поспать, а возможно, созерцание прелестей служанок вдохновляло его больше, чем кабанья травля.

Сальвидиен, однако, встал рано, чтобы посмотреть на выход охотников. Они собирались на заднем дворе.

Апиола возвышался над всеми на своем жеребце. Готовясь к нешуточному бою, аретиец облачился в привезенный из города охотничий полудоспех из нескольких слоев льняной ткани, пропитанный особым составом, сообщавшим ему прочность. Его ноги прикрывали кожаные набедренники и наколенники, а левую руку – небольшой круглый щит, в правой же он сжимал длинное охотничье копье – контиус. Его спутники были вооружены более короткими копьями – аконтиумами, приспособленными для метания. И у всех при себе были длинные кривые ножи. У загонщиков, помимо колотушек и трещоток для поднятия шума, были дубинки, а у некоторых даже луки и стрелы. Всего же их собралось человек тридцать.

Единственной женщиной среди загонщиков была Гедда. И уж ей-то, коли госпожа старательно творила из нее мифологический персонаж, полагалось бы иметь тугой лук и полный колчан, как у тех легендарных охотниц. Но у нее не было даже ножа.

– Где твое оружие? – крикнул ей Сальвидиен.

Она, похоже, даже не поняла, о чем речь. Впору было согласиться с Фениксом, что слова ее – заемные, а сама она глупа.

– Ну, лук или дротик, как у вех.

– Мне не нужно, – ответила она и пошла к известному Сальвидиену сараю.

Да, видимо, глуп оказался он. Зачем ей оружие? Вся ее забота – удержать до времени псов, а потом спустить их.

Других собак уже выводили. Лай заливисто стоял над двором, так что уши закладывало. Проснулась ли уже Петина в своих покоях? Или оттуда не слышно лая, окриков и взрывов хохота?

Сальвидиен вдруг почувствовал, что ему как-то не по себе среди толпы вооруженных рабов – пусть они, судя по всему, были преданы своим господам и довольны жизнью. И стало несколько спокойней, когда все они двинулись за ворота, удаляясь в утренний туман, все еще заволакивающий лес – впереди Апиола, вооружившийся как на войну, последней – Гедда с черно-золотистыми псами на сворке.

* * *

– Если перевалить через ту гору, можно сесть на речной корабль, и оттуда попасть в Таргиту. А оттуда, через Артабану, ведет дорога в Хинд, туда, где пустыни населены львами-человекоядцами, и – кого еще там упомянул наш стихотворец? – драконами и грифонами…

– … а также мантихорами, пигмеями, шалашеногами, голованами и прочими сказочными тварями, каких только воображение стихотворца и способно породить, – подхватил Сальвидиен.

Они сидели в повозке, на обочине дороги. Кроме возницы, их сопровождала Ликорис, занимавшая обычное место подле госпожи, и Смикрин. Он приехал верхом на крепком пегом мерине, а сейчас спешился и сидел, лишь изредка приподнимая нечесаную голову – когда ему мерещилось, будто приближается охота. Но ее не было слышно. Загонщики ушли вниз по горе. Только ветер шумел в дубовой листве. Петина куталась в покрывало, более плотное, чем то, что она носила в городе и скорее напоминающее дорожный плащ. Сальвидиену казалось, будто ее что-то гнетет. А может, ее просто раздражала вся эта ею же самой затеянная охота. Сальвидиен, напротив, после кратких и необъяснимых мгновений смятения, пережитых им утром, был вполне спокоен и доволен происходящим.

– А ты, высокоученый муж из рода Бассов, не хотел ли бы пройти по тропе, ведущей туда, где родина мудрости?

– Увы, госпожа моя! – голос его был полушутлив-полусерьезен. – Я вовсе не против путешествий, но предпочитаю страны хорошо известные и обжитые. Где бы не находилась родина мудрости, под благословенной сенью Империи мудрость приобрела наиболее приемлемые для жизни формы. И чего стоит мудрость, если за нее нужно платить отказом от привычных нам удобств… как за сильные страсти? Это не мудрость, а дикость. А в Хинде, как я слышал, тамошние философы настолько не отошли от первобытной дикости, что в знак приверженности мудрости расхаживают нагишом… Голые танцовщицы или атлеты – это я еще могу понять, но голые философы… – Он рассмеялся. – Зрелище, должно быть, отвратительное! Мой ответ тебя разочаровал?

– Вовсе нет, друг Сальвидиен. Мне приятно слышать, что ты, в отличие от иных своих собратьев, не оставляешь остроумие за дверями судебной базилики, куда нам, бедным женщинам, нет доступа. Кстати, о судебной палате. Я, как ты догадываешься, пригласила тебя не просто полюбоваться горными видами и побеседовать об отвлеченных материях. Есть одно дело… Нет, пожалуй, нам лучше будет поговорить о нем приватно, вечером, когда нас ничто не будет отвлекать.

– Как скажешь, госпожа, – вежливо произнес Сальвидиен.

Действительно ли возникла новая юридическая проблема? Или речь идет о «деле» совсем иного толка? Из них троих на роль избранного «счастливца», как выражался Феникс, более всего подходил Апиола. Может быть, Петина оскорблена тем, что аретийский аристокат пренебрегает ее обществом, предпочитая ему охотничьи забавы, и решила отомстить ему наиболее доступным и приятным для женщин способом? Правда, Петина сама устроила эту охоту… но женский ум так непоследователен!

Впрочем, вечером он все узнает.

Смикрин вновь приподнялся.

– Госпожа, ты слышишь?

Снизу доносился отдаленный ритмический шум. Словно бы все колотушки и трещотки, которыми снабдились загонщики, разом взялись аккомпанировать какой-то неслышной отсюда мелодии.

– Зверь получил смертельный удар, – Смикрин явно знал по опыту, что там происходит. – Они бьют в честь победителя.

– Этакое петушиное кукаренье над куском свинины, – прокомментировала Петина. – Что ж, поедем, посмотрим на наших доблестных охотников.

Смикрикн взобрался в седло, а возница тронул поводья. Они не стали углубляться в лес, да в повозке это и было невозможно. Сльвидиена это радовало. Подобно большинству своих соотечественников, он не любил лесов и испытывал перед ними безотчетный страх. Если судить по Апиоле, аретийцам это чувство было неведомо.

Они ехали по дороге, поскольку охотникам с добычей ломиться сквозь заросли несподручно, а следовательно, встречи не миновать. Постепенно шум становился громче. Он был не таким ритмичным, как вначале. Зато теперь отчетливо слышались голоса. Они вразнобой, но с воодушевлением выводили победную песню.

Сальвидиен ожидал, что это будет гимн в честь Диктинны-охотницы, но, видимо, здешним арендаторам подобные боголюбивые тонкости были ни к чему. Сальвидиен не мог уловить в их пении связных фраз, только уханье, оханье, и беспрерывное «Эй-я».

Вскоре из-за поворота дороги показалась процессия, двигавшаяся неторопливым шагом. Как и утром, впереди ехал Апиола, но сейчас он снял доспех, отстегнул щит, и все это вместе с копьем, передал слугам, окружавшим его коня. Следом несли добычу, привязанную к кольям – старого секача, свинью и полдюжины полосатых поросят. Позади вели собак, утомленных, с вываленными языками.

При появлении повозки вся эта поющая и бьющая в колотушки толпа разразилась приветственными воплями.

– Эй, рабы! – воскликнул Апиола. – Добычу к ногам вашей повелительницы!

Он попридержал жеребца, и охотники, выйдя вперед, сложили убитый выводок возле повозки. Сальвидиен, сам – в силу избранной профессии – любитель драматических эффектов, мог оценить эту сцену по достоинству. Прекрасная, утонченная женщина, а перед ней – звери, воплощение грубой силы, жадности и жестокости. Особенно должны были это чувствовать здесь, в Южной провинции, где свиньи считались воплощением смерти, такой же всепожирающей, как они, а кабан представлялся посланцем преисподней.

На измаранные засыхающей кровью клыки секача налипла трава.

– Как я погляжу, друг Апиола, ты по праву должен считаться героем сегодняшней охоты – кто иной мог еще поразить кабана?

Апиола с ловкостью спрыгнул на землю.

– Мог, моя Петина – твои люди неплохо знают дело. Но кабана и впрямь убил я. Не сочти это за такую уж доблесть. Конечно, кабан тяжелее и вооружен смертоносными клыками… не рассчитай я удара, он мог бы вспороть брюхо моему Белолобому… но копье меня не подвело. Однако, – он усмехнулся, – свиньи не в пример злее кабанов, и в ярости бросаются на преследователей. Поэтому есть и пострадавшие. – Он указал на одного их охотников, который стоял, опираясь на плечо соседа. Нога у него была в лубке из свежей коры. Впрочем, он улыбался щербатым ртом. – Вот этот малый ударил свинью аконтиумом, да так неудачно, что сломал его – ведь у этих тварей шкура жестче воинской брони, упал, да еще напоролся ногой на обломок. По счастью, твои бравроны вцепились в свинью и не позволили ей растерзать беднягу, а вот тот храбрец, забыл , как звать его, – Апиола кивнул в сторону еще одного арендатора, – добил злобную тварь, вогнав ей в глотку дротик. О прочем, моя Петина, не стоит и распространяться.

– Значит, бравроны всего лишь висели на боках у свиньи, а не дрались с ней? – с некоторым раздражением спросила Петина.

– На задних ногах, если быть точным. Для охотника, имеющего точный глаз, и верную руку, достаточно. Уж ежели о чем пожалеть, так о том, что я прежде них положил кабана. Клыки кабаньи против клыков собачих – это было бы зрелище, волнующее кровь!

– Но тогда тебе не представилось бы слугам выказать свою доблесть… – Слушайте меня! – в повелительном тоне Лоллии Петины вовсе не было резкости. – Пусть тот, кто поранился, идет к лекарю на усадьбе. Пока рана его не затянется, он освобождается от работ. Гедда! – привстав в повозке, она заглянула за головы толпящихся охотников. Рабы и арендаторы расступились. Некоторые, несмотря на свой вполне воинственный вид – с опасливой поспешностью.

Гедда, с собаками на сворке, прошла к повозке. Ее волосы, обычно лежавшие гладкой шапкой, были растрепаны, сапоги заляпаны кровью и грязью. Но это были единственные зримые свидетельства ее пребывания на охоте. В отличие от прочих загонщиков, она не выглядела ни утомленной, ни возбужденной. Впрочем, в сравнении с ее упражнениями на арене, которыми Сальвидиен был свидетелем, охота могола представиться детской игрой.

– Гедда, – продолжала Петина, – узнай у управляющего, чьи участки были потравлены. Пусть свинью разделят между ними. А кабана – во владение того, кто сразил его!

– Если позволишь, дражайшая Петина , – сказал Апиола, – я возьму себе лишь пресловутые клыки, в память о доставленном развлечении, а тушу дарю твоим людям, что так славно помогли мне сегодня.

– Рада твоему решению. Я хочу, чтоб у всех, кто служит мне, сегодня был праздник. Несите кабана на усадьбу, пусть там будет пиршество. А поросят – на поварню, и двух из них сегодня подать на господский стол – я угощаю гостей.

Кругом завопили от радости, так что конь Апиолы прянул на дыбы, и слуге аретийца пришлось его сдерживать.

– Ты столь же добра, госпожа моя, сколь и разумна, – сказал Сальвидиен. Он был искренен. – У многих хозяев рабы годами не пробовали мяса, и уж, конечно, не такого.

– Будь я помоложе, мой Сальвидиен, я бы предпочла услышать «столь добра, сколь прекрасна». Но в мои лета готова удовольствоваться и такой похвалой. Эй, трогай! – обратилась она к вознице. – Мы возвращаемся в Гортины.

* * *

– А ведь кабаньи клыки, говорят, в колдовстве применяются. То ли для приворота, то ли для удачи, то ли для неуязвимости, то ли для всего вместе, точно уж не упомню, – сообщил Феникс. – Так что не там искал Евтидем злокозненных гоэтов.

– Почему же не там, – слегка утомленно бросила Петина. – Прокл Апиола сейчас находится в моем доме, к каковому внимание несчастного сутяжника и было приковано.

– А ты, Феникс, просто клад премудрости, – сказал Апиола. – Я-то полагал, что стал всего лишь обладателем охотничьего трофея, а оказывается, что приобрел колдовское орудие. Не подскажешь ли, как ворожить с его помощью?

– На этом ты меня не поймаешь, о богоравный охотник. Вот приедет маг Партенопей, искушенный в делах подобного рода – у него и спрашивай.

Ужин был превосходен, как всегда. В отличие от городской виллы Лоллии Петины, здесь столы окружали ложа, на них можно было раскинуться поудобнее, и, уперев голову на руку, созерцать усеянное звездами черное небо над горами, ибо занавеси, отделявшие столовую от террасы, сейчас были откинуты. В начале ужина Дорион и Кидна услаждали слух собравшихся игрой на флейте и цитре, но затем музицирование как-то само собой сошло на нет. Зато приглушенное расстоянием, доносилось пение с заднего, второго двора, застроенного рабскими бараками. Там шло дозволенное веселье. Кабана жарили прямо на костре, разведенном среди двора в особой яме, и слуги, как те, кто принимал участие в охоте, так и те, кто не имел к травле зверя никакого отношения, расположились вокруг костра, приплясывая и притоптывая, выводили хором какие-то свои полевки. Когда Феникс отрывался от нежной поросятины, он прислушивался к этим звукам, и даже порой отбивал ритм по столу.

Апиола, деликатно кушавший печеных улиток, посматривал на него с усмешкой, каковую поэт пропускал мимо внимания. Он втягивал воздух носом, словно стремился уловить запах жарящегося на открытом огне мяса, и Сальвидиен не сомневался, что поэт лучше чувствовал бы себя на заднем дворе – где хохочут во все горло, едят с рук, обжигаясь и брызгаясь, рыгают, не смущаясь соседей, и лапают податливых девок. Во всяком случае, он сказал:

– А может, я был неправ, госпожа моя, что не поехал с вами в лес – это принесло бы новые впечатления. И вообще, я раздумывал над нашей вчерашней беседе об эпосе, героизме и варварстве. Можно было бы себе представить тризну по какому-нибудь древнему герою, павшему в битве – или на охоте – и описать ее. – Он воодушевился так, что взмахнул руками и задел чашу из цветного мисрийского стекла, которую едва успела подхватить расторопная Кидна. – Пиршество на открытом воздухе, закланные быки и свиньи, кровью своей окропившие… ну, я не знаю… собрание героев… отроки чаши несут – нет, лучше – отроки носят рога с золотистым вином или пенистым медом. Девы поют, ударяя ритмично ногою о землю, воины звоном мечей услаждают богов необорных … играми тешат они… или – играми чтут поминальными славное ратями имя… и в том же духе. И под конец – высокий костер, с которого в светлом дыму уносится в виде орла душа героя.

– В виде орла – это приличествует лишь императорским похоронам, – отозвался Апиола. – Да и не знали в древности таких представлений, как «душа, уносясь в небо с погребального костра».

– Кто может с точностью утверждать, что тогда знали, а что нет?

– Это легко выяснить, – заметила Петина. – Гедда!

Рабыня отделилась от колонны, у которой стояла. Мерцающий свет лампионов придавал ее внешности вид еще более чужеродный всему окружающему, чем обычно.

– Гедда, насколько я помню, обычаи твоего народа близки героической эпохе… или первобытной дикости, что то же самое. Скажи, когда у вас сжигают умерших, куда, по-вашему, отправляется его душа, и в каком виде?

– У нас не сжигают… не сжигали, – поправилась она. – Сжигают у соседних племен. А у нас хоронили, уложив в могиле так, как он лежал младенцем в материнском лоне… чтоб он воскрес, родившись вновь.

На миг Сальвидиену показалось, что голос ее стал чуть менее ровным. Но может быть, на остроту его восприятия повлияла усталость после долгого и суматошного дня, или выпитое вино. А лицо ее, по которому он мог бы что-то прочитать, оставалось в тени. Ну и провались они в преисподнюю, эти героические мертвецы и их порабощенные соплеменницы. Он отпил еще вина, не обращая внимания на очередное «Экое варварство» Феникса.

– Это интересно, – сказал Апиола. – И доказывает, что вера в переселение души распространена шире, чем мы предполагали. Хотя бы и в такой грубой форме. Я слышал, в Хинде из этого учения сделали весьма сложную систему, но, по правде говоря, у меня не достало желания вникать в подробности.

– Вот это редкий случай, когда я полностью согласен с нашим благороднейшим Апиолой. В последние десятилетия мы, вместо того, чтобы искоренять варварское влияние в искусстве, начинаем всячески им увлекаться. Тут недалеко до того, чтоб настолько одичать и потерять представление о правильном и соразмерном, чтоб штаны нацепить и расхаживать, не стесняясь своих сограждан.

– Что ж, Вириат рассказывает, что и в северной Алауде, и в Лоэрге большинство наших доблестных воинов уже щеголяют в штанах, причем постоянно – при тамошнем мерзком климате иначе никак невозможно.

– А я что говорил!

Петина рассмеялась.

– Вышние боги, до чего вы доспорились, друзья мои! От эпических строф до штанов, вот уж поистине, падение в нижние сферы. Похоже, настала пора вольных мужских разговоров, и мое общество будет вас только стеснять. Не сочтите меня неучтивой хозяйкой, но лучше мне оставить вас и удалиться спать. А вы, гости мои, продолжайте наслаждаться ужином.

Легкость, с которой это было произнесено, не могла обмануть Сальвидиена. Он помнил, что сказала ему Петина на дороге. И с какой бы целью она не собиралась пригласить его к себе в покои, заставлять ее ждать действительно было бы пределом неучтивости. Поэтому, вскоре после того, как Петина в сопровождении Гедды и Ликорис покинула трапезную, он сослался на то, что свежий горный воздух нагоняет на него сонливость, и также ушел. Можно было ожидать язвительных комментариев Феникса, но поэт не словно бы не заметил ухода Сальвидиена. Судя по всему, Феникса мучала неразрешимая дилемма: что лучше – удрать на задний двор, где веселье должно было длиться до утра, или продолжить общение с Дорион и Кидной, которые, по уходе госпожи и затухании беседы вновь дружно завели какую-то приторную мелодию.

Вернувшись к себе, Сальвидиен и не подумал ложиться спать (да вовсе и не хотел, если сказать по правде). И был прав. В дверь поскреблись, а затем на пороге появилась Ликорис, и, скромно опустив глаза, сообщила, что госпожа ждет его у себя. Сальвидиен был к этому готов, но все же чуть промедлил. Он все еще не определил, для чего Петина приглашает его к себе. Это женщина бывала и доброй, и язвительно жестокой, а любовь к самым разнообразным жизненным наслаждениям вполне уживалась в ней с деловитостью, достойной добродетельной хозяйственной матроны. В любом случае Сальвидиену не хотелось бы выглядеть самонадеянным. Пока что это ему не пристало. Поэтому он прихватил с собой стилос и дощечки для письма. Даже если Петина позвала его по причине, которая привела бы в негодование Розанчика, лучше пусть все выглядит, как деловой визит юриста к своей патронессе. После этого он двинулся за Ликорис. По пути он заметил, что, хотя таргитанка не виляет бедрами так старательно, как Салампсо, да у нее и бедер почти нет, ее черные косы, бьющиеся по спине, пожалуй, делают походку Ликорис еще зазывнее, а почему так – знают лишь бессмертные боги.

Петина сидела на ложе и читала. Она не переодевалась, только скинула туфли и подобрала ноги, укутав их покрывалом.

Убранство комнаты было выдержано скорее в местном стиле, чем в имперском. Завесы, протянутые между колоннами, не позволяли определить истинные размеры помещения. Пол украшал пестрый пушистый ковер замечательной артабанской работы. Ложе, отделанное черепаховой костью, было покрыто пурпурным покрывалом, поверх которого в изящном беспорядке разбросаны пуховые подушки. Такие же подушки, только размерами поменьше, лежали на кресле, придвинутому к порфировому столику. В божнице у стены красовалась мраморная статуя Кифереи Многомилостивой. Обнаженная богиня, откинув назад голову в фиалковом венке, обеими руками поддерживала груди. Лампион, освещающий статую, был заправлен ароматическим маслом, но не банальным розовым, а каким-то более пряным.

Отложив свиток, Петига приветливо кивнула адвокату и пригласила его сесть.

– Обойдемся без предисловий, друг мой. Час уже поздний, и не будем терять время зря… Я хотела бы, чтобы ты помог мне выполнить одну необходимую юридическую формальность…



Поделиться книгой:

На главную
Назад