На стороне мертвецов

Первым сообразил Митя.

— Нет! — он вскочил с топчана. — Нет-нет-нет! Вы хотите поселить их… здесь? — он обвел стены кабинета полным ужаса взглядом. — Превратить подаренное государем имение в ночлежку для каких-то… — дальше слов не нашлось. Он только на миг представил имение Белозерских… или младшего князя Волконского… или любого другого достойного уважения человека… где на драгоценном паркете вповалку дрыхнуть эти… в армяках… и анфилада залов наполняется неповторимым ароматом онучей. Ах да, здесь же нет паркета! Он знал, что это аукнется! Знал!

— Да Митя же! — отец повернулся к управляющему. — Свенельд Карлович… Вы действительно… хотите заселить артельщиков… сюда? В наш дом?

— Мы не можем работать на землях имения, потому что не сезон. Мы не можем работать в брошенных цехах, потому что к нам не идут работники. — каждая фраза управляющего звучала увесисто, как удар паробота по свае. — Мы не можем нанять привозных работников, потому что им негде жить в морозы. Единственное, что у нас есть — это восстановленный господский дом.

— Порядочный человек не станет так использовать свой дом! — выпалил Митя.

— Дмитрий! — громыхнул отец. — Немедленно извинись перед Свенельдом Карловичем!

— Простите! — пробурчал Митя. Хотя было бы за что! И перед кем!

— Я не обиделся. Я понимаю, что так не делается и… мое предложение несколько неприлично… — волнуясь, начал Свенельд Карлович.

— Несколько? — взвился Митя. — Да если в свете узнают… прослышат…

— То им не будет до нас ни малейшего дела! — рявкнул отец. — Хватит, Митя! Сперва ты не хотел сюда ехать — а теперь ведешь себя, будто татарская Орда вот-вот захватит твое родовое гнездо!

Митя посмотрел на отца с возмущением. Родовое-не родовое, а он здесь жизнью рисковал, и теперь хочет, чтоб это хоть как-то окупилось! Желательно, деньгами! А оно не окупается и… Свенельд Карлович как раз и хочет, чтоб были деньги… проклятье, он запутался!

— Мы завтра уезжаем: мой отпуск и так непозволительно затянулся. — отец прошелся по кабинету. — Жить мы станем в Екатеринославе… или ты хочешь остаться здесь? — он бросил на Митю быстрый раздраженный взгляд.

Здесь? Он и в этом их Екатеринославе жить не желает!

— Я не хочу, чтоб на моей кровати спал какой-то грязный… крестьянин!

Неужели отец согласится? Это же полная потеря самоуважения!

— Наших кроватей им все равно не хватит — на целую артель-то. — очень серьезно сказал отец, но глаза его смеялись. — Будем мебель закупать, и кровати сменим.

— Но я же буду знать!

— Довольно! Я не могу просто содержать этот дом без всякой надежды вернуть средства! — зло поджал губы отец.

Его гримаса как в зеркале, отразилась на Митином лице. Конечно же, нет! Потому что не умеете вы, батюшка, устраиваться в жизни как прочие… порядочные люди. Чтоб глава Департамента полиции громадной губернии артельщиков в дом селил, потому что денег не имеет! Да кому рассказать — не поверят! Только на это вся Митина надежда.

— Да и ты, мой милый мальчик… Как ты собираешься платить налог?

— Еще платить? — взвился Митя. — За что?

— Воинская добыча облагается податью. — ехидно хмыкнул отец. — На что специальная комиссия имеется. Приедут, высчитают сумму… Так что бабайковские цеха или тишком сжечь, чтоб и духу от них не осталось… или уж выкручиваться как-то…

Митя обессиленно рухнул обратно на топчан — и тихо зашипел сквозь зубы. Топчан был жестким. И занозистым. И штопанные штаны от заноз не спасали.

— Ну что ж, раз мы все решили… — удовлетворенно хмыкнул отец.

«Вы, батюшка, решили! Меня никто не спросил… А если и спросили — то не так, и решили — неправильно!»

— …завтра выезжаем. — подвел итог отец. — Думаю, Ингвару тоже не стоит оставаться в имении — когда у него там занятия в реальном училище начинаются? Двадцатого августа?

Ох, Древние, еще и Ингвар! Ингвар будет с ними жить! Митя не то чтобы позабыл об этом, но… словно задвинул неприятную мысль в дальний чулан, не желая портить такое недолгое лето! И вот теперь мысль нагло вылезла из чулана и предстала перед ним во всей своей омерзительности — Ингвар будет с ними жить! Весь год!

— Вам, Аркадий Валерьянович, обустроиться надо, не заботясь о посторонних мальчишках.

— Ингвар нам вовсе не посторонний. — любезно ответил отец. — И я искренне надеюсь, что обустройство больших усилий не потребует. — отец лукаво прищурился, будто хранил некую приятную тайну.

Конечно, Ингвар нам не посторонний! Ингвар нам — страдание и боль, и вечный зуд в неудобопроизносимом месте! По крайности, некоторым из нас!

— Да и проще нам забрать его сейчас, чем потом вам наново паротелегу гонять.

«Мою паротелегу. — мрачно подумал Митя. — Тоже из бабайковской добычи. Потому что паротелегу Штольцев Лаппо-Данилевские оставили себе».

— Так что пусть собирается! — заключил отец.

— Я могу ему передать! — сладким, как патока, голосом предложил Митя. Кто сказал, что месть нужно подавать холодной? Ее надо хлебать с пылу-с жару, а когда остынет… можно и подогреть!

— Благодарю, я сам. — сдержанно отказался явно заподозривший что-то Свенельд Карлович.

— Вы только, Свенельд Карлович, проследите, чтоб водку с бабайковской винокурни на паротелегу грузили.

Что Митя, что Свенельд Карлович уставились на отца с одинаковой растерянностью.

— Водку? Зачем? — наконец пробормотал управляющий, но тут же спохватился. — Ох, простите, Аркадий Валерьянович, я не имею права спрашивать.

— Зато я имею! — вмешался Митя. — Это моя добыча!

— Как это — зачем? В полицию доставим, для уничтожения! — удивился отец.

— Но… Ее же и продать можно, только этикетки поменять, чтоб «мертвецкую водку» не опознали. Я уже и с покупателем сговорился…

— Свенельд Карлович! Ну ладно Митька — личность безалаберная и знанием законов не обремененная, но вы-то! Или не знаете, что на водку в Империи — казенная монополия, и производство оной, а равно и продажа иначе как по специальным патентам преследуется по статьям 1131, 1134–1138, и 1140–1146 Устава Уголовного суда? Уж не предполагаете ли вы, что вступление в должность начальника губернского Департамента полиции я начну с… торговли нелегальной водкой из-под полы?

— Зато явиться в Екатеринослав с полной телегой конфискованной водки авторитета новому начальнику прибавит. — сквозь зубы процедил Митя.

— Ты рассчитываешь, что твои слова меня… устыдят? — приподнял бровь отец. Одну бровь. И у него получилось даже лучше, чем у Мити! Кивнул Свенельду Карловичу — и вышел.

Митя и управляющий остались в кабинете, пристально и мрачно глядя друг на друга поверх заваленного бумагами стола.

[1] Волей неволей… (нем.)

[2] -31 по Цельсию

Глава 3. Суета вокруг «мертвецкой водки»

— Митя? Не хочешь побеседовать?

Вжавшийся в стену Митя неприязненным взглядом впился в дверь комнаты. Створка чуть дрогнула, будто с той стороны положили руку на дверную ручку… но осталась закрытой.

— Если дело не срочное, я бы лучше выспался. — очень стараясь говорить равнодушно-невозмутимо, ответил он. Видно, с невозмутимостью не вышло.

— Ну что опять такое! — расстроенно протянул за дверью отец. — Почему нам так трудно ладить?

— Потому что у вас отвратительный характер, папá. — все также спокойно ответствовал он.

— У меня отвратительный характер? Ну, знаешь ли, сын! — едва, на полвершка приоткрывшаяся дверь с треск захлопнулась и отцовские шаги гневно и решительно затопотали по коридору прочь.

— Честь имею! — тихонько прошептал ему вслед Митя и… натянул, наконец, темную свободную рубаху, пошитую ему в деревне. А то ведь так и замер, услышав отцовские шаги — рука в одном рукаве, голова наполовину просунута в ворот. Стремление к откровениям всегда охватывало отца удивительно не вовремя.

Пояс на темных шароварах Митя затянул потуже — купленные на деревенской ярмарке, те были слегка великоваты. Скривился: деревенская рубаха, штаны с ярмарки — до какого падения он дошел! Хорошо хоть сапоги уцелели. Натянул сапоги, аккуратно отворил смазанную ставню… и бесшумно выпрыгнул в окно.

Пригибаясь, торопливой побежкой дернул по аллее. Под подошвами едва слышно хрустели опавшие листья — в духоте жаркого августовского вечера невозможно было поверить, что это первые вестники приближающейся осени. Ветви старых акаций устало поскрипывали под поднявшимся к вечеру ветерком. Митя невольно вздрагивал и озабоченно озирался — очень уж этот скрип походил на голос одного… существа, которое Митя не хотел повстречать сейчас… и вообще никогда. Но вот об «никогда» мечтать уже было поздно.

Стремительной тенью… так сам о себе и подумал — «стремительной тенью». И еще ловкой, да, ведь не попался же… Он проскочил старый усадебный парк и выбрался на задний двор. Двор был погружен во мрак — лишь у самой земли зловещим гнилушечным фонарем расползалось зыбкое свечение. Митя досадливо цокнул — и пошел прямо туда, к этому свечению… Рывком приподнял незапертую крышку погреба.

— Свет видно. — спускаясь по шаткой деревянной лестнице, негромко сказал он.

— Verdammt! — выныривая из-за ящиков, ругнулся Свенельд Карлович. — Законопатьте там, что ли… — Мите в руки полетела какая-то ветошь. — Идите скорее сюда, один не справляюсь! Я уж боялся, что мы не поняли друг друга, и вы вовсе не придете.

— Отец пытался поговорить. — пробурчал Митя, с отвращением приподнимая за край брошенную ему тряпку. Кое как растолкав ее вдоль щели закрытого люка, Митя торопливо спустился и пошел меж корзинами с поблескивающими сквозь прутья бутылками.

Словно колдун из страшной сказки, Свенельд Карлович метался у торчащего из стены медного крана. Митя нервно передернул плечами. До приезда в эту безумную местность он верил в реальные, общеизвестные вещи. Силу пара. Силу денег и связей. Силу Крови, дарованную Древними своим прямым потомкам. То есть, в паровоз, банковский счет, и пламя, бьющее с рук Огневичей, или вихри, поднятые кровными Стрибожичами… Но ведьмы? Самые настоящие, не из сказок? Правда, пока что он встретил всего одну ведьму… маленькую ведьмочку… Но видят Предки, ему хватило! А если еще и колдуны есть… Бр-р-р!

— Митя, ну что вы замерли! Не успеем! — раздраженно бросил Свенельд Карлович, засовывая надетый на кран каучуковый шланг в пустую бутылку, и повернул вентиль, пуская из крана тонкую струйку. Вода зажурчала, наполняя бутылку. — Хорошо, что пустых бутылок много. Я их продать рассчитывал, но за водку, даже безакцизную, дадут больше. Вы подносите, я наполняю, потом меняемся.

— А настоящая бабайковская водка где? — Митя подхватил плетеный короб с пустыми бутылками и принялся одну за другой подставлять их под шланг.

— Там, в углу. — Свенельд Карлович качнул головой в сторону будто бы небрежно прикрытых ветошью коробов. — Думал в бочки слить, но не успеем. Ничего, командовать погрузкой буду я, так что надеюсь, батюшка ваш сюда спускаться вовсе не станет.

Митя кивнул. С половину часа они работали молча.

— Он… замечательный человек. Ваш батюшка… — затыкая налитую до горлышка бутылку пробкой, сказал Свенельд Карлович.

Митя, как раз водружавший очередной короб наверх уже сложенной у стены небольшой пирамиды, аж пошатнулся… Бутылки в коробе предостерегающе звякнули.

— Полицейский чиновник не должен нарушать закон. — продолжил Штольц.

— Поэтому его нарушаем мы.

— Все внутри меня восстает против этого. — очень серьезно, а главное — совершенно искренне заверил Свенельд Карлович, и ногой пододвинул к Мите уже заполненный бутылками короб. — Но мы не есть полицейские чиновники, мы с вами простые обыватели, попавшие в затруднительное положение и… мы сознаем, что виноваты.

Митя гневно фыркнул, сдувая со лба мокрую от пота прядь: он не сознавал себя обывателем, простым, а уж тем более виноватым! Если кто и виноват, так именно отец… ну и Алешка Лаппо-Данилевский.

— Плохо — это уничтожить мой петербургский гардероб! Не могу же я предстать перед провинциальными барышнями… в этом! — совершенно в стиле своего нынешнего костюма он вытер пот со лба рукавом, а потом брезгливо оттянул этот рукав, демонстрируя его Штольцу. — Мне нужны деньги.

— Почему вы стараетесь казаться легкомысленней, чем вы есть, Митя? — Свенельд Карлович разогнулся, потирая поясницу костяшками пальцев. — Вы же понимаете, что эти деньги необходимы на хозяйство. Мы новых работников без них привезти не сможем.

«Что-о-о?» — Митя тоже замер, нагнувшись к ящику. — «Не думает же он, я тут мучаюсь, чтобы грязные крестьяне сушили онучи в нашей гостиной?»

На миг в подвале воцарилась тишина…

— Скраааап… — доски, которыми наскоро был обшит потолок, едва слышно скрипнули. И снова. — Скрип-скрап… — будто наверху кто-то ходил.

Двое в подвале замерли, настороженно запрокинув головы.

— Хруп… — Мите показалось, что одна из досок едва заметно прогнулась. И тишина.

Медленно, по полвершка, Митя начал выпрямляться…

— Банц!

Митя обернулся. Кольцо на крышке люка отчетливо стукнуло.

Митя толкнул Свенельда Карловича в угол… надавил на плечо, заставляя присесть, и прежде, чем тот успел хотя бы удивиться, набросил на него ветошь.

— Тихххо! Молчите!

И с фонарем в руках повернулся к медленно приподнимающемуся люку.

Это могли быть двое. Только двое. Один всюду лезущий человек и… одна потусторонняя тварь, которую Митя боялся больше всего на свете! И сейчас… сейчас он мысленно взмолился:

«Пусть это будет… тварь!»

Крышка люка бесшумно поднялась — жаркий воздух, лишь слегка смягченный ночной прохладой, хлынул во влажное нутро подвала.

— Скрииип! — подвальная лестница заскрипела под ногой и… — Скрип-скрип-скрип! — пришелец сбежал по ступенькам.

— Я так и знал, вы — подлец!

Митя шумно выдохнул, поставил фонарь на короб… так, чтоб угол, где прятался старший Штольц, утонул в тенях, и устало протянул:

— Знаете, почему я так люблю портных? Им говоришь, какой сюртук хочешь и… хотя бы в половине случаев что заказал, то и получаешь. Не то, что в прочей жизни… Жаждешь увидеть… хотя бы существо с двумя рядами клыков… а являетесь вы, Ингвар.

— Я не существо! — немедленно возмутился тот.

— Я заметил. — грустно согласился Митя.

— А портных вы любите, потому что вы — пустоголовый светский бездельник! Видал я таких!

— Где? — изумился Митя. — Вы же не бываете в свете.

— Зато теперь я понимаю, зачем вы сюда полезли! — не обращая внимания, вскричал Ингвар, и обвел подвал торжествующе-злорадным взглядом. — Все ради жалких сюртуков и жилетов! — в его голосе звучало жгучее презрение. — Ради них вы без колебаний готовы опозорить своего отца. Не думали же вы, что никто в полиции не узнает, если он привезет воду вместо водки? И что тогда подумают о новом главном полицейском чиновнике? Впрочем, ваши отношения с отцом вовсе не мое дело…