Помоги проекту - поделись книгой:
Постепенно я привык к новому окружению. Принимая во внимание замечания коллег по работе, я стал ходить в брюках клеш вместо зауженных джинсов, носить рубашки с металлическими вставками и надевать ботинки на высокой платформе. Даже научился ходить в них. Вскоре я перешел работать в торговый зал. И сделал это по собственной инициативе.
Одно из моих главных убеждений, особенно если дело касается бизнеса, заключается в том, что лучше просить прощения, но не разрешения. Когда я приступил к работе с покупателями, проявил себя как отличный продавец, поэтому не было причин для извинений или моего возвращения на склад.
В Toulouse я начал постигать тонкости розничных продаж: как женщина примеряет обувь, что она хочет вам сказать, поворачиваясь тем или иным образом перед зеркалом, приняла ли она решение о покупке, когда она просит вторую туфельку, или ей нужно, чтобы вы принесли ей модель другого цвета. Это похоже на умение танцевать или целоваться – интуитивно понятные действия. В отличие от перечисленных выше занятий (по крайней мере, на тот момент) в продажах я преуспевал.
Когда в магазин заходила женщина, я помогал подобрать ей такую пару туфель, которую она смогла бы носить ежедневно. Такой выбор мог менять ее походку, стиль в одежде и даже способы, с помощью которых она пытается пробиться в этом мире. Я спешил помочь ей создать определенный образ жизни.
Однажды в сопровождении своей матери в магазин пришла молодая девушка по имени Слоан Берман. Ей было тринадцать лет, и она очень хотела туфли на платформе, но ее мать отказывалась их покупать. «Тебе еще рано носить такие туфли», – сказала она, когда оплачивала пару обуви, которую выбрала на свой вкус. Слоан медленно опустилась на пол возле кассы и разрыдалась. Я запомнил то, с какой любовью она относилась к туфлям, и спустя тридцать лет я предложил ей работать в своей компании. Теперь она возглавляет отдел по производству женских сумок.
Покупатели вроде Слоан оказали на меня большое влияние. Благодаря им я все глубже увлекался обувью. И начинал понимать, почему одни ботинки пользуются большим спросом и становятся хитами продаж, а другие нет. Тогда я осознал, что способность предвидеть главные тенденции – это своеобразный акт творчества.
Это стало для меня переломным моментом. Тогда я впервые подумал о том, что было бы круто создать нечто совершенно новое, и надо сказать, я действительно был способен на это. Прежде я смотрел на себя глазами окружающих и считал, что со мной что-то не так. Потом понял, что это мой шанс на спасение – надежда на то, что я все-таки небесполезен.
Проработав в Тулузе всего пару лет, я вынужден был уйти ради поступления в колледж. Я каким-то чудом окончил старшие классы и должен был продолжить свое обучение. В нашем районе посещение колледжа было обязательным. Туда ходил даже Люк, прежде чем бросил учебу и начал жить в коммуне. Я выбрал университет Майами без особой причины. Мой брат Джон женился и переехал в этот город годом ранее. После окончания школы некоторые из моих друзей тоже решили осесть именно там, поэтому это место показалось мне ничем не хуже любого другого.
Давайте начистоту. Я не горжусь тем, как вел себя последующие несколько лет. И испытываю сильные угрызения совести по этому поводу. Жаль, что мне не хватило сил взять себя в руки и максимально использовать возможность обучения в колледже, чтобы действительно чему-то научиться; взяться за ум и постараться реализовать свой потенциал. Я всегда считал, что правда никогда не повредит, к сожалению, последующие события доказали обратное.
Глава 2
Подошва
Мне никогда официально не ставили диагноз СДВГ [9], но в случае со мной его наличие очевидно. В детстве и даже в подростковом возрасте я мог справиться с отвлекающими факторами. Круг моих обязанностей был достаточно ограничен, и, хотя моя неугомонность вкупе с импульсивностью доставляли мне массу неприятностей в школе, я знал, как это преодолеть.
В колледже учеба протекала совершенно иначе. Сама идея – за один день обойти несколько корпусов, чтобы попасть на занятия, и на следующее утро следовать уже другому расписанию, а затем выполнять разные домашние задания по каждому из пройденных предметов казалась нереальной. Можно было сразу забыть об этом. Мои шансы добиться успеха в такой обстановке были равны нулю. Без вариантов.
Представьте, что у вас в голове четыре телевизора, которые показывают разные фильмы.
Невозможно одновременно сосредоточиться только на одном из них, но в общих чертах я понимал все четыре.
На интуитивном уровне я понимал, что мой мозг работает иначе. Это не позволяло сконцентрироваться на одном предмете, делая все по порядку и организованно, но были и преимущества. Благодаря способности усваивать и обрабатывать большое количество информации я улавливал множество нюансов в происходящем вокруг.
В одних вопросах я проявлял большую сообразительность, в других – абсолютную глупость. К такому сложно привыкнуть. Я недоумевал, почему я таким родился, и постоянно расстраивался из-за того, что не могу навести порядок в своей голове. Каждый из четырех фильмов ежесекундно боролся за мое внимание. Я изо всех сил старался разобраться в их сюжете. Неудивительно, что часто отвлекался и постоянно обо всем забывал! Тем не менее мог многое извлечь из увиденного на этих экранах.
Я часто задаюсь вопросом, насколько изменилась бы моя жизнь, если бы в детстве мне диагностировали СДВГ, а родители занялись моим лечением и начали давать мне какие-то препараты. Преуспел бы я тогда в учебе? Уверен, что да. Хуже бы точно не стало. Но достиг бы я таких же высот в будущем? Этого я не могу сказать. СДВГ – забавная штука. В дальнейшем это помогло мне целенаправленно и упорно идти по пути развития своего бизнеса. Что касается моей семьи и личной жизни, то здесь ситуация была сложнее.
Так как на момент учебы в университете Майами я не получил соответствующего диагноза, лечения и плана дальнейших действий попросту не было. Честно говоря, мне больно даже думать об этом. Я был просто жалок.
Я не помню ни одного занятия, хотя уверен, что ходил, по крайней мере, на несколько. Зато я не забыл полный бардак, который царил в моей комнате в общаге, убийственную смесь запахов – крема для загара и травки. Днем я спал, а ночью тусовался с друзьями.
Мой сосед по комнате был парнем со Среднего Запада. Нас мало что объединяло, и он не проявлял особой симпатии. Он не понимал, почему у меня так мало вещей, которых едва хватает, чтобы как-то выжить. Я не имел ни малейшего представления о том, как о себе позаботиться на бытовом уровне. «Все твои вещи поместились бы в обувную коробку, – говорил он в недоумении. – Что с тобой не так?»
В Майами мне составили компанию школьные приятели. Все мы были не без греха, но я особенно выделялся на общем фоне. В Майами наркотики были на каждом углу, и именно здесь я пристрастился к препарату, который изначально использовался для лечения тревоги и бессонницы. Тогда он пользовался большим спросом. Какое-то время его даже законно продавали по рецепту. Из-за частого злоупотребления препаратом его вскоре сняли с продажи.
Практически сразу после переезда в Майами нам с друзьями удалось отыскать доктора, который без проблем мог выписать любой рецепт. Мы без раздумий записывались на прием и говорили, что нам нужны таблетки, чтобы избавиться от бессонницы или справиться с тревогой, которую вызывает учеба. Потом мы напивались, принимали их и ощущали что-то похожее на эйфорию. Как-то раз я увидел почтальона, который принес мне корреспонденцию, и, обняв его, на полном серьезе невнятно пробормотал: «Я хочу побыть рядом».
Препарат временно смягчал симптомы СДВГ, так как воздействовал на нервную систему: замедлял пульс, снижал кровяное давление и частоту сердечных сокращений. Во время действия препарата – от тридцати минут до часа – экраны с фильмами в моей голове отключались, но у меня начались проблемы.
Я научился основным уловкам, к которым прибегают наркоманы: рассчитать правильно количество таблеток и принимать их на пустой желудок, чтобы ничто не мешало почувствовать эйфорию и продлить одурманивающее действие препарата. Самое главное было накачаться таблетками, а все остальное – пустая трата времени. Несмотря на то что это помогало мне сфокусироваться, я просто вел жалкое существование.
Единственное, что меня радовало, пока я жил в Майами, – возможность проводить больше времени со старшим братом Джоном. Мы очень редко встречались последние десять лет, бог свидетель, мы виделись пару раз в год, и в основном только по праздникам. Несмотря на то что мне хотелось быть на него похожим, я знал о нем очень мало. Однако не так давно он женился, переехал в Майами, и теперь у нас появилась возможность наладить братские отношения.
К тому времени Джону было уже под тридцать, и я восхищался им еще больше. Он всегда надевал строгий костюм от Пьера Кардена, а его потрясающая жена Тони была похожа на настоящую принцессу Лонг-Айленда. Она родилась в самой зажиточной семье города и провела детство в огромном поместье. Конечно, мой брат женился на ней.
Джон и Тони выглядели как парочка голливудских кинозвезд. В Майами они жили в шикарной современной квартире. Яркий декор украшал отполированную мебель и современные детали интерьера геометрической формы, которые были популярны в середине 1970-х годов. Стоимость одной только литографии Ричарда Линднера превышала месячную выручку текстильного предприятия нашего отца. Все выглядело очень изысканно и по-взрослому. Я не мог представить, что, повзрослев, буду вести такую же гламурную жизнь.
Впервые в жизни мы с Джоном почувствовали себя настоящими братьями, ровней друг другу. В компании моих приятелей мы обошли все клубы и бары Майами, но, в отличие от нас, брат не употреблял наркотики. Он был прожигателем жизни, который умел очаровывать людей, и перед тем, как уйти из бара, всегда покупал парням выпивку за свой счет. Мне нравилось проводить с ним время, но я не уверен, что это было взаимно. Я употреблял наркоту, как сумасшедший, и зачастую выглядел полным идиотом. Смысл метаквалона в том и заключается, чтобы превратить вас в нелепое нечто, которое пускает слюни и в итоге валится с ног. При этом вы не испытываете никаких угрызений совести, потому что находитесь под таким кайфом, что на все остальное просто плевать.
Как-то раз мы пошли в The Cockpit Lounge, небольшой, переполненный народом клуб, который располагался недалеко от аэропорта Майами. Я продолжал глотать таблетки даже после того, как другие парни давно перестали. Я свалился на пол, а на следующий день проснулся в одежде брата на кожаном диване De Sede в безупречной гостиной Джона. Все воспоминания о той ночи стерлись, но мне было ужасно стыдно за то, что мой брат был вынужден нянчиться со мной. Тем не менее на этом мои приключения не закончились.
Я продержался в колледже один год. Когда отец увидел мои оценки, то сразу позвонил мне. Ему было за шестьдесят, он собирался уходить на пенсию и ему осточертела моя глупость. «Попрощайся с деньжатами, – грубо сказал он. – Колледж для тебя всего лишь развлечение, и я не стану впустую тратить свои деньги. Устраивайся на работу». На этом разговор закончился. Я не произнес ни слова. А что тут скажешь?
Я повесил трубку и обвел взглядом свою комнату. Она была в ужасном состоянии. По крайней мере, моя половина. Чистая одежда валялась вперемешку с грязной, потому что если я изредка и стирал, то не разбирал свое белье. Еда сгнила в мусорном ведре. Когда и куда этот мусор вообще надо выбрасывать? Я провел в колледже целый год, а в итоге так ничему и не научился. Я думал, что начну злиться на отца или расстраиваться из-за того, что придется бросить колледж, но вместо этого я ощутил сильное и неповторимое чувство облегчения. Слава богу, этот период моей жизни подошел к концу.
Теперь я могу с уверенностью сказать, что отец оказал мне огромную услугу, выдернув меня из стен колледжа. Мне нужно было самостоятельно заботиться о себе и упорно работать, а не наслаждаться оплачиваемым четырехлетним отпуском. Если бы я не бросил учебу, то абсолютно точно еще глубже увяз бы в своей зависимости. Не то чтобы на этом все и закончилось. Некоторые вещи просто неизбежны. Но, по крайней мере, мой отец не причастен к моему падению. Сейчас я удивляюсь, когда вижу ребят, которые ходят в колледж и получают отличные оценки. Я хотел бы стать таким же, но в моем случае это исключено.
Я распрощался с колледжем, но не спешил возвращаться домой на Лонг-Айленд. Джон основал компанию Madden Securities, которая занималась продажей систем охранной сигнализации, и нанял меня в качестве торгового агента. Я обходил дома и магазины по всему Майами, раздавал листовки, расклеивал объявления и, как правило, старался охватить весь район. Мне было проще день напролет заниматься работой, чем пытаться разобраться в режиме учебных занятий в колледже. Меня не пугал тяжелый труд, однако одни задачи давались мне легко, а другие требовали усилий.
Мы занялись бизнесом, но не добились устойчивого развития. Джон фактически работал в минус, а мы каждую ночь уходил в отрыв. Но вечеринки не могут продолжаться вечно. Спустя шесть месяцев у Джона забеременела жена, и он решил закрыть компанию, чтобы получить лицензию брокера. Могу поспорить, он был рад наконец отделаться от меня. Мысль о том, что придется искать новую работу и жилье, казалась невыносимой, поэтому я вернулся к родителям на Лонг-Айленд, имея при себе лишь завалявшийся в кармане рожок для обуви.
Благодаря опыту работы в Toulouse меня сразу наняли на должность продавца в популярном обувном магазине Jildor, который находился почти в центре Сидархерста. Когда мы с братьями начали самостоятельно зарабатывать на жизнь, по крайней мере временно, наши родители продали дом и переехали в небольшую квартиру в городе. Какое-то время я спал на раскладном диване в гостиной, пока управляющая компания дома, где они жили, не попросила отца, чтобы я съехал.
Каждую ночь я допоздна тусовался и под кайфом возвращался домой, постоянно спотыкаясь и врезаясь в мебель, которая стояла в холле. Я часто терял ключи, поэтому посреди ночи приходилось нередко стучать в дверь, чтобы попасть в квартиру. Родители не испытывали восторга от совместного проживания, ведь я стал позором для нашей семьи. Сейчас мне кажется, что ситуация с управляющей компанией была лишь предлогом, чтобы выставить меня из дома. Они не пытались наставить меня на правильный путь и помочь привести жизнь в порядок, хотя я уверен, что это все равно ни к чему бы не привело. Они просто вышвырнули меня из квартиры и оставили на произвол судьбы.
Я уговорил школьных приятелей, Брайана Фрэнка и Джеффа Мелсера, совместно снять небольшой дом в Атлантик-Бич. Летом это было популярное место для отдыха, в межсезонье можно было получить дешевую краткосрочную аренду жилья. Мы постоянно снимали новые дома. Спустя какое-то время Джефф съехал, и с нами поселился наш старый друг Джейсон. Арендованное жилье, как и я сам, постоянно находилось в ужасном состоянии. Я помог Брайану устроиться на работу в Jildor. Днем мы торчали в магазине, а по вечерам накуривались и пытались цеплять девчонок, что удавалось редко.
Без контроля со стороны мое пристрастие к наркотикам переросло в серьезную зависимость. Тогда я еще не осознавал это в полной мере. К тому времени, по сравнению со мной и Брайаном, состояние Джейсона сильно ухудшилось, и ситуация накалилась настолько, что в конце концов мы попросили его съехать. Он постоянно был под кайфом, крушил мебель в съемной квартире, и мы беспокоились, что однажды, вернувшись после работы, увидим его мертвым. Мы были очень молоды и не знали, как ему помочь, поэтому отправили его жить в родительский дом, надеясь, что это поможет ему завязать с наркотиками.
Честно говоря, я не сильно отличался от Джейсона. Несмотря на это, я полностью отдавался своей работе в Jildor. В отличие от Toulouse, где царило веселье, повсюду были разбросаны крутые ботинки, а вокруг под громкую музыку тусовалась молодежь, Jildor представлял собой безупречно убранный магазин обуви высокой моды для более зрелых покупателей. Все аккуратно стояло на своих местах, пол всегда блестел, а по залу витал запах кожи. Среди клиентов Jildor были в основном обеспеченные еврейки, и это была настоящая работа. Это было похоже на каторгу: восемь часов я не разгибал спину, забирая одно за другим, как официант. Но я получал удовольствие от своей работы.
Наверное, прозвучит прозаично, но, несмотря на то что в Jildor продавали модную обувь, в основном это был семейный магазин. Не самое подходящее место для творческого парня. Но мне нравилось, что сама по себе продажа обуви может стать творческим занятием.
Однажды к нам пришла женщина, чтобы купить обувь для своей дочери. Она упомянула, что работает в городском банке, поэтому я показал ей новые туфли-лодочки, которые только поступили в продажу. «Жду не дождусь прийти к вам в банк, чтобы посмотреть, как вам идут эти туфли, – сказал я, пододвинув коробку с этой моделью. – Они прекрасно вам подойдут». Она вышла из магазина явно довольная своей покупкой. Эти незабываемые моменты доказывали: мне есть что предложить покупателю.
Я был прирожденным продавцом, но благодаря хозяину Jildor, Джеку Биненфельду, я усовершенствовал свои навыки продаж. В будущем я не добился бы такого успеха, если бы не проработал два года в этом магазине, перенимая опыт ведения бизнеса у его владельца. Джек был элегантным мужчиной лет пятидесяти, с отличной осанкой и седыми волосами. Он одинаково щепетильно относился как к своей внешности, так и к управлению магазином. В качестве владельца он вел себя немного отстраненно. Примерно раз в неделю он выходил в торговый зал из своего кабинета, который располагался на втором этаже. Несмотря на его частое отсутствие, установленные Джеком правила неукоснительно соблюдались. Все знали, что магазин необходимо содержать в безупречной чистоте, буквально стирать со всего пылинки, чтобы обувь выглядела идеально.
Как-то раз Джек спустился в торговый зал и увидел разводы на стеклах. Он строго и в недоумении посмотрел в нашу сторону. «Что это, черт побери, значит? – спросил он, указывая на окно. – Где ваше чувство достоинства?» Мы натирали стекло каждый час, и вскоре запах очистителя распространился по всему помещению.
Самое главное было то, чтобы всегда сияла подсветка на вывеске с названием магазина. Если вы не успевали заменить перегоревшую лампочку в течение нескольких секунд, это было равносильно апокалипсису или смерти близкого родственника. Джек не должен был это увидеть. От этого практически зависела ваша жизнь.
Внешний вид магазина говорил о том, что Джек гордится своим детищем, и я руководствовался этим во время открытия собственных магазинов. По сей день, стоит мне увидеть вывеску с перегоревшей лампочкой, в голове появляется мысль о том, что владельцам плевать на свой бизнес. Если в магазине Steve Madden я замечаю, что на полу валяется обувная коробка или беспорядок на витрине, то сразу впадаю в ярость.
Джон показал мне самое главное – насколько важно, чтобы каждый сотрудник носил что-то из ассортимента заведения. О чем подумает покупатель, если зайдет в обувной магазин и увидит продавцов в ботинках стороннего бренда?
Я занимаюсь в спортзале и недавно побывал в небольшом магазине неподалеку, где продают одежду для тренировок и спортивное снаряжение. Девушка, одна из сотрудниц, носила симпатичные легинсы. Я спросил ее, где она их купила. Она улыбнулась и без задней мысли ответила: «В Forever 21». Невероятно! В магазине, где она работает, продают десятки легинсов. Почему владелец закрывает на это глаза? Для ясности, я не виню в этом продавцов. Очевидно, что руководство скупится на предоставление скидок своему персоналу. Я же считаю правильным, когда сотрудники получают обувь и аксессуары бесплатно либо по минимальной стоимости. Таким образом, они тоже будут представлять бренд.
В Steve Madden продавцы допускаются в торговый зал только при условии, что они надели обувь нашего бренда, и точка. Я провожу много времени в наших магазинах, и стоит мне увидеть кого-то в туфлях другой марки, сразу подхожу к этому сотруднику и говорю: «Убирайся из зала». Наверное, звучит грубо, но это вопрос чести. То, чему я научился у Джека.
Почти весь персонал в Jildore боялся Джека, но ко мне, Брайану и другим молодым парням, которые работали в зале, он проникся симпатией. Он научил нас подталкивать клиентов к покупке и продавать товар – навыки, которыми я владел от рождения. Если женщина просила принести ей одну туфлю своего размера, Джек говорил, что надо также показать похожую модель. Она пришла за покупкой, а значит, ваша задача – помочь ей выбрать ту самую обувь. Я стал изучать новые приемы в «танце по ухаживанию за клиентом», которым начал обучаться еще в Toulouse, и продолжаю эти занятия «хореографией» по сей день.
За два года работы в торговом зале Jildor я узнал главные принципы ведения бизнеса, которыми до сих пор руководствуюсь. Никто из моего окружения не верил в то, что я продвинусь за пределы магазина Джона. За исключением Брайана, все мои друзья ежедневно садились на поезд и отправлялись в город на работу в швейном районе или на Уолл-стрит, следуя отеческому примеру, в то время как я садился на велосипед и ехал в Jildor. Они смеялись над тем, что я, как какой-то школьник, работал продавцом в обувном магазине. Но мне нравилось то, чем я занимаюсь, и в глубине души я надеялся, что это послужит исходной точкой для начала настоящей карьеры.
Уже тогда я серьезно увлекся дизайном обуви и вопросом успешных продаж. В то время продавались женские туфли на очень высоком каблуке. Особую популярность приобрел бренд Charles Jourdan, который продавал своего рода лабутены. Эти туфли поставлялись для эксклюзивной продажи в Jildor. Они были упакованы в потрясающую красную коробку, и я испытывал огромное удовольствие, когда открывал ящики и вытаскивал долгожданный товар. Дважды в год Джек выставлял на продажу туфли Charles Jourdan за полцены. Сейчас в магазинах постоянно проводятся какие-то акции. Но на тот момент обувь продавали по полной цене на протяжении всего сезона, и, только когда поступала новая коллекция, мы устраивали большую распродажу. Так было задолго до эпохи интернет-магазинов. Люди со всех районов съезжались к нам, чтобы купить обувь со скидкой.
Джек натягивал декоративные бархатные канаты, как на премьере какого-нибудь фильма, а женщины выстраивались в ряд вдоль улицы, чтобы попасть в магазин сразу после открытия. Как только распахивались двери… все бросались в атаку! Покупательницы, словно безумные, вваливались внутрь и бежали к витрине с туфлями Charles Jourdan. Спустя годы, во время торжественного открытия своего первого магазина, в знак признательности Джеку я развесил такие же бархатные канаты. Без Jildor не было бы компании Steve Madden.
Спустя два годы работы в торговом зале я был готов попробовать что-то новое. Начало моей работы в Jildor примерно совпало с моментом, когда Лэнс, владелец магазина Toulouse, открыл небольшое дело по оптовой продаже обуви под названием L. J. Simone. Это один из первых брендов, который создавал обувь специально для молодых девушек. Джек хотел продать их в Jildor, но Лэнс отверг его предложение, так как для этой цели у него был собственный магазин. Как-то раз я зашел в Touloyse, чтобы посмотреть на эту обувь. Там продавали много деревянных сабо, выполненных в европейском стиле, с разными прикольными деталями вроде заклепок и наборных каблуков, на мой взгляд, очень крутыми.
Вскоре мне позвонил Лэнс и предложил работу. L. J. Simone была очень маленькой компанией, в которую входили владелец и парочка шумных ребят, но им требовался человек, который смог бы продавать их обувь другим магазинам. Я без раздумий ухватился за этот шанс, хотя понятия не имел, как я буду это делать. Никто не учил меня этому. Я сразу отобрал несколько образцов из новой коллекции и целыми днями обивал пороги всех обувных магазинов в радиусе трех штатов, чтобы продать наш товар.
Возникла только одна проблема: в двадцать два года у меня все еще не было водительских прав. Конечно, я учился водить машину. В шестнадцать лет я получил разрешение садиться за руль, но незадолго до того, как я начал работать в L. J. Simone, меня лишили этого права за многократное вождение в нетрезвом виде. На острове мы назвали их deewee's. Начнем с того, что я не только был никудышным водителем, стыдно признаться, но я почти все время был под кайфом, даже когда садился за руль.
За те годы, что я проработал в Jildor, я разбил множество машин, кроме того, меня постоянно останавливали. В итоге я заработал так много правонарушений, что лишился водительских прав. Но мне нужно было как-то передвигаться, чтобы продавать обувь L. J. Simone, и отсутствие разрешения садиться за руль меня не остановило.
Конечно, у меня не было собственной машины, но я мог одолжить ее у друзей или арендовать, когда компания давала согласие. Я делал все возможное, чтобы продать эту обувь. Для передвижений по Лонг-Айленду я мог воспользоваться железной дорогой или метро. Но для поездок в Коннектикут и Вестчестер мне приходилось брать машину напрокат. Я разбил не один арендованный автомобиль.
Как-то раз я взял машину у своего старого друга Дэнни, с которым я общался еще в старших классах. Тогда он учился в бостонском колледже. Я убедил его одолжить мне на пару дней свою тачку и ежедневно платил ему арендную плату. Однажды я остановился напротив универмага Macy’s на Геральд-сквер и на минуту оставил боковую дверцу открытой, когда пошел к багажнику, чтобы взять сумку с образцами обуви. Прямо перед тем, как я собирался закрыть ее… Бум! Грузовик въезжает в дверь и разносит ее.
Единственный случай, когда авария произошла не по моей вине, но, разумеется, Дэнни не поверил этому. Он пришел в ярость, а его отец разозлился настолько сильно, что пытался подать на меня в суд даже после того, как я предложил оплатить ремонт автомобиля. В итоге его отец отступил, но после этого случая мы с Дэнни не общались еще несколько лет.
Я был ходячей катастрофой, а широкое распространение наркотиков только усугубляло ситуацию. В начале 1980-х дозы порошка смерти продавали на каждой улице Нью-Йорка. Парни из L. J. Simone предпочитали употреблять его вместо седативных таблеток, и я иногда составлял им компанию. После него я чувствовал себя паршиво, скрипел зубами, но продолжал увеличивать дозу. Я превратился в параноика: мне казалось, что меня повсюду преследуют. Под влиянием наркотика я часто закрывался в квартире и баррикадировал входную дверь диваном. Я думал, что в любую минуту ворвется полиция и арестует меня.
Но после работы я снова принимался за старое, так как всецело находился под влиянием наркотика.
Я с одинаковым энтузиазмом старался как выполнить свою работу, так и поймать кайф. Я не был любителем отрываться в конце рабочей недели, а уходил в отрыв каждый вечер. Благодаря L. J. Simone у меня появилась возможность изучить все аспекты оптового бизнеса, от дизайна до продаж и поставки обуви. Мы создали множество популярных моделей: туфли на танкетке, на плоской подошве и платформе. Лэнс отвечал за разработку дизайна, а я ходил на нашу небольшую фабрику, которая находилась Манхэттене на 25-й улице, и возился с образцами. «Подошва этих туфель, – сказал я, роясь в нескольких образцах. – А что, если верхнюю часть этой модели поместить на подошву тех туфель?»
Я придумывал очень удачные образцы и быстро понял, что обладаю особым чутьем, которое помогает понять потребности женщин. В отличие от профессиональных дизайнеров я никогда не рассматривал обувь как какой-то коммерческий продукт. Я сразу представлял себе конечный результат. Я мысленно мог разместить весь процесс на четырех воображаемых экранах: затраты на производство, стоимость туфель, вывод на рынок для охвата максимальной женской аудитории, окупаемость. Мне не интересен творческий процесс, будь то музыка, искусство или дизайн обуви, если он не подразумевает конкретный результат.
За время работы в L. J. Simone я усвоил один из ценнейших уроков о том, как производить фурор на обувных выставках. Я учел этот опыт во время открытия собственной компании. Каждый сезон бренды размещали новую коллекцию туфель для демонстрации в гостиничных номерах, куда съезжались представители обувных магазинов со всей страны, чтобы оформить заказы. Таким образом, мы сбывали свою продукцию тем клиентам, до которых я физически не мог доехать.
До появления L. J. Simone такие выставки протекали очень вяло и считались невероятно старомодными. Торговые представители обувных компаний отсиживались в гостиничных номерах, читая газету и ожидая, когда кто-нибудь зайдет и оформит заказ.
Мы выбрали другой подход. Для проведения демонстрации Лэнс снимал номер люкс, выставлял закуски, шампанское, врубал музыку и устраивал подобие большой вечеринки. Мы даже приводили своих сотрудников и друзей, чтобы люди видели востребованность нашего бренда. Мы вызвали большой ажиотаж. Конечно, это была вечеринка. А накануне мы всю ночь не смыкали глаз, употребляли наркотики и таблетки.
Спустя пару лет работы в L. J. Simone я наконец-то переехал в город и поселился в квартире на Мерсер-стрит в Гринвич-Виллидж. В 1980-е этот район стал воплощением моих детских мечтаний, когда мы с отцом садились на поезд и отправлялись в Нью-Йорк. Этот город – невероятное сочетание буйства красок, уличного шума, музыки, наркотиков и самых разных людей, которые кажутся слегка безумными. Я отлично вписался в эту атмосферу.
Следующие несколько лет я работал не покладая рук целыми днями, а по ночам пускался во все тяжкие. L. J. Simone стала небольшой успешной компанией, но я с болью вспоминаю об авариях, в которые попадал, диких условиях проживания и многочисленных пристанищах, где я вырубался: голым в коридоре моего дома, в бесконечной череде клубов, ресторанов и дешевых забегаловок и даже на девушке, которую привел домой из одного такого злачного места. Наркотики уничтожали мою личность. Я потерял присущее мне глубокое восприятие мира, обаяние, интеллект – все поглотил этот неумолимый монстр, который всецело мною овладел. Вспоминая об этом сейчас, я не представляю, как тогда выжил.
К тому времени я начал понемногу зарабатывать деньги, что только подливало масло в огонь, учитывая мою зависимость. Я постоянно вырубался и просыпался с синяками по всему телу, поэтому в качестве защиты я надевал дополнительный слой одежды. Однажды я купил ультрафиолетовую лампу и установил ее на полу. Не спрашивайте, зачем я это сделал. Это лишь одна из моих случайных покупок. Наутро я просыпался абсолютно разбитым: ребра болели настолько сильно, что во время ходьбы приходилось опираться о стену.
Дополнительный слой одежды явно не помогал. В известном шоу Saturday Night Live я видел рекламу пивной каски Уильяма Холдена, известного актера и алкоголика, который умер, поскользнувшись на ковре и ударившись головой о стол. В один из кризисных моментов я пошел и купил себе такой шлем, опасаясь, что меня постигнет похожая участь.
Моя зависимость ухудшалась, а вместе с этим усугублялись и отношения с парнями из L. J. Simone. Я уверен, что это не случайное стечение обстоятельств. Несмотря на то что я полностью отдавался работе, бо€льшую часть времени я находился под кайфом. Я не сомневаюсь, что не раз ставил компанию в неудобное положение. Мы с Лэнсом были в хороших отношениях, но совсем иначе дело обстояло с его партнером Джеем, который занимал должность операционного директора.
Джей научил меня, как правильно вести бизнес, а Лэнс – разработке дизайна. С момента открытия собственной компании я всегда приводил в ее стены новых людей и записывал долю компании на их имя. Благодаря этому они чувствовали свою причастность, а талантливые ребята, которые бы в противном случае не задержались на этой должности и в итоге нашли работу в другом месте, сохраняли верность своему делу. Таким образом, я многим помог стать миллионерами и горжусь этим. Также считаю большой заслугой тот факт, что большинство сотрудников, которые работают в нашей компании с момента открытия, так и остались с нами.
Джей в этом плане отличался. Несмотря на достойную оплату, он всегда давал понять, что босс здесь он, а я лишь рядовой сотрудник. Я не видел возможностей для роста, чтобы стать равноценным партнером. Он имел на это полное право, но в то время меня очень раздражало его поведение. Сейчас понимаю, что не заслуживал каких-либо поблажек, учитывая то, как я себя вел.
К моменту заключения очередного контракта с универмагом Macy's я работал в компании L. J. Simone уже восемь лет. Как обычно, я был пьян и что-то невнятно бормотал себе под нос, пока шел по магазину. Наверное, на какое-то время просто отключился, потому что помню только то, как я, заваленный платьями, лежал на полу.
Продавец в Macy's был славным парнем, с которым я не так давно познакомился, он вывел меня на улицу и посадил в такси. Я сидел на заднем сиденье, а впереди таксист спрашивал меня, срываясь на крик: «Где тебя высадить?» И я при всем желании не мог вспомнить свой домашний адрес.
На следующий день я приехал в офис компании, который находился рядом с фабрикой на 25-й улице. Джей попросил меня зайти к нему в офис. «Стив, нам надо поговорить, – строго сказал он. – Я продолжаю получать жалобы на твое поведение. И хочу, чтобы ты взял себя в руки, иначе ты больше не сможешь представлять нашу компанию».
Я смотрел на его самодовольную физиономию и едва сдерживался, чтобы не врезать ему. Дело в том, что он был абсолютно прав. Я был сам не свой. Сейчас понимаю это, да и тогда догадывался, просто тяжело признаться в подобном самому себе. Однако меня больше беспокоила надменность Джея. Мы вместе нюхали кокс на его же обувных выставках. Кто он такой, чтобы читать мне нотации?
Несмотря на напряженные отношения с руководством, я знал, что уже перерос L. J. Simone. И научился всему, чему только мог, а также начинал понимать бесцельность дальнейшей работы в этой компании. Я и сам был в состоянии справиться с такой работой, поэтому уволился. Лэнс не находил себе места от злости, зато для Джея мой уход стал настоящим облегчением. Я посвятил им восемь лет своей жизни, настала пора двигаться дальше.
Но из-за своей зависимости я не мог действовать в одиночку, поэтому нашел двух компаньонов: Алфи, дизайнера, который владел обувной фабрикой, и Стивена, наемного работника, который продавал обувь, не пользующуюся спросом в магазинах. Каждый из нас внес небольшие инвестиции, и мы открыли компанию Soulier, что в переводе с французского значит «обувь». Сейчас это звучит чертовски претенциозно, но тогда людям нравилось это название.
Все начиналось очень хорошо. У меня было четкое представление о том, какую обувь хотят носить молодые девушки, и я сфокусировался на создании модной обуви, аналогичной той, которую годами продавал в L. J. Simone. В рамках первой коллекции мы представили сапоги с разными цветными блоками, которые стали настоящим хитом и буквально опережали свое время. Мы также продавали эти крутые туфли-лодочки, покрытые драгоценными камнями. В июне 1988 года на нашей первой обувной выставке компания Nordstrom сделала очень крупный заказ. Мы были в полном восторге. В летний сезон наша обувь пользовалась большим спросом, но к ноябрю продажи коллекции упали, и владельцы магазинов начали спрашивать о дальнейших планах Soulier.
Я затрудняюсь назвать точную причину, но нам так и не удалось придумать достойную замену этой коллекции. Наша компания просто прогорела. В тот момент я усвоил один ценный урок: независимо от того, насколько хорошо идут дела, в бизнесе вы никогда не должны бездействовать. Необходимо постоянно подталкивать себя и двигаться вперед, всегда смотреть в будущее и оглядываться по сторонам, чтобы найти новые возможности и разглядеть потенциальные проблемы.
Алфи и Стив начали спорить из-за денег, я все сильнее погружался в зависимость, поэтому катастрофа была неизбежна. Любой наркоман скажет вам, что прежде, чем начать менять свою жизнь, он должен достичь дна, а затем следующего дна, а после еще одного. Я опустился ниже некуда, когда наркотики стали серьезно влиять на мою работу.
Компанию Soulier закрыли, я был разорен, мои партнеры спорили из-за денег, а мое пагубное пристрастие к наркотикам стало столь ужасным, что я перестал выходить куда-либо ночью, поскольку знал наверняка, это закончится очень плохо. Я мог оказаться в больнице, тюрьме или умереть. Я оставался дома и накуривался, сидя на диване в гордом одиночестве.
Однажды ночью я сидел в квартире совсем один и, как всегда, под кайфом. В гостиной было несколько бетонных блоков, на которых стояли книги. Несмотря ни на что, я оставался заядлым читателем. Книги и наркотики стали любимым способом сбежать от реальности. Я слонялся по комнате, занимаясь бог знает чем, когда блоки внезапно рухнули и все книги начали падать на пол.
Наверное, это звучит странно и не так драматично, как некоторые наркоманы описывают «падение на самое дно», но для меня это стало последней каплей. Я обвел взглядом свою грязную, паршивую квартиру с разбросанными повсюду книгами и подумал про себя: что может быть хуже? Так долго я переживал тяжелые времена, что тогда просто наступил подходящий момент, или я достиг своего предела, чтобы начать менять свою жизнь в лучшую сторону.
Глава 3
Задинка
10 января 1989 года я заставил себя пойти на собрание группы анонимных наркоманов, которое проводилось на Перри-стрит в Гринвич-Виллидж. Я проходил мимо этого здания десятки раз и часто подумывал о том, чтобы зайти внутрь, но в этот раз у меня не было другого выбора. Если я не изменю свою жизнь, мне конец.
Если бы вы присутствовали на том собрании, то заметили бы, что я выгляжу очень даже порядочно и скромно по сравнению с другими людьми в комнате. Одетый в мокасины, бежевые брюки и рубашку от Lacoste, застегнутую на все пуговицы, я был похож на одного из членов Клуба молодых республиканцев. К тому времени мои волосы уже начали выпадать, и из-за смущения я собирал их в хвостик. Но глубоко внутри я ощущал себя таким же изгоем и мятежником, как и все собравшиеся. Зачастую в этом районе дела обстояли именно так. Сегодня здесь полно роскошных сетевых магазинов и курсов йоги для мамочек, но так повелось исторически, что Гринвич-Виллидж считался пристанищем для художников-авангардистов, богемы и большей части гей-сообществ Нью-Йорка.
На этой встрече была такая же мешанина из людей: артисты, писатели, актеры и парочка работяг для разнообразия. Конечно, там собралось много интересных и абсолютно разных людей, но я не видел среди них единомышленников. По крайней мере, мне так казалось. Поначалу думал, что между нами нет ничего общего. Но вся магия программы в этом и заключается: она помогает понять, что на самом деле вы ничем не отличаетесь от окружающих, а это значит, что вы не одиноки в этом мире.
Я сидел в этом маленьком зале, потягивал кофе, слегка наклонив голову, и слушал, как собравшиеся делятся своими историями. Тогда я был очень консервативен не только в одежде, но и в своих убеждениях и не испытывал неприязни к сторонникам других партий, но придерживался четкой политической линии. Мой отец был на стороне правых до того, как их движение стало популярным, и в то время я не ставил под сомнение его взгляды. Но с тех пор жизнь меня многому научила. Тюрьма, в частности, во многом меня перевоспитала, и в итоге я кардинально поменял свои политические убеждения. Несмотря на постепенную трансформацию своих воззрений, первые изменения произошли именно во время той встречи. Я понял, что другие люди вокруг не только похожи на меня гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, но во многих отношениях они были точной копией меня самого. Их истории жизни повторяли мою, и я был ничуть не лучше или хуже остальных.
Справа от меня сидела женщина по имени Интернешнл Крайсиз. Она считалась местной знаменитостью и одной из величайших артисток среди первых трансгендерных девушек, которая олицетворяла красоту и гламурную жизнь на клубной сцене 1980-х годов. Она гастролировала, исполняя свои ревю: Jesus Chrysis Superstar и The Last Temptation of Chrysis [10], а также была протеже Сальвадора Дали.
Мы называли ее Хриса. Она приходила на собрания в длинных блестящих платьях с подолом, достигающим пола, поэтому ее всегда сопровождали несколько парней, которые, как греческие сикофанты, несли этот шлейф. Позже я узнал, что она уже давно проходит терапию и за это время помогла очень многим людям. Внешне она выглядела чересчур ярко, но внутри она была скромной и великодушной. Я представлял полную противоположность. Снаружи я казался нормальным, возможно даже скучным. Но в остальном я не знал меры. Узнав, что я новичок, Хриса проявляла ко мне неподдельный интерес. «Решай проблемы по мере их поступления, не переживай о завтрашнем дне, дорогуша», – говорила она.
По другую сторону от меня сидел пожилой итальянец по имени Гвидо, который управлял небольшим магазином мороженого неподалеку. Он повернулся в нашу сторону и, качнув головой, произнес: «Главное – принять себя таким, какой ты есть, – сказал он, кивая. – Живи настоящим».
Они продолжали высказывать мудрые изречения, которые составляли часть программы, чтобы я постепенно проникся ее терапевтическим эффектом. К моему удивлению, это сработало. Впервые за долгое время я увидел проблески надежды. Сейчас это звучит немыслимо, но тогда мне казалось, что всю жизнь ждал момента, когда мне кто-то скажет подобные слова.
Зависимость – бесконечная борьба; я по-прежнему борюсь с ней каждый божий день. За это время я не раз оступался. Но в тот день и в течение последующих нескольких лет я не испытывал неутолимого желания принять наркотики. Оно просто исчезло, как по волшебству. Я не воспринимал это как должное. Я прошел все шаги, ходил на собрания каждый день, а поначалу делал это дважды в день.
Ребята, с которыми я познакомился на реабилитации, вскоре стали для меня лучшими друзьями. По пути мы потеряли несколько бойцов, но с теми, кто остался в строю, я до сих поддерживаю очень теплые отношения. Мы выглядели как большая семья отщепенцев всех возрастов, рас и убеждений. Среди нас был Эдди Лама, суровый уличный парень из Бруклина, в груди которого билось сердце настоящего поэта, после тюрьмы он решил заняться строительным бизнесом; Питер Торрес, красивый и харизматичный пуэрториканский художник, который отличался не только выдающимися творческими способностями, но и крутизной; и Гарри Кутукас, легендарный драматург Офф-Бродвея [11].
Поделиться книгой: