Наследник пепельной собаки

— Хундендорф, — эхом вздохнул Родя и приткнулся к горячему боку Задорки. Голубые звезды висели низко, вкусно пахло клевером, и он подумал, что плен — это не так уж и плохо.

Глава двенадцатая

Болотные фиалки

Но на самом деле плен оказался совсем не праздником, как представилось Роде в первую ночь.

Каждое утро Задорка поднимала его ни свет ни заря и гнала в далекое поле или в густой лес. Тонкий сеттериный нюх, настроенный на птицу, страдал от грубого запаха зверей. Подушечки лап, не приспособленные к ходьбе в лесу, болели. К тому же, Задорка оказалась очень молчаливой, и Родя слышал от нее только короткие команды. Да и те он научился понимать не сразу.

— Натекай! — Провывала она. — В кубло! Иди по сакме!

Родя терялся, сбивался и получал хорошую трепку. Из-за такого непонимания он сначала даже чуть не умер с голоду. Каждый вечер Задорка грозно кричала ему «Дбруц!», и он робко съеживался. И только через неделю выяснилось, что таким окликом гончих зовут к еде.

Да и все остальное оказалось вполне простым: натекать означало нападать на след, кублом звалось логово зверя, а сакмой — вонючий след волка.

Спасало Родю только замечательное чутье, о котором, конечно, не могла мечтать ни одна гончая. За него Шумило и Задорка прощали ему ошибки и удивительную, на их взгляд, тупость.

С Родей свора стала жить припеваючи, потому что ни одна охота не пропадала впустую. К чужаку постепенно привыкли, не обижали, но самому ему с каждым днем становилось все тоскливей.

Где Ёжа? Что стало с Алексом? Неужели хердеры их все-таки поймали? А родители, наверное, давно забыли его и завели себе новых щенков. Но, главное, как теперь добраться до заветного луга?

Несколько раз под видом охоты Родя пытался уйти в сторону дома, но каждый раз его ловила бдительная Задорка.

И все-таки однажды под утро, когда собаки спят особенно крепко, а запахи растений необычайно сильны, его разбудило осторожное покусывание прута. Родя осторожно втянул воздух и в густом аромате ночной фиалки различил родной запах Страшного Зверя Ежевики. Умница Ёжка старательно вывалялась в этом, самом пахучем ночном цветке, чтобы сбить с толку гончих.

Ловко виляя длинным тельцем и мотая ушами, она дала ему знать, чтобы завтра он постарался попасть на болото, где растут фиалки, и так же неслышно, как появилась, снова скрылась в предрассветном тумане.

В это утро Родя искал зверя с особенной ловкостью и убедил Задорку, что в самом центре Поганого болота сейчас разместилось кубло одинца — одинокого матерого волка.

— Так уж и на болоте? — фыркнула Задорка.

— Разве я когда-нибудь ошибался? — высокомерно задрал хвост Родя. — Говорю тебе, на самом болоте. Не веришь, сейчас сам пойду и проверю.

— Иди, иди, — разрешила Задорка, а сама подумала: «Да хоть бы сожрал его этот одинец! Надоел хуже горькой редьки! Только таскайся за ним, а сама уже забыла, как и зверя гоняют!»

Задорка села на краю болота и принялась с упоением грызть вкусную можжевеловую ветку. Древесина ее, как известно, выгоняет из собачьих внутренностей всякую заразу.

Родя же, легко ступая с кочки на кочку, стал красться по болоту. Погони он не боялся: болото не выдержит веса взрослой гончей. Да будь он и сам чуть постарше — провалился бы, а пока и ему, и Ёжке дорога туда открыта.

Он шел на запах фиалок и действительно в одном особенно густом их кусте увидел черные бусины Ёжкиных глаз.

Они радостно облизались. Затем, после нескольких первых радостных мгновений Родя вдруг забеспокоился.

— Времени у меня мало, — поспешно проурчал он. — Алекс жив?

— Жив, жив! Мы уже неделю бродим около и гадаем, как тебя вытащить.

Родя насупился.

— Не выпустят они меня.

— Просто не выпустят, а если устроить все так, как придумал Алекс, то можно попробовать. Ты ведь учился в школе, а они тут все самоучки, так что все должно получиться. Только ты ничего не бойся, будь умницей, не теряйся — и все обойдется. А главное — никак не показывай, что нас знаешь!

Глава тринадцатая

Испытание

Вернувшись, Родя сообщил, что одинец умер от старости, и чтобы сменить тему, побыстрей натёк на след двух лисовинов. Все были довольны, и ничего не подозревающая свора, как обычно, спокойно расположилась на ночь.

Но против всяких обыкновений на следующее утро долину гончих огласил зычный бас.

Сердце Роди отчаянно заколотилось: это был голос Алекса.

И действительно старый бульмастиф важно шел через расступавшихся псов, направляясь прямо к Шумиле. За Алексом семенила Ежевика.

Перед вожаком они остановились, и Ёжа быстро скользнула вперед.

— Многоуважаемый потомок собаки Святого Губерта! Являясь дальнею вашей родственницей, смиренно прошу выслушать предложение великого воина Алекса Мудрого…

— Ну, пошла языком чесать, — проворчал Шумило и, почесавшись, ловко выкусил очередную блоху. — Чего тебе, старче, говори прямо, у нас гон на носу!

— От имени ветеранов Хундарики прошу тебя отпустить с нами твоего слугу, ирландца Рёдмирана Ибсена!

— Это Сёмку, что ли? На что он вам, боевым ветеранам, сдался?

— У него важное государственное задание. Он учится в школе и теперь должен перейти во второй класс. Если он этого не сделает, по строгости закона Хундарики я должен буду разорвать его на клочки.

Тут Родя не на шутку испугался. Неужели Алекс и вправду разорвет его на клочки, если его сейчас не отпустят?

— Чихал я на ваши законы, — крикнул Шумило, грозно оглядев свою стаю. — Он мне и самому нужен!

— Негоже вожаку показывать дурной пример стае и не подчиняться воле сильнейших в Хундарике. Но мы явились к тебе с открытой душой, и оставляем право на выигрыш собачьей судьбе. Задай твоему слуге три любых вопроса — и если он не ответит хотя бы на один из них, то останется у тебя. Оболтусам в школе делать нечего, и он все равно не сможет перейти во второй класс. Но если он ответит на все вопросы — мы заберем его с собой.

Шумило с остервенением почесал ляжку. Перспектива драки с этим навязавшимся чудовищем была ему явно не по душе, на этом можно потерять полстаи.

— Добро, старче. Иди-ка сюда, рыжий.

Родя подошел и покорно лег, положив лобастую голову на вытянутые лапы. Рядом на всякий случай встали Заливай и Набат.

— Вопро-о-ос первый! — протяжно пропел Бушуй.

— А скажи-ка мне, легаш, чем отличается огон от полена, перо от трубы, пых от правила и прут от бублика?

Услышав целых три знакомых слова, Родя приободрился. По крайней мере, ясно, что речь идет о хвостах. Теперь надо сосредоточиться и напрячь воображение…

Ну, огон — это наверняка от слова «гнать», значит, хвост гончей. Полено… У кого хвост похож на толстую грубую деревяшку? Конечно, у волка! Так… Правило, правило… Странное такое слово, но очень похоже на всякие словечки борзых. Ладно, рискнем. Остаются пых и бублик. Бублик… У Роди мелькнул перед глазами хвост первого наставника — ясно, лайка. Но пых! Маленькое серое облачко… Заяц!!!

Гончие выслушали ответ с подозрением, но вынуждены были признать, что легаш не ошибся.

Алекс и Ёжа облегченно вздохнули, но Бушуй грозно провыл провыл:

— Во-о-опрос второй!

— Ну, а теперь вопрос посложнее. Ответь мне, сколько же нас, гончаков, на свете?

Но и этот вопрос, когда Родя взял себя в лапы, не очень затруднил его. Недаром все это время он внимательно присматривался к стае. Во главе ее стояли, конечно, русские гончие, самые голосистые псы на земле. Но охотились рядом и все их сородичи.

— Сейчас посчитаю, — оскалился Родя. — Значит, так… Бладхаунды, которые только и делают, что размышляют о смысле жизни. Бассетхаунды, что ищут не только дичь, но и грибы. Бигли, гроза енотов, они интересны тем, что лают, как колокольчики. Фоксхаунды, обгоняющие кровных скакунов. Ну, и по мелочи: всякие там дункеры, древеры да браки.

Родя замолчал, горделиво оглядывая перечисленных. Но на морде Шумило показалась ехидная усмешка.

— Всех, значит, перечислил, голубчик?

Но только Родя успел открыть пасть, чтобы согласиться, как увидел отчаянно виляющую хвостом Ежевику.

«Ах, я дурак! Как же забыл про такс-то?!» — отругал себя он тихонько, а вслух гаркнул:

— И таксы! Ловят лис, барсуков, куниц, хорьков, горностаев…

— И кроликов! — не выдержала Ёжка, едва все опять не испортив.

Но ее уже почти никто не услышал, потому что Бушуй на невозможно высокой ноте протянул:

— Во-о-опрос третий!

— Самый сложный вопрос.

Глава четырнадцатая

Роковая загадка

Вся стая подалась вперед и окружила послов и пленника плотным кольцом. Все понимали, что, ответь щенок сейчас на последний вопрос, они потеряют незаменимого помощника в охоте, и снова придется пробегать многие километры, чтобы напасть на след.

Прежде чем озадачить испытуемого, Шумило долго и старательно чесался, но ничего заковыристого, видимо, не приходило ему в голову.

Родя встал в стойку и дрожал всем телом.

— Ловок, ловок, — усмехнулся, глядя на него, вожак. — Ну, уж раз так ловок да умен, что тебе стоит распознать слова, какие любой дворняге понятны. Бурматный да муругий, подласый да половый, чубарый да чепрачный — что такое будет?

— И про «в румянах» пусть скажет! — крикнул кто-то из толпы.

Родя опешил. В жизни он не слышал таких слов. Как мало он еще проучился в школе, еще не успел им Буран всего рассказать. Не было таких слов ни в языке борзых, ни в речах гончих, ни в командах служебных псов. Он робко повел карими глазами в сторону Алекса и Ёжки, но и они повесили головы.

Надо срочно за что-то зацепиться, за что-нибудь знакомое, похожее… Но в голову не приходило ничего. Родя еще раз посмотрел на стаю, уже радостно ворчащую, потом на ясное небо без облачка, на далекий лес. Помощи было ждать неоткуда. Неужели он так и останется в этой стае навсегда? Никогда не увидит родителей, Донго, Пипистреллу? Не потянет по куропатке и не встанет в благородной стойке по вальдшнепу? И никогда, никогда! не разгадает тайну запаха на лугу у реки?

От горького отчаяния Родя уже был готов завыть, как помощь неожиданно пришла к нему с той стороны, откуда ждать ее было никак невозможно.

В тоске оглядывая сгрудившихся собак, он вдруг заметил, что Задорка делает ему какие-то знаки. Она то тыкала себя носом в плечо, то косилась на соседа, то махала хвостом куда-то в сторону.

Молодой, рвущейся работать Задорке до смерти надоело ходить нянькой за чужаком. Она всей душой хотела снова вернуться к прежним временам, когда она свободно носилась по лесам и полям, вместе со всеми издавая торжествующий вопль охоты.

И Родя неожиданно все понял.

Медленно, словно раздумывая, а сам искоса поглядывая на Задорку, он начал:

— Бурматный — это такой цвет шерсти… — Задорка едва заметно мотнула носом. — Когда она будто присыпана пылью, — договорил Родя. И продолжил: — Муругий — это… — Задорка радостно осклабилась и задела боком соседа, рыжего пса с черной полосой на спине и такими же черными мордой, ушами и лапами. Родя в точности описал его. Затем Родя важно и неторопливо рассказал про подласую собаку, у которой шерсть на морде, груди, животе и ногах переходила в белую. — А половый это… это… — Задорка лихорадочно искала подходящий образец и, не найдя никого из своих, указала носом на самого Алекса. Потом она кивнула на погрустневшего Бушуя, которому на стрости лет совсем не хотелось опять носиться по полям и который очень рассчитывал на то, что легаш не ответит хотя бы на этот последний вопрос и останется. Спина старика была словно покрыта черной попоной. — Это чепрачный. А чубарый… — Он уже хотел сам сказать про пса с чубчиком, но Задорка едва не взвизгнула и посунулась к рыжему гончаку, по которому были разбросаны черные неправильные пятна. — Уффф! — выдохнул он.

Стая тоже выдохнула, но с тоской и угрозой.

— А про румяна забыл? — не выдержал Бушуй, у которого оставалась последняя надежда на спокойную старость.

Родя опять беспомощно завертел головой. Но тут торжествующая Задорка вылетела от радости под самый нос Шумиле и стала от восторга кататься по траве.

— Йя! Йя! Йя! — выпевала она, и Родя, простив ей все прошлые тычки и трёпки, описал ее рыжие бока до последней шерстинки.

Глава пятнадцатая

Именная азбука

К полудню Родя, Ежевика и Алекс были уже далеко от Хундендорфа. Родя резвился, как двухмесячный щенок, прыгал за бабочками и даже пытался схватить солнечный зайчик.

Скоро они вышли к небольшой речке и остановились перекусить.

— Эх, сейчас бы миску овсянки! — мечтательно протянула Ёжка.

— А лучше головку настоящего сыру! — подхватил Родя.

— А еще лучше кусочек рубца килограмма этак на два… — подытожил Алекс.

Но ничего из перечисленного не было и в помине. Им пришлось довольствоваться зерном, без спроса позаимствованным у отлучившейся куда-то семьи бурундуков, парой белых грибов и сочной травой. Ничего удивительного в этом не было: собаки, когда нет ничего другого, запросто могут обходиться пищей и похуже.

Тут-то Родя припомнил богатые охоты гончаков с некоторым сожалением. За время плена он привык есть мяса вдоволь. Да и публика там была, в общем, неплохая, только уж слишком прямолинейная и грубоватая.

— Вот их всех звали как-то по-музыкальному, Баян, Фагот, даже Гамма была, — обратился он к всезнающему Алексу. — Это понятно. Гончая, когда гонит зверя, обязательно должна петь. Они рассказывали, будто когда-то в старину из гончих подбирались настоящие хоры. Порой набиралось собак сто пятьдесят, и у каждой был свой особенный голос.

— Чистая правда, — подтвердил Алекс, дожевывая последнюю горстку ржи. — Но бывает, что их зовут и по действию: Угоняй или Хватай.

— А у других как, тоже есть какие-нибудь правила?

— Как же иначе! У многих пород, а особенно ваших, охотничьих, есть свои правила. Например, русские борзые любят зваться пышно, важно и длинно — как-нибудь вроде Княженика из Северной Охоты или Пылкий Сердце Мое. Не уступают им и южные борзые. Там имена уж совсем, как у восточных правителей: Амир Шах Лео или, скажем, Джуна-Джан из Золота Степей.

— Вот здорово! — пискнула Ёжка. — Мне бы такое имя!

— У тебя и так имя хорошее, — рассмеялся Родя. — А главное сокращается хорошо: Ёжка-кривоножка! Или Ёжа — на гусеницу похожа!

Алекс, видя, что его не слушают, обиженно поджал брыли и замолчал. Но Родя и Ёжка тут же заметили это и в две пасти залаяли:

— Мы слушаем, слушаем!