Аскетические сочинения в новых переводах

62. Человек двояк, ибо состоит из души и тела; подобно ему, и мир есть видимый и невидимый, и каждому из этих миров определены соответствующие дела и деловые заботы. Я считаю это истинным и в отношении видений и снов. Чем душа занята и о чем думает наяву, о том же она и в снах мечтает или философствует: если думает о человеческих делах, то и в снах занята суетным, а если упражняется в делах Божественных и небесных, то пребывает в созерцаниях и философствует в видениях, согласно сказанному пророком: И юноши их узрят видения (Иоил. 2:28). Такая душа не обольщается, но пристально вглядывается в истины и через откровения получает веру.

63. Когда желательная часть души устремляется к страстям, совокуплениям, наслаждениям и удовольствиям жизни, тогда душа видит и соответствующие сны. А когда раздражительная ее часть звереет против себе подобных, тогда и в снах видит она нападения зверей, войны и сражения с пресмыкающимися, перебранку, словно в суде, со своими противниками. Когда же разумная часть ее возносится в тщеславии и гордыне, тогда ей представляются воспарения в воздух на крыльях или восседания на высоких тронах, или предводительство народом в сопровождении эскорта колесниц.

64. Истинные видения, которые следует называть не снами, а видениями и созерцаниями, бывают только у тех, чей ум по причине пребывания в нем Духа сделался прост и свободен от всякого отягощения страстями и от рабства им, кто всегда думают о божественном и размышляют о будущих наградах и воздаяниях, чья жизнь выше жизни живущих – беззаботна, неразвлекаема, безмолвна, чиста, полна милости, мудрости, небесного знания и добрых плодов, выращиваемых Духом. У прочих же, не имеющих этого, ложные и запутанные |сны], в которых все – явное обольщение.

65. Многие сочли блаженной отшельническую жизнь, другие – смешанную, то есть общежительную, иные же предпочли предстоятельствовать над народом, быть наставниками, заниматься преподаванием и строить церкви – от чего разные [люди] обычно питаются душевно и телесно. Я же ни одно из этих дел не предпочел бы другому и не сказал бы, что одно заслуживает похвалы, а другое порицания, но во всем и во всех делах и действиях всеблаженна жизнь для Бога и по Богу.

66. Человеческая жизнь составляется из различных наук и искусств, причем каждый разрабатывает и привносит свое, и, таким образом передавая друг другу и получая друг от друга, люди живут, доставляя необходимое телесной природе. То же можно видеть и в духовных людях, каждый из которых проходит свою добродетель и, хотя каждый идет по своему жизненному пути, но по разным путям все движутся к одной цели.

67. Цель всех подвизающихся по Богу заключается в том, чтобы угодить Христу Богу, получить через причастие Святого Духа примирение с Отцом и посредством этого достичь спасения. Ибо это и есть спасение всякой души и всякого человека; если же этого нет, то напрасен труд, тщетно делание наше, и бесполезен всякий путь жизни, который не ведет к этому бегущего по нему.

68. Оставивший весь мир и удалившийся на гору для безмолвия и оттуда, как бы напоказ, пишущий находящимся в миру, ублажая и похваляя одних, льстя другим, подобен тому, кто развелся с блудной, непотребной и порочной женой и уехал в далекую страну, чтобы освободиться даже от воспоминания о ней, но впоследствии забыл о цели, с которой он прибыл на гору, и желает переписываться с теми, кто общаются с этой блудницей и, так сказать, оскверняются с ней, и ублажать их. Если и не телом, то, во всяком случае, сердцем и умом такой человек произвольно впадает в те же страсти, что и они, как бы одобряя их связь с ней.

69. Насколько вращающиеся среди мира и при этом очищающие чувства и сердца от всякого дурного вожделения заслуживают похвал и блаженны, настолько же живущие в горах и пещерах, если они желают похвал и ублажений и славы от людей, достойны порицания и презрения, ибо они для Бога, испытывающего сердца наши – словно прелюбодеи. Ибо кто желает, чтобы о его жизни, имени и деяниях было слышно в миру, тот блудит по отношению к Богу, подобно древнему иудейскому народу, как говорит Давид (Пс. 105:6).

70. Кто с непоколебимой верой в Бога отрекся от мира и того, что в мире, тот верует, что милостив и щедр Господь (Пс. 102:8) и что Он принимает приходящих к Нему с покаянием. Зная же, что через бесчестие Он чтит рабов Своих, через крайнюю нищету обогащает их, через оскорбления и уничижения прославляет их и через смерть делает причастниками и наследниками вечной жизни, такой человек стремится, как жаждущая лань, проходить через [эти испытания], восходя по ним ввысь, к источнику бессмертия, как по лестнице, по которой ангелы восходят и нисходят на помощь восходящим. Бог же восседает на вершине ее, ожидая от нас посильного произволения и старания – не потому, чтобы Ему было приятно видеть нас в трудах, но потому, что, будучи человеколюбивым, Он хочет даровать нам награды как то, что мы заслужили.

71. Тем, кто без колебаний приходят к Нему, Господь не позволяет совсем упасть, но, видя, что они изнемогают, содействует и помогает им, подавая им свыше руку силы Своей, и возводит к Себе. Содействует же Он иногда явно, иногда неявно, неведомо и ведомо, до тех пор, пока они, пройдя всю лестницу, не приблизятся к Нему и всецело не соединятся со Всецелым, забыв все земное и сопребывая с Ним там, – в теле ли, или вне тела, не знаю (2Кор. 12:2), – и живя с Ним и вкушая неизреченные блага.

72. По справедливости следует нам подклонить наши шеи под иго заповедей Христа и не уклоняться в сторону, не возвращаться назад, но идти в них прямо и с готовностью даже до смерти, обновлять самих себя и делать поистине новым раем Божиим, до тех пор, пока Сын с Отцом не придет и не вселится в нас через Святого Духа. И тогда всего Его приобретем как живущего в нас и учителя нашего. И если кому-либо из нас Он повелит что-нибудь или доверит какое-то служение, оно будет вручено ему и он будет с готовностью исполнять его, как ему кажется наилучшим. Но непозволительно стремиться к этому [служению] прежде времени и не следует принимать его, когда оно дается от людей, а надо пребывать в заповедях Владыки нашего и Бога и ожидать Его повеления.

73. Если после того, как нам будет вручено служение божественным вещам и мы отличимся в нем, Дух направит нас на другую службу или работу или деятельность, не будем сопротивляться. Ибо Бог не хочет ни того, чтобы мы были праздными, ни чтобы до конца оставались на одной и той же работе, с которой начали, но хочет, чтобы мы преуспевали и постоянно продвигались к достижению лучшего, идя, конечно, не по своей, но по Божией воле.

74. Кто сделал свою волю мертвой, тот становится совершенно безвольным; но из живых и движущихся существ нет ни одного безвольного, разве только если кто назвал бы безвольными бесчувственных и неподвижных. Ибо хотя растения движутся и растут, мы не говорим, что это движение и рост происходят по их естественной воле, потому что они бездушны; а все одушевленное имеет естественную волю. Итак, кто умертвил собственную волю подвигом и старанием и стал совершенно безвольным, тот исступил из своего естества и, поскольку он ничего не желает, он не может делать ничего ни хорошего, ни плохого.

75. Кто стремится умертвить свою волю, тот должен исполнять волю Божию и вместо собственной воли вводить ее в себя, насаждать в себе, прививать к своему сердцу и при этом тщательно следить, растет ли насаждаемое и прививаемое, пустило корни вглубь, срослось ли и соединилось ли оно [ со стволом], став единым деревом, выросло ли, расцвело ли и принесло ли прекрасный и сладкий плод. Пусть не забудет он [проследить] и за землей, принявшей семя, и за корнем, к которому привито это непостижимое и несказанное живоносное растение.

76. Кто отсекает свою волю через страх Божий, тому, – неведомо для него самого, так что он и не знает этого, – Бог дарует Свою волю и сохраняет ее неизгладимой в сердце его, и отверзает очи разума его, чтобы он познал ее, и дает силу исполнять ее. Делает же это благодать Святого Духа, а без нее ничего не бывает.

77. Когда мы со всей силой, старанием, решимостью и неудержимой быстротой исполним то, что таинственно и непостижимо преподано и заповедано нам самим Богом, совершенно ничего не упустив, тогда нам как верным и послушным, как истинным ученикам и друзьям явственно открывается [Бог], подобно тому, как некогда Он явился Своим святым ученикам и апостолам и всем, уверовавшим через них во имя Его (Ин. 17:20). И тогда мы становимся сынами Божиими по благодати, как говорит Павел: Все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии; а если сыны, то и наследники: наследники Божии, сонаследники же Христу (Рим. 8:14, 17).

78. Ни один из удостоившихся быть с Богом в соединении Духа и вкусить неизреченные блага Его не влечется ни к бесчестной и презренной славе, предлагаемой ему людьми, ни к золоту, ни к одежде, ни к камням, считающимся ценными у неразумных людей. Он не прилагает сердце к преходящему богатству, не желает иметь знакомство с царями и начальниками, которые не суть начальники, ибо над ними господствуют многие [страсти]; он не считает их за нечто великое и высокое, не думает, что они доставляют больше славы приближающимся к ним, не желает абсолютно ничего из того, что для людей является замечательным и блестящим, как никто не [желает] низойти из богатства в бедность или от начальствования и великой власти, известности и высокого чина ниспасть в крайнее бесславие и бесчестие.

79. Если ты получил оставление всех своих согрешений или через исповедь, или через облечение в святую и ангельскую схиму, то каким великим источником любви, благодарения и смирения станет для тебя то, что, будучи достоин бесчисленных наказаний, ты не только избавился от них, но еще и удостоился усыновления, славы и Царства Небесного. Имея это в разуме и всегда вспоминая об этом, будь готов и заранее готовь себя к тому, чтобы не оскорбить почтившего тебя и простившего тебе бесчисленное множество грехопадений, но во всех делах твоих прославить и почтить Его, чтобы и Он, почтивший тебя превыше всякой видимой твари, еще более прославил тебя и назвал Своим истинным другом.

80. Насколько душа драгоценнее тела, настолько разумный человек лучше всего мира. Не думай, человек, помышляя о величине находящихся в нем тварей, что они по этой причине драгоценнее, чем ты, но, взглянув на данную тебе благодать и осознав достоинство умной и словесной души, воспой Бога, почтившего тебя превыше всего видимого.

81. Исследуем, как будем мы прославлять Бога. Прославляется же Он нами не иным образом, чем как Он был прославлен Сыном. Ибо через что Сын прославил Отца Своего, через то и Сам был прославлен Отцом. Постараемся и мы делать то же, чтобы через это прославить Отца нашего, Который благоволил называться Отцом Небесным, и чтобы Он прославил нас славой Иисуса, которую Тот имел у Него прежде создания мира (Ин. 17:5). [Бог прославляется через] крест, то есть мертвость по отношению к всему миру, скорби, искушения и все остальное из страданий Христовых. Перенося это с большим терпением, мы подражаем страданиям Христа и через них прославляем Отца нашего и Бога как сыны Его по благодати и сонаследники Христу (Рим. 8:17).

82. Душа, которая не чувствует, что полностью освободилась от привязанности и пристрастия к видимому, не может беспечально переносить случающиеся с ней печали и находящие на нее от демонов и людей оскорбления, но, будучи связана пристрастием к человеческим вещам, страдает, терпя материальный ущерб, скорбит при лишении вещей и сильно печалится от наносимых ее телу ран.

83. Кто оторвал свою душу от привязанности и вожделения к чувственному и связал ее с Богом, тот будет не только презирать находящиеся возле него деньги и вещи, не испытывая огорчения по поводу лишения их, как будто они для него чужие и чуждые, но даже и раны, наносимые его телу, будет терпеть с радостью и должной благодарностью, всегда видя, по божественному апостолу, что, когда внешний человек тлеет, внутренний со дня на день обновляется (2Кор. 4:16). Иным же образом никому не претерпеть скорби по Богу с радостью, ибо для этого необходимы совершенное знание и духовная мудрость. А лишенный их всегда ходит во тьме незнания и безнадежности, будучи никоим образом не в силах созерцать свет терпения и утешения.

84. Всякий, кто мнит себя мудрым в математической науке, никогда не удостоится проникнуть в тайны Божии и видеть их, если прежде не захочет смириться и не станет безумным (1Кор. 3:18), вместе с самомнением отвергая и приобретенное знание. Ибо поступающий так и с непоколебимой верой следующий за мудрыми в божественных [науках], руководимый ими, входит вместе с ними в город живого Бога и, ведомый и просвещаемый божественным Духом, видит и узнает то, чего никто из прочих людей увидеть или узнать или изучить никогда не может; с этого времени он становится учеником Бога.

85. Ученики мудрецов века сего считают учеников Божиих безумными, будучи сами поистине безумными, ибо навострились во внешней обезумевшей мудрости, которую Бог обратил в безумие, по божественному апостолу (1Кор. 1:20), и которую голос богослова признал земной, душевной, демонической, полной сварливости и зависти (Иак. 3:15–16). Такие люди, будучи вне божественного света, не могут увидеть чудеса, присущие ему, а живущих в свете, видящих то, что в нем, и учащих этому считают как бы прельщенными, будучи сами прельщенными и не вкусившими неизреченных благ Бога.

86. Исполненные благодатью и совершенные в знании и мудрости, которая свыше, только для того хотят ходить и видеть тех, кто в мире, чтобы через напоминание о заповедях Божиих и через доброделание дать им возможность получить некую награду, если, конечно, те услышат их, если поймут и поверят, поскольку они, не будучи ведомы Духом Божиим, бродят во тьме и не знают ни куда идут, ни преуспевают ли в чем-либо. Ибо, может быть, они когда-либо воспрянут от одержащего их самомнения, примут истинное учение Святого Духа и, искренне и нелицемерно услышав волю Божию, покаются, а, сделав это, примут какое-либо духовное дарование. Если же [совершенные] не смогут принести им такую пользу, то, оплакивая ожесточение сердец их, возвращаются в келлии свои, день и ночь молясь о спасении их. Ибо ничем другим никогда не могут быть опечалены те, кто непрестанно пребывают с Богом и преисполнены всякого блага.

87. И ныне существуют бесстрастные и святые и исполненные божественного света, живущие среди нас, настолько умертвившие свои земные члены, [очистив их] от всякой нечистоты и страстного вожделения, что не только сами по себе никогда не замыслят и даже не попытаются сделать дурное, но и когда их к этому влекут другие, не претерпевают какого-либо изменения в присущем им бесстрастии. Приписывающие им безумие и не верящие им, когда те учат в мудрости Духа о божественных предметах, знали бы это, если бы знали божественные слова, ежедневно читаемые и поющиеся [в церкви]. Ибо если бы они в совершенстве знали божественное Писание, то верили бы обещанным от Бога и дарованным нам благам; но так как они непричастны этих благ из-за своего самомнения и нерадения, то и клевещут на тех, кто приобщились к ним и учат о них.

88. Какова цель домостроительства во плоти Бога Слова, которая проповедуется всем божественным Писанием и о которой мы, читая его, не знаем, если не та, чтобы [Бог Слово], причастившись наших [свойств], сделал нас общниками Своих? Ибо Сын Божий для того стал сыном человеческим, чтобы нас, людей, сделать сынами Божиими[16], возводя род наш по благодати к тому, чем Он является по природе, рождая нас свыше в Духе Святом и тотчас вводя нас в Царство Небесное, или вернее – даруя нам иметь его внутри себя, чтобы нам не только надеяться войти в него, но и, уже обладая им, восклицать: Наша жизнь сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3:3).

89. Крещение не отнимает у нас свободную волю и самостоятельный выбор, но дарует нам свободу, так что диавол уже не тиранствует над нами против нашей воли. После же Крещения от нас зависит или добровольно пребывать в заповедях Владыки Христа, в Которого мы крещены, и ходить путем повелений Его, или уклоняться от этого прямого пути и снова возвращаться к противнику и врагу нашему диаволу.

90. Те, кто после Крещения уступают воле лукавого и делают угодное ему, отчуждают сами себя от утробы святого Крещения, по сказанному Давидом (Пс. 57:4). Ибо каждый из нас не изменяется и не выходит из естества, в котором создан, но, будучи создан от Бога добрым – ибо Бог не сотворил зло – и пребывая неизменным по естеству, в котором создан, и по сущности, делает то, что хочет и изволяет по своему добровольному выбору – или доброе, или злое. Ибо как меч, употребит ли кто-либо его на зло или на добро, не выходит из своего естества, но остается железным, так и человек, – о чем мы сказали, – действует и делает, как хочет, но не выходит из своего естества.

91. Оказать милость одному кому-либо – не спасает, а вот отнестись с презрением к одному – делает повинным огню. Ибо «алкал и жаждал» сказано, конечно, не про один [случай] и не про один день, а указывает на всю жизнь. Так и «напитать» Христа, «напоить» и «одеть», а также и другое подобное этому (Мф. 25:35–36) [сказано] не о том, что бывает однажды, но о том, что [обязательно] всегда и для всех, [ибо] Господь и Бог наш исповедал, что Он принимает это от Своих рабов.

92. Как это некоторые заключают в одном бедняке Того, Кто нераздельно разделяется и Кто Сам весь в каждом нуждающемся? Итак, представь сотню бедных как одного Христа, ибо Христос совершенно неразделен (1Кор. 1:13). Поэтому если кто дал по одному оболу[17] девяноста девяти бедным, а одного [бедного] оскорбил или ударил или выгнал ни с чем – кому он это сделал, если, конечно, не Тому, Кто сказал и всегда говорит и будет говорить: То, что вы сделали одному из этих меньших, Мне сделали (Мф. 25:40)?

93. Кто дал милостыню сотне [бедных], но, имея возможность и другим дать, напоить и накормить их, отказал многим умолявшим его и взывавшим к нему, тот будет осужден как не накормивший Христа, потому что и во всех этих Он есть, и в каждом из «меньших» мы питаем Его.

94. Кто подал сегодня всем все необходимое, но, имея возможность и завтра сделать то же, пренебрежет кем-либо из братьев и оставит его погибать от голода, жажды и холода, тот оставил умирать и презрел Самого сказавшего: То, что вы сделали одному из этих меньших, Мне сделали.

95. Что Господь принимает на Свой счет все, что относится к бедным и братьям нашим, – это одно мы можем узнать из того, что праведникам Он говорит: «Мне сделали», а тем, кто слева: «Мне не сделали». И [это относится] не только к тем, кого мы не помиловали или оклеветали, или обокрали, или кому сделали еще множество гадостей, но и к тем, кем мы пренебрегли, потому что и этого достаточно для нашего осуждения, ведь мы презираем не их, а Иисуса Христа, принимающего на Свой счет все, что [претерпели] они.

96. Он благоволил воспринять на Себя лицо каждого бедного и уподобил Себя всем бедным для того, чтобы никто из верующих в Него не превозносился над братом своим, но каждый, смотря на брата своего и ближнего, как на Бога своего, считал себя «меньшим» не по отношению к брату, но по отношению к Сотворившему его, и принимал его и чтил, как Самого Бога, и [был готов] все имущество истощить ради служения ему, как Христос и Бог истощил Свою Кровь ради нашего спасения.

97. Получивший приказание относиться к ближнему, как к самому себе (Лк. 10:26–27), должен, конечно, относиться к нему так не только один день, но и всю жизнь. И кому поведено давать всякому просящему (Мф. 5:42), тот имеет повеление так поступать в течение всей своей жизни. И от желающего, чтобы другие делали ему добро, какое он захочет, требуется, чтобы и сам он делал то же другим.

98. Итак, кто относится к ближнему, как к самому себе, тот не позволяет себе иметь больше, чем ближний; если же имеет, а не раздает без зависти, пока сам не станет нищим и не уподобится ближнему своему, то не является исполнившим заповедь Владыки. Тем менее [является таковым] тот, кто хочет давать всем просящим, но, имея хотя бы монету или кусок хлеба, отвернется от кого-либо из просящих у него, а также тот, кто не делает ближнему, чего сам ожидает от других. И если кто всех бедных и «меньших» кормил, поил, одевал и делал для них все остальное, а всего лишь одним пренебрег и к нему отнесся с презрением, то и сам он будет считаться презревшим алчущего и жаждущего Христа Бога.

99. Всем это, может быть, покажется тяжелым, поэтому они и сочтут справедливым говорить в себе: «Кто может все это исполнить, чтобы всем послужить и всех накормить и решительно ни одним из них не пренебречь?» Но пусть они послушают Павла, который ясно говорит: Ибо любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так.: если один умер за всех, то все умерли (2Кор. 5:14).

100. Как главные заповеди содержат в себе все заключенные в них частные заповеди, так и главные добродетели собирают в себе все частные добродетели, заключенные в них. Ибо кто продал свое имущество или расточил его нищим и сам сразу же стал бедным, тот в этом одном исполнил все частные заповеди; поэтому уже не имеет необходимости просящему у него давать или от хотящего занять у него не отворачиваться (Мф. 5:42). Таким же образом и непрестанно молящийся включил в это все, и уже не имеет нужды семь раз в день хвалить Господа (Пс. 118:164) или вечером и утром, и в полдень (Пс. 54:18) как уже исполнивший все, о чем мы молимся и поем согласно канону и в определенные времена и часы. Точно так же и тот, кто сознательно приобрел в себе Бога, дающего людям знание, прочитал все святое Писание и собрал весь плод пользы от чтения, и более уже не будет нуждаться в чтении книг. Почему так? [Потому что] обладающий как собеседником Тем, Кто вдохновил написавших божественные Писания, и посвящаемый Им в тайны сокровенных таинств сам станет для других богодухновенной книгой, содержащей новые и ветхие таинства, написанные в ней перстом Божиим, как совершивший все и упокоившийся от всех дел своих в Боге – верховном совершенстве.

Конец 225 глав

Преподобный Симеон Новый Богослов. Послание об исповеди[18]

[1] Ты повелел нашему ничтожеству, отец и брат, ответить на твой вопрос: «Позволительно ли исповедовать грехи некоторым монахам, не имеющим священства?», прибавив также и сие: «Потому что мы слышим, что власть вязать и решить дана одним священникам». Эти слова и душеполезные вопрошания [свидетельствуют о] твоей боголюбивой душе, пламенном желании [узнать истину] и страхе [перед Богом]. Одобряя твое стремление к добру и желание узнать о божественных и священных предметах, мы, тем не менее, не способны рассуждать и писать об этом, почему и хотели бы молчать; ведь соображать духовное с духовным (1Кор. 2:13) – дело бесстрастных и святых мужей, от которых мы отстоим далеко и жизнью, и словом, и добродетелями. [2] Но поскольку, как написано, близок Господь ко всем, призывающим Его в истине (Пс. 144:18), то и я, недостойный, призвав Его в истине, скажу тебе следующее не своими словами, но от самого божественного и богодухновенного Писания, не поучая [от себя], но предлагая тебе из него свидетельство о том, о чем ты спрашивал [меня]; дабы мне от обеих пропастей по благодати Божией сохранить самого себя и слушателей своих: и от сокрытия таланта, и от того, чтобы недостойно и тщеславно – более того, [находясь] в помрачении, – изъяснять догматы.

Итак, откуда положим начало слову, если не от безначального Начала всего? Это ведь лучше всего, ибо тогда и сказанное будет твердо. Мы ведь не ангелами сотворены и не у людей учились, но по благодати Духа таинственно научались и ежечасно всегда научаемся от мудрости свыше, которую и теперь призвав, будем говорить здесь. И прежде всего скажем о способе исповеди и о ее силе.

[3] Итак, исповедь есть не что иное, как исповедание долгов, а также признание ошибок и собственного безумия, то есть осуждение своей нищеты; как и в евангельской притче сказал Господь: У одного заимодавца, – говорит, – было два должника, и один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят; но как они не имели, чем заплатить, он простил обоим (Лк. 7:41–42). Итак, всякий верный является должником своего Владыки и Бога, и что он взял у Него, то и будет спрошено с него на страшном и ужасном Суде Его, когда все мы – цари и нищие вместе – предстанем перед Ним нагие, опустив головы. Слушай же, что именно дано нам Богом. Многое и другое, чего никто из людей исчислить не в силах, но прежде всего лучшее и совершеннейшее: освобождение от осуждения, освящение от скверны, переход из тьмы в несказанный Его свет, а также и то, чтобы нам через божественное Крещение сделаться детьми, сыновьями и наследниками Его, облечься в Самого Бога, стать Его членами и принять живущим в нас Святого Духа, являющегося царской печатью, которой Господь запечатлевает овец Своих, и –зачем много говорить? – стать и нам подобными Ему, сделавшись братьями и сонаследниками Его. Все это и другое большее этого дается тотчас при божественном Крещении всем крещаемым – то, что и божественный апостол называет богатством и наследием (Еф. 3:8; Кол. 1:12).

[4] Заповеди же Владыки даны как хранители этих неизреченных дарований и даров: они словно стена отовсюду окружают верного, соблюдают невредимым хранящееся в душе сокровище и делают его неприкосновенным для всех врагов и воров. Мы, однако, считаем, что заповеди человеколюбивого Бога соблюдаются нами, и тяготимся этим, не зная, что скорее мы сами бываем хранимы ими; ибо соблюдающий заповеди Божии не их, но самого себя соблюдает и сохраняет от видимых и невидимых врагов, о которых Павел говорит, показывая, что они бесчисленны и страшны: Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф. 6:12), то есть тех, которые в воздухе и которые всегда невидимо противостоят нам.

Итак, сохраняющий заповеди сам сохраняется ими и вверенное ему от Бога богатство не теряет; презирающий же заповеди оказывается нагим и легко уязвимым для врагов и, расточив все богатство, становится должником Царю и Владыке во всем том, о чем мы сказали, – что невозможно человеку чем-либо возместить и что невозможно найти. Ибо эти [блага] небесны, и с небес пришел и ежедневно приходит Тот, Кто приносит и раздает их верным; и где получившие и потерявшие их смогут снова найти их? Поистине, нигде. Ибо ни Адам, ни кто-либо из его сыновей не был бы в силах совершить восстановление себя и своих сродников, если бы сверхъестественный Бог и Господь наш Иисус Христос, сделавшись Сыном его по плоти, придя, не поднял бы от падения его и нас божественной силой. А кто думает соблюдать не все заповеди, а только некоторые, о других же нерадит, тот пусть знает, что, если хотя бы одной пренебрежет, теряет все богатство целиком. Предположи, что заповеди – это двенадцать вооруженных мужей, которые окружают и охраняют тебя, стоящего среди них обнаженным; представь также других солдат-противников, наступающих отовсюду, нападающих, стремящихся захватить тебя и тотчас убить. Итак, если один из двенадцати по собственной воле отпадет, пренебрежет охраной и оставит свое место, как дверь, открытую для противника, какая польза будет от остальных одиннадцати мужей, когда один [из противников] войдет внутрь и беспощадно рассечет тебя, ведь они не смогут даже обернуться, чтобы помочь тебе? Ведь если они захотят обернуться, то и сами будут захвачены противниками. Точно то же самое произойдет и с тобою, если не будешь соблюдать заповеди. Ибо если ты ранен одним врагом и падаешь, все заповеди отлетают от тебя, и ты мало-помалу лишаешься силы. Иначе говоря, как из сосуда, наполненного вином или маслом, если он не отовсюду цел, а с одной стороны сделался дырявым, понемногу выливается все содержимое, так и ты, пренебрегши хотя бы одной заповедью, понемногу отпадаешь и от всех прочих, как говорит Христос: Имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что он думает иметь (Мф. 25:29). И еще: Кто нарушит одну из заповедей сих и научит людей, – то есть своим преступлением [научит], – поступать так же, тот малейшим наречется в Царствии Небесном (Мф. 5:19). И Павел говорит: Кто кем побежден, тот тому и раб (2Пет. 2:19). И еще: Жало же смерти – грех (1Кор. 15:56). И не сказал: «тот или иной [грех]», но какой бы ни был грех, он самый и есть жало смерти. Жалом же смерти он называет грех потому, что ужаленные умирают. Итак, всякий грех – к смерти. Ибо однажды согрешивший, как говорит Павел, уже умер (Рим. 6:10), сделавшись виновным в долгах и грехах; разбойниками оставлен он лежать [при дороге] (Лк. 10:30).

[5] Итак, умерший захочет ли что-либо иное, кроме как воскреснуть; а задолжавший и не имеющий чем расплатиться – что, кроме как получить прощение долгов и не быть брошенным в тюрьму до тех пор, пока не выплатит долг? Ведь из-за того, что у него ничего нет, он никогда не избежит вечной темницы, то есть тьмы. Так же и тот, кто избит умственными разбойниками, всячески ищет, чтобы пришел к нему врач, сострадательный и милосердный. Ибо в самом себе он не имеет согревающего его страха Божия, который бы [побуждал] его самому пойти к врачу, но, расточив душевную силу из-за собственного небрежения, лежит он, [представляя собой] зрелище страшное и жалкое для тех, кто хорошо, или, лучше сказать, духовно видят душевные прегрешения. Итак, тот, кто из-за греха стал рабом диавола – ибо [Павел] говорит: Неужели вы не знаете, что вы рабы того, кого слушаетесь – или рабы праведности к праведности, или греха к греху? (Рим. 6:16) – и сделался таковым в посмеяние Отца и Бога, попрание врагам, отступившим от Бога, кто оставлен обнаженным от царской багряницы и почерневшим, кто стал вместо чада Божия чадом диавола, что сделает, чтобы снова войти в обладание тем, от чего отпал? Конечно же, посредника и друга Божия он взыщет, способного восстановить его в прежнем состоянии и примирить его с Богом и Отцом. Ибо тот, кто по благодати прилепился ко Христу и сделался членом Его и усыновился Ему, если, оставив Его, возвратится, подобно псу, на свою блевотину (2Петр. 2:22) и или свяжется с блудной женщиной, или соединится с другим телом, осуждается вместе с неверными как обесчестивший и оскорбивший Христа, поскольку, согласно божественному апостолу, мы – тело Христово, а порознь – члены (1Кор. 12:27). Итак, кто сошелся с блудницей, тот делает члены Христовы членами блудницы (1Кор. 6:15). А тот, кто так поступил и таким образом прогневал своего Владыку и Бога, не может иным образом примириться с Богом, кроме как через посредника, мужа святого, друга и раба Христова, и через избежание зла.

[6] Поэтому прежде всего будем избегать греха; если же будем ранены его стрелой, то не станем медлить, наслаждаясь ядом его, словно медом, или, подобно раненной медведице, зализывая рану, делать ее еще большей, но тотчас побежим к духовному врачу и изблюем посредством исповеди яд греха и, выплюнув греховную отраву, получим от него с готовностью в качестве противоядия даваемые им покаянные епитимии и будем стараться исполнять их всегда с горячей верой и в страхе Божием. Ибо все те, которые полностью расточили вверенное им богатство и с блудными и мытарями растратили родительское имущество, чья совесть по причине великого стыда склонилась долу и не имеет силы восклониться, лишенные дерзновения, ищут какого-либо человека Божия, чтобы стал восприемником их долгов, дабы через него приступили они к Богу, поскольку, как думаю, невозможно без искреннего и сопряженного с трудом покаяния, даже и при желании, примириться с Богом. Ибо никогда не слыхано и не написано в богодухновенных Писаниях, чтобы кто-либо принял на себя грехи другого и чтобы отвечал за них, если прежде сам согрешивший не явит достойные плоды покаяния, соответствующие видам греха, и не положит в основание свои собственные труды. Ибо голос Предтечи Слова сказал: Сотворите плоды, достойные покаяния, и не думайте говорить в себе: отец наш Авраам (Мф. 3:8). Ибо и Сам Господь наш, обращаясь к неразумным, так сказал: Истинно говорю вам: если бы и Моисей, и Даниил восстали, чтобы спасти сынов своих: и дочерей, никак не спасут их (Иез. 14:14–20). Итак, что сделаем или каким образом, пожелав, вознамеримся покаяться к оставлению долгов и восстановлению от грехопадения? Слушайте то, что дает [мне] Бог, чтобы каждому из вас я ответил.

[7] Взыщи, если хочешь, посредника и врача и доброго советника, чтобы, как добрый советник, он предложил тебе образы покаяния, соответствующие доброму совету, как врач же, дал бы тебе лекарства, подходящие для каждой раны, а как посредник, предстоя перед Богом лицом к лицу, молитвой и ходатайством перед Ним умилостивил о тебе Божество. Но не пытайся, найдя льстеца и раба чрева, сделать его своим советником и споборником, чтобы, приспосабливаясь к твоей воле, а не к тому, что любит Бог, он учил тебя тому, что тебе приятно, а ты бы при этом по-прежнему оставался поистине непримиримым врагом [Бога]. И не [ищи] неопытного врача, чтобы он чрезмерной строгостью и несвоевременными операциями и прижиганиями не ввергнул тебя в глубину отчаяния или, опять же, чрезмерным снисхождением не позволил тебе, больному, думать, что ты выздоравливаешь, и не предал тебя самому страшному – вечному мучению, которого надеешься избежать. Ибо этот и подобный [способ врачевания] причиняет нам недуг, от которого умирает душа. Найти же посредника между Богом и людьми – не думаю, чтобы было легко. Ибо не все те израильтяне, которые от Израиля (Рим. 9:6), а лишь те, которые соответственно имени на деле узнают самую силу этого имени и умом видят Бога; и не все, призывающие имя Христа, поистине суть христиане. Ибо не всякий говорящий Мне: «Господи, Господи», – сказал Христос, – войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего (Мф. 7:21). И еще сказал: Многие скажут Мне в тот день: «Господи, не Твоим ли именем мы изгоняли бесов?» Но Я объявлю им: «Истинно говорю вам, не знаю вас, отойдите от Меня, делатели беззакония» (Мф. 7:22–23).

[8] Поэтому всем нам, братья, и посредничествующим, и согрешившим, и самим желающим следует стремиться к примирению с Богом, чтобы ни посредничествующие не навлекли [на себя] гнев вместо награды, ни споткнувшиеся, ни стремящиеся примириться [с Богом] не получили врага и убийцу и лукавого советника вместо посредника. Ибо таковые услышат ужасающую угрозу: Кто вас поставил начальниками и судьями народа Моего? (Исх. 2:14). И опять: Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф. 7:5). Бревно же – это какая-либо одна страсть или похоть, затемняющая око души. И опять: Врач! Исцели самого себя (Лк. 4:23). И снова: Грешнику же говорит Бог: «Что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои, а сам ненавидишь наставление Мое, и слова Мои бросаешь за себя?» (Пс. 49:16–17). И Павел сказал: Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим господином стоит или падает; Бог же силен через верного раба Своего восстановить его (Рим. 14:4).

[9] По всему этому я трепещу и дрожу, братья и отцы мои, и увещаю всех вас, утверждая и самого себя через увещания к вам, не относиться презрительно к этим божественным и страшным для всех таинствам и не играть ни с тем, что не является игрушками, ни против души нашей из-за тщеславия, или славолюбия, или [желания] выгоды, или бесчувствия. Ибо случается, что ради того, чтобы быть названными «равви» или «отцы», вы принимаете чужие помыслы. Не будем, прошу, так бесстыдно, с легкостью похищать апостольское достоинство, [но будем] руководствоваться примером из земной [жизни], а именно: если кто будет уличен в том, что самовольно дерзнул принять на себя подобие посланника земного царя и управлять тем, что доверено [посланнику], делая [это] тайно, или впоследствии и открыто заявит о [своих] действиях, то и он, и споспешники и слуги его будут подвергнуты самым жестоким наказаниям для устрашения других, и он будет осмеян как безумный и бесчувственный больше всех. Что же ждет в будущем [веке] недостойно похищающих апостольское достоинство?

[10] Но и не пожелайте быть посредниками для прочих [людей], прежде чем вы исполнитесь Духом Святым и познаете чувством души Царя всего и сделаетесь другом Его, поскольку не все, знакомые с земным царем, могут ходатайствовать перед Ним и о других. Ибо весьма немногие могут делать это – те, которые по причине добродетелей и потов, то есть трудов своих, приобрели дерзновение по отношению к нему, и уже не нуждаются они в посреднике, но говорят с царем устами к устам. Итак, неужели не сохраним этот чин и по отношению к Богу, братья и отцы, не почтим Небесного Царя хотя бы наравне с земным, но сами себе хищнически присвоим [право] сидеть на кафедрах справа и слева от Него, прежде чем мы испросили и получили [это] от Него? О, дерзость! Какой стыд охватит нас! Даже если ни за что другое не будем призваны к ответу, за одно это с бесчестием лишимся предстоятельства как презрители и будем ввержены в огонь неугасающий. Но достаточно сего для назидания тех, которые хотят внимать себе; ибо ради этого сделали мы отступление от темы [нашего] слова. Теперь же скажем о том, о чем ты, чадо, хотел услышать.

[11] Что позволено нам исповедоваться монаху, не имеющему священства, найдешь это происходящим со всеми с тех пор, как одежда и обличье [ монашеские] были дарованы от Бога наследию Его и монахи получили свое имя, как это написано в боговдохновенных писаниях отцов, вникнув в которые ты найдешь, что сказанное – правда. Прежде же [монахов] одни лишь архиереи по преемству от божественных апостолов получали власть вязать и решить, но по прошествии времени и когда архиереи стали негодными, это страшное поручение перешло к священникам, имеющим непорочную жизнь и удостоенным божественной благодати. Когда же и они, священники вместе с архиереями, смешались с прочим народом и уподобились ему, и когда многие, как и ныне, подпали [под действие] духов заблуждения и суетного пустословия и погибли, оно было передано, как сказано, избранному народу Божию – я говорю о монахах; оно не было отнято от священников и архиереев, но они сами сделали себя чуждыми ему. Ибо всякий священник поставляется перед Богом как посредник между Богом и людьми, – как сказал Павел, – и он должен как за народ, так и за себя приносить жертвы (Евр. 5:1–3).

[12] Но поведем речь от более раннего [времени] и посмотрим, откуда и как и кому была от начала дана эта власть священнодействовать, вязать и решить, и в том порядке, в котором ты задал вопросы, так пусть и следуют ясные ответы – не для одного тебя, но и для всех прочих людей. Когда Господь и Бог и Спаситель наш сказал расслабленному: Прощаются тебе греки твои (Мф. 9:2), евреи, услышав это, сказали: Он богохульствует (Мф. 9:3); Кто может прощать грехи, кроме одного Бога? (Лк. 5:21). Таким образом, никому не было дано отпускать грехи – ни пророкам, ни священникам, ни кому-либо из тогдашних патриархов. Потому и негодовали книжники, что проповедовалось как бы некое новое учение и странная вещь. Господь же не укорил их за это, но, напротив, научил их тому, чего они не знали, показав, что как Богу, а не как человеку дано Ему отпускать согрешения. Ибо, сказав им: Чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле оставлять грехи, – говорит Он расслабленному: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. И он тотчас встал и пошел, славя Бога (Лк. 5:24–25). Через видимое чудо [Христос] удостоверил большее и невидимое. Так [было и] с Закхеем (Лк. 19:1–10), так – с блудницей (Лк. 7:47–50), так – с Матфеем у сбора пошлин (Мф. 9:9–13), так – с Петром, трижды отрекшимся (Ин. 21:15–19), так – с расслабленным, которого Он исцелил и [которому], встретив [его] позже, сказал: Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже (Ин. 5:1–14). Сказав это, Он показал, что из-за греха тот [расслабленный] впал в болезнь, а исцелившись от нее, получил и прощение своих согрешений – не благодаря многолетним просьбам, или посту, или сну на жесткой постели, но только благодаря обращению, непоколебимой вере, отвержению порока, истинному покаянию и многим слезам, как блудница и Петр, плакавшие горько (Лк. 7:38, 44; Мф. 26:75).

Отсюда начало этого дара – великого и подобающего только Богу и которым Он один обладает. Далее, перед вознесением [Своим] на небеса, Он вместо Себя оставляет это дарование ученикам. Как же передал Он им это достоинство и власть? Исследуем также – кому, и скольким, и когда. Избранным одиннадцати ученикам, когда они были собраны вместе при закрытых дверях. Ибо войдя и став посреди них, Он дунул и сказал: Примите Духа Святого. Кому простите грехи – простятся, на ком оставите – останутся (Ин. 20:19–23). И ничего совершенно не повелевает им по поводу епитимий как тем, которые должны научиться от Святого Духа.

[13] Как уже было сказано, святые апостолы по преемству передавали эту власть тем, кто принимал их престолы, так как никто из остальных не смел даже подумать что-либо такое. Таким образом, ученики Господа строго сохраняли [за собой] право этой власти. Но, как мы сказали, по прошествии времени достойные растворились среди недостойных, смешались с ними и скрылись под большинством, один у другого оспаривая первенство и притворяясь добродетельными ради председательского [места]. Ибо с тех пор, как воспринявшие престолы апостолов оказались плотскими, сластолюбивыми, славолюбивыми и склонными к ересям, оставила их божественная благодать, и власть эта отнята от таковых. Поэтому, так как они оставили все другое, что должны иметь священнодействующие, одно только требуется от них – хранить православие. Но думаю, что и это они не [соблюдают]; ибо не тот православный, кто не вносит новый догмат в Церковь Божию, но тот, кто имеет жизнь, согласную с правым учением. Но такого и такового современные патриархи и митрополиты или, поискав, не находят, или, найдя, предпочитают ему недостойного, требуя с него только одного – письменно изложить Символ веры, и тем одним довольствуются, что он – ни добра не ревнитель, ни со злом не борец. Тем самым они будто бы сохраняют мир Церкви, но этот [мир] хуже всякой вражды и является причиной великого беспорядка. От этого и священники испортились и стали, как народ. Ибо, как сказал Господь, никто из них не является солью (Мф. 5:13), что бы посредством обличений связывать и хоть как-то сдерживать нравственный распад[19], но, напротив, сознавая и скрывая страсти друг друга, они сделались хуже народа, а народ хуже их. Некоторые же из народа оказались даже лучше священников, являясь словно бы углями на фоне беспросветного мрака последних. Ибо если бы священники, по слову Господа, сияли жизнью, как солнце (Мф. 13:43), не были бы заметны раскаленные угли, но казались бы почерневшими в сравнении с более ярким светом. Поскольку же только обличье и одежда священства остались в людях, а дар Духа перешел на монахов, и благодаря знамениям и чудесам стало очевидно, что делами [своими] они вступили на [путь] жизни апостольской, то и здесь, опять же, диавол сделал свойственное ему. Ибо, видя их, что они, как некие новые ученики Христа, снова явились в мире и просияли жизнью и чудесами, он ввел [в их среду] и смешал с ними лжебратьев и свои собственные орудия; и, мало-помалу умножившись, они, как видишь, стали негодными и сделались весьма не монашествующими монахами.

Итак, ни монахам по внешнему облику, ни рукоположенным и включенным в степень священства, ни удостоенным архиерейского сана, – патриархам, говорю, митрополитам и епископам, – [14] просто так, только из-за рукоположения и его достоинства, не дается от Бога отпускать грехи – да не будет! Ибо им дозволено только священнодействовать, но думаю, что и это – не многим из них, – чтобы, будучи сеном, они из-за этого не сгорели дотла, – а только тем, кто из священников, архиереев и монахов может быть сопричислен к ликам учеников Христа за чистоту.

[15] Итак, откуда сами они узнают, что сопричислены к тем, о ком я говорил, и каким образом отыскивающие таковых с точностью их распознают? Этому Господь научил, сказав так: Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем. Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками, – речь идет о боговдохновенном и полезном учении Слова, – будут брать змей, и если что смертное выпьют, не повредит им (Мк. 16:17–18). И опять: Овцы Мои слушаются голоса Моего (Ин. 10:27). И снова: По плодам их узнаете их (Мф. 7:16). По каким плодам? По тем, о которых говорит Павел, перечисляя большинство из них: Плод же Духа есть любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22–23), а вместе с ними милосердие, братолюбие, милостыня и следующие за ними; а к ним еще слово мудрости, слово знания, дары чудотворений и другое большее; все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому, как хочет (1Кор. 12:8–11). Ставшие причастниками таких дарований – или всех, или лишь некоторой части, в соответствии с тем, что им полезно – зачислены в лик апостолов, и ныне становящиеся такими зачисляются туда же. Поэтому они – свет миру, как сказал Сам Христос: Никто, зажегши светильник, не ставит его под спудом или под кроватью, но на подсвечнике, и светит всем в доме (Мф. 5:15). Впрочем, таковые узнаются не только по этим |дарованиям], но также и по их образу жизни. Так и узнают их и разыскивающие их, и сами они каждый с точностью [узнают себя], если они, как бы по подобию Господа нашего Иисуса Христа, не только не стыдятся нищеты и смирения, но скорее даже вменяют их в великую славу, и, как Он, показывают нелицемерное послушание своим отцам и руководителям, подчиняясь духовникам; если бесчестия и насмешки, ругательства и оскорбления любят от души, а тех, кто наносит им эти [оскорбления], воспринимают как подателей великих благ и от души молятся о них со слезами, если презирают всякую мирскую славу, а все сладости мира считают грязью. И зачем удлинять слово многими и очевидными вещами? Если каждый из вышеназванных найдет себя достигшим всякой добродетели, о которой слышит и читает в священных Писаниях, если также совершит все добрые дела и в каждом из них достигнет преуспеяния, изменения и [высокой] степени и будет взят к высоте божественной славы, тогда и сам себя пусть признает сделавшимся причастником Бога и Его дарований, и [другими], хорошо видящими, или даже и близорукими, будет опознан. И тогда таковые могут говорить всем с дерзновением: Мы – посланники Христовы, и как бы Сам Бог увещевает через нас: примиритесь с Богом (2Кор. 5:20). Ибо все таковые соблюли заповеди Христовы до смерти, продали свои имущества и раздали нищим, последовали за Христом через претерпение искушений, погубили свои души в мире ради любви Божией и приобрели их для жизни вечной. Приобретя же свои души, обрели они себя в умственном свете и таким образом в этом свете увидели неприступный Свет – Самого Бога, согласно написанному: Во свете Твоем мы увидим свет (Пс. 35:10). Как же обрести то, что относится к душе? Внимай. Душа каждого из нас есть драхма, которую потерял не Бог, но каждый из нас, погрузив себя во тьму греха. Христос же, будучи истинным Светом, придя и встретив ищущих Его, даровал им видеть Его так, как знает только Он Сам. Это и означает обрести душу свою – увидеть Бога и в свете Его стать выше всякой видимой твари, и иметь Бога пастырем и учителем, от Которого, если хочет, узнает, [как надо] вязать и решить, и, точно узнав, будет поклоняться Подателю [этих благ] и передавать [их] нуждающимся.

[16] Я знаю, чадо, что таковым дается власть вязать и решить от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа через Духа Святого – тем, которые по усыновлению суть сыновья и святые рабы Его. Я и сам был учеником такого отца[20], не имевшего рукоположения от людей, но вписавшего меня рукою Божией, то есть Духом, в ученичество и повелевшего мне принять правильное рукоположение от людей по установившемуся порядку – мне, который Святым Духом был издавна движим к этому сильнейшим желанием.

[17] Итак, возжелаем прежде стать таковыми, братья и отцы, и тогда только будем говорить другим об освобождении от страстей и принятии помыслов, и такого духовника взыщем. Итак, будем усердно искать таких мужей, учеников Христа, и с сердечной болью и многими слезами будем целыми днями умолять Бога открыть очи сердец наших, дабы мы узнали их, если, конечно, где-либо и обретается таковой в этом лукавом роде, чтобы, найдя его, получить через него оставление грехов наших, всей душой слушаясь его повелений и заповедей, как и тот[21], услышав [заповеди] Христа, стал причастником благодати и даров Его и получил от Него власть вязать и решить согрешения, возжегшись Святым Духом, Которому подобает всякая слава, честь и поклонение с Отцом и Единородным Сыном во веки. Аминь.

Преподобный Никита Стифат. Жизнь и подвижничество иже во святых отца нашего Симеона Нового Богослова, пресвитера и игумена монастыря святого Маманта Ксирокерка[22]

1. Добродетель теплоты преисполнена и не только угли желания раздуть, но и самую душу в огонь превратить способна; может она и ум окрылить, отторгнув его от земли, вознести к небесам в духе и сделать всего человека богом.

Вот и великий Симеон, о котором нам предстоит рассказать, став теплейшим ревнителем ее, вознесся к сияющей вершине славы ее; потому-то и следует поведать всем, кто нам близок, о его прекрасных качествах – сколь многие из них были для него достоянием от рода его и отечества, и сколь великую праведность стяжал он в поте лица, трудами подвижническими, борьбой и бранями, чтобы обрести добродетель.

2. Славный добродетелью Симеон вырос из земель Пафлагонских, словно цветущее и плодоносное древо, от младых ногтей изобилующее плодами Духа. Родиной же его было селение, называемое в тех местах Галати, а родители его, Василий и Феофано́, из богатых и знатных, носили прозвище «Галатяне».

Еще в нежном возрасте он был послан родными, словно некая драгоценность, во град Константина. Там принимают его близкие к царскому двору родственники, отдают учителю словесности, и он постигает начала[23]. Будучи с детства восприимчивым и преисполненным разума, он старательно проходил учение, а благодаря врожденной живости и способности мыслить извлекал из него пользу. Если же Симеон видел какие-либо детские шалости и вольности, то, ощущая себя как бы уже сединами умудренным и весь ум обращая к занятиям, удалялся от неразумных. А достигнув более совершенного возраста, он предался учению более сложному и, занимаясь им еще прилежней, вскоре научился очень красиво писать и овладел даже наипрекраснейшим искусством скорописи, чему верное свидетельство писанные его рукой книги.

В прохождении светских наук ему оставалось лишь по-эллински изощрить язык и успешно приобщиться к риторике. Но, будучи с детства мужем, исполненным рассудительности, избегая упреков, он не то чтобы вовсе пренебрег ею, но лишь концами пальцев едва коснувшись проистекающей от нее пользы и выучив только так называемую грамматику, все остальное, что разумеют под светской наукой, отверг и избежал неприязни сверстников.

3. Так вот, дядя его по его отцовской линии, увидев, что он отличается от многих красотой и цветущей наружностью – дядя ведь был начальником китонитов[24] и пользовался очень свободным доступом к тогдашним скиптродержцам (а это были единокровные и порфирородные братья Василий и Константин) – вознамерился представить его императору и приблизить ко двору. Но Симеон со слезами отверг намерение дяди: не пожелал он знакомиться с тогдашними правителями, чтобы не потерять Бога, стяжав то, что не стоит ни гроша. Еле убедил его дядя принять достоинство спафарокувикулария[25] и стать одним из членов синклита. Но вот истинное благородство! Над ним не властны узы и порабощение вещам житейским, не подчиняется оно суетному блеску этой жизни. Ведь в то время как один спешил показать свету мужа в сиянии преходящей славы, другой кое-что мудро отвергал, а кое-что по снисхождению принимал на время, ожидая будущего.

Внезапно тот знаменитый муж похищается из жизни неминуемой смертью. Тогда Симеон, пользуясь случаем, тотчас же, оставив все, бежит от мира и от того, что в мире, и устремляется к Богу. Так вся его душа, уязвленная небесными красотами, исполненная жаждой нездешней славы, легко презирает обманчивый блеск видимых вещей и всецело предается вкушению надежд и наслаждений от мира нездешнего, каждый день питая свои умственные чувства сладостью мыслей [о Боге] и стремясь более совершенным образом достичь желанного.

4. Итак, Симеон оказывается в славной Студийской обители[26]. Он искал того, кто бы от юности его стал отцом его духовным и учителем. А был это Симеон, великий добродетелью, как никто другой достигший крайнего бесстрастия, в ком благоговение перед Богом, соединившись с благочестием и скромностью характера, дало повод для его прозвания.

Находит его Симеон, сообщает о своей цели, просит принять к себе, чтобы изменить ему полностью свою жизнь и быть причисленным к монахам. А тот, будучи опытным в монашеской жизни и зная нападки лукавого, не потворствует немедленному исполнению [просьбы], но едва достигшего четырнадцати лет юношу отклоняет от этого порыва и предлагает ему срок по достижении более совершенного возраста. Но Симеон с детства еще, живя в доме дяди, хранил готовое разгореться пламя божественного желания, поэтому сверх всего прочего он стал усердно заниматься молитвой и чтением. Когда однажды он получил из рук учителя книгу сочинений святых мужей Марка и Диадоха, раскрыв ее, он нашел среди написанного обращенные к нему слова: «В поисках пользы позаботься о своей совести; делай все, что она говорит, и обретешь пользу»[27].

И словно из уст Божиих слыша это, начинает он заботиться о своей совести. А это божественное качество, присущее людям, каждый день укрепляло в нем пыл духовный и способствовало возрастанию добра. Оттого увеличилось у него время молитвы и бодрствования[28] вплоть до пения петухов. Ведь образ жизни, который он вел, ограничивался лишь тем, что необходимо для длительной молитвы и чтения, и, прежде чем отказаться от мира, он возлюбил жизнь бестелесного в теле, – надо сказать, молодом и нежном. Поэтому не было нужды в многолетних периодах, чтобы полностью удалиться от видимого и погрузиться в созерцание незримых божественных видений: ведь по прошествии недолгого времени благодать Духа, обретя его душу свободной от материи и воспламененной любовью к Создателю, окрылила его вожделением мысленного и, отторгнув от земли, вознесла к видениям и откровениям Господним.

5. И вот, когда однажды ночью он стоял на молитве и очищенным умом соприкасался с Умом Первичным, он увидел вдруг свет, воссиявший на него с небес, прозрачный и безмерный, все озаривший и чистый, словно превративший ночь в день, которым и сам он был освещен, – и ему показалось, что весь дом с келлией, где он стоял, стал сразу невидимым и ушел в небытие, сам же он, восхищенный в воздух, совсем позабыл о теле. Такую радость испытывал он, как он [впоследствии] писал и рассказывал тем, кому доверял, что тотчас преисполнился тогда умилением и теплыми слезами; и, потрясенный необычностью чуда, ибо был еще не посвящен в такие откровения, стал он громким голосом бессчетно взывать: «Господи, помилуй!» – как осознал он позже, придя в себя. Тогда ведь он вовсе не знал, звучит ли его голос и слышна ли его речь извне. Будучи под действием этого света, увидел он – и вот, словно сияющее облако, без формы и очертаний, полное неизреченной славы Божией, в небесной вышине, а справа от этого облака увидел своего духовного отца, Симеона Благоговейного (о, страшное видение!), стоящим в обычной одежде, какую он носил в жизни, неотрывно взирающим на тот божественный свет и беспрестанно ему молящимся.

Итак, долго пробыв в таком экстазе и видя отца своего стоящим одесную Славы Божией, он не чувствовал, находится ли он в теле или вне тела (2Кор. 12:2–3), как впоследствии он объяснял и рассказывал. А несколько позже, когда свет этот постепенно скрылся, он осознал себя снова в теле и внутри келлии и тогда сердце свое обрел исполненным несказанной радости, а уста его возглашали, как уже сказано, «Господи, помилуй!», и весь он орошался слезами, более сладкими, чем мед и соты медовые. С этих-то пор он почувствовал, что тело его стало тонким и легким, как бы духовным, и так продолжалось долгое время. Таково воздействие чистоты и столь велико действие божественной любви на людей усердных.

6. Узрев такое видение, дивный Симеон еще более возгорелся внутри огнем божественным и стал настойчиво просить духовного отца постричь его. А тот, прозорливым взором предузрев нужное для этого время, а также полагая нежный юношеский возраст для трудного подвига ненадежным, рассудил, что делать это рано.

Когда же прошло шесть лет после того вызывающего трепет видения и Симеон по какой-то причине поспешно собрался к себе на родину, приходит он побеседовать с тем божественным отцом в славную Студийскую обитель. А тот удивительный муж, как только увидел его, сказал: «Вот, чадо, подходящий момент, когда, если хочешь, следует тебе изменить внешний вид и образ жизни». Эти слова стали для сердца юноши раскаленным углем, и он промолвил: «Почему же, отец, ты мне, твоему чаду, не сказал этого раньше? Но теперь-то я распрощаюсь с миром и с тем, что в нем. И так как из-за вверенной мне царской службы я спешно еду к себе на родину, там возьму я все принадлежащее мне и, возвратившись, все мое имущество, да и себя самого всецело предам в руки твоей святости». Окончил он речь, отправился в путь и быстро оказался в родных краях. А так как наступило время поста, он полностью предался брани, чтобы стяжать добродетель. Тогда-то, осмотрев библиотеку родителей, берет он оттуда «Лествицу» божественного Иоанна; с нею собеседуя, словно некая благодатная почва, вбирал он сердцем слова и мысли, готовясь ежедневно их взращивать и плоды приносить.

А так как келлия его у входа в молельню была очень маленькой, то, войдя туда, он только один там и пребывал; затем, заперев ночью дверь молельни, он молился до третьего часа, а днем то втайне молился Отцу Небесному (Мф. 6:6), то собеседовал с божественным Писанием. И, слыша о сверхъестественных добродетелях святых, в послушании пребывающих, и об успехах, ими стяжаемых, сам он горячо возжелал такого же и приступил к брани, равной их браням. Поэтому, обратясь и к названной книге, он нашел в ней такие слова: «Бесчувствие есть омертвение души и смерть ума прежде смерти тела»[29].

Как только Симеон прочел эти слова, – так как он искал и нашел в такой книге исцеление, – он стал бодрствовать и молиться на могилах, живописуя в сердце своем образы мертвых, и тем возбудил против него[30] целую войну: усиливал пост и бдение, пребывая в памяти о смерти и Страшном Суде.

7. И вот, когда он этому предавался, молился он однажды ночью в церкви, где стоял ковчег, полный останков, а двери он по привычке запер. Тогда сбежалось множество бесов, и с угрозами бросились они на церковь, налегли все разом на двери, открыли их, чтобы похитить его, и так загрохотали, что он подумал, будто двери разлетелись во все стороны. Охваченный великим страхом, воздел он руки к небу и стал призывать свыше помощь Божию. Когда увидели духи злобы, что он недвижно стоит уже много часов, побежденные, они удалились. От великого же напряжения руки Симеона онемели и не гнулись, но он соединил их, несмотря на сильную боль, а затем с изумлением увидел, что двери заперты. С тех-то пор прибавилось у него мужества против бесов, ни во что уже он не ставил их нападение, потому что обрел он полную уверенность, что нет у них против нас никакой силы, если только мы не отвергнуты Богом.

Пребывая в таком состоянии и так поступая, Симеон отрешался от всякой житейской заботы, а усердствовал лишь в молитве и чтении. Если же внезапно смущало его уныние, удалялся он в места, где находились могилы, и сидел на них, то мысленно беседуя с мертвыми, находящимися под землей, то безмолвно предаваясь плачу, то испуская со слезами скорбные вопли, стараясь всем этим оградить себя и снять покров бесчувствия со своего сердца. Такова с самого начала была брань дивного Симеона и столь великим было его рвение, когда он был еще мирянином. Несомненно, благодать Божия подействовала на него, ибо зрелище мертвых тел запечатлелось в его уме, словно писанное на стене изображение. Более того, все чувства его изменились, так что с этих пор лицо каждого человека, всякую цветущую красоту, каждое животное движущееся видел он поистине мертвым.

8. Когда же наступило время его отъезда в великий город[31] и родитель увидел, что он спешит и собирается в путь, тогда, испробовав все средства, но не имея сил отклонить его от божественной цели, он остается с ним наедине и начинает со слезами умолять его: «Молю тебя, чадо, не оставь меня в старости!

Ведь, как видишь, конец дней моих близок и время моего отшествия недалеко (2Тим. 4:6). Вот когда сокроешь ты тело мое в могиле, тогда ступай, куда хочешь, и иди путем, каким пожелаешь. Теперь же не желай огорчить меня своим уходом. Ты ведь знаешь, что только в тебе нахожу я опору старости моей и утешение души моей. Поэтому и разлуку с тобой я считаю равносильной смерти». Это и еще многое говорил отец, проливая потоки слез. Но сын, как преступивший уже узы естества и предпочитающий Отца Небесного отцу земному, отвечал: «Невозможно мне, отец, более задерживаться в миру, даже и на краткое время: ведь мы не знаем, что родит грядущий день (Притч. 3:28; 27:1), и предпочесть что-либо служению Господу для меня рискованно и опасно».

9. Произнесши это, он тотчас же письменно отказался от всего отцовского наследства. Затем, взяв только свои собственные вещи, слуг и то, что досталось ему иными путями, вскочил на коня и, погоняя его, как Лот (Быт. 19:17–26), поскакал изо всех сил. Он не оглядывался на стенания родных и не помышлял о вверенном ему мирском служении. Настолько острее всякой иной вещи и даже естественной любви к родителям всесожигающая любовь к Отцу Небесному! Он знал, что никакие природные узы не могут удержать его и никакие угрозы людей, раз уж лучшее одержало верх над худшим и отторгло самовластный помысел от всякого мирского чувства. Поэтому-то дивный Симеон, охваченный такими чувствами, приказал слугам идти вперед, а сам в глубокой печали то неторопливо следовал за ними, то отставал от них настолько, чтобы они не слышали его рыданий. Плач его оглашал горы, и жалобные вопли наполняли долины, утешала же его любовь к Богу. Так однажды, когда он устремился вперед и достиг вершины горы, его внезапно озарила свыше, словно огонь, благодать Духа Святого, как некогда Павла (Деян. 9:3; 22:6), и он весь исполнился несказанной радости и сладости, – что увеличило в нем любовь к Богу и доверие к духовному отцу.

10. И вот, за восемь дней достигнув города, – главы городов прочих, – словно жаждущий олень, бежит он к источникам хладным (Пс. 41:2), достигает славного Божиего старца и припадает к нему, словно к Самому Господу Иисусу Христу, сложив к его ногам все свое достояние. А тот, поистине любвеобильнейший отец, видя глубину его смирения и веры, сначала раздал все бедным (Мф. 19:21), освободив ученика от попечения об имуществе, а затем взял его с собой в монастырь и приготовил к грядущим испытаниям; провидел ведь он прозорливым оком беды, которые постигнут юношу.

11. На следующий день, взяв благородного юношу, старец представляет его игумену (большую паству студитов окормлял тогда Петр) и, отложив две литры золота на монастырь, облекает его в одежду подвижническую. Но так как не оказалось в то время свободной келлии, где приютился бы юноша, то игумен поместил его к тому великому отцу – так оба они решили из-за молодого возраста Симеона. А старец, приняв того, кого от младых ногтей воспитал в изучении словесных наук, повелел ему оставаться под лестницей своей келлии и размышлять там об узком пути (Мф. 7:14); ибо в келлии был уголок наподобие гроба, – в нем юноша спал, с большим трудом туда протиснувшись. Итак, один приступает к более совершенным трудам, чтобы стяжать добродетель, а другой – к искусному его обучению.

И говорит юноше отец: «Смотри, чадо, если хочешь спастись и избежать козней лукавого, внимай только самому себе; не общайся впустую ни с кем из тех, кто пребывает здесь в священных собраниях, не ходи из келлии в келлию, но держись как странник, неуязвимый для всякого человека; думай о своих грехах и помышляй о вечном воздаянии; сохраняй разум не развлекаемым внешними вещами. Соблюдая это, обретешь ты великую пользу».

12. Слыша эти слова, словно из уст Божиих исходящие, Симеон неукоснительно все их исполнял. Но отец-наставник, желая увенчать труды юноши еще больше, приказал ему выполнять самые низменные работы в своей келлии. Юноша же, раз и навсегда поработив себя старцу, все охотно исполнял, считая себя рабом и странником, – ибо он был готов с радостью и охотой ввергнуться даже в печь огненную и в пучину морскую, если бы только приказал ему старец. Занимаясь самым презренным трудом и сильно в нем изнуряясь, он не забывал о постах и бдениях, но, зная, сколь велика от них польза, постоянно в них пребывал. Старец же, желая отсечь волю юноши, часто приказывал ему исполнять противное этому – и за трапезой сидеть, и сну предаваться: хотя это сильно огорчало Симеона, он все это переносил, многому научаясь; ибо мудр был тот божественный старец: то заставлял он Симеона переносить унижения и труды, то удостаивал его чести и давал ему отдых, тем и другим способом противоборствуя его воле и доставляя ему награду. Итак, научаемый отцом, юноша таким образом изменился к лучшему, доверие же его к старцу и благоговение перед ним настолько возросли, что он даже благоговейно остерегался ступать по земле, где ступали ноги его отца. Поэтому каждое место, где видел он отца стоящим или молящимся, он почитал словно святая святых, припадал к нему, простирался и лобызал его, а руками собирал с него слезы учителя и, словно лекарство от страстей, прикладывал их к голове и к сердцу; прикоснуться же к чему-либо из одежд его считал себя недостойным.

13. И вот враг, видя, что Симеон стремительно взлетает на такую духовную высоту, стал острить на него свои зубы и пытаться разными способами его уловить. Однако огненный столп (Исх. 13:21) молитвы старца был для Симеона прочной защитой. Но чтобы показать, что сила злобы врага ничтожна, учитель попускает ему немного нападать на Симеона в минуты слабости. Поэтому враг приступает к нему сначала во сне и вызывает расслабление и помрачение головы и отяжеление всего тела, так что Симеону показалось, что одет он с головы до ног в тяжелое вретище и невмочь ему ни стоять, ни преклоняться, ни уста раскрыть, ни слушать то, что поется в церкви. Но доблестный юноша, предузнав нападки врага, отражает их крепостью и оружием Духа, нисколько не уступив и не сдвинувшись с места, где он стоял. Поэтому, будучи не в силах вынести крепости и великого упорства Симеона, враг, потерпев поражение, бежит от борьбы вот как. Однажды, когда Симеон стоял при начале утреннего псалмопения, ему показалось, что тяжесть одежды как бы освобождает концы его ног и постепенно ускользает вверх. Поэтому удаленные от нее части тела оказались свободными, а те, с которыми она соприкасалась, она подвергла ощущению еще большей тяжести. Затем словно густое облако с мощным дыханием остановилось поодаль в воздухе, – и с этого времени доблестный муж ощутил себя легким и тончайшим и словно бы всецело духовным. Тогда, исполнившись несказанной радости, сам он возопил вместе с Давидом: Растерзал еси вретище мое, и препоясал мя еси веселием (Пс. 29:12). Итак, получив силу свыше, на всех службах он совсем уже не сидел, но, подражая своему учителю, все их проводил стоя.

14. Когда был побежден окончательно лукавый дух уныния, восстали на него ночью демоны страха и, когда он молился, стали сотрясать келлию, поднимая шум и представляя страшные видения; когда же отходил он ко сну, они являлись к нему, как эфиопы, испуская из своих глаз и ртов пламя, дыша в лицо ему удушливым дымом и вместе с тем наполняя им всю келлию; а иногда казалось, что они вопят, потрясая огненным оружием; и где лежал он, там они поджигали пол и стены. Так совершали бесы привычное свое дело, а он при каждом нападении вставал на молитву, и они вскоре обратились в бегство.

15. Так что же? Сильнейшие прежних, не знающие отдыха демоны блуда выходят на другую брань и подступают к нему. Тогда каждую ночь дважды или даже трижды стали они нападать на него в видениях, чтобы уязвить сердце его усладой плотского смешения. Он же получил против демонов столь великую благодать от Бога, что и во сне пребывал, словно бодрствуя, и противостоял им даже больше, чем когда не спал.

16. Так как они снова потерпели поражение и уже не осмеливались нападать на него подобным же образом, то в своем разнузданном бесновании они вооружают оружием зависти и подстрекают против него наиболее беспечных из братии и даже (чему не случиться бы!) самого кафигумена Петра. Но доблестный воитель Христов, будучи облечен в панцирь и шлем Духа, не позволял себе ни смотреть на кого-либо из искусителей, ни беседовать с ними, но и всех прочих людей избегал без ненависти; и, словно дитя Христово, безыскусное по разумению, отдыхал он только в духовных объятиях божественного отца, коему открывал он все, что было на душе, и во всеоружии выходил на битву с бесами. Поэтому на божественных службах стоял он подобно некоей колонне или безжизненной статуе, совершенно не поднимая глаз, из которых каждодневно испускал он потоки слез, ни с кем из окружающих не говоря ни слова. Так что среди монахов равные ему благочестием, видя его в таком состоянии, радовались и славили Бога, иные же не выносили видеть его: ибо все, кто погряз в нечестии, полагали, что его образ жизни обличает их нерадение. Вот от них-то на доблестного мужа и надвигается великая война. И сами они, кому невыносимо было видеть подвиги Симеона, превышающие человеческую природу, и предстоятель их начинает борьбу с ним – настойчиво стремятся отклонить его от избранного пути, лишить его доверия к духовному отцу и следовать их образу мыслей, или совсем удалить его из монастыря, если не поддастся их увещаниям.

17. Но только ли их, словно единокровных братьев на Иосифа, выслали враги на брань с Симеоном? Совсем нет: но и кое-кого из мирян, и даже самого родного отца его. И можно было видеть странное сражение и борьбу с обеих сторон: миряне старались вернуть Симеона к семье и миру, от которого он убежал, а монахи стремились отдалить его от духовного устроения и пользы и или сделать его своим единомышленником, или, если не поддастся, полностью лишить его даже и своего общества. Но что это за мудрость мудрецов и козни против него? Льстивые речи и угрозы, поношения и хвалы, клевета и обещания, чтобы хоть в чем-то одном из этого сокрушить того, кто сопротивлялся бесам. Одни увлекали его на пиры, попойки и беседы, обещая то, что у них считается делом почетным. Что же именно? Служения, роскошные келлии, рукоположения. Другие же отторгали его от себя и угрожали изгнанием. Чего ради? Чтобы он Бога презрел и отрекся от добродетели и от духовного отца.

18. Так что же сей доблестный юноша, даже пресвитеров разумением превосходящий и прекрасно умеющий отличать лучшее от худшего? Расслабился ли от лести? Поступился ли хоть немного строгостью подвига? Сменил ли узкий путь на широкий? Нисколько! Но, словно некий непобедимый борец в прекрасном нечувствии, хватает он то, что содействует его славным подвигам – наветы, преследования, скорби, доносы, – и проходит мимо того, что услаждает многих. Что это? Похвалы, славословия, почести, председательства, служения и прочее, что радует стремящихся к этому. Но что же дальше? Умастил старец борца увещаниями, да обретет он в испытаниях мужество и крепость, и обратился к нему с такими словами: «Доблестно переноси, чадо мое, искушения, бесами на тебя воздвигаемые, ибо они суть пробный камень для нас. Хорошо усвой, что все вещи, к которым мы ревностно стремимся, чтобы стяжать их трудом в брани, как то постничество, бодрствование или преуспеяние в каком-либо ином виде подвижничества, бывают для нас впустую, если мы не боремся, чтобы стяжать душу беззлобной, простой, несуетной, смиренной и кроткой. Ибо в такой душе поселяется и дышит, словно в наиприятнейшем жилище, благодать божественного Духа, а иным образом никто не может ни увидеть ее, ни получить».

19. Мудрейший Симеон, как только это услышал, возжелав получить благодать Святого Духа, тотчас же падает ниц и касается святых ног старца, горячо умоляя, чтобы скорее обрести ему благодать по его молитвам, чем сподобиться получить ее собственными деяниями и трудами. Сострадательный старен умягчается сердцем и говорит простертому ученику: «Встань, чадо! Я и сам человек. Однако, надеясь на человеколюбие Бога, говорю, что тебе будет дарована благодать вдвое больше, чем мне». Крайне изумившись этим словам и с непоколебимой верой приняв их, Симеон встал с глазами, полными слез, а старец, поцеловав, отпустил его с миром. Было около трех часов ночи. Когда же вошел Симеон в свою келлию, – о, скорое заступление Божие! – воссиял утренний свет, а затем внезапно свет свыше, подобный молнии, осиял его, полностью объял его ум и, всего его захватив, исполнил его неизреченной радости. А она окрыляет душу его еще большей любовью к Богу. С теплотой духа в сокрушенном сердце он припадает к Богу и, исповедуясь, воздает Ему благодарение. И вот ему, поверженному и плачущему, является страшное чудо. Как только припал он к Богу, сразу увидел умом ниспадающее на него световидное облако, сообщившее его душе всю сладость и наслаждение, исполнившее ее божественной благодати, вконец истончившее земную толщу его плотского разумения.

20. Итак, с этого времени стало возрастать доверие Симеона к духовному отцу, и он стал простираться вперед (Флп. 3:13–14). Ведь тоска по явленному видению целиком охватила его, и он обрел непреходящее умиление. Даровано ему было слово премудрости и знания, так что все удивлялись его разуму и речам и, изумленные, говорили так: «Откуда у него, не научившегося внешним наукам, такая премудрость и знание?» Сокрыто было от них, что Бог – сама премудрость и совершенное знание тех, в коих Он поселяется и творит жилище Себе и наполняет причастных Ему неизреченной мудростью и знанием и делает их более мудрыми, чем все мудрецы и риторы, как Своих учеников и апостолов. И не только этому все поражались, но также его смирению и непрестанному умилению; ибо упорное подвижничество помогло ему за короткое время взлететь на такую высоту, что он обогнал даже тех, кто длительное время пребывал в борениях за добродетель, и стал их учителем, подобно великому пророку Даниилу (Дан. 1:17–21). Это узнает всякий желающий из того, что он писал в ответ на их вопросы, чрезвычайно поражая их своими посланиями.

21. Но прошло немного времени, и завистники, видя его преуспеяние в добродетели и доверие к духовному отцу, придя к игумену, сильно раздувают угли его гнева на Симеона. Игумен, призвав доблестного мужа, начал беседовать с ним и то обещаниями, то угрозами старался отвратить его от учителя и привлечь к себе: ведь питал предстоятель неподобающую зависть к тому великому старцу. Но когда он увидел непреклонный дух Симеона и непоколебимое доверие его к старцу, то, побежденный убедительностью и мудростью слов блаженного мужа, тотчас приказал изгнать его из обители.

22. Увидев зависть игумена и остальных братьев, великий отец, взяв своего ученика, направляется к тому самому Антонию, который был известен тогда добродетелью, игумену расположенного неподалеку монастыря святого Маманта. Ему-то старец и вручает Симеона, словно сокровище благих. И что же? Отступил ли сколько-нибудь при этом лукавый, оставил ли зависть и козни против Симеона? Нисколько. Но воздвигает он снова отца по плоти и некоторых людей из синклита, и они стараются помешать Симеону отторгнуться от мира и от того, что в мире. Но доблестный воин Христов, воспламененный божественной любовью, оставался неколебим и непреклонен.

23. Поэтому Симеон посылает отцу по плоти письмо, с каким подобало бы тому обратиться к сыну, чтобы увещевать его ничего не предпочитать любви ко Христу. Но тогда-то, когда он писал, является ему другое божественное знамение. Когда он написал отцу наставление, желая научить его, как следует обращаться в письмах к святым мужам, он прибавил следующее: «А письмо к моему святому отцу ты напишешь так...» И при этих словах – о, необычайные тайны Твои, Царю Христе! – внезапно с неба воссиял ему беспредельный свет, как бы разделивший кровлю дома и снова наполнивший душу его несказанной радостью и сладостью, и от безмерности этого света как он сам, так и горящий светильник совершенно затмились (ведь была ночь!). И вот из этого божественного света исходит голос: «Апостолу, Ученику Христову, ходатаю и предстателю нашему перед Богом». Как только Симеон услышал эти столь неожиданные слова, разум его пришел в исступление, и чувства его охватил трепет. Ибо он клялся явившимся ему Богом, что был весь осиян божественным светом. «Проливая потоки слез, – говорит он, – я почувствовал, как кто-то сделал легкой мою руку, толкнул ее к писанию и стал ею водить. Ведь я не мог видеть чувственным зрением, когда записывал реченное свыше».

24. Когда же пастырь добрый (Ин. 10:11)стал посещать ученика чаще и понял, что тот весь воспламенен божественной любовью и сжигаем желанием святого образа, он постригает ученика и облекает в ризу радости (Ис. 61:10). Отныне Симеон с горячим усердием к стяжанию добродетели приступает к еще большим подвигам и с пониманием дела препоясывается по чреслам поясом (1Пет. 1:13; Пс. 29:11) радости и мужества, в чем он возрос и с чем сжился от младых ногтей. Прикасается он и к более совершенным деяниям праведности и, оставив все прочее, предается только молитве, безмолвию и размышлению над Священным Писанием и в свете созерцания соприкасается более совершенным образом с Богом, для Которого он жил до пострига и Который щедро озарял его с колыбели.

25. Ежедневной пищей его, до крайности очистившегося, был животворный хлеб и честная кровь Христа, съедобные растения и злаки. Этим поддерживал он жизнь своего тела, ничего иного не принимая в течение шести дней недели, кроме воскресных, а в дни праздников он участвовал в общей трапезе с братьями, ни на кого не глядя и в неиссякаемом умилении, затем вставал, благодаря, поспешно удалялся в келлию, запирал за собою дверь и вставал на молитву. Затем, недолго почитав, он предавался кратковременному отдыху, склонившись к земле: ибо у него не было ни ложа, ни постели, ни какого-либо иного удобства для тела, но в качестве постели предпочитал он пол с постланной овечьей шкурой и циновкой, да и то проводил он на нем не каждую ночь. По воскресеньям и по большим праздникам келлия видела, как пребывал он без сна с вечера до утра, и таким образом, подобно Арсению Великому, не предавался сну, но вставал на молитву с первыми лучами солнца, обливаясь теплейшими слезами. Ибо он считал, что нет ничего более ценного, чем беседа с Богом. И очень старался не проронить ни единого праздного слова (Мф. 12:36), ибо точно знал, что нарушение любой Христовой заповеди, даже если она кажется самой малой, в будущей жизни принесет душе немалый вред.

26. Поэтому можно было видеть его ежедневно словно на стадионе бегущим с воодушевлением и в кипении духа по пути заповедей Христовых, ни на кого из людей не оглядывающимся, всецело исполненным внимания, жара духовного, божественных откровений и озарений. С этого-то времени сей крепчайший муж целые дни пребывал в запертой келлии и вообще не выходил из нее. Пребывая же внутри келлии, он производил мед добродетели и, подобно трудолюбивой пчеле (Притч. 6:8), каждую добродетель прекрасно складывал в соты, чтобы иметь неиссякаемый запас пищи на будущее и чтобы плод собственного делания, достойный небесной трапезы, подобающим образом отдать своему Царю и Богу. Поэтому, сначала всецело сосредоточившись и отрешившись от внешнего, он вставал на молитву, как сказано, с рассветом, восхищая ум горе и нематериально пребывая с нематериальным Богом; разум его не облекался никакими заботами и не рассеивался чувственными впечатлениями, но Само Божество тотчас же принимало его моления и охватывало Своим светом разумную часть его души, переплавляя то, что оставалось в нем земного, и наполняя сердце его духовной теплотой и всякой радостью. Тогда, омывшись слезами, словно в бане, и весь сделавшись от молитвы словно пламя, он выходил из келлии на кафизму[32], а затем обращался к Священному Писанию и, читая жития ранее бывших аскетов, усваивал для себя их подвиги.