Невеста замка Пендоррик

У меня был муж, это верно. Но что я знала о нем, кроме того, что люблю его? Но разве этого мало? Временами мне казалось, что только любовь имеет значение, но сейчас я вспомнила, как близки были мои родители, как доверяли друг другу и во всем один другого поддерживали, свято веря, что пока они вместе, ничего плохого случиться не может. А что же мы с Роком? Мой ночной кошмар висел надо мной смутным предостережением. Той ночью я наконец взглянула правде в глаза. Любовь — только часть, одна из сторон супружества, а я вышла замуж за человека, о котором почти ничего не знала, и теперь не представляла себе, ни какая жизнь меня ждет, ни кто будет жить со мной под одной крышей.

Я решила обязательно поговорить с ним. На следующий день мы поехали на прогулку в горы. Ночные страхи уже казались мне пустыми фантазиями, но я говорила себе, что, как бы там ни было, это просто нелепо — так мало знать про семью своего собственного мужа.

Мы остановились перекусить в маленькой гостинице. Я была рассеяна, и Рок спросил, что со мной.

— Я хочу знать все про Пендоррик и про твою семью! — выпалила я.

Он улыбнулся:

— Ну что ж, я готов к обстрелу. Открывай огонь.

— Начни с дома. Я хочу представить себе его. Потом — кто там живет.

Он поставил на стол локти и прищурился, как бы всматриваясь в смутно различимую даль.

— Итак, дом, — начал он. — Ему около четырехсот лет. Правда, некоторые его части не так давно отстроены заново. Предание гласит, что еще в раннее Средневековье на месте дома был замок. Дом стоит на почти отвесной скале ярдах в пятистах от моря. Думаю, первоначально море было чуть дальше, но век за веком вода точит камни и наступает на сушу. На постройку пошел местный серый гранит, так называемый корнский гранит — очень прочный камень, которому нипочем обычные для здешних мест штормовые ветра. Над аркой центрального входа — это старая часть здания — есть надпись, высеченная в камне. В переводе с корнского[5] она читается так: «Когда мы строим, то строим на века». Когда я был маленьким, отец брал меня на руки и показывал мне эту надпись. Он говорил, что мы, Пендоррики, — тоже часть дома, как и эта старая арка, и что души предков потеряют покой, когда последний из Пендорриков покинет дом.

— Как здорово иметь такую семью!

— Ты сама уже член этой семьи.

— Не совсем. Я — человек со стороны, как и все те, кто не был рожден Пендорриком, а стал им лишь после брака.

— Ты знаешь, жены Пендорриков на самом деле становятся куда большими Пендорриками, чем их мужья, которые носят эту фамилию с рождения. Честь семьи и традиции в основном держатся на них.

— А ты в ваших местах как бы сквайр[6]?

— Слово это сейчас не очень модно, но именно нам принадлежит большинство окрестных ферм, а в Корнуолле традиции очень живучи. Мы держимся за старые обычаи и даже суеверия, как никто в Англии. Молодая рассудительная леди, вроде тебя, услыша некоторые истории, которые у нас рассказывают, может посчитать нас отсталыми и темными. Но не спеши с выводами. Мы ведь древние реликтовые кельты, а ты сама — жена одного из нас.

— На это, уверена, мне жаловаться не придется. Расскажи еще.

— Хорошо. Четыре фасада дома ориентированы на четыре стороны света. Северный фасад смотрит на холмы и дальше — на поля и фермы; южный — прямо на море, а из окон западного и восточного фасадов открывается восхитительный вид на побережье — одно из красивейших в Англии и одно из коварнейших. Во время отлива можно видеть скалы, острые, как акульи зубы, — можешь представить себе, что бывает с кораблями, напоровшимися на них. Да, есть еще один вид, его мы не любим. Из одного окна, выходящего на восток, видна Причуда Полоргана — как мы между собой зовем дом, как две капли воды похожий на Пендоррик. Он омерзителен, мы денно и нощно молимся, чтобы его снесло наконец в море.

— Ты шутишь?

— Ты в этом уверена?

Глаза его метали молнии, но все равно смеялись.

— Конечно, шутишь. Если бы такое случилось, ты первый бы ужаснулся.

— На самом деле, конечно, этому не бывать. Этот урод, эта бездарная подделка стоит там вот уже пятьдесят лет, притворяясь перед туристами, смотрящими вверх с берега, славным Пендорриком, и еще простоит бог весть сколько.

— А кто построил этот дом?

Он смотрел на меня, и в его взгляде было что-то недоброе, какая-то злость. Я даже слегка испугалась, потому что на секунду мне показалось, что он злится на меня, но потом я поняла, что злость эта направлена против хозяина Причуды Полоргана.

— Его построил некто Джозиа Флит, больше известный как Лорд Полорган. Он приехал в наши края из Мидлендс[7] пятьдесят лет назад, заработав там кучу денег на производстве, не помню уж, каких товаров. Ему понравилось наше побережье, наш климат, и он решил построить себе тут особняк. Что он и сделал, проводя там ежегодно месяц-другой, пока не переехал, наконец, окончательно. И имя себе взял от названия бухты, которая находится внизу.

— Похоже, ты не очень-то жалуешь его. Или ты больше напускаешь на себя?

Рок пожал плечами:

— Возможно. Между нами естественная вражда новоявленных богачей и новоиспеченных бедняков.

— А мы что — бедняки?

— По меркам Лорда Полоргана, да. Полагаю нас больше всего раздражает то, что еще шестьдесят лет тому назад мы были «господами из усадьбы», а он бегал босиком по улицам Лидса или Манчестера — все время забываю, которого из них. Трудолюбие и врожденная деловая хватка сделали его миллионером, в то время как врожденная лень и праздность довели нас до нашей аристократической нищеты, так что мы частенько подумываем, не передать ли Пендоррик Национальному тресту[8] с условием, чтобы нам позволили жить в доме и за полкроны показывать его желающим узнать, как когда-то жили аристократы.

— По-моему, в тебе говорит гордость и ожесточение.

— И ты этого не одобряешь. Ты на стороне трудолюбия и деловой хватки. Ах, Фэйвел, какой у нас прекрасный союз! В тебе есть все, чего лишен я. Только ты сможешь держать меня в руках и призвать к порядку!

— Опять ты надо мной смеешься.

Он стиснул мне руку так сильно, что я поморщилась.

— Так уж я устроен, дорогая. Я надо всем смеюсь. Иногда чем я серьезнее, тем больше я смеюсь.

— Не думаю, чтобы ты позволил хоть кому-нибудь держать тебя в руках или призвать к порядку.

— Ты сама меня выбрала, дорогая, так что если я понравился тебе таким, каков я есть, ты ведь не захочешь переделывать меня, правда?

— Я очень надеюсь, что мы никогда не изменимся и всегда будем так же счастливы, как были до сих пор.

Какую-то секунду на лице его была написана лишь беспредельная нежность. Затем он уже опять смеялся.

— Ну что я говорил, я сделал очень удачный выбор!

Меня вдруг пронзила мысль, что его родные, должно быть, любят Пендоррик не меньше, чем он, и им не очень-то понравится, что он женился на бесприданнице. И в то же время я была тронута и счастлива, потому что он женился на мне, несмотря на то, что я ничего не могла принести ему. Мой ночной кошмар улетучился, и я понять не могла, чем он был вызван.

— А ты в приятельских отношениях с этим Лордом Полорганом? — спросила я поспешно, чтобы скрыть эмоции.

— С ним в приятелях быть невозможно, мы просто вежливы друг с другом. Мы редко с ним встречаемся. Он человек больной, его ото всех оберегает медсестра и целый штат прислуги.

— А его семья?

— Он с ними со всеми рассорился и живет теперь один во славе. В Полоргане сотня комнат… все обставлены с роскошью. Боюсь только, что эта роскошь постоянно скрыта под чехлами. Недаром мы зовем этот дом причудой.

— Бедный старик!

— Так и знал, что он тронет твое мягкое сердце. Ты можешь с ним встретиться. Очевидно, он сочтет своим долгом принять у себя новую Невесту Пендоррика.

— Почему ты называешь меня Невестой Пендоррика — и как будто с большой буквы.

— Да это так повелось в Пендоррике. У нас много всяких чудачеств.

— Так кто живет в Пендоррике? И как?

— Сейчас там многое изменилось. Хотя вот уже четыреста лет мебель так и стоит на своем месте, и старая миссии Пеналлиган присматривает за нами, до нее это делали ее родители — Джесс и Лиззи Плейделл, а до них еще многие поколения Плейделлов. Всегда находился какой-нибудь верным нам представитель этой семьи, чтобы позаботиться о Пендорриках. Старая миссис Пеналлиган — прекрасная экономка, чинит постоянно рвущиеся, обветшавшие покрывала и шторы, командует слугами очень успешно, да и нами тоже. Ей уже шестьдесят пять, но у нее есть незамужняя дочь, Мария, которая скоро займет ее место.

— Теперь о твоей сестре.

— Она замужем за Чарльзом Лестоном. Он был доверенным лицом нашего отца, а теперь вместе со мной управляет домашней фермой. Они занимают северное крыло дома, а мы будем жить в южном, так что тебе нечего бояться, что тебя одолеют мои родственники. В Пендоррике это не грозит, если не захочешь. Тебе даже не придется ни с кем встречаться, кроме как за столом. Едим мы всегда вместе — такова семейная традиция, да и слугам легче, а их к тому же теперь не так много. Ты удивишься, сколько у нас традиций, и решишь, что попала в прошлый век. У меня и у самого бывает иногда такое впечатление, особенно если я прожил какое-то время вне дома.

— А как зовут твою сестру?

— Морвенна. Наши родители чтили обычай и по возможности давали детям старинные корнские имена — отсюда и Петроки с Морвеннами. Близнецов зовут Ловелла и Хайсон: Хайсон — девичье имя нашей матери. Ловелла себя зовет Ло, а сестру Хай. Подозреваю, она нам всем дала прозвища. Она неисправима.

— Сколько лет близнецам?

— Двенадцать.

— Они учатся в школе?

— Нет. Их время от времени посылают в школы, но у Ловеллы есть пагубная страсть убегать оттуда и уговаривать бежать и Хайсон. Она говорит, что они нигде не могут быть счастливы, кроме как в Пендоррике. В конце концов мы пошли на компромисс и наняли им гувернантку — профессиональную учительницу. Было довольно трудно получить на это разрешение у чиновников из Министерства образования, но Чарльз и Морвенна настояли, чтобы подержать детей дома хотя бы год, покуда Ловелла не повзрослеет и не станет более уравновешенной. Вообще с Ловеллой надо держать ухо востро.

— Как это? Почему?

— Хорошо, если ты ей понравишься. Но она обожает строить всем козни. Хайсон совсем другая. Она тихоня. Внешне они совершенно одинаковые, но характеры разные, слава Богу. Две Ловеллы в одной семье было бы слишком!

— А что твои родители?

— Они оба умерли, и я их совсем не помню. Мама умерла, когда нам было пять, и нас воспитывала тетя. Она по-прежнему часто приезжает в Пендоррик, у нее в доме своя половина — несколько комнат. Отец много жил за границей, поэтому в доме и появился Чарльз, чтобы присматривать за хозяйством. Он старше Морвенны на пятнадцать лет.

— Ты сказал, что твоя мама умерла, когда вам было пять. Кого ты имеешь в виду, кроме себя самого?

— Разве я не говорил, что мы с Морвенной двойняшки?

— Нет, ты говорил это только про Ловеллу и Хайсон.

— В нашем роду почти всегда рождаются близнецы. Такое бывает в некоторых семьях.

— Морвенна очень на тебя похожа?

— Не одно лицо, но все же сходство довольно сильное.

— Рок, — сказала я, наклонившись к нему, — мне просто не терпится увидеть Пендоррик.

— Это решает дело. Пора отправляться домой.

Итак в некоторой степени я была готова к встрече с Пендорриком.

Выехав из Лондона после ленча, мы сошли с поезда лишь в восемь. Машина ждала нас на станции вместе с шофером, садовником и разнорабочим — и все это в одном лице — старым Томсом. Так что вскоре я оказалась подле Рока в его стареньком «даймлере» на дороге, ведущей в Пендоррик. Я с нетерпением ждала встречи с ним и одновременно боялась чего-то, что, вероятно, в моем положении было вполне естественно.

Мне страстно хотелось произвести на своих новых родственников хорошее впечатление, потому что я ни души не знала в Англии, кроме Рока, и вдруг ясно ощутила свое одиночество.

Я оказалась в чужой мне стране, — ведь моим домом был Капри, — совсем без друзей или даже просто знакомых. Единственная моя подруга Эстер Мак-Бейн была далеко в Родезии, и в ее новой жизни для меня уже не было места, да и у меня началась новая жизнь. С другими школьными приятельницами я никогда не была особенно близка и после окончания школы отношений не поддерживала.

«Но что за глупые мысли лезут мне в голову, — отругала я себя. — Какое может быть одиночество, когда у меня есть муж!»

Сгущались сумерки. Машина катила по узкой извилистой дороге между живыми изгородями. Воздух был напоен запахом цветущего шиповника и жимолости.

— Еще далеко до Пендоррика? — поинтересовалась я.

— Осталось миль восемь. Впереди у нас море, позади — вересковая пустошь. Мы как-нибудь выберемся туда на прогулку, пешком или на лошади. Ты ездишь верхом?

— Боюсь, что нет.

— Я научу тебя. Для тебя эти места станут домом, Фэйвел. Не всем это удается, но в тебе я уверен.

— Я тоже так думаю.

Мы какое-то время ехали в молчании. Я жадно вглядывалась в окружающий пейзаж. Дома, которые мы проезжали — небольшие, похожие на коттеджи — не показались мне красивыми. Я подумала, что выглядят они довольно мрачно — они были целиком построены из серого корнского гранита. Мне почудилось, что пахнуло морем. Мы поднялись по крутому склону и въехали в лесистую местность, затем дорога снова пошла вниз по другому склону холма. «Как только ты увидишь море, знай, что мы почти дома», — сказал Рок, и почти тут же мы начали новый подъем.

На вершине холма он остановил машину и, положив руку на спинку сиденья, указал по направлению к Эдрю.

— Вон, видишь, дом на краю скалы? Это и есть Причуда. Пендоррик немного правее, за холмом, его отсюда не видно.

Причуда была похожа на средневековый замок.

— Удивляюсь, как это еще он не соорудил ров и подъемный мост, — процедил Рок сквозь зубы. — Хотя как можно устроить ров на такой высоте, ума не приложу. Тем похвальнее было бы, сумей он сделать это.

Он тронул машину, и, проехав еще с полмили, я впервые увидала Пендоррик. Он настолько был похож на тот, другой дом, что я поразилась.

— Отсюда кажется, что они стоят совсем рядом, — сказал Рок. — На самом деле, между ними добрая миля, если ехать по дороге вдоль берега, а не лететь по воздуху. Теперь ты можешь понять ярость Пендорриков, когда вот это появилось так близко и с тех пор так и торчит занозой в глазу!

Мы выехали на главное шоссе и какое-то время катили по нему, пока не свернули на боковую дорогу, ведущую круто вниз. По обочинам росли дикие цветы, которых я раньше не заметила, и небольшие коренастые хвойные деревца, распространяющие вокруг сильный смолистый запах.

Спустившись с холма, дорога пошла вдоль берега, и я увидела побережье во всей красе. Море в тот вечер было спокойное, и с тихим шорохом плескалось о скалы. Утесы заросли травой и папоротником, и по этому зеленому ковру разбросаны были яркие розовые, красные и белые пятна цветущей валерьяны. Залив был прекрасен. В мягком свете сумерек были видны коварные острые скалы, открытые сейчас отливом. А впереди виден был Пендоррик, и дыхание у меня перехватило — до того он был величественный, внушающий благоговение. Он нависал над морем серым монолитом стен и зубьями башен, бросая вызов морю, и погоде, и всему, что могло бы угрожать ему.

— Это твой дом, дорогая, — сказал Рок, и в голосе его я услышала гордость.

— Он… великолепен.

— Ты не разочарована? Знаешь, я рад, что ты видишь Пендоррик в первый раз. Иначе ты могла бы выйти замуж за него, а не за меня.

— Я никогда не вышла бы за дом!

— Конечно же нет — ты слишком честна и полна здравого смысла, одним словом, ты просто прелесть. Поэтому я и влюбился в тебя и во что бы то ни стало решил жениться.

Мы снова начали подъем, и по мере приближения дом все больше подчинял себе окружающий пейзаж. В некоторых окнах горел свет, и я заметила арочные ворота напротив северного портика.

— Парк, — сказал Рок, — с южной стороны. К дому можно подъехать с четырех сторон, но сегодня нас ждут у северного портика. Морвеннаи Чарли. Смотри! — воскликнул он, и, проследив за его взглядом, я увидела маленькую и тоненькую фигурку в бриджах и алой блузе, с растрепанными черными волосами, со всех сил бежавшую нам навстречу. Рок остановил машину, и она вспрыгнула на подножку. Я увидела загорелое обветренное лицо и черные, как у Рока, глаза.

— Я хотела первой увидеть невесту! — крикнула она.

— И ты всегда делаешь то, что хочешь, и добиваешься своего, — улыбнулся Рок. — Фэйвел, это та самая Ловелла, с которой надо быть настороже.