Дело всей жизни. Книга вторая

«Смертельный взлёт!»

Заголовки и статьи крупных СМИ не отличались оригинальностью, но успокоили уверенностью в моей гибели: «…ведётся следствие…», «…по просьбе отца трагически погибшего дата и место захоронения не разглашается…», «…предварительная версия — неисправность двигателя…», «…оглашение завещания состоится…»

В глянцевое озеро бросили глубинную бомбу, осталось ждать произведённого эффекта. Я уже собрался закрыть новостные страницы, когда внимание привлекла колонка «Ещё на эту тему»: «Проклятый наследник. Самолёт летит в Россию».

«…бизнесмен мирового уровня заслуживает большего внимания к своей персоне хотя бы после смерти. Никита Соломат никогда не был медийным лицом и вышел из тени буквально за несколько дней до трагической гибели. Не прошло и суток, как движение миллиардера подхватила вся Америка. “Бери выше” — теперь не просто слова, это символ веры в себя и будущие достижения, это веяние нового времени, второе дыхание великой американской мечты! Русский олигарх стал новым символом Соединённых Штатов!

Но что мы о нём знаем? Какая связь между стремительным расцветом империи Соломатов и нашумевшей почти тридцать лет назад историей о краже ‘ока’ ягуара и убийстве шамана племени майорунов в Южной Америке? Кровавое наследство и проклятый наследник.

Следите за журналистским расследованием!

Бродяга, внештатный корреспондент».

Сердце внезапно сдавило, боль толкнулась в спину и отняла руку, скрутилась узлом под рёбрами. Я лёг на диван. Стало хуже — теперь не хватало воздуха. Я завалился на бок и сжал грудь, закрывая глаза…

***

Две недели прошли как в тумане. Я горел в агонии, бросался на стены, разбивал руки в кровь, снова и снова окунался в тёмную бездну и звал Несси. Сны больше походили на бред, реальность не сильно отставала. Смутно помнил, что мне звонил отец и Макс, какие-то обрывки фраз, много виски из ресторана — пустые бутылки из-под «Макалана» двадцатипятилетней выдержки разных объемов стояли на столе Манхэттенскими небоскрёбами. Я пил и забывался, и беспрерывно на автоповторе прокручивал видео с Несси.

«Getac» и этим утром разбудил меня её голосом:

— Я боюсь в нём не сгореть вместе с принцем…

— Не каждый огонь обжигает… — прохрипел сухим голосом, проведя раскрытой пятернёй по её изображению ото лба до губ. — Люблю тебя, моя Несси…

Я будто вышел из комы. Состояние было таким же: дикая слабость, головокружение, невыносимая усталость и глухая пустота внутри. Я ощущал острую потребность в горячем бульоне или стакане холодного молока. Душ освежил, но запах перегара сбивал с ног. Я оброс неопрятной бородой, волосы и ногти тоже отросли. Сильно похудел и осунулся и не мог вспомнить, что и когда последний раз ел.

В душе будто что-то выболело, выгорело и осыпалось пеплом на самое дно. Он ещё обжигал, но я уже чувствовал, что могу жить. Будто сообщающийся сосуд стал наполняться, и мне больше не надо давать сто процентов себя.

Айфон нашёл не сразу — он завалился между диванными подушками. Позвонил в ресторан, а когда, наконец, наелся и немного навёл порядок в голове, лёг на постель и позвонил Максу. Он ответил сразу, будто ждал звонка:

— Жив?

— Жив.

— Перерыв?

— Возрождение.

Скрутился эмбрионом под лёгким тёплым одеялом и провалился в сон без сновидений.

***

США, Нью-Йорк

Кто-то держит меня на руках. Крепко обнимает. Я чувствую это и не чувствую одновременно — тело отмечает чужое присутствие, но не спешит реагировать. Я застыла оплавленной бесформенной массой.

— …Кто для вас девушка в синем?..

Девушка в синем… Я…

— Моя королева.

Родной голос… Нежный, тёплый. Чуть хриплый от взволнованного вздоха. Искренний…

«Несси…»

— Моя королева…

«Скажи ещё раз… пожалуйста…» — прошу и не слышу себя, еле могу разлепить сухие губы, слёзы льются из глаз обжигающей густой лавой. Чьи-то тёплые пальцы вытирают их.

«Несси…» — родной голос шепчет прямо в душу, очень тихий, с невыносимой болью, на пределе отчаяния.

— Моя королева… — Дёргается изображение на огромном плазменном экране. Снова и снова возвращает мне ласковое: — Моя королева…

Никита… Смотрит прямо в глаза. Он за столом, накрытым синим полотном. Как моё платье. Сердце делает первый удар, сокрушая ребро — рвётся к нему.

— Кто для вас девушка в синем?..

Никита молчит целую секунду, опускает взгляд на сукно и проводит по нему ладонью… Я чувствую это движение. Оно скользит по коже, вызывая мурашки, стирая стылое бездушное оцепенение. Меня лихорадит, зубы стучат, я не могу совладать с телом, оно мне не послушно.

«Теперь ты знаешь — не каждый огонь обжигает…» — шепчет голос памяти.

Глаза болят от света, я медленно закрываю их и тяжело открываю снова.

— Моя королева… — смотрит с экрана прямо мне в глаза… и чуть-чуть улыбается. С такой нежностью…

Я бы стекла бессильно и растворилась, но…

Джейкоб. Это у него на руках я сижу. Его тело — моя опора, его руки — мой скелет. Он держит меня крепко и смотрит внимательно. Жестокий дьявол. Я должна ненавидеть его… но мне всё равно.

Рассел… Он сидит на корточках передо мной и держит мою ладонь в своей. Его глаза влажно блестят. Он слабо улыбается и что-то говорит — я не слышу, потому что сердце запускается, оглушая шумом кровотока, и бьётся с тихим эхом… едва слышным… слабым…

— …тебя будет ребёнок, Несси… — Его слова вдруг обретают звук, и я понимаю, что он повторяет это снова и снова. — Ты понимаешь меня, Несси? Ты беременна. У тебя будет ребёнок… твой и Никиты.

«Несси…» — эхом звучит последний раз и угасает в глубине души.

Потому что я вернулась туда, где нет Никиты.

Маури. Блэр. Экен. Я поднимаю залитые слезами — а кажется, что кровью — глаза и перевожу взгляд с этих лиц. До разума медленно и трудно доходит: «У меня… будет… сын… Никиты…» Это не укладывается в голове, не примиряет меня с этим миром. Душу разрывает в лоскуты от огненной боли. Я не могу жить без любимого…

— …ребёнок Никиты… Несси… Ты слышишь? — настойчиво повторяет Рассел, а Блэр плачет безудержно, и Экен, обнимая жену, тоже кривится, сдерживая соль. — Маленькое чудо, Несси… Ты понимаешь, о чём я говорю? — сжимает Расс мою руку.

На меня обрушиваются звуки, запахи, свет, эмоции… Я на минуту слепну от красок ненужного мне мира, глохну от стука забившегося сильнее и увереннее мятежного сердца.

— Он жив… Несси… Никита жив… — Джейкоб фиксирует моё лицо ладонями и смотрит в глаза, а я с трудом держу на нём взгляд. Он повторяет, пока до меня не доходит: — …Жив!

«…скажи, как ты любишь меня… люби меня сильнее, моя Несси. Люби всей душой… Пока ты меня любишь — я жив…»

— Люблю тебя… мой Никита… — шепчу, разрывая немые губы, боясь поверить… давая любимому шанс на жизнь. Иначе мне нечего делать здесь… без него.

— Когда «Голубь» взорвался, он уже садился в другой самолёт. Никита жив! — слышу голос Джейкоба.

— Он не любит меня… — шепчу, не понимая, почему он поступил так жестоко.

— Любит. Очень любит.

— Он бы сказал…

— Он сказал это тысячу раз. По-разному сказал. И я сказал тебе об этом. Вспомни, Несси. Ты ведь сама знаешь, что он любит тебя.

«Ник — однолюб… Ты его любишь, он тебя любит…»

— Он сказал, второго шанса не будет… — протолкнула через горло слабые хрипы.

Я не сопротивлялась — просто очень нужно, чтобы меня убедили в этом. Мне нужен якорь в этом мире. Мне нужно ради чего-то жить.

— Правильно сказал. У него только один шанс, Несси. Ты. Ты — его единственный шанс.

— У нас с Никитой… будет сын… — приняла я эту реальность.

Он жив.

А значит, и я могу жить…

***

Я пришла в себя в психиатрической клинике. Меня ещё не выписывали, и Джейкоб, сколько мог, всегда был рядом. Мы сидели или гуляли в парковой зоне с выходом на Гудзон, много разговаривали о Никите — мне это было важно, я должна была выговориться, чтобы не сойти с ума от высасывавшей душу пустоты и боли.

— …Джейк, я думаю, если бы мы расстались просто… то есть просто бы разошлись, то это было бы насовсем. А теперь чувствую, что это… Я не знаю, как объяснить…

«Моя Несси…»

Мне казалось, я схожу с ума, потому что голос Никиты вдруг раздавался в полной тишине ночью, когда я не могла уснуть. Его голос будил, когда я, измученная, всё-таки засыпала. Он звучал так тоскливо и отчаянно, с такой нежностью и душераздирающим стоном, что я вскакивала и долго не могла прийти в себя. Сердце сокрушало рёбра, казалось, на них уже не было живого места, и каждый удар отдавался ноющей болью.

И я умоляла его тихим шёпотом: «Люблю тебя… ты жив… жив… вернись… пожалуйста…»

— Это естественно, что совместно пережитый сильный стресс делает людей ближе.

Я медленно повторила про себя слова парня, вдумываясь в то, что он хотел сказать.

— Ты думаешь… он чувствует то же самое? — спросила с робкой надеждой.

Я цеплялась за каждое сказанное им о Никите слово, собирала их в копилочку в уголке души, чтобы потом в одиночестве прислушаться и снова, и снова пережить сладкое волнение, которое нечаянно дарили друзья любимого мужчины. Из микроскопических и неявных смыслов я бережно собирала разбитую надежду на наше с Никитой счастье.

Не могла простить себе то беззвучное «Уходи». Казалось, в тот момент Никита передумал, а я сама его оттолкнула, оглушённая отчаянием.

— Такова психология человека, — взглянул на меня Джейкоб, чуть дольше задержав внимательный взгляд. — Психологи называют это «феномен стресса». Реакция на стресс запускается гипоталамусом, в кровь выбрасывается много гормонов, подавляющих воспалительные и прочие негативные биологические процессы. Наверное, знаешь, что матери практически мгновенно выздоравливают, если заболевает их дитя? Это своего рода направленная сублимация эмоций, главенствующих в момент стресс-фактора. Обратный стресс. Прости, что напоминаю, но именно он помог тебе в Хартфорде.

— Я уже поняла, что это было мне во благо. Но это было жёстко, если не сказать жестоко. Агрессивно…

По коже пронеслись мурашки, стоило вспомнить, что мне устроил этот милейший, как оказалось, парень в нашем с Никитой гостиничном номере. А уж эта спланированная, как я уже поняла, встреча с Сэмом…

— Ты не знаешь, как я могу быть жесток, когда точно знаю, что это принесёт нужный результат. — Я задумалась. Наверное, отпилить гниющую ногу без наркоза — если что-то случилось в джунглях вдали от стационарных условий — это жестоко, но в итоге спасает жизнь. Кивнула своим мыслям и услышала вздох Джейка. — Несси, пообещай мне кое-что… — Я вопросительно вздёрнула бровь. — Однажды ты выслушаешь меня, как бы дико и бесчеловечно ни было то, что я тебе скажу.

Я пожала плечами и снова кивнула. Всё ужасное уже случилось, и не по его вине…

…Море волнуется — раз…

Океан дышал глубоко и возбуждённо, рокотал голосом Никиты, иссиня-чёрная пучина неба светилась ярко-синими, как его глаза, звёздами. Тяжёлые шершавые волны, собравшие на мелководье белый песок, оглаживали тело ласково, как ладони моего мужчины. Я смотрела в тёмную бездну на созвездия, сложившие его черты: нахмуренные брови со складкой между ними, ямочки в уголках губ и на подбородке, пронзительный взгляд, отражавший нашу с ним сингулярность[1].

Закрыла глаза, расслабляясь и отдаваясь океану…

Яркий оргазм всё ещё посылал по телу сладкие волны, а мы с Никитой упоительно целовались, словно и не заметили этой вспышки чувственного безумия. Всё началось с какой-то русской детской считалочки, а закончилось…

…Море волнуется — два…

Это не закончилось. Мы оба переполнены, каждый дал сто процентов себя, и налитая чаша любви кипела, как котелок сказочной колдуньи, ведь невозможно вместить в себя вдвойне, а мы вместили. Любили друг друга неистово и неустанно, никаких остро возбуждающих поз, лишь крепкие объятия и бесконечный поцелуй, лишь его движение во мне. И сладкие оргазмы под песнь китов.

Они неспешно кружили совсем рядом, то скрипели, то заливались соловьиными песнями, то посвистывали или вскрикивали. В ярком свете луны мы видели их силуэты, когда они с любопытством поднимали над водой огромные головы и будто звали нас протяжным рокотом. Удивительное эхо, неземное, странное, будоражило и будило в душе что-то возвышенное, восторженное. Казалось, эти исполины плавают и в океане, и в тёмном небе. Что они слились — небо и океан. Как слились в одно мы с Никитой — небо и земля.

— Несси… — шептал Никита мне в губы, — загадывай желание, самое заветное. Оно обязательно сбудется. Самое невозможное… — он смотрел в глаза синими звёздами, лаская губами моё лицо.

И я загадала.

Лишь с рассветом растаяли в глубине левиафаны, будто и не было их.

— Никита… мне кажется, что этой ночью случилось что-то особенное…

— Случилось, моя девочка… Когда киты поют людям свои песни, это приносит счастье.

— А ты загадал желание?

— Конечно, я не мог упустить такой случай.

— А мне не положено знать?

— Мне кажется, оно у нас одно на двоих…

Глава 3. Сила человеческого безразличия

Человек — такая скотина, к хорошему враз привыкает.

Россия, Москва