Коротко и властно. Он только что пристрелил своего человека, поэтому лучше слушаться. И я пытаюсь запрокинуть голову.
От движения тело прошибает болью. И я вспоминаю, что сейчас я совсем обнажена.
— Мамочка… — всхлипываю.
Очень больно. Не могу пошевелиться.
— Мама не поможет. Теперь ей самой нужна помощь.
Я реву. Он моей же простыней вытирает кровь с лица. Распахиваю глаза, когда его большие руки обматывают меня простыней. Касаются обнаженного избитого тела.
Я съеживаюсь, пытаясь уклониться от его рук. Вой серен приближается.
Он злится. Чувствую утяжелившееся дыхание.
Грубость рук становится ощутимой. Пятерней сжимает мои ноги, чтобы не дергалась. Закутывает меня в ткань, из которой не выбраться.
— Жить хочешь, Диана? Для этого понадобится много крови.
Я не успела ответить — он резко схватил мою руку, а в его руках блеснул нож.
— Мне нужна не эта кровь, он все поймет! — мужчина чертыхается.
И тогда мы встречаемся взглядом. Мой подбородок дрожит так сильно, что сейчас отвалятся все зубы.
— Ты девственница?
— Я… я… — хриплю, отползая от него дальше и дальше.
Хватка на руке усиливается. В моих глазах снова начинает темнеть.
— Понял. Ты пока не готова, мы совсем не знакомы и так далее, — усмехается он.
Но в его усмешке таится жестокость. В его силах получить от меня все, что он хочет.
А в следующую секунду руку пронзает боль. Острая. Ядовитая. Режущая. С пальцев тут же потекла кровь, она захлыстала из ладони, будто меня лишили руки.
Лучше бы я умерла.
Кому-то нужна моя смерть — жестокая, низкая, с кровью. А этому незнакомцу нужна моя жизнь.
Простыня измазана в моей крови. Я была в огромной луже, что едва впитывалась в простыни. Меня затошнило. Стало холодать. В глазах темнело.
— Достаточно.
Он стягивает с себя футболку, с силой прижимает ткань к моей руке и поднимает меня на руки. Вместо крика получается хриплый стон. Мое тело уже не принадлежит мне.
Распахиваю глаза. Простреленный ноутбук. Кровать в моей крови.
И его глаза. Серые, бездушные. Страшные, как теперь моя жизнь.
Я читаю в них свой приговор.
Мне снова становится плохо.
— Пожалуйста, не трогайте меня. Лучше убейте сейчас, чем потом… после… — хриплю ему в лицо.
— Лучше делай, как я говорю. А я говорю закрыть рот.
Поджимаю губы. Нижняя челюсть трясется. В его присутствии страшно даже плакать. Он давит похлеще металла.
А дальше начинается кромешный ад. Мы перешагиваем через труп того, кто раздевал меня. Ногой он почти что выбивает дверь моей комнаты. Мы оказываемся на первом этаже. В гостиной, возле родительских чемоданов лежало тело. Опухшими глазами я узнаю родной силуэт. Мамы нет.
На полу лежал отец, его ранее теплые лучистые глаза сейчас смотрели на меня безжизненно. В его лбу, прямо посередине зияла дыра.
— Папа… Папа!
Я кричу. Истошно кричу. Во мне появляются силы, и я вырываюсь из кокона простыни. Она распахивается, но падать дальше не позволяют мужские руки. И пощечина, после которой лицо горит огнем, а из носа хлыщет кровь с новой силой.
Я вскрикиваю и утихаю. На миг теряю сознание. Он не такой же, как те трое.
Он хуже. Опаснее. И бьет больнее.
Я плачу. На столе лежали наши документы — паспорта, билеты на самолет — наш шанс на счастливую жизнь. Эмин забирает все, но лишь мой паспорт он кладет отдельно. Знакомая обложка документа утопает во внутреннем кармане его брюк. Остальное сминает в кулаках.
И еще этот человек знает, где находится черный выход. Именно там поджидает его автомобиль цвета грязного асфальта. Под стать его глазам.
Эмин уже был в нашем доме. Он знал, чем закончится этот день.
Вой сирен был рядом. Уже возле нашего поселка. Снег ударил мне в лицо, когда он вытащил нас на улицу. Шум сигнализации. Открывает дверь, хочет посадить меня внутрь.
Нахожу в себе силы вырваться, за что получаю еще одну отрезвляющую пощечину.
Вторая пощечина. Это не принц. Это зверь.
Я не удерживаюсь на ногах, и тотчас же бы рухнула, если бы не его рука. Он подхватывает меня под талию. Слышу мат. Человек по имени Эмин с силой прижимает меня к серому автомобилю. Снег обжигает спину, которая горит от битвы на кровати.
Эмин сжимает челюсти, хватка усиливается.
— Останешься тут, и они грохнут тебя уже завтра. Поедешь со мной, но не будешь послушной девочкой, грохну тебя я. Выбирай.
Дрожу от его хватки. Больно. Холодно. Сибирь и полное отсутствие желания жить.
— Чтобы выжить, ты станешь моей. Верной. Преданной. Девочкой Эмина и ничьей больше.
Я до боли кусаю губы, сдерживая всхлипы.
— А ты вернешь мне маму? Ты знаешь, кто ее похитил?
— Знаю.
— Я согласна.
Глава 2
Его движения кричат о силе.
А мое сердце заходится в панике, когда Эмин усаживает меня в автомобиль.
Мы срываемся в неизвестность, а я даже не потрудилась спросить, что значило быть девочкой Эмина и ничьей больше. Согласилась столь необдуманно…
Монотонный звук дорогого автомобиля оглушал. Папа не мог позволить себе такую машину — все деньги уходили на бегство. Из года в год. Сотнями тысяч.
И вот все напрасно.
Нас нашли.
— Прекрати реветь, — Эмин хватает руль покрепче.
Его злят мои слезы. Костяшки его рук побелели — то ли от холода, то ли от агрессии. Мы отдаляемся от моего дома с бешеной скоростью, а в моих глазах все стоит отец с простреленной головой.
Я закрываю рот в приступе агонии. Эмин злится еще больше.
Мы едем недолго. Буквально через несколько минут он тормозит у незнакомой девятиэтажки — прямо у подъезда, чтобы незаметно вытащить меня из машины и как можно быстрее кому-то передать. Как товар.
У подъезда улавливаю нечеткий мужской силуэт. Снег летит в лицо, застилая глаза холодными снежинками. Я пытаюсь сопротивляться — не хочу в другие руки, не хочу в этот подъезд.
— Уноси ее быстро.
— Хорошо, — чужой голос надо мной.
Эмин с легкостью отдает меня и начинает отдаляться. Я четко понимаю, что без него мне не выбраться. Я боюсь другого будущего, где нет шанса на спасение.
— Эмин! Эмин! — хрипло зову жестокого человека.
Меня уносили все дальше от него. Сил вырываться из чужих рук не было.
Эмин ведь говорил: «Либо моя, либо ничья». Почему тогда он отдает меня на растерзание?
Но мой крик заставляет его вернуться. Кожей чувствую приближение и замираю в чужих руках. Подъездная дверь почти захлопнулась, отделяя меня от Эмина. Но он вернулся.
— Я отгоню машину и вернусь за тобой. Замолчи, Диана!
Я снова разозлила его.
Но он вернется. И мы вместе найдем мою маму.
Незнакомые руки заносят меня в лифт. Мужчина молчит, я тоже притихла. Кто этот человек?
Его друг? Или сообщник? С чего я вообще решила, что Эмин появился в моей жизни с добрыми намерениями?
— Так тебя зовут Диана?
Я вздрагиваю от вопроса. Хочется вжать голову в плечи — я совсем не защищена.
Качаю головой — Диана.
— Меня Андрей.
Молчу.
— Как себя чувствуешь? Голова не кружится?
— Просто… ужасно, — удается шепнуть.
Мы оказываемся в квартире. Меня кладут на мягкую поверхность, но я даже не могу разглядеть лица того, кто меня раздевает. Только паника захлестывает с новой силой, и я принимаюсь вырываться. Чужие прикосновения вызывают страх.
— Руки убрал. Я сам. Не прикасайся к ней, друг.
Я откликаюсь на этот голос. Металлический. Подавляющий. Голос Эмина.
Незнакомец отпрянул от меня с бешеной скоростью.
В глазах его «друга» показался страх. Такой, что теперь он никогда не прикоснется ко мне. Даже под угрозой смерти.
Эмин слово сдержал — он вернулся за мной. И тут же принял из рук своего друга. Вот такую — обмотанную в кровавую простыню — принял меня.
— Сейчас я тебя искупаю. Будешь сопротивляться — искупаю насильно, — предупреждение, не иначе.
Шмыгаю носом. Его сильные руки раздевают меня. Не хочу насильно, пусть делает что угодно, лишь бы снял боль. Ему хочется верить, даже если нельзя.
А я точно знаю — ему верить нельзя. От таких бежать нужно, а не верить.
Эмин понес меня в ванную. Оголил бледную кожу. Положил в мешок красно-белую простыню.
И начал мыть.
В некоторых местах его прикосновения будто не доходили до нервов — я не чувствовала его рук. Горячая вода уносила слезы. Я старалась не открывать глаза, но когда открывала, то видела очертания смуглых рук на своей белой обнаженной коже.
На груди.
На животе.
На бедрах.
На шее. На шее было страшнее всего. Особенно когда Эмин чуть сжимал на ней пальцы, чтобы отмыть кровь. Я задыхалась под его грубыми движениями, которые сминали мою кожу, как пластилин.