Помоги проекту - поделись книгой:
– Не понимаю. Я не понимаю. Вот уже который месяц думаю и совсем не понимаю, как Паша мог жениться на той девице. Нет, я, конечно, помню, что все профессии важны, и что у нас все равны, и какая разница, что у нее нет образования, и разговаривает она на каком-то странном языке. Но ты мне ответь, вот ответь мне, Николаша, ты веришь в то, что он ее любит? После того, что у него было с Татьяной? Ты помнишь, как он убивался? Я даже боялась, как бы он чего с собой не сделал. Но тогда это было объяснимо. Танечка – девушка видная, умница, красавица! С ней и поговорить можно, и людям показать не стыдно. А с Пашей как они смотрелись рядом – словно созданы друг для друга. Две половинки. И что в итоге? Вот это пушистое в розовом платьице? Я уж думала, она беременная. Ну, думаю, куда ж деваться. Так ведь нет! И чем только была занята его голова? Вот у Танюши родной дядя в обкоме партии не последний пост занимает, это было бы так полезно для Паши. Но вместо этого у него тесть – механик колхозного гаража!
Изольда Игнатьевна устало выдохнула и обмахнулась веером. Вечер был жаркий, безветренный и влажный. В автомобиле это чувствовалось вдвойне.
Николай Васильевич (нет, не Гоголь – Горский), профессор кафедры французского языка и литературы Одесского педа, уныло взглянул на часы, покрепче взялся за руль, вгляделся в дорогу перед собой. И медленно, нравоучительным тоном, будто читал лекцию своим студентам, заговорил:
– Хорошо. Изволь по порядку, хотя говорено это было уже десятки раз. Павел никогда никого из нас не слушал. Он всегда был самостоятельной личностью, и мы с тобой принимали это. Он решил идти на юридический, и это было только его решение, на которое я не влиял. Весь этот его комсомол – мое мнение ты знаешь, как никто другой. Эту бы энергию да в созидание! Татьяна… Вей зе мир! Что ты все вздыхаешь по Татьяне? Никто ее таки не просил замуж в девятнадцать лет выскакивать. То, что она не дождалась Павла из армии – это тоже только ее решение. По-твоему что? Если у нее там не сложилось, он должен был все простить и принять ее обратно? Иногда мне кажется, что ты забываешь, что это Паша – твой сын, а не Татьяна – дочь.
Он перевел дыхание и снова посмотрел, как стрелка на часах медленно движется по циферблату.
– Теперь что до Лизы. Он на ней, на минуточку, женился. Горские женятся один раз. Это ты тоже знаешь. И тебе придется принять его брак. Не думаю, что это сложно, учитывая, что мы живем в разных городах.
– А могли бы в одном! – в сердцах воскликнула Изольда Игнатьевна и обреченно махнула рукой, на которой возмущенно звякнули браслеты. – Как же ты не понимаешь? Вот и Павел весь в тебя! Ничего слушать не желаете. Танечка ведь извинялась потом. Ну ошиблась девочка, с кем не бывает. Но ведь осознала. Сколько слез она пролила! Так вы ж, Горские, упертые, как… сам знаешь кто!
– Знаю, знаю, – улыбнулся Николай Васильевич. – А еще знаю, что как Пашка на заводе не последнюю должность занял, как заводской комитет комсомола возглавил, как квартиру ему дали, так сразу и осознала все твоя Танька.
– Ну конечно, – ворчливо протянула супруга, – просто ты вареники у свахи уплетал так, что за ушами трещало! Потому и невестка тебе хорошая. Да ну вас!
Изольда Игнатьевна обиженно поджала губы. Потом достала из сумочки пудру-компакт и придирчиво оглядела лицо, отразившееся в зеркальце. Осталась довольна. Выглядела она, несмотря на маячившую на горизонте пенсию, еще очень даже… презентабельно. Короткая стрижка ее определенно молодила. Редкую седину подкрашивала хной, что шло к ее смугловатой коже. А высокие скулы, все еще пухлые губы и раскосые, почти черные глаза отвлекали от появившихся морщинок вокруг этих самых глаз.
Она улыбнулась, поправила пальцами челку, громко щелкнула пудреницей и, небрежно отправляя ее в сумку, спросила:
– Ну скоро уже этот поезд?
– В 20:14 по расписанию, через 8 минут, – ответил Николай Васильевич и остановил автомобиль у здания железнодорожного вокзала. – Кстати, у твоей матушки вареники тоже сказка были.
С этими словами он вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и подал руку жене.
– Ты меня сейчас обидел, Николаша. Очень обидел. Но хотя бы теперь, на склоне лет, я узнала, что ты женился на мне из-за сказочности вареников моей матушки, – трагично заявила Изольда Игнатьевна, вложила свои пальцы в ладонь мужа и, крепко ухватив ее, также покинула салон автомобиля.
Он же наклонился, нежно поцеловал ее руку и сказал:
– Это была страшная тайна, которую ты не должна была знать. Но оставлять меня после тридцатилетнего брака уже поздновато, не находишь?
– Вот на это даже не надейся! – Изольда улыбнулась, от чего стала выглядеть еще лет на десять моложе, взяла мужа под руку и мечтательно протянула: – Идем встречать нашего непутевого сына с нашей удивительной невесткой. И дернул же тебя черт их пригласить!
– Семья должна быть сплоченной, – пожал плечами Николай Васильевич.
Поезд опаздывал. Минут на пятнадцать точно.
И Лизка, выглядывая в окошко, вздыхала не менее тяжело, чем несколькими минутами ранее ее свекровь. Она бы растянула эти пятнадцать минут еще часов на пятнадцать. Удивительных родителей своего удивительного мужа она боялась, как огня. Было в них что-то недосягаемое. А машинистке комитета комсомола сутисковского завода «Автоэлектроаппаратура» – тем более. Она собственного мужа перестала по имени-отчеству называть только после того, как он после свадьбы провел с ней обстоятельную беседу по этому поводу.
Теперь она периодически косилась на свое отражение на стекле и думала, что, может быть, зря подстриглась. Скажут еще, что селючка под городскую заделалась. А рожа все равно сельская.
– Довго ще? – спросила она своего ненаглядного супруга, сидевшего рядом.
– Скоро будем, – ответил Павел и поднялся, чтобы стащить с полки чемодан.
Потом снова присел рядом с Лизой, обнял ее за плечи и негромко проговорил:
– Ты, главное, не переживай. Все хорошо будет. У нас на даче славно, вот увидишь. И море рядом. Будем с тобой на пляж каждый день ходить.
– А сьогодні вже нє? – чуть оживилась Лизка. – Не вийде?
– Ну, если только на луну посмотреть, – рассмеялся Горский.
– Ой, я шось не подумала, – улыбнулась Лизка. – Паш, а ти банку з клубнікой не забув, га? Цей год не варення – казка вийшло!
– Как я мог ее забыть, если ты сама ее в чемодан упаковала? Отцу вручишь – он сладкое любит.
– А Ізольда Ігнатівна шо любе?
– Мясо, – усмехнулся Павел.
– О! То я можу таких котлєт наробить! Ну ти ж знаєш, які в мене котлєти, Паш!
– Нет, Лиз, готовить ты не будешь, – ответил Павел. – Мы едем в отпуск! Отдыхать! Да и мама привыкла к тому, что Ольга Степановна готовит. Это наша домработница с незапамятных времен.
– А шо я буду дєлать? – Лизка изумленно воззрилась на своего супруга, привычно уже почувствовала, что сердце в груди забилось чаще от одного взгляда на него, но тут же ринулась в бой: – Нє, то не діло! Ти хочеш, шоб я зі скуки померла? В вас хоч огород на дачі є?
– Лиза, – сдержанно заговорил Павел, из последних сил стараясь не рассмеяться. Слишком ярко он представил себе картину, как поутру Лиза копает грядки под помидоры среди материных роз. – Лиза! Для того, чтобы ты не умерла со скуки, у тебя есть я! Тебе мало?
Вся беда в том, что Лизка уверена была – ей много. Павла Николаевича Горского – для нее слишком много. Влюбленная в него с первого рабочего дня, она шесть лет пыталась его покорить, как трактора покорили целину. Или как если бы получилось повернуть сибирские реки вспять. А теперь, когда покорила… кстати, весьма неуклюже и как-то неубедительно, никак не могла понять – и за что ей, Лизке Довгорученко, такое счастье. Ведь смирилась давно, что он – птица совсем другого полета. Потому что это только так говорят, что в Советском Союзе все равны. Но на поверку выходит, что он – юрисконсульт из интеллигентной семьи, а она – только что пишет без ошибок. И то не всегда.
Нет, они хорошо жили. Восемь месяцев уже. Но мысль о том, что Павел вот-вот опомнится, одумается, нет-нет, да и лезла в голову. А теперь еще эта дача, будь она неладна! Ей бы хоть слово понять, что они там между собой говорить будут! Папаша-профессор, мамаша – дочь композитора, Паша… Паша – солнце на ее жизненном небосклоне!
Лизка улыбнулась и, надеясь, что ее голос звучит достаточно беззаботно, ответила:
– Ну і шо ми будемо робити?
– Мы… – Горский обнял Лизу крепче и принялся рассказывать, – будем валяться на пляже, купаться в море, ездить в город. Жаль, театры закрыты, но мы будем гулять. По улицам, в парках. Машину у отца возьмем и куда-нибудь съездим. Не переживай, еще отпуска не хватит…
В этот момент поезд скрипнул тормозами в последний раз, дернулся и встал, как вкопанный.
– Вот и приехали! – улыбнулся Павел.
– Ой, мамо, – пробормотала Лизка и схватилась за сумку.
– Мама наверняка уже здесь.
Он забрал у Лизы сумку, взял чемодан и уверенно пошел к выходу, заметив краем глаза родителей, спешащих по перрону.
Когда они показались на подножке вагона, отец расплылся в улыбке и махнул детям рукой. Лиза стояла за спиной Павла. В сдержанном бежевом платье с белым воротничком и неожиданно подстриженная почти точно, как ее свекровь. Может, только чуть-чуть длиннее. От завивки, произведшей впечатление на свадьбе, не осталось и следа. Он повернул голову к супруге и сказал:
– Видишь, не все так плохо!
– Вот это и подозрительно, – отозвалась Изольда Игнатьевна, любезно улыбаясь детям.
– Привет, родители! – весело сказал Павел. Поцеловал мать, пожал руку отцу и притянул поближе жену.
Поделиться книгой: