Пусть посмотрит в глаза Припять

– Что там? Пожар? Что горит? Огонь видно?

Стасик, продолжая глядеть в бинокль, провёл языком по вдруг пересохшим губам.

– Огня не видно, – растерянно сообщил он, – вокруг станции много людей в милицейской форме. Такое впечатление, что их там сотни. Ого, кажется, генерала вижу. А может не генерала. Вижу, три машины «Скорой» едут в город. Ох, ты ж блин, – по шоссе из Чернобыля бэтээр едет. Ни фига себе, не один бэтээр – целая колонна! Зыбь, зыбь – вертолёт летит! Кружит над станцией. А, «Скорые» мигалки включили! Поворачивают на Огнева, к санчасти!

– У меня там мама сейчас! – нервно заорал Сашка. – Её среди ночи подняли, на работу вызвали!

Сильный порыв ветра дунул на ребят со стороны станции Янов. Запах гари усилился, резко запахло озоном. Оба закашлялись. Сушило горло. Кожа на лице неприятно стягивалась.

Именно в эти мгновения ветер, дувший с вечера с юго-востока, сменился на юго-западный. Ночью облако взрыва обошло город стороной, и радиоактивная труха лишь слегка зацепила путепровод. Основная масса высокорадиоактивных аэрозолей прошла над лесом и станцией Янов, оставляя на поверхности почвы тяжёлые нуклиды, активностью до 10 тысяч рентген в час. Теперь счастье Припяти изменило. И радиоактивность воздуха стала быстро расти. К обеду на улицах города фон возрастёт до одного рентгена в час. На кронах деревьев и крышах домов будет намного больше.

Ничего этого ребята не знали. Они выхватывали друг у друга бинокль, бегали по крыше, а радионуклиды продолжали оседать на их волосах и одежде.

– Эй, пацаны, вам жить надоело?!

Человек в милицейской форме выбрался из подъезда на крышу и, сложив руки на груди, строго смотрел на ребят. Его лицо было пудрено белым, словно бы присыпанным тальком, рубашка промокла от пота.

Бежать было некуда. Сашка юркнул за спину рослого Стася. Стасик положил бинокль в сумку, застегнул молнию и безбоязненно глянул в лицо представителю власти, забасив солидным взрослым голосом:

– Что происходит, товарищ младший лейтенант?

Милиционер без тени улыбки посмотрел на юношу:

– Бегом домой, товарищи школьники! Все окна в доме закрыть. Одежду сменить. Начисто вымыться с мылом.

Он надолго закашлялся, вытер рукой пот со лба и как-то просительно взглянул на ребят:

– Уходите отсюда, пацаны! Не до вас теперь, правда…

… В ближайшие часы десятки милиционеров будут обходить высотные дома Припяти, осматривать крыши и закрывать их на замки. Тем самым они спасут жизни многим любопытным мальчишкам.

Накануне, в 5 часов утра, в Припять прилетит из Киева заместитель министра внутренних дел УССР генерал-майор Геннадий Васильевич Бердов. Старый генерал обойдет пешком по периметру разрушенный 4-й энергоблок и всё поймет сразу. Ничего не смысливший в ядерной физике сильно облучённый седой человек, в отличие от впавших в ступор Брюханова и Фомина, начнёт активно действовать. Не теряя время на уговоры высокого начальства, Бердов сам поднимет на уши все автохозяйства Киева. В результате 1 100 автобусов уже днём 26 апреля растянутся в цепочку на шоссе между Чернобылем и Припятью, готовые к эвакуации людей. Не вина генерала, что правительственная комиссия затянет эвакуацию почти на сутки. По приказу Бердова, прибывшие в Припять свыше тысячи сотрудников милиции живым кольцом оцепят станцию, посёлок и пруд-охладитель с радиоактивной водой; пройдутся по всем излюбленным местам отдыха горожан и разгонят недовольных людей по домам, спася тем самым безмерное количество жизней. Все сотрудники милиции, от рядовых до полковников, сильно переоблучатся, но не покинут своих постов до прибытия войск химзащиты.

Другое время, другие люди, другая страна…

Глава третья

Во дворе Стасика атаковали вопросами прибежавшие из школы соседи – Ромка и Богдан. Сашка их почти не знал – они учились в третьей школе. Ребята рассказали, что уроки отменили «впредь до особого распоряжения», домашних заданий не задавали, велели вернуться домой, закрыть окна и делать влажную уборку.

– Сказали, что на станции пожар, и ветер может принести вредные вещества, – ломающимся голосом сообщил чернявый Богдан.

– А еще сказали, чтобы после уроков все сидели в классах и ждали, когда таблетки раздадут, – добавил фальцетом астеничный Ромка. – А мы сорвались, мы что больные – таблетки пить?!

– Какие таблетки? – вдруг насторожился Стась.

Он внимательно слушал ребят, облокотившись о руль взрослого велосипеда «Украина» – собирался ехать на станцию к отцу.

– Кажется, йодный калий и пентальгин, – запинаясь, выговорил Ромка.

– Йодистый калий и пентацин? – переспросил Стась.

Неопределённое молчание в ответ.

Стасик нахмурился, задумался. Про такие лекарства он знал. Несколько лет назад, после аварии на 1 энергоблоке, отец долго пил эти препараты, и они до сих пор лежали дома в аптечке. На всякий случай.

– Неужели, радиация? – тихо и тревожно произнёс Стась. – Если сопоставить в один ряд запах гари, странную пыль на крыше, закрытые школы, таблетки…

– Да, брось ты, какая на фиг радиация? – встрял в разговор Сашка. – Сам же сказал, что пожар. Битум горит и всякая гадость. Поэтому гарь, копоть на крышах, вот всех и разгоняют по домам, чтобы не надышались.

Ребята замолчали. Запаха гари во дворе слышно не было. Полесская сирень благоухала весной. Совсем молодые светло-зелёные кроны деревьев отбрасывали не слишком плотную тень на покрытую росой траву. Воробьи устроили шумную чехарду возле песочницы. Рыжий кот, сидевший на заборе детского сада, внимательно следил за скандальным птичьим семейством, явно намереваясь внести в воробьиную перепалку некоторое разнообразие. Двое рабочих, взобравшись на козырёк крыльца детской поликлиники, шумно переругиваясь, разворачивали транспарант из красного кумача – юный город готовился встречать свой шестнадцатый первомай.

Всё знакомо, всё привычно. Вот только как-то возбуждённо дрожали ребячьи нервы и тревожно бились сердца, словно бы впереди ожидались не весенние праздники, а школьные экзамены.

– Так, я поехал на работу к отцу, – нарушил Стасик затянувшееся молчание. – Спрошу, чего да как. Да и вообще – разведаю обстановку.

Богдан и Ромка, перебивая друг друга, выразили готовность присоединиться к соседу-старшекласснику.

– Да кто вас туда пустит?! – заорал на весь двор Сашка, у которого велосипеда не было. – Там милиции полно! Получите по шее – и всех дел!

Богдан и Ромка, проигнорировав сашкину реплику, со всех ног бросились домой за велосипедами. Крыльцо задрожало. Встревоженное гулкое эхо испугано вырвалось из подъезда на улицу. Казалось, что по лестнице скачет галопом лошадь.

– Если хочешь, садись на багажник, – предложил Стасик Сашке.

Санёк на секунду задумался, иронично покачал головой:

– Такой тощий дылда, как ты, с моим весом даже с места не сдвинется!

Длинная нога Стасика молниеносно распрямилась как пружина и растерянно повисла в воздухе, не достигнув цели – Санёк успел отскочить.

Злить агрессивного Стася в Сашкины планы не входило, просто он не очень любил ездить на багажнике – потом пятая точка долго болела, почти как после отцовского ремня. К тому же, где-то в подсознании засели и слова Стасика о радиации, и разговоры о непонятных таблетках, и недавнее предупреждение молодого милиционера. Санька решил, на «всякий пожарный», сполоснуться под душем и сменить одежду.

– Я пошёл домой! – благоразумно не приближаясь к разозлённому Стасику, крикнул Сашка. – У меня свои планы на сегодня. Да и ваще, я что – дурак на станцию ездить? Говорят, от радиации, знаешь чего отваливается?

Велосипед Стася как-то сам собой стал на дыбы, цепь взвизгнула, звонок угрожающе тренькнул, заднее колесо предательски забуксовало на песке.

Радостно гогоча во всю глотку, Сашка опрометью понёсся к своему дому.

Добежал до крыльца. Оглянулся назад. Чертыхаясь на весь двор, Стасик тщетно пытался извлечь запутавшиеся длинные конечности из упавшего на землю велосипеда. Санёк испуганно перевёл дыхание. На такой суперский финал он совсем не рассчитывал. Стасик, дылда неуклюжая! Сам дурак, что так подставился на глазах всего честного двора. А теперь хоть неделю из дома не выходи. Но, вообще-то, классно получилось! Жаль, что друга Лёшки из восьмого «А» не было с фотоаппаратом. Тогда бы влёгкую можно было обменять у Стасика негативы на личную неприкосновенность…

Звонок телефона Сашка услышал ещё в лифте. Телефонный аппарат у них в квартире звонит оглушительно. Видимо, специально делали для слабослышащих. А может его на заводе настраивал глухой мастер? Как бы там ни было, но когда телефон звонил, соседская такса начинала завывать. Немелодично, но громко. Уж сколько раз, ради спокойствия таксы и её нервных хозяев, Сашка порывался на ночь телефон выключать. Но при такой работе, какая была у родителей, телефон должен был работать круглосуточно.

Пока Сашка ехал до своего восьмого этажа, пока открывал замок, телефон продолжал настырно трезвонить. Санёк, не снимая кроссовок, протопал в гостиную.

– Да! – рявкнул он в трубку.

– Салют, Сань! – сквозь непривычные щелки и трески линии донёсся голос Лехи. – Ты чего в школе не был?

– Да-а, тут понимаешь, дела такие… – неопределённо тянул Санёк.

– Что у тебя с телефоном? Ни фига не слышно! – откуда-то издалека осведомился Лёха. – Дела, реально ещё те! Тут такое творится, атас! АЭС горит. В школе таблетки выдавали. Говорят, реактору – амба! Радиация там! Милиции полно! Колонна бэтэров пришла! Приходи, вместе с моей крыши посмотрим!

– Да были мы уже со Стасом на крыше. В бинокль смотрели. Ничего уже там не горит, потушили всё давно! – авторитетно сообщил Сашка.

– А-а, ты видел уже, – разочарованно протянул Лёха. – Всё равно приходи. С Ленина намного ближе, и видно лучше!

– Ладно! Позвоню родителям, поем и приду!

Сашка нажал на рычаг и набрал мамин телефон. Короткие гудки. Занято. Набрал номер общего телефона 2-го энергоблока. Трубка кряхтела, трещала помехами, но соединения не было. Ещё раз. Тот же результат. Неисправна АТС? Сашка вспомнил про утреннюю суматоху на узле связи. Заглянул в телефонный справочник. Набрал на пробу номер директора школы. Три длинных гудка.

– Вторая школа. Слушаю. – раздался усталый баритон Михаила Павловича.

Сашка тихонечко положил трубку на рычаг. Посмотрел на грязные, серые, ещё на крыше запачканные ладони. Развязал в прихожей шнурки покрывшихся пылью кроссовок, и направился в ванную…

Если бы сейчас поднести к этим кроссовкам датчик радиометра, стрелка показала бы 25 рентген. Максимально допустимая годовая доза радиации для работников атомных станций. Вот только истинных уровней радиации в Припяти утром 26 апреля ещё не знает никто…

Ночью дозиметрист службы контроля радиационной безопасности АЭС Николай Горбаченко будет бестолково метаться по разрушенному зданию 4 энергоблока с радиометром, не способным измерять уровни активности свыше 1000 микрорентген в секунду. Стрелка радиометра зашкалит на всех диапазонах. Исходя из этого директор станции Виктор Брюханов, сделает ложный вывод, о наличии на блоке радиационных полей с уровнями не выше 5 рентген.

Ранним утром на станцию прибудет начальник гражданской обороны Воробьёв с радиометром на 250 рентген в час. Его стрелка тоже зашкалит. Брюханов проигнорирует доклад Воробьёва и сообщит в Москву о радиационной обстановке в пределах нормы. Москва прикажет подавать воду в несуществующий реактор. Драгоценное время будет потеряно, пожарные и персонал сильно переоблучатся. В 6-й клинике Москвы их высохшие тела навечно покроет бурый ядерный загар…

К полудню 26 апреля на станцию примчится группа московских специалистов во главе с министром энергетики СССР Анатолием Майорцем. Не подозревавший о смертельной опасности министр, непристойно матерясь, будет бегать вокруг ядерного завала, в истерике разбрасывая летними ботинками чёрные куски выброшенного из реактора графита. Утратив чувство реальности, Майорец потребует скорейшего восстановления разрушенного блока. Более сведущий в ядерной энергетике главный инженер «Союзатомэнерго» Борис Прушинский, почуяв неладное, поднимется в воздух на вертолёте и поймёт, что реактор разрушен. Зашкалившая над реактором за тысячу рентген стрелка радиометра произведёт на Майорца неизгладимое впечатление. Вмиг притихший министр позвонит из подземного бункера станции советскому премьеру Николаю Рыжкову и попросит дополнительной помощи.

В девять часов вечера в Припять прибудет расширенный состав правительственной комиссии во главе с заместителем Председателя Совмина СССР Борисом Евдокимовичем Щербиной. С его приездом царившая на станции бестолковщина прекратится. Начнутся осмысленные действия. Военные дозиметристы армейскими дозиметрами установят точный уровень фона на 4 энергоблоке – от десятков рентген в час на пульте БЩУ, до 10 000 рентген возле завала. В Припяти начнёт работу дозиметрическая служба. Показания радиометров ошарашат медицинских светил из правительственной комиссии: активность воздуха на улицах до одного рентгена в час, почвы – до пятидесяти. Щербина запросит у Москвы разрешение на эвакуацию Припяти.

В эту ночь в Москве во всех окнах здания ЦК на Старой площади, будет гореть свет. Ещё не осознавший до конца масштабы происшедшего Генеральный секретарь даст добро на тотальную эвакуацию украинского атомограда. Наверное, впервые за всю историю большой страны, прагматично мыслящий новый советский лидер поставил безопасность людей выше интересов государства. Едва ли прежнее руководство СССР решилось бы раскрыть перед миром масштабы беды, эвакуировав в мирное время 49 тысяч человек. Помните об этом, когда привычно ругаете Горбачёва…

Ничего этого субботним утром Сашка ещё не знает. Как не знает и того, что в медсанчасти Припяти его мама, вместе с другими медиками, не прекращает борьбу за жизни полутора сотен человек, доставленных с атомной станции. Многие в крайне тяжёлом состоянии. Одежда пожарных превратилась в камень, облучённая тысячами рентген. Уже умер от тяжёлых травм и радиации инженер-наладчик Владимир Шашенок. Две с половиной тысячи бэр сжигают заместителя начальника электроцеха Александра Лелеченко. Не могут разогнуть рук совсем юные почерневшие стажёры Кудрявцев и Проскуряков, заглянувшие с высоты реакторного зала в синюю бездну активной зоны. Утратили способность говорить, ставшие бурыми отёкшие Акимов и Топтунов. Чёрная кожа лохмотьями висит на обожжённых радиоактивным паром Анатолии Кургузе и Петре Паламарчуке. Заходятся на койках в горячем бреду десятки пожарных, тушивших крышу машзала. Им ставят капельницы с физиологическим раствором и вливают в вены пентацин.

Физраствора на всех не хватает. Его готовят в соседней аптеке на улице Курчатова и ещё горячим доставляют в санчасть. Не хватает врачей, не хватает медсестёр. Да и сами медики едва держатся на ногах, нахватавшись радиации от распахнутых настежь окон и облучённых тел. Но уже идет на посадку в Жулянах прилетевший из Москвы самолёт с лучшими врачами шестой клиники. В столице Украины московские врачи сформируют общую команду со специалистами киевского института радиологии и уже через два часа, приедут в Припять. Светила медицины ядерных катастроф, осмотрев пострадавших, первыми поймут масштабы трагедии, охватившей страну. Облучённых людей распределят по степени тяжести между двумя клиниками. В столицах обеих союзных республик врачи сделают всё возможное, для спасения жизни облучённых людей. Но медицина 20 века не всесильна. 31 человек вырвать из лап атомной смерти не удастся. Еще 131 человек сумеет пережить острую лучевую болезнь. Количество людей, пострадавших от последствий Чернобыля, до сих пор не может назвать никто…

Всё это Сашка узнает намного позже. А пока, сменив нахватавшую рентгены школьную форму на чистые джемпер и джинсы, он бежит по вечернему городу, навстречу взбесившемуся мирному атому.

Глава четвёртая

Последний субботний вечер апреля выдался жарким и тихим. Раскалённое солнце закатилось за горизонт почти час назад, и долгие весенние сумерки неохотно сдавали вахту тёмной южной ночи. Ветер, и без того вялый днём, окончательно стих, то ли спрятался в урочище Янов, то ли, сморённый жарой, задремал на просторах полесской лесостепи, убаюкивая во сне молодые сосенки, в ожидании воскресного утра.

А вот городу не спалось. Обычно тёмные в это время суток окна горисполкома теперь сияли белым пламенем люминесцентных ламп, двери кабинетов всех четырёх этажей были распахнуты настежь, трубки телефонов раскалились от сердитых мужских голосов, а перегруженные междугородние линии узла связи сердито щёлкали релейками коммутаторов, раз за разом сбрасывая «восьмёрки» тщетно набираемые встревоженными припятчанами. Исправно работала лишь высокочастотная связь, безотказно соединяя членов Правительственной комиссии с кабинетами больших и очень больших чиновников Киева и Москвы. Неповоротливый бюрократический маховик огромной страны, хоть и медленно, но всё же приходил в движение. С началом рабочей недели он наберёт невиданные обороты, завертится с бешеной скоростью, и 30-километровая зона отчуждения проглотит своим ядерным чревом десятки миллиардов полновесных рублей. Здесь будут, в прямом смысле слова, зарыты в землю десятки сёл и тысячи тонн радиоактивных отходов, здесь придут в негодность сотни единиц тяжёлой техники, и огромный железобетонный саркофаг навечно похоронит реактор, вместе с планами и судьбами многих тысяч потерявших здоровье людей…

Но пока масштабы трагедии в полной мере не осознаёт никто. Великая беда прячется в ночном сумраке. Чернобыльскую катастрофу скромно именуют «аварией», готовясь к эвакуации только одного населённого пункта – Припяти. И обречённый город не спит, беспомощно подставив под падающий с небес ядерный пепел улицы, скверы, дворы, дома и вихрастые головы двух мальчишек, застывших в ночи на крыше девятиэтажки по проспекту Ленина, 4.

Эта высотка – одна из ближайших зданий Припяти к площадке АЭС. Отсюда до четвёртого блока два с половиной километра. Гамма-лучи не проходят в атмосфере больше двух. А особо опасные бета-частицы и вовсе гасятся в воздухе в десятке метрах от реактора. Поэтому ребята в относительной безопасности. Но легколетучий радиоактивный изотоп йода-131, смешавшись с пеплом реакторного графита, оседает на одежду и волосы беспечных мальчишек. Что на сашкиной русой голове, что на лешкиной чёрной шевелюре, уже скопились миллионы кюри распадов. Скоро их волосы станут серыми, полезут клочьями. Да бог бы с ними, с волосами, – отрастут патлы к осени. Страшно другое: глупая щитовидная железа, не отличает полезный йод-127 от его радиоактивного 131-го собрата. И последний, скопившись в тканях щитовидки, будет долгих 8 дней облучать организм бета-частицами. А таблетки йодистого калия, которыми напичкают ребят, не окажут целительного действия, ибо пить их нужно до аварии, а не после неё…

Ребята провели на крыше несколько часов. Днём сюда поднимались и взрослые жители высотки. Визуально, на площадке станции, с точки зрения обывателя, ничего ужасного не происходило. Раскалённый воздух продолжал подниматься маревом над реактором. Завал, да завал. Дымит, да дымит. И успокоенные взрослые уходили с крыши. Собирались уйти и уставшие пацаны…

Но к сумеркам в перегретом реакторе загорелся графит. И когда равнодушное к человеческим бедам вечернее красное Солнце, скрылось за горизонтом, ребята увидели огромные языки малинового пламени и красивые синие отблески на вентиляционной трубе – в зёве убитого ядерного зверя сиял ионизированный воздух, облучаемый расплавленной двуокисью урана. Апокалипсическое зрелище мальчишек заворожит и испугает. Не только их. Завтра на эту звёздную синеву посмотрит с вертолёта Валерий Алексеевич Легасов. Маститый учёный оцепенеет от ужаса – сияния цепной реакции академик никогда не видел. Такого никто никогда не видел…

В начале первого Сашка Зарубин и Лёшка Куземко, стараясь не стучать подошвами кроссовок, осторожно крались по лестнице ночного подъезда. Очень хотелось пить. Медью кислило во рту. Приступы тошноты сводили спазмами пустые желудки – невидимые рентгены уже пробрались внутрь ребячьих тел, и ядерное возбуждение нервной системы сменилось глубокой усталостью.

Мальчишки вышли на проспект Ленина. Яркие дуговые лампы заливали бульвар ровным иссиня-белым светом. Прохожих в столь поздний час не было. Но по обе стороны бульвара то и дело пролетали машины – чёрные и белые «Волги», зелёные микроавтобусы, милицейские жёлто-синие «Жигули». На правой стороне проспекта застыла колонна пассажирских разноцветных «ЛАЗов». Конца-края не видно этой колонне – казалось, что тянется она до самого Чернобыля, а может быть и дальше. Целый город на таких автобусах можно вывести. На экскурсию, например.

Зелёный «РАФик», взвизгнув тормозами, резко остановился возле ребят. Моложавый человек в парадном синем мундире высунулся в открытое окно.

– Генерал-майор ВВС Антошкин! – как-то шутливо отрекомендовался генерал, лихо поднеся правую руку к фуражке. – Пацаны, к горкому партии правильно еду?

– Правильно! – устало подтвердил Сашка. – Доедете до Центральной площади и повернёте направо.

– И там, за гостиницей, будет горком, – вступил в разговор Лёха. – Товарищ генерал, а что у нас тут случилось такое?

– Хиросима тут у вас случилась, богомол японский! – гаркнул черноусый молодой водитель в новенькой зелёной форме старшего лейтенанта войск химзащиты. Он сердито ударил здоровенным кулаком по рулю. «РАФик» обиженно бибикнул.

– Лишнего не болтай! – шикнул на водителя генерал.

Водила и ухом не повёл. Похлопал себя по карманам. Сердито засопел:

– Спички есть, шпингалеты?

Лёха насупился и молча покачал головой – грубоватое обращение старлея ему не понравилось.

Сашка секунду раздумывал, а потом нерешительно протянул шофёру коробок гомельдревовских спичек.

– Прикурить я и от реактора могу! – ехидно заявил усач. – Раз есть спички, значит, есть и табачок. Сигареты давай!

Санёк со вздохом извлек из кармана джинсов непочатую пачку сирийских сигарет «Afamia».

– Ух ты ж, бегемот африканский! – восторженно заорал водила.

Он быстро сорвал защитную плёнку с пачки, чиркнул спичкой о коробок, и с шумом пылесоса втянул в лёгкие лошадиную порцию ядовитого дыма. Немного подумал и отправил пачку сигарет в карман гимнастёрки.

– Именем войск химической защиты импортная отрава конфискуется! – нахально заявил старлей. – Спички, кстати тоже!

Он высунулся из кабины и внимательно посмотрел в лицо растерянному Саньке:

– Где это ты так загорел, пацан?

– Так, поехали уже! – прикрикнул на водителя потерявший терпение генерал.

«РАФ» стремительно сорвался с места, окутав мальчишек вонючим облаком советского этилированного бензина А-76. Санька сердито сплюнул и показал вслед машине кукиш.

Лёха было громко рассмеялся, но тут же согнулся пополам в приступе неукротимой рвоты. Сашка отвернулся. Его тоже мутило.

– Надышались мы на крыше всякой дрянью, – виновато сказал Лёха из-за спины. – Я домой пошёл…

Они обменялись вялым рукопожатием. Договорились созвониться утром.

Лёхе идти близко – достаточно свернуть с проспекта, пройти мимо прокуратуры к детскому саду «Золотой петушок» – и вот его 11-й дом. А Саньку ещё топать до 3-го микрорайона почти километр. Утром пробежал бы весь проспект рысью за 5 минут, а теперь ноги отяжелели, налились свинцом. Саднило горло, и жажда стала не терпимой. Выпить бы газировки. Кстати, это мысль – на углу проспекта Ленина и улицы Курчатова уже работали расконсервированные с зимы автоматы газированной воды.

Сашка устало добрёл до Центральной площади и в удивлении остановился возле автоматов и жёлтой телефонной будки – напротив дворца культуры стояли два огромных вертолёта МИ-24. Все окна шестиэтажной гостиницы «Полесье» были ярко освещены. Вдали, возле здания администрации, шумно чихал двигателем серо-зелёный бэтээр.

Старый знакомый генерал Антошкин расхаживал между вертолётами. Генерал придерживал рукой на левом плече некий громоздкий аппарат с длинным штырём. Сашка не сразу догадался, что это радиотелефон.