Наследники казачьей славы

На другой день, обходя родню, Валентин решил навестить школу. Увидев через окно молодого стройного офицера, ребятня повыскакивала из-за парт и выбежала на крыльцо. Вышли и учителя. Молодая учительница с русой косой, с большими лучистыми глазами попросила учеников вернуться в класс. Обратилась к Валентину: «Товарищ лейтенант – я верно называю? – можно я вас приглашу на урок, а вы нам расскажете о себе? У нас как раз тема “Моя Родина”». На крыльце появился директор школы: «Кого я вижу! Здравствуй, Валентин! Хорошо, что вернулся живой и здоровый. Сейчас тебя забирает Маша, а потом побываешь и в других классах, Договорились?»

Солдат, сержант, офицер, комсомольский вожак, прошедший через горнило войны, в классе растерялся, краснел, стоя рядом с Машей. Класс плыл в тумане. Валентин видел только глаза Маши, слышал ее дыхание рядом. Когда на перемене Маша провожала Валентина в соседний класс, он спросил: «Можно я приду еще раз в ваш класс?» Маша опустила голову и кивнула. Валентин схватил ее руки и шепнул: «До завтра!»

И это «завтра» стало ежедневным. Учителя заметили, что к лейтенанту пришла любовь. Мать обратила внимание: сын спит плохо, крутится, вздыхает. Как-то за ужином отец проговорил: «Ну что, Валентин, намотались мы с тобой по белу свету, пора и гнездо вить. Слыхал про твою зазнобушку. Маша – девушка серьезная. Родители приезжали. Видел, даже беседовал. Люди уважаемые. Невеста ладная, не стыдно в люди выйти, характером уживчивая. Если чужих детей любит, то своих и подавно будет любить. Будем делать свадьбу. Хоть и офицер ты, но свадьбу сделаем по-старинному русскому обычаю, как положено: со сватанием, ухаживанием, гостением и пиром».

Дело закрутилось. Из отпуска Валентин возвращался с молодой женой. И прожили они душа в душу пятьдесят лет. Через месяц после золотой свадьбы в результате несчастного случая Валентин потерял Машу. Горевал страшно. Полгода провалялся в госпитале: сдало сердечко. Славно жили. Нарожала Маша Валентину троих детей: сына и двух дочерей. Выращены, выучены, у всех свои семьи, подрастают внуки, правнуки.

КИТАЙ

Осенью 1946 года лейтенант Коломиец прибывает в порт Дальний, в 10-й Киевский Краснознаменный бомбардировочный авиационный полк, на должность замначальника политотдела по комсомольской работе. На вооружении боевые самолеты ТУ-2, которые вынесли на своих крыльях Отечественную войну. Вблизи Порт-Артура и Дальнего базируются четыре полка бомбардировочной авиации. Начальник политотдела долго расспрашивал молодого конника-казака. В конце беседы сказал: «Ну что, лейтенант, будем служить Отчизне и дальше. Значит, с коня и на крыло. Чтобы над тобой не насмехались авиаторы – а народ наш – палец в рот не клади, люди интересные, обогащены современными знаниями, любят розыгрыши, могут отправить собирать жиклеры или компрессию искать, – поэтому три месяца занятий и по каждому предмету экзамен. Задания будешь получать у инженеров служб».

Лейтенанта Коломийца ввели в экипаж начальника политотдела, на штат стрелка-радиста. И закрутилась карусель летной и комсомольской работы. Два раза в неделю полеты. Углубление знаний по теории и практике летной подготовки, прыжки с парашютом, комсомольские собрания полка, эскадрилий, боевые листки, корреспонденции в армейскую газету, художественная самодеятельность. Но главное в авиации – полеты, полеты, полеты.

1950 год. Корейская война. Американские эсминцы «пасутся» в нейтральных водах. Бомбардировщики Б-52 постоянно нарушают воздушное пространство Советского Союза. Полк несет боевое дежурство эскадрильями.

Осень 1951 года. Армейские летные учения. Начальник политотдела сопровождает комиссию. Старший лейтенант Коломиец попадает в боевой расчет молодого летчика Василия Копейкина. Экипаж провел успешное бомбометание по мишеням в Китайском море. При выходе самолета из пике правый мотор стал давать перебои. Машина перестала набирать высоту. Правую сторону трясло. Встречный поток воздуха раскручивал винт. Экипаж растерялся. Коломиец вспомнил инструкцию, которую недавно учил, тот пункт, где говорилось, что в случае остановки мотора винты надо поставить во флюгерное положение. Передал по радио: «Товарищ старший лейтенант, поставьте винты во флюгер». Еще несколько секунд – и самолет перестало трясти. Винты развернулись по потоку воздуха. При развороте на аэродром потеряли высоту, хорошо, что отбомбились и топливо было наполовину выработано. Самолет был в облегченном варианте. С СКП (стартовый командный пункт) приказали заходить на посадку по прямой. Приземлились удачно. Экипаж привезли в класс предполетной подготовки. Стали выяснять причину остановки двигателя и разбирать действия экипажа в аварийной ситуации. Старший лейтенант Копейкин честно доложил, что изначально растерялся. Хотя сейчас может дословно рассказать инструкцию «Действия летчика в случае остановки одного из двигателей». Сказал, что из оцепенения вывел стрелок-радист напоминанием инструкции. Командующий спросил: «Ну что, комсомолец, будем переучиваться на летчика? Есть желание?» – «Есть, товарищ генерал!» – «Вот и отлично». Командир полка предложил: «Я бы рекомендовал его учить на летчика-истребителя: шустр, подвижен, реакция мгновенная, это, наверное, казачья закваска».

Летом 1952 года полк передали в Тихоокеанский флот. Капитана Коломийца политотдел рекомендовал на должность заместителя начальника политотдела по партийной работе в истребительный полк морской авиации, базирующийся в поселке Унаши.

УНАШИ

После Китая этот кусочек родной приморской земли показался раем. Тепло, зелень, река. Рядом море, уютные домики. Под окном благоухает сирень.

Еще в 1951 году вышел приказ министра обороны: офицеров, не имеющих среднего образования, демобилизовать. Валентина вызвали в политотдел армии, предложили: или учиться в вечерней школе, или демобилизоваться.

Ночь не спали. Решали, как быть. Машенька успокаивала: «Ну, демобилизуют, это даже к лучшему: я пойду работать в школу, а ты будешь заочно учиться в политехе. Родители помогут вырастить детей». Валентин убеждал: «Машенька, пойми. Во-первых, без армии я уже не могу. А во-вторых, что подумают станичники? Скажут: дослужился – выгнали». – «Я согласна с тобой. Значит, решено. Осенью – в школу. Буду учить тебя и в школе, и дома. Ругаю себя, что не настояла раньше – потеряли три года».

Соседями по дому была семья Алексея Грищенко, молодого летчика. Его жена преподавала немецкий. Валентин решил поступить сразу в десятый класс. Маша уговаривала: «Не потянешь в десятом классе, ты все перезабыл, надо сначала в девятый». Валентин горячился: «У меня за первый курс техникума по всем предметам “отлично»!” Не послушался, пошел в десятый класс. Днем полеты, вечером занятия. Засыпал на уроках. Задания не успевал выполнять. Стал получать двойки – и по немецкому, и по русскому, и по математике. Маша в конце контрольной ставила скромную двойку и расписывалась: «М. Коломиец». Соседка по дому Варвара Павловна уговаривала Машу: «Ну, ставь ему хотя бы изредка трояки. Мне жалко их. Мои тоже учатся, одно горе, а не учеба». Маша отвечала: «Не могу, Варвара Павловна, это будет нечестно, он же на виду у других офицеров. В школу он ходит за знаниями. Что толку, если я ему поставлю тройку?

Знаний от этого не прибавится». После первой четверти на семейном совете было решено: Валентину надо начинать с девятого класса.

Маша валилась с ног, по ночам капризничала дочурка, днем подготовка к урокам, вечером занятия. Решили организовать семейный детский сад. Приносили и приводили детей к жене командира части, и по очереди кто-то из женщин оставался с ней досматривать за детьми.

Время бежало. В 1953 году родилась у них вторая дочурка – Олечка. Валентин получил аттестат зрелости и поступил заочно учиться в военное училище по полной программе в городе Благовещенске.

СТАНИЦА СЛЕПЦОВСКАЯ

1959 год – время замен и переводов офицерского состава Вооруженных Сил Советского Союза. При переводе есть право выбора военного округа, но всем хотелось в Киевский, Одесский, Московский, Белорусский, не было желающих в Уральский, Волжский, тем более в Северо-Кавказский.

Вызвали в штаб, спросили: «На замену записывался? Тебе сменщик приехал из Северо-Кавказского военного округа, из Чечено-Ингушетии». – «Я туда не записывался». – «Тогда будешь прозябать тут еще пять лет. Ты краснодарский, а это твой округ, дом недалеко».

Хотелось смены событий, офицеры рвались в европейскую часть Союза.

Станица Слепцовская когда-то называлась Сунженской, в 30-е годы 19-го столетия заселялась донскими, волжскими, уральскими казаками. После гибели боевого генерала Слепцова стала именоваться Слепцовской. Пережила все трагические события кавказских войн и гражданской междоусобицы. Рядом станица Троицкая – за красных, Ассиновская – за белых, Нестеровская – ровно посередине разделена рвом: что к горам – за красных, что к пахотной земле – за белых. Так сражались друг с другом терские казаки Сунженского отдела, пока не была создана Сунженская казачья республика, которая позже была упразднена и вошла в Чечено-Ингушскую автономию. Станица расположена в пойме реки Сунжа, в предгорье Сунженского хребта, в равной удаленности от Грозного и Орджоникидзе (так тогда назывался Владикавказ) – по пятьдесят километров в обе стороны. Впереди – Черный лес, за ним – Главный Кавказский хребет.

Июль. Жара. Из-за плетней висят кисти переспелой вишни. Лесополосы желтеют поспевающей жерделей. В полях уборка урожая. Днем и ночью идут интенсивные полеты. Погода позволяет. Вокруг станицы нарезают земельные наделы возвращающимся из Казахстана чеченцам и ингушам, которые до депортации жили в горных аулах. Дают безвозвратные ссуды, на которые спокойно можно построить два многосемейных дома. Станица закольцовывается когда-то враждебным народом. Правительство Хрущева ведет жесткую политику по созданию национальных кадров. Заменяется районное начальство: райком партии, райисполком, милиция, профсоюзы, торговля, руководство лесоперерабатывающего и винного заводов, табачной фабрики, председатели и состав правлений двух колхозов-миллионеров. Только в школах и больницах остаются русские: заменить их некому – тут надо работать, и выкладываться полностью. Русской молодежи работать негде. Уезжают в Грозный, устраиваются на нефтеперерабатывающие заводы. Казаки, нутром предчувствуя надвигающуюся беду, потихоньку выезжают из станицы к родственникам в Краснодарский и Ставропольский края, в Осетию и Кабарду. Идет негласное выдавливание казаков из станицы.

Валентин Коломиец в должности замполита авиационно-технического обслуживания входит в лекторскую группу райкома партии. Вечерами, когда не было полетов, выступал с лекциями и докладами в клубах станиц, а по воскресеньям – на полевых станах, разъясняя национальную политику правительства Хрущева. Дома бывал редко. Все заботы по хозяйству и воспитанию детей ложились на жену. Подросла старшая дочь Танюша, стала помощницей мамы.

Летом 1960 года авиационный полк переформируется в зенитно-ракетный, вооружается комплексом С-75М. Летный состав переучивается в городе Улан-Удэ.

В 1961 году полк становится на боевое дежурство по охране воздушного пространства города Орджоникидзе – столицы Северо-Осетинской АССР.

В 1963 году Маша подарила мужу долгожданного сына. Назвали Сергеем. Валентин, который в компании только пригубливал, тут на радостях три дня ходил навеселе. Маша радовалась не меньше. Смеялась, говорила: «Ну что, есаул, не исчезнет казачий род Коломийцев?»

В 1966 году огневые дивизионы полка, базировавшегося в станице Слепцовской, передали в Нальчикский полк, а штат и технический дивизион были ликвидированы. Семьи офицеров выехали. Станица Слепцовская опустела и притихла. Стала чужой и непредсказуемой.

Тоска напала на Валентина Коломийца, потомственного кубанского казака. К этому времени оказалось, что не только руководство станицей было изъято из рук казаков, но и половина жителей выехала из станицы. Дома за бесценок скупались кунаками. В церкви собиралось не больше двух десятков прихожан. По субботам и воскресеньям уже не было вечеров отдыха. Не гуляла молодежь по мосту через Сунжу. Жить в станице стало тошно. Военный городок опустел. Руководство района, которое когда-то льстило майору Коломийцу, теперь при встрече не замечало его.

В Нальчике жил в офицерском общежитии. В Слепцовскую приезжал только по воскресеньям. Квартиру не обещали. Майору Коломийцу В.Г., заместителю начальника политотдела по партийной работе, предложили должность замполита огневого дивизиона. Эта точка была расположена в нескольких километрах от населенного пункта. Дети подросли, им нужна школа. Маша стала настаивать: «Пора иметь свой угол к старости лет, да и детей надо учить». Решили демобилизоваться: 25 лет выслуги, с фронтовыми набирается тридцать. Только на родину, в Краснодар, благо родители рядом, в станице.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА ВЕТЕРАНОВ 4-го КУБАНСКОГО КАЗАЧЬЕГО КОРПУСА

Коломиец прописался в Краснодаре, у тещи. В ожидании квартиры жили в селе Михайловском, в старом отцовском доме, который требовал капитального ремонта: нижние венцы подгнили, угловые столбы шатались, кровля прохудилась. Денег на восстановление хозяйства не было: надо было учить детей. Да и навыки, и хватку сельского мужика Валентин растерял. Дело к старости, работу по специальности, которую приобрел в армии, в сельской местности не найдешь. В райкоме в основном молодежь. К тому же сердечко стало пошаливать. Надо искать работу понадежнее и поспокойнее. Супруга к этому времени успела окончить аспирантуру, защититься. Приложить знания в Михайловском негде. Определилась с работой в городе – взяли в политехнический институт, на кафедру высшей математики. Валентин Гаврилович устроился на работу в краевой партийный архив, заместителем начальника отдела.

9 мая 1975 года в честь 30-летия Победы собрались ветераны Великой Отечественной войны. Из сабельной сотни Северского района осталось 12 человек, 64 казака погибли, 17 из старшего поколения умерли от ран и болезней. Остальные уехали в город или разбежались по России.

На встрече родилась идея создать музей Великой Отечественной войны, а в нем стенд о сабельной сотне. Пантелей Груша предложил: «Было бы, казаки, здорово, если бы собрались все ветераны корпуса». Долго судили-рядили, кому это дело поручить. Гаврила не выдержал и сказал свое веское слово: «Что бунтуете? Лучше, чем Валька, никто не сделает! Он в архиве, у него списки и адреса, по долгу службы и исполнит. А мы от имени ветеранов Северского района обратимся в краевой Совет ветеранов, чтобы утвердили его в этом деле официально и оказали надлежащую помощь». На том и порешили.

Работа закипела. Был создан музей 4-го гвардейского Кубанского казачьего орденов Ленина, Красного Знамени, Суворова и Кутузова кавалерийского корпуса в станице Пашковской – в школе № 60, в станице Елизаветинской – в школе № 73.

9 мая 1980 года в честь 35-летия Великой Победы собралось более двухсот человек – ветеранов корпуса. Избрали комитет, обратились за помощью к краевым властям. Наладилась организационная работа.

На 40-летие Великой Победы съехалось более полутора тысяч человек. Было решено отныне праздновать день рождения 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса в день, когда в 1942 году произошло сражение под Кущевской, – 2 августа.

Почти 30 лет является Валентин Гаврилович Коломиец председателем Совета ветеранов 4-го Кубанского казачьего корпуса. Радует его работа, но и огорчает: с каждым годом меньше и меньше остается участников сражения под Кущевской.

ТЕРЕНТИЙ ТОРОПИЦА

НАЧАЛО

Лето 1581 года. Большие длинноносые лодки – струги – утыкались в обрывистый правый берег Камы около устья реки Обвы, недалеко от летней резиденции Строгановых. Левый – каменистыми осыпями круто уходил под воду. Гонцы еще утром донесли Максиму Яковлевичу Аникину-Строганову о появлении флотилии на Каме. Максим с вестовым передал распоряжение, где причалить казакам. Сам подскакал к берегу на взмыленном жеребце. Льняные волосы выбивались из-под шапки-боярки. На горбинке носа выступили капли пота. Нервно дергалась левая бровь, правый глаз смотрел зло. В Ильинском стояла баржа с солью, пришедшая три дня назад с «солей». Надо было срочно отправлять ее в Нижний, но команда лежала пластом на палубе и в кустах, мучаясь коликами в животе и слабостью в теле. Дед-травник отпаивал больных настоем черемухи и молодым брусничным листом. С Чусовских городков приплыл на лодке-плоскодонке посыльный с недоброй вестью: в верховьях Чусовой появились шайки татар – разоряют поселения.

Максим бойко соскочил с коня, широким шагом пошел навстречу Ермаку, долго тряс его огромную руку, как мальчишка радовался приходу казаков. Спросил:

– Тимофеевич, сколько привел?

– Да более пяти сотен.

Уселись на прибитое к берегу огромное лиственничное бревно. Максим обстоятельно рассказал о делах на Каме, о набегах пелымского царька, захватах строгановских земель и разорении поселений татарами, о том, что спрос на соль упал, расходы увеличились. Надо усиливать стражу солеварен, а где брать людей? Местные крестьяне охотно идут на солеварни, но отказываются служить в страже: боятся отрываться далеко от своих семей.

Было первое воскресенье после Троицы – заговенье. Завтра Духов день, земля-именинница – никаких земляных и соляных работ. Сегодня народ гулял на мыске. По воде доносились звуки распеваемых песен. Атаман отдал распоряжение вытащить лодки на берег, привести их в порядок и проконопатить, но казаки стали упрашивать атамана сходить на игрища, а лодки завтра с утра обиходят. На том и порешили. Атаман велел сотникам оставить дежурных у лодок и отпустить казаков на гулянье. Максим пригласил Ермака в селение на рыбный пирог. За пирогом решили, что два месяца на подготовку похода за Урал хватит. За это время казаки отдохнут, наберутся сил, пополнят запасы пороха, свинца. Поспеет новый урожай, возьмут с собой припасов, подберут в отряд сотни три удальцов из местного населения.

Черемный казак, постриженный кружком, с огненной бородкой и лучистыми карими глазами, тощий, выше всех на голову, на игрище выделялся неуемной удалью. Он то ходил по кругу гусем, то крутил колесо посреди хоровода, извивался, как весенний ивовый прут. Парни и казаки завидовали, а девчата не сводили с него глаз. На круг выскочила задиристая девчонка лет шестнадцати, с зелеными глазами и толстой темно-русой косой, и давай отплясывать, припевая частушки. Казак опешил. Спросил:

– Коза-дереза, звать-то как?

– Тятенька с маменькой кличут Танюшкой, а парни – Танькой. Зови как хочешь, можно и Таня, мне так нравится.

– А меня – Терентием, Тереха, Тереша. Кому как захочется.

Солнце к закату. Парни и девчата засобирались домой. Хоровод распался. Татьяна побежала к реке, впрыгнула в лодку-долбленку, оттолкнулась от берега и заработала веслом. Тереха выскочил на берег, крикнул:

– Откуда ты, егоза?

– По Сыну я, с Луговой.

Стал переспрашивать, но лодка быстро удалялась. Терентий кричал:

– Я все равно тебя найду!

Подошедший парень сказал:

– Я знаю ее, у нее тут тетка живет.

Какая-то заноза застряла у Терентия в левом подреберье. Ночью плохо спал.

Утром Ермак собрал отряд на поляне, построил по сотням. Разъяснил, что для серьезного похода их маловато. Надо набрать служивых из местных. Места тут глухие, деревня от деревни на десятки километров. Спросил:

– Кто пойдет в вербовщики?

Терентия как кто-то подстегнул, он выскочил вперед и заорал:

– Я пойду!

Казаки зашумели:

– Ты че, оглашенный, орешь, мы не глухие.

Набралось десятка два человек. Строгановский подрядчик стал распределять казаков по рекам – кому куда. Терентий упросил:

– Пустите меня на речку Сын.

Атаман предупредил, чтобы к Ильину дню вернулись с новобранцами.

По Каме Терентий шел под парусами: дул попутный ветер. Через несколько часов добрался до поселка Усть-Сыны. Тут уговорил четырех молодцов, взял расписки. На веслах пошел вверх по реке. Было время покоса. Терентий вспомнил, как подростком на Верхнем Дону, где река у деревни была шириной две сажени, косил отцовские наделы. Вот и теперь с радостью принимал приглашения на косовицу. Плыл от деревни к деревне. По вечерам у костра собиралась молодежь. Терентий, весной разменявший четвертак, рассказывал о службе, о прошлогоднем походе в Ливонию с атаманом Ермаком. Показывал на левом предплечье шрам от сабельного удара. Парни после рассказов обычно загорались, изъявляли желание пойти в поход за Кашлык. Но через два-три дня отказывались, ссылаясь, что, мол, «тятенька не пускает». В деревнях Терентий заходил в каждый дом, надеясь встретить Танюшку.

Река в верховьях постепенно мелела, начались галечники-перекаты, поэтому лодку Терентий больше тащил, чем плыл на ней, Услышал грохот воды, лодку закружило, впереди увидел высокую плотину, а на пригорке кучку домиков. Солнце катилось за горизонт, надо было думать о ночлеге. Подплыл к берегу, привязал лодку к старой ветле, взобрался на плотину. Подошел к мосткам, с которых ныряли в воду мужики и подростки, смывая с себя дневную пыль. Был разгар покоса. Чуть поодаль под ивой верещали девчата. Терентий загляделся и свалился с мостков. Поплыл к иве. Купальщицы заметили, повыскакивали из воды, попрятались за ветки, мокрые рубашки облепили девичьи фигуры. Терентий выбрался на берег, стал отряхиваться, но одна девица осталась и уставилась на Терентия. Тот остолбенел: перед ним была Танюшка. Перекрестился:

– Свят, свят, свят. Танюшка, это ты?

Она выпалила скороговоркой:

– Ты откуда взялся?

– Тебя ищу.

– Ну раз нашел, пойдем к нам: вечер на дворе. Я тятеньке с маменькой о тебе поведала.

Привела в дом, представила родителям:

– Вот тот самый, о котором я вам говорила.

Отец сказал:

– Все глаза проглядела, каждый день на росстань бегала: не прошел ли? Соседям жужжала: если увидите, передайте. К сердцу ты, видимо, припал. Но молода она, замуж ей рано. Одна она у нас, много было детей, да все в детстве поумирали. Не хотелось бы на старости лет оставаться одинокими.

Терентий задумчиво ответил:

– Да не спешу и я с женитьбой, в поход собрались за Камень, татар погонять. Один как перст. Родители от поветрия умерли, а старшие братья и сестры поразъехались кто куда. Если жив буду – вернусь, у вас останусь. Места тут благодатные и привольные. Танюшку не обижу, не беспокойтесь. Слово казака твердое.

Объяснил, зачем послан в эти места. Отец Татьяны Степан обещал помочь в вербовке добровольцев.

Две недели пролетели, как один день. Терентий обошел соседние деревни, набрал полтора десятка парней. Вечерами ходил с Таней на пруд купаться, а по воскресеньям – на игрища. Пришло время собираться. Терентий загрустил, и Танюша сникла. Вечерами тихо плакала в светелке. Перед уходом Терентий попросил у отца с матерью благословения, чтобы молились о нем, как о сыне, живом или мертвом. Танюшка разревелась, стоя под образами. Всхлипывая, промолвила:

– Ты, Тереша, не беспокойся, ждать буду и десять зим.

Терентий на обратном пути собрал всю ватагу: более двух десятков человек. Когда привел в Ильинское, Ермак отобрал двенадцать, остальных отпустил по домам, вручив каждому по гривне за издержки. Назначил Терентия десятником и велел обучать новобранцев стрельбе из пищали, владению саблей и боевым топором.

Через месяц Ермак лично проверил подготовку новичков. У Терентия оказались наиболее обученные, за что атаман и поблагодарил его. Терентий настоял, чтобы, как положено по обычаю, мужики были приняты в казаки и приведены к присяге. Со своим десятком Терентий напросился в сотню Матвея Мещеряка. Сотнику Терентий понравился своей серьезностью, деловитостью, взыскательностью и прилежностью, хотя и был без меры шустр, за что и прозвали «Торопица». Жалованье служивым было выдано за год вперед, а остальное обещано по возвращении.

Терентий отпросился на три дня. Деньги отвез будущим тестю и теще. Наказывал: если вернусь, деньги пойдут на обустройство, а если нет, то половину родителям, чтобы в старости не нищенствовали, а вторую половину – Танюшке, пусть поминает и первенца назовет Терентием.

В Семенов день 1581 года отряд Ермака отправился за Каменный Пояс мстить татарам за набеги на Пермскую землю. На большом круге было решено не за мелкими отрядами хана Кучума гоняться, а нанести удар в самое сердце погани, разрушить их столицу – укрепленный городок Кашлык.

Когда пленили татарского царевича Маметкула – племянника хана Кучума, – Терентия Торопицу с его десятком казаков отправили сопровождать Александра Черкаса до Строгановых, но предупредили, чтобы не задерживался и вернулся обратно. Хотелось повидаться с Танюшей, но время поджимало. Успел найти оказию с реки Сын и передать связку соболей – подарок Тане на шубу.

…В один из дней похода на Тобол Терентий со своими воинами был в дозоре. За крутым поворотом, когда казаки на лодках вошли в протоку, чтобы передохнуть и немного расслабиться, неожиданно из-за леска на конях выскочили татары. Подскакали к пологому берегу и засыпали градом стрел. Пока казаки готовили пищали к бою, на первой лодке убило двоих – Ивана с Обвы и Степана с Сына. Стрела впилась Терентию в надплечник, застряла в лопатке, вторая стрела пробила кольчужку, но спасла медная ладанка, подаренная Танюшей как берегень. Кость долго ныла. Терентий не мог управляться с пищалью. Пришлось тренировать левую руку, чтобы владеть саблей.

Однажды ночью, когда уставшие казаки, измотанные многодневными боями, крепко уснули на одном из островов Иртыша, их разбудила гроза. Ветер рвал пологи палаток, дождь лил как из ведра. Матвей Мещеряк велел Терентию проверить дозоры. При вспышке молнии Терентий увидел под деревом с ножом в груди земляка с Дона – казака Мелентия, и в тот же миг сильный удар рогатины в грудь свалил Терентия на землю. Сил хватило вытащить берестяной свисток, он загудел, но звук был хилый и слабый. Видел, как метались тени между деревьями. Казаки рубились с татарами. Слышался мощный голос Ермака:

– К челнам!

Рогатина торчала в груди. Стальной ее наконечник пробил ладанку и впился в грудину. Терентий, собрав силы, вырвал рогатину, голова закружилась, в глазах потемнело. Превозмогая боль, пополз к берегу. Слышал всплески весел отплывающих лодок, звуки борьбы на берегу. Наткнулся на плотик, оставленный татарами. Нашел суковатую палку, подтянул плотик, взобрался, оттолкнулся. После ливня река вспухла, бурлила, плот закрутило и понесло вниз по течению. Терентий провалился в беспамятство.

…Солнечные лучи сквозь ветви деревьев били по глазам. Терентий пришел в себя. Плотик застрял у берега в ветвях старой ивы. Терентий разделся, отжал одежду, развесил на ветках. Хранившиеся за пазухой в кожаном мешочке огниво и кресало оказались сухими. Разжег костер. Сидя на суку, тыкал саблей в воду и вылавливал жирных сазанов. Выпотрошил, завернул в листья лопуха и сунул в золу. Утолив голод, стал взбираться на кручу, чтобы определить, где находится. Вдалеке, за изгибом реки, на острове увидел дымки. Решил плыть к ним. Метров за триста рассмотрел на берегу казачьи струги. Сердце радостно стучало, билась одна мысль: спасен, спасен, спасен! Достал ладанку и начал ее целовать: она дважды спасла его от смерти, видимо, Танюшка каждую минутку думает и молится о нем. Подплыл к берегу. Подбежали казаки: часовой заметил его давно и сообщил товарищам. Навстречу вышел Матвей Мещеряк, широкоплечий, крутолобый, со скатавшимися светлыми кудрями, с усталыми печальными глазами. Обнял Терентия и пробасил:

– Жив, земляк, а мы думали, что ты на тот свет поторопился, Торопица. Беда у нас, Тереша, Ермака Тимофеевича не уберегли мы. С рассветом ходили на остров, но не нашли его ни среди раненых, ни среди убитых. Раненые вон в палатке лежат, двое из твоего десятка – как услыхали твой рожок, так и бросились на выручку. С Ермаком недосчитались двенадцати человек: семеро убитых, а где пятеро – неизвестно. Или, раненых, водой снесло, или в бою на воде утонули. Кого нашли – привезли сюда, тут похоронили, не стали на том проклятом острове оставлять

Загноившуюся рану у Терентия на груди осмотрел сотенный лекарь Захар, ножом выскреб попавшую в нее грязь. Страшная боль пронзила все тело, Терентий застонал.

– Дотерпи, сейчас больнее будет. – Захар раскаленным коточиком прижег края раны, наложил повязку с дегтем и шепнул: – Маленько поболит и пройдет, до свадьбы заживет.

После полудня собрали круг. С двумя тяжело раненными и десятком легко, в основном от сабельных ударов, насчитали восемьдесят семь человек. Сход был недолгим. Выступающие говорили: «куда мы без головы, да и мало нас осталось, к тому же раненые и больные, запасы пороха и свинца на исходе, хлеба неделю не видели, едим конину». Сотник Иван Глухов предложил было идти в Барабинскую степь: «там хлеба вдоволь, может, и бухарцев встретим». На это Матвей Мещеряк возразил: «Идти в степь без провианта, запаса пороха и свинца, с ранеными и больными – значит сложить головы впустую или попасть в рабство». Решили идти домой через строгановские владения: там у многих родные, там знают казаков, а еще все помнили про обещанное вознаграждение. Отремонтировали лодки, поставили паруса – дул теплый ветер-южак, – и отправились вниз по Иртышу до Оби, а там через перевалы на Печору и в верховья Камы. Шли ходко. К концу сентября были в Чердыни. Обратная дорога была нелегкой. Осенью 1584 года вернулся семьдесят один человек: многие раненые и больные в дороге скончались.

Максим Строганов знал о гибели Ермака и части его отряда и о возвращении казаков. Дела у Строганова шли хуже некуда: солеварни закрывались, казна трещала, прежнего величия, славы и власти не было. Но Строгановы были людьми слова. Максим сполна рассчитался с казаками и за погибших надбавил по два золотых. После столования казаки собрались на круг. Матвей Мещеряк сказал:

– Каждому воля вольная: кто к семье, а я снова в Сибирь, сердце мое там с моими побратимами. Просторы там необъятные, а главное – воля.