Помоги проекту - поделись книгой:
В составе экипажа барки был сильный и рослый туземец по имени Абд Лилахи, пользовавшийся репутацией пьяницы и задиры. С ним находилась на (Гарке и его жена, молодая, красивая нубийка с орехово-коричневым цветом кожи. Однажды Альфред оказался на палубе невдалеке от этой женщины.
Как разъяренный лев, бросился долговязый парень на Брема: «Господин, что тебе нужно от моей жены?»— закричал он. Напрасно Альфред пытался объяснить ревнивцу, что у него и в мыслях не было обращаться по какому-либо поводу к его жене — Абд Лилахи все равно ему не поверил. С тех пор матрос смотрел на обоих немцев с подозрением и ненавистью. Спустя несколько дней, когда Брем, страдая от очередного приступа лихорадки, лежал больной на палубе, барон воспользовался тем, что при полном штиле барка встала на причал у берега» и отправился на охоту. Вскоре Альфред услышал брань и проклятия матросов. Оказалось, что поднялся благоприятный северный ветер, а барка не могла тронуться в путь из-за отсутствия барона. На розыски Мюллера отправили Абд Лилахи. Когда Брем узнал об этом, его стали тревожить тяжелые предчувствия, так как он сам лишь недавно испытал на себе вспыльчивость и злобу этого человека.
Через некоторое время с берега послышались громкие крики барона. Схватив ружье, Альфред выскочил на берег и увидел, что у барона с Абд Лилахи разгорелась ожесточенная ссора. Нубиец грубо толкал немца к барке, называл его неверным и христианской собакой, один раз даже крепко ударил его. Доведенный до неистовства, Мюллер пытался отбиться ударами приклада своего ружья, но матрос тоже вцепился в это ружье, и оба противника вступили в рукопашную схватку.
Вскоре нубиец схватил барона за горло и начал его душить. Поняв, в какой опасности находится его старший товарищ, Брем прицелился в его противника. Стрелять он, однако, не решился, так как враги плотно вцепились друг в друга и пуля могла задеть любого из них. В какой-то момент барону удалось достать нож, который он с силой вонзил в грудь матроса.
На судне поднялся шум, матросы осыпали обоих немцев угрозами и бранью. А иезуит Рилло — глава католической миссии — науськивал экипаж барки против обоих протестантов-еретиков. Это несколько своеобразное проявление христианской любви к ближнему вызвало еще большее возбуждение среди матросов. Они объявили, что покинут барку, если с нее не уйдут Мюллер и Брем. Альфред и его спутник схватили ружья и приготовились к ожесточенной борьбе. Самообладание и решительность, проявленные немцами, произвели соответствующее впечатление на экипаж барки, и страсти немного улеглись. Барон заявил, что он готов отдать себя в распоряжение губернатора провинции Донгола и предстать перед его судом. Матросы успокоились, а затем, когда выяснилось, что рана вовсе не так уж опасна, оказалось возможным благополучно замять все это неприятное происшествие. Пострадавший получил от барона три талера на лечение, и дело уладилось к общему удовлетворению.
В Донголе католические миссионеры распростились с немцами. Глава миссии Рилло заболел дизентерией, которая с каждым днем принимала все более тяжелую форму. Монахи решили поэтому остановиться в городе и дождаться выздоровления своего руководителя. Три месяца провели барон и Альфред на барке вместе с миссионерами. Отношения между ними за это время были далеко не блестящими, однако расстались пассажиры друг с другом довольно мирно.
Не желая терять время, Альфред и барон сразу же поплыли дальше. Долгие часы на барке они использовали для препарирования убитых птиц. Снова и снова видели они на многочисленных песчаных отмелях стаи самых различных представителей мира пернатых. Встречали они и таких перелетных птиц, которые проводили лето в Германии, а на зиму переселялись в Египет. Орлы и соколы охотились на реке за рыбой, пеликаны, фламинго, утки, дикие гуси и другие водоплавающие птицы в неисчислимом количестве населяли берега и воды Нила. Цапли, зимородки и самые разнообразные виды уток радовали взоры путешественников. Могучая река, жизненная артерия страны, привлекала к себе птиц из различных частей света. Вскоре путешественникам удалось убить и присоединить к своей коллекции представителей некоторых редких, не встречающихся в Европе видов птиц. Но все это было только началом, основная работа по коллектированию птиц и изучению пернатых обитателей Африки должна была начаться за Хартумом.
Несколько дней барка стояла на якоре около Амбукола. Наступило 24 декабря; в этот вечер в Германии праздновали рождество. Если бы у обоих путешественников не было бы при себе календаря, они и не вспомнили бы в далекой и неведомой стране о том, что наступил праздник, который они обычно так торжественно и радостно встречали дома. Наступал вечер, воды Нила с легким плеском набегали к борту судна, на палубе которого сидели Мюллер и Брем. Они наделили подарками экипаж барки и слуг, на столе стояло несколько бутылок с вином, которое они собирались распить по случаю рождества. Путешественники пили за здоровье родных и близких, за родину, смотрели на ярко сверкающие в небе звезды, прислушивались к шумам и шорохам, доносившимся с реки, и мысли их все время возвращались к далекой отчизне.
Воспоминания Альфреда обращались к родному Рентендорфу. Сколько радости приносил всегда рождественский вечер; огни разукрашенной елки, пряники, запах печеных яблок, рождественские сказки, которые так интересно рассказывал отец, раздача подарков. Как обрадовалась в прошлом году сестра Текла, получив от брата отрез на платье — первый крупный подарок, сделанный Альфредом на заработанные собственным трудом деньги. Юноша знал, что в эти минуты все его близкие дома тоже вспоминают и думают о нем. Альфред не сомневался в том, что в будущем году рождественские праздники он будет встречать в родном Рентендорфе.
Однако все произошло совсем иначе.
В конце старого года, 30 декабря, через полчаса после восхода солнца Брем и Мюллер во главе небольшого каравана двинулись на юго-восток, направляясь в Хартум. Далеко впереди над равниной темнела горная цепь, вокруг простиралась пустыня, постепенно переходившая в степь. Путешественники полной грудью вдыхали чистый, словно прозрачный воздух пустыни, на небе не видно было ни облачка. К полудню палящий зной стал невыносимым, казалось, что песчаное море покинуто всеми живыми существами. Ни один человек, ни одно животное не попадались навстречу. Когда жара достигла высшей точки, караван расположился на отдых. Снова в путь двинулись лишь тогда, когда стало значительно прохладнее. Здесь в пустыне Альфред впервые понял, что такое настоящая жажда. Фляжки давно опустели, солнце жгло немилосердно, горло пересохло, внутри у Альфреда все горело. Он с тоской ожидал появления верблюдов с багажом, увидев их, бросился навстречу, спеша достать бурдюк с водой и немедленно утолить жажду. Долго не мог юноша оторваться от воды, которую пил крупными глотками. Это принесло ему, однако, страшные мучения. Вскоре у Альфреда появились рвота и такая острая, схватывающая боль, что он, потеряв сознание, упал с верблюда. Придя в себя, он еще в течение нескольких часов испытывал мучительную боль и временами не мог удержаться от стонов и слез.
Навсегда запомнил Альфред этот урок. В дальнейшем, как бы ни мучила его жажда, он всегда проверял доброкачественность воды, которую собирался пить.
Вода в бурдюках с каждым днем становилась все хуже. В первые дни в нее подливали вино и различные спиртные напитки, в дальнейшем эту воду стали кипятить и варить на ней кофе, но и этот напиток отдавал отвратительным привкусом. За все время движения через Баюдскую пустыню караван должен был пройти единственный оазис, расположенный примерно посередине пути. К этой желанной цели караван устремился с возможной быстротой. Когда же путешественники добрались до оазиса, оказалось, что в колодцах стоит грязная с подозрительной зеленью вода. Кроме всего прочего, пришлось очищать воду и от козьего помета, так как у колодца происходил водопой многочисленного стада коз. Несмотря на все это, истомленным жаждой путешественникам вода показалась достаточно хорошей, а когда позднее появилось и свежее козье молоко, Альфред почувствовал, что он обрел рай на земле.
Пустыня, представшая путешественникам как необъятное волнистое песчаное море, грозила караванам и другой опасностью. Горе тем, кого заставали
Если буря утихала через несколько часов, караван мог продолжить путь; если же ураган затягивался надолго — гибель животных и людей становилась неизбежной. Бурдюки давали течь и выпускали воду на землю, верблюды задыхались и умирали, кожа у людей высыхала и лопалась, в образовавшиеся раны проникал мелкий песок, губы трескались, нечем становилось дышать. Даже в тех случаях, когда люди, укрывшиеся платками и тканями, оставались живы, гибель верблюдов и отсутствие воды обрекали их на долгую мучительную смерть.
Альфред часто с ужасом замечал рядом с караванной тропой высушенные жарой и солнцем трупы людей и животных, большей частью уже почти занесенных песком. Иногда на поверхности виднелась лишь рука или нога. При виде мертвецов арабы совершали короткую молитву и, не оглядываясь, продолжали путь.
Наступил 1848 год. В южной части Баюды исчезли последние остатки пустыни. Высокая, тонкая трава покрывала землю, караван проходил мимо рощ мимозы, населенных многочисленными птицами с оперением самой различной окраски. Богатейшая фауна степи предоставляла путешественникам неисчерпаемые возможности для охотничьих приключений.
Когда в ранний утренний час караван трогался в путь, Альфред, Мюллер и один из проводников-арабов уходили вперед на быстроходных верховых верблюдах, оставляя далеко позади медленно шагавших вьючных животных, нагруженных тяжелым и объемистым багажом. В полдень оба немца располагались на отдых в наскоро установленной палатке, а к вечеру снова пускались в путь. В высокой траве всегда на почтительном расстоянии от людей важно и степенно, словно на ходулях, выступали крупные марабу. При виде этих птиц, столь знакомых Альфреду еще с детских лет, он снова вспоминал кабинет отца и стоявшее там огромное чучело. Теперь ему представилась, наконец, возможность увидеть на воле этих диковинных птиц с темнозеленым, глянцево-металлического отлива оперением на спине. Грудь и шея птицы покрыты белыми перьями, голова окрашена красновато-розовым цветом. Марабу вызывали симпатии исследователей не только необычайно высоким ростом, но прежде всего своим умом и преисполненными достоинства манерами. Их гордая самоуверенная осанка невольно напоминала Альфреду какого-нибудь почтенного немецкого тайного советника. Темно-зеленая спина и белая грудь на расстоянии создавали полную иллюзию надетого на марабу фрака, поэтому Альфред и барон прозвали марабу «птицей во фраке».
Марабу отличались непоколебимым спокойствием. Заметив приближение охотника, птица не металась лихорадочно в разные стороны, а уходила в определенном направлении с такой же скоростью, с какой двигался и ее преследователь. Когда охотник останавливался, останавливалась и птица, когда он пытался подкрасться ближе, птица снова начинала уходить от него. При этом расстояние всегда оставалось одинаковым, не допускавшим возможности верного выстрела.
Путешественников поразила исключительная прожорливость марабу. Пищей для них служат крысы, мыши, крупные насекомые, рыбы и даже маленькие детеныши крокодилов. Особенно любят марабу мясную пищу, которую они могут поглощать в огромных количествах. Обнаружив где-либо падаль, марабу жадно набрасывались на нее и в случае необходимости смело вступали в бой с коршунами и шакалами, нанося им крепкие удары своим большим клювом.
Великолепны степи ночью. После изнуряющей дневной жары наступает долгожданная прохлада, и путники могут, наконец, освежиться и отдохнуть. Укладываясь спать в палатке, Альфред испытывал невыразимое блаженство. За время продолжительного путешествия по степи он и Мюллер по нескольку раз страдали от приступов лихорадки. Оба они плохо переносили непривычный и тяжелый африканский климат.
Вокруг костра, который должен был отпугивать от стоянки каравана многочисленных хищников, расположились полуголые нубийские проводники и слуги, готовившие на огне свой скудный ужин. Невдалеке, тесно прижавшись друг к другу, лежали верблюды и мерно жевали жвачку. Передние ноги у них были связаны — необходимая предосторожность, так как испуганные хищными зверями верблюды могли бы сорваться с места и затоптать людей. Никогда еще Альфред так остро не воспринимал потрясающую красоту ночи, никогда еще не видел он такого роскошного, усыпанного необычайно яркими звездами неба. Каждый вечер при свете лампы Альфред записывал впечатления прошедшего дня, мысли и наблюдения в дневник, который он начал вести по приезде в Африку.
После десятидневного путешествия караван прибыл в столицу Судана Хартум. Город, один из наиболее значительных торговых центров страны, стоит у слияния Белого и Голубого Нила. В то время Хартум служил резиденцией паши, управлявшего страной от имени правительства Египта.
Брем и Мюллер остановились в доме близ базара. Соседство базара с его шумной жизнью и непонятными обычаями, с расположенной в центре громадной виселицей, на которой почти всегда висели казненные, не доставляло им особого удовольствия, однако вокруг базара располагались самые удобные и благоустроенные здания города. В основном Хартум был застроен низкими одноэтажными глиняными лачугами. Большинство населения города составляли темнокожие суданцы. На пыльных и зловонных улицах нередко можно было увидеть разлагающиеся трупы животных.
Нанятый путешественниками дом прежде всего нужно было очистить от паразитов. Гадюки, скорпионы, ядовитые пауки и другие незваные гости были изгнаны или уничтожены. За несколько месяцев пребывания в Африке Альфред научился принимать меры предосторожности против этих опасных паразитов. Вечером он никогда не входил в комнату в темноте, не осветив ее предварительно фонарем или лампой. И все же однажды Альфред оказался в большой опасности: в один из первых же вечеров пребывания в Хартуме он наступил в емкой передней на ядовитую, очень опасную гадюку. К счастью для Альфреда, змея в этот момент не могла кусать, так как она заглатывала двух задушенных ею ласточек.
В доме появились и другие, более полезные гости. Среди них были ночные охотники за насекомыми, гекко, маленькие, робкие существа, которые во время охоты издавали легкий звук: «Гек! Гек!» Они старательно преследовали и истребляли крайне надоедливых насекомых, от которых больше всего страдали непривычные европейцы.
Базар, около которого жили исследователи, как и в большинстве африканских городов, служил центром местной общественной жизни. Здесь можно было приобрести все что угодно, включая и живой товар — рабов. На базаре, где находилась также и самая большая мечеть Хартума, почти ежедневно происходили казни. Лишь после того как Судан подпал под владычество управлявшегося турками Египта, здесь начали устанавливаться какие-то правовые порядки. До этого в стране существовало единственное право — право силы. До появления турок в Судане широко применялась кровная месть. Каждый сам осуществлял свои права в том смысле, в каком он их понимал, поэтому все ссоры и столкновения разрешались обычно заинтересованными сторонами без какого-либо третейского вмешательства. Местные жители стремились сохранить прежние порядки, и новая государственная власть вмешивалась в споры лишь тогда, когда ей удавалось что-либо обнаружить, а это случалось довольно редко.
В Хартуме жили и несколько европейцев. Вершителем правосудия для них являлся австрийский консул, представлявший в Хартуме интересы различных государств.
С большой теплотой и радушием встретили Мюллера и Брема проживавшие в Хартуме европейцы. Почти каждый вечер кто-либо из старожилов приглашал их в гости, где в дружеском кругу собиралась почти вся европейская колония. Здесь много смеялись, шутили, рассказывали, пели и пили. Исполнялись песни разных стран и пародов, арии из опер, читались новые стихи. Возбужденные вином, присутствующие хором исполняли Марсельезу или какую-либо популярную, общеизвестную песню. Вскоре, однако, Альфред узнал, что эти люди, так любезно встретившие его и так весело проводившие в обществе свободные вечера, днем становились совершенно иными. Это были хладнокровные, лишенные всяких чувств и эмоций дельцы, стремившиеся любыми способами заработать деньги и не гнушавшиеся для этого самыми грязными средствами. Он с ужасом понял, что европейское общество в Хартуме состоит из бессовестных авантюристов, мошенников и лжецов, из отъявленных бандитов и убийц, не признающих и не подчиняющихся никаким законам. Порядочные люди среди всего этого сброда насчитывались единицами.
В глазах всех этих людей торговля рабами была совершенно нормальным и естественным занятием. Крупнейшим работорговцем Судана был европеец-итальянец Никола Уливи. Когда алкоголь развязывал людям языки, Альфред с содроганием узнавал подробности жизни европейской колонии в этом африканском городе. Иногда по приказу европейцев рабов избивали хлыстами до смерти. Аптекарь Лумелло с помощью одного врача отравил несколько человек, которые по тем или иным причинам мешали ему. Рассказывали и о многочисленных других гнусных поступках и злодеяниях европейцев в Хартуме.
— В Европе рабство считается сейчас противоестественным и отвратительным, — обратился однажды Альфред к старому доктору Пеннею, в доме которого он чаще всего бывал. — Здесь же, наоборот, европейцы являются наиболее рьяными приверженцами этой варварской системы, хотя, казалось бы, как представители цивилизованных стран они должны энергично бороться против рабства и работорговли.
— Рабы это деньги, мой друг! — ответил доктор Пенней, покачав седой головой.
Этот доктор был добрым духом европейской колонии в Хартуме. Наряду с консулом и священником миссии доктор был одним из немногих честных людей среди европейцев, прибывших в Судан; он искренне стремился помогать людям своими знаниями и опытом. Помощь эта не ограничивалась только рамками основной его профессии — он всегда старался примирить ссорившихся, дом его был самым гостеприимным и приятным в городе. Доктор Пенней был, пожалуй, единственным из живших в Хартуме европейцев, не имевшим личных врагов и недоброжелателей.
— Многие из тех, кого вы здесь встречаете, — продолжал доктор, — покинули родину потому, что земля там горела у них под ногами. Теперь они живут здесь, приобрели имущество и деньги (и не столько за счет деловых способностей, сколько благодаря своей бесцеремонности и жестокости) и с этими деньгами работают в прежнем стиле, но в значительно более крупных размерах. Работорговля для них наиболее выгодное занятие, а принципы морали никогда не беспокоили их.
— Но ведь все они христиане и напоминают они об этом при всяком удобном случае. А христианская религия запрещает многое из того, что они совершают, — возразил Альфред.
— Да, они называют себя христианами, но действуют далеко не в соответствии с заповедями религии. Видите ли, Брем, большинство этих людей даже в личной жизни давно уже отказалось от законов и обычаев христианства. Редкий из них не является обладателем гарема, в котором содержится несколько молодых абиссинских или нубийских женщин. Когда одна из них перестает нравиться хозяину, он продает ее, даже если она к тому времени стала матерью его собственного ребенка. Многие из этих христиан переняли турецкие нравы и обычаи. В гарем такого представителя белой расы попасть так же невозможно, как и в гарем мусульманина. Они привыкли к такой жизни, познали сладость неограниченной власти, прикованы к своей собственности. Вряд ли кто-нибудь из них думает вернуться в Европу. После смерти его здесь похоронят, имущество разделят между собой знакомые и соседи. Ни одна слезинка не прольется у его гроба. Для родственников, оставшихся в Европе, он давно уже мертв.
Доктор Пенней положил руку на плечо Альфреда:
— Я рассказал вам не очень веселую историю. Но для здешних мест она достаточно характерна. Когда вы начнете свое путешествие в долины Белого и Голубого Нила, вы обнаружите, что белые люди не пользуются симпатиями местных жителей. Негры с полным основанием считают белых такими же работорговцами, как и их арабских и турецких коллег. Поэтому вы должны быть готовы к тому, что туземцы будут встречать вас враждебно.
— В Европе все сильнее разворачивается борьба за равные права для всех людей. Народные массы добиваются удовлетворения своих законных требований. Мы говорим о том, что наступил век гуманности и справедливости. Как далека обстановка здесь, в среде приехавших в Хартум европейцев, от подобных веяний. Похоже, что ты вернулся в эпоху средневековья.
— Европа далеко, мой друг, а там где нет истца, нет и судьи. Однако и здесь настанет время, когда беззакониям и произволу придет конец. Но как скоро наступит это время — никто пока сказать не может.
В конце февраля исследователи отправились в первое большое путешествие вверх по Белому Нилу в Кордофан. Барка, подгоняемая сильным ветром, быстро двигалась вперед. Стояла хорошая погода. Тысячи нильских гусей, крупные стаи аистов, цапель и журавлей кружились над водой, плавали около берегов или бродили по прибрежному песку. По обе стороны реки часто появлялись рощи мимоз, огромные стада крупного рогатого скота, верблюдов и овец паслись на обширных лугах. Наиболее сильное впечатление на Альфреда произвели крокодилы, которые, подобно покрытым мохом стволам выброшенных течением деревьев, рядами лежали на отмелях и по берегам реки.
Через несколько дней исследователи высадились около деревни Торра, разбили палатку и стали ожидать подхода вьючных животных. Они присоединились к английскому майору Петерику, возглавлявшему охотничью экспедицию в глубь страны. Ближайшей целью экспедиции служил суданский город Эль-Обейд.
Жаркая погода вновь вызвала у Альфреда приступы тропической лихорадки; каждый шаг верблюда, на котором он сидел, причинял ему острую боль. Один приступ сменялся другим, а путешествие продолжалось, так как делать остановку и задерживаться ради одного больного караван не мог. Альфред пережил несколько тяжелых дней, прежде чем снова пришел в себя.
Однажды вечером, когда караван остановился на отдых в одной из суданских деревень, появилась группа молодых негритянок и в честь гостей начала исполнять танцы и песни. Но усталые и голодные путешественники не в состоянии были заинтересоваться представлением, они мечтали скорее достать что-нибудь съедобное. Наградив девушек подарками, путешественники попросили, поскольку ничего другого поблизости, вероятно, не было, продать им несколько молодых кур. Они уже знали, что в Египте кур обычно называли «фарха».
Старшина деревни удивленно покачал головой:
— Могущественные эффенди, я слышал, что вы направляетесь в город Эль-Обейд, где имеется множество «фарха». Зачем же вам нужно покупать их здесь?
— Нам все равно, как она выглядит, принеси ее сюда!
Старшина скрылся, вскоре он вернулся вместе с дряхлой старухой. Это была его рабыня.
Путешественники расхохотались и объяснили старшине, что такая «фарха» им не нужна, им нужны такие «фархи», которых можно есть. Он снова удалился с выражением ужаса и растерянности на лице.
Недоразумение выяснилось очень скоро. В этих районах словом «фарха», что означает «молодые животные», называли молодых рабов. Кур здесь называли словом «фаруди». К старшине снова направили переводчика, и вскоре путешественникам принесли достаточное количество молодых кур, которые обеспечили вкусный и сытный ужин.
Суданская деревня обычно состоит из нескольких десятков соломенных хижин с остроконечными крышами. Большинство деревень обнесено густой стеной колючих кустарников, защищающей жителей от внезапного нападения хищных зверей — львов и леопардов. Принадлежащий туземцам домашний скот с заходом солнца укрывается на огороженных таким же способом участках в пределах деревни. Высота стены колючих кустарников достигает трех метров при ширине до одного метра. Кроме того, у каждого скотовода есть еще свора сторожевых собак. И все же могучий лев, грозный властелин степей и лесов, не дает покоя ни людям, ни животным.
Путешественники отдыхали в палатках, установленных в центре деревни. Давно уже спал в своей палатке и мистер Петерик. Вокруг все было тихо, лишь с ближних деревьев время от времени раздавались крики козодоя — птички, ведущей ночной образ жизни; подобно призрачной тени, появлялась она при свете луны над деревней и стрелой пролетала над спящим стадом. Изредка слышалось тихое мычание коровы или сонное блеяние овцы.
Внезапно тишина была нарушена, над погруженной в сон деревней прокатилось леденящее кровь зловещее рычание. Лев, царь зверей, подал голос, возвещая, что он выходит на поиски добычи. Вспугнутые домашние животные пробудились. Козы и овцы растерянно начали метаться по загону, с громким стуком ударяясь о стены ограды; коровы, громко мыча, сгрудились в кучу; лошади и верблюды, которым на ночь всегда связывают передние ноги, пытались высвободиться; даже обычно смелые собаки с жалобным воем подобрались ближе к хозяевам.
Услышав рычание льва, Альфред и барон вскочили с постелей и схватились за ружья. Появился с ружьем и мистер Петерик. К палаткам сбежались жители деревни, умоляя европейцев о помощи. Вдруг послышался предсмертный, полный страдания и ужаса рев коровы. Мюллер, Петерик и Брем побежали в ту сторону, откуда донесся этот крик.
— Там, эффенди, там! — кричали жители и дрожащими от волнения руками показывали на один из огороженных кустарником загонов, где содержался скот.
Вбежавшие в загон европейцы увидели при молочно-розовом свете луны картину полного разгрома и опустошения. Большая часть стада, опрокинув дверцу, прорвалась через слабо защищенный вход и разбежалась. Многие животные в страхе кинулись на стенки кустарника и так запутались в них, что не в состоянии были освободиться без посторонней помощи. Остальные животные, громко мыча от страха, с раздувающимися, дрожащими боками, сбились в кучу в отдаленном углу загона. В центре, на образовавшемся свободном пространстве, присел на трупе своей жертвы виновник всей суматохи.
Лев перепрыгнул через заросли колючих кустарников высотой около трех метров, одним ударом лапы опрокинул на землю молодую телку и перекусил ей шейные позвонки. В этот момент в загон вбежали люди. Но лев не хотел отдавать свою добычу без боя. Глядя на пришельцев кровожадным взором, он возбужденно помахивал хвостом.
Трое европейцев медленно продвигались вперед, к ним присоединилось несколько вооруженных копьями жителей деревни. Лев встретил их приближение глухим ревом, весь подобрался и приготовился к прыжку.
Петерик, неоднократно принимавший уже участие в охоте на львов, быстро вскинул свою двустволку. С расстояния в несколько метров он всадил в лоб зверю две крупнокалиберные пули. Лев взметнулся в воздух, но прыжок не состоялся. Бессильно свалившись на землю, он сделал еще одну попытку подняться, но тут же околел. Раздались оглушительные победные крики туземцев… Крики эти долго не умолкали, так как их подхватывали все новые зрители, сбегавшиеся со всей деревни. И почти до рассвета в темноте ночи слышались радостные возгласы и песни торжествующих жителей.
Мюллер и Брем, которые даже не успели выстрелить, тепло поздравили Петерика. После осмотра убитого зверя европейцы отправились к палаткам, чтобы выпить по случаю удачной охоты.
Местные жители принесли мертвого льва на деревенскую площадь. На следующий день состоялся большой праздник. Вождь приказал зарезать несколько верблюдов, которых зажарили над костром на огромных вертелах. Для пиршества использовали и убитую львом телку. Путешественники поразились обилию мяса, которое было съедено туземцами во время праздника. Мясо запивалось изготовленным из проса пивом — туземцы называли его «мериза», — которое обладало приятным, освежающим вкусом.
Мужчины исполнили дикий, но в то же время изящный и выразительный военный танец. Затем на площадку вышли женщины; они образовали широкий полукруг, вперед выступила солистка, танцевавшая под мелодичное пение остальных и ритмичный аккомпанемент барабана и струнных инструментов. Героями праздника были европейцы и прежде всего, разумеется, мистер Петерик. Специальный танец был исполнен в честь охотников, убивших льва. Солистка легкими шагами, в такт аккомпанементу, приближалась к сидевшим в бамбуковых креслах европейцам и почтительными жестами и всеми движениями темного, матово-глянцевого тела стремилась выразить свою радость и восхищение. Танцуя, она медленно возвращалась в круг, вперед выступала другая, и так продолжалось до тех пор, пока все танцовщицы не продемонстрировали гостям свое искусство.
Через несколько дней Мюллер снова заболел и не мог встать с постели. Мистер Петерик, кроме охоты, интересовался еще и многими другими вещами. Он был майором английской армии, и вся его охотничья экспедиция больше служила целям разведки этого района Судана, чем удовлетворению личных вкусов ее руководителя. Петерик составлял и обрабатывал карту местности, завязывая сношения с туземными вождями, и всегда имел в своем распоряжении неограниченные денежные средства. Майор Петерик был одним из тех многочисленных английских агентов, которые методично и настойчиво готовили последующую колонизацию страны англичанами.
Альфред ездил на охоту самостоятельно. Целые дни проводил он в степи, выслеживая и убивая животных и птиц для своей коллекции. В распоряжении Альфреда находился специально выдрессированный для охоты быстроходный верблюд, который подчинялся каждому движению всадника и спокойно переносил раздававшиеся над самым его ухом выстрелы. Сзади Альфреда в седле сидел еще один всадник, туземец из Кордофана, на которого возлагался сбор убитых животных. В первые дни между Альфредом и его спутником возникали большие недоразумения, так как правоверный мусульманин «во славу всемилостивого и всемогущего аллаха» стремился перерезать горло каждому убитому животному. Брем же хотел, чтобы животное по возможности оставалось невредимым, ибо от этого во многом зависело качество препарирования. Постепенно туземец уяснил себе желания и требования охотника, и между ними установились наилучшие отношения. В конце марта Брем со своим спутником-туземцем предпринял более далекую экскурсию. После многочасовой езды охотники переночевали в степи, а на следующее утро двинулись дальше. Вскоре Альфреду удалось застрелить чрезвычайно редкий экземпляр обитающей в степях Кордофана разновидности страуса. Еще пересекая Баюдские степи, он частенько обнаруживал следы страусов, но живых птиц впервые увидел на свободе только здесь, в Кордофане. Альфред всегда считал страусов глупыми птицами, но теперь он убедился, что они достаточно хитры и осторожны. Страусы обращаются в бегство при появлении малейшей опасности, они обладают превосходным слухом и обонянием. Местные жители при охоте на страусов пользуются самым простым способом: на верблюдах или лошадях они преследуют стадо страусов до тех пор, пока несколько птиц, выбившись из сил, не откажется от дальнейшего бегства. В этот раз Альфред случайно обнаружил страуса, когда тот отдыхал; не успела птица пуститься в бегство, как ее сразила пуля охотника.
Когда спутник Альфреда подбежал к убитому страусу, мимо Брема промелькнул леопард, встревоженный, вероятно, раздавшимся выстрелом. Заметив страшного врага, верблюд сорвался с места и помчался без оглядки. Подпруга лопнула, и всадник на полном ходу упал в самую гущу кустов мимозы. Весь исцарапанный, с вывихнутой ногой и порванной одеждой, Альфред с трудом выбрался из кустов.
Спутник Альфреда достал в ближайшем селении осла и перевез на нем пострадавшего в одну из негритянских деревень. Альфред был глубоко тронут вниманием и заботами ее обитателей. Они приносили больному пищу, фрукты, непрерывно меняли холодные повязки на поврежденной ноге; вождь посетил белого гостя и интересовался его самочувствием. На следующий день Альфред был уже в состоянии совершить обратный путь до деревни, в которой находились Мюллер и Петерик.
В начале апреля путешественники достигли цели своей поездки — города Эль-Обейд, показавшегося Брему, как записано в его дневнике, самым скучным и невыносимым из всех городов Северной Африки.
Нищета, грязь, торговля рабами и находящийся на турецком жалованье военный гарнизон — таковы наиболее яркие впечатления от этого города. Некогда богатая страна была полностью разграблена турками, от прежнего достатка не осталось и следа. Подавляющую часть двадцатитысячного населения Эль-Обейда составляли рабы. Кроме арабского и берберского языков, которыми в основном пользовались привилегированные группы населения, здесь были распространены различные негритянские языки и наречия. Все работы в городе выполнялись силами невольников. Они возделывали и поливали поля и сады, строили дома, стерегли скот, ухаживали за хозяевами и искусно вырабатывали разнообразные кустарные изделия, продававшиеся затем на базаре рабовладельцами. Самую тяжелую работу невольники часто выполняли закованными в цепи, за малейшую провинность их подвергали бесчеловечным истязаниям. Рабы не пользовались никакими правами, жизнь их стоила ровно столько, сколько заплатил хозяин при покупке раба.
Альфред провел несколько недель в Мельбесе — уединенной деревне в чаще тропического леса. Мюллер в это время добивался приема у турецкого генерал-губернатора, пытаясь получить разрешение посетить негритянское государство Такале. В Мельбесе Альфред с помощью оставшихся при нем слуг-туземцев приводил в порядок собранные ранее экспонаты и материалы.
Мистер Петерик, интересы которого существенно отличались от интересов обоих немецких исследователей, покинул их вместе с составом своей экспедиции. Незадолго до отъезда он успел поссориться с бароном Мюллером по какому-то малозначительному поводу. Англичанин хотел надолго остаться в районе, где в тот момент находилась экспедиция, и произвести разведку месторождений железной и медной руды. При этом, вероятно, присутствие представителей других европейских стран вовсе не входило в его расчеты.
В середине мая после четырехнедельного отсутствия вернулся Мюллер, сообщивший Брему, что с экспедицией в Такале ничего не выйдет, так как напуганные частыми визитами охотников за невольниками негры этого района враждебно встречают всех чужеземцев, появляющихся на их территории. Лишь несколько недель назад негры Такале совершили нападение на большой египетский караван. Посовещавшись, немецкие путешественники отказались от поездки в Такале и решили посетить какой-либо другой район. Несмотря на приближение периода дождей, предвестниками которого явились несколько кратковременных грозовых ливней, караван снова отправился в путь. Ближайшей целью путешествия намечен был город Джебель эль Курбаш.
Двинулись в путь ночью, а с наступлением дня долину окутал такой густой, непроницаемый туман, что найти дорогу было совершенно невозможно. В довершение всех несчастий оказалось, что компас барона вместе с основным багажом экспедиции был накануне отправлен вперед с вьючными верблюдами. Путники заблудились и беспомощно кружили по степи.
Вскоре путешественники заметили двух негров, собиравших хворост в небольшой рощице. Проводник каравана араб попросил их показать дорогу, обещая щедро вознаградить их за это. Но негры категорически отказались выполнить его просьбу. Тогда проводник силой заставил одного из негров вести караван; поняв, что произошло, второй негр немедленно скрылся. Через несколько часов караван прибыл в Джебель эль Курбаш. Негра вознаградили за услуги и с миром отпустили домой.
В полдень караван расположился на отдых в небольшой деревеньке. Путники очень устали, испытывали сильную жажду и хотели переждать, пока немного спадет жара. Внезапно послышались яростные крики, и в дверях показался рослый негр в одной лишь набедренной повязке; он размахивал огромным обнаженным мечом и кричал: «Идите сюда, эти собаки здесь! Идите сюда и убейте их». Альфред мгновенно схватил ружье и с такой силой ударил пришельца прикладом, что тот упал на землю. Мюллер и египтянин-слуга Али тоже взялись за оружие и приготовились защищаться. С ружьями наготове все трое встали у входа в хижину. Но негры подожгли здание и вынудили Альфреда и его товарищей покинуть свое убежище. Как только Альфред, Мюллер и Али вышли из хижины, их окружила плотная толпа негров, к груди каждого из них немедленно были приставлены острия многих копий.
Мюллер и слуга Али имели в каждой руке по заряженному пистолету, в руках у Альфреда было ружье, но они понимали, что сопротивляться совершенно бесполезно. Неграм стоило только немного надавить на копья, и в мгновение все трое были бы проколоты насквозь. Брему с трудом удалось удержать от выстрела вспыльчивого барона, считавшего, что их судьба уже решена и что следует лишь дороже продать свою жизнь.
У дрожавших от волнения пленников на лбу выступили капли пота, но они по-прежнему не двигались с места, так как малейшая попытка пошевелиться могла привести к немедленной гибели. Окружавшие их негры кричали наперебой и, казалось, сами не знали, как поступить с попавшими в их руки пленниками. Прошло несколько страшных минут. Спасение явилось совершенно неожиданно. К толпе подошел старик-араб с развевающейся седой бородой и плеткой из гиппопотамовой кожи в руках. Негры, знавшие его, по-видимому, очень хорошо и не проявившие несколько минут назад ни малейшего страха перед огнестрельным оружием белых, мгновенно отодвинулись в сторону и замолчали.
Лишь теперь стали ясны причины внезапного нападения. Встреченные утром в роще негры были рабами седовласого арабского шейха. Убежавший от путешественников негр тотчас помчался к своему господину и доложил, что два турка (за турков он принял Брема и Мюллера), охотящиеся за невольниками, напали на них и похитили-его товарища. Шейх немедленно собрал остальных рабов, вооружил их и приказал догнать «собак», освободить захваченного ими раба и в случае сопротивления убить их на месте. Барон Мюллер заметил, что он и его спутники вовсе не являются работорговцами и охотниками за живым товаром. Араб извинился и ушел со всей своей свитой.
Альфред и Мюллер остались в деревне, жители которой гостеприимно встретили путешественников. Все местное население дрожало от страха перед охотниками за рабами. Исследователи часто встречали по дороге следы деятельности этих бандитов: сожженные деревни, опустошенные поля, трупы погибших от ран и истощения негров с колодками на шее. Эти колодки, или, как их называли здесь, шебы, представляли собой большие рогатины, накладывавшиеся на шею пленников и стягивавшиеся впереди поперечной палкой. Закованный в такую колодку невольник никуда уже не мог убежать. Шебы не снимались с несчастных негров до тех пор, пока вся партия не прибывала к месту назначения. Многие из негров умирали в пути либо от ран, полученных при пленении, либо от голода и истощения. Падавших рабов поднимали ударами плетей из гиппопотамовой кожи, тех, кто уже не в состоянии был двигаться дальше, убивали на месте.
Шайки охотников за рабами возглавлялись арабами, турками, часто и европейцами и в значительной части состояли из негров. Эти шайки, вооруженные огнестрельным оружием, нападали на отдельные деревни. Всех пытавшихся сопротивляться безжалостно убивали, остальных, словно скот, сгоняли в одно место и наскоро сортировали. Стариков и больных убивали на месте, мужчин, женщин и детей заковывали в шебы и уводили в рабство.
Наиболее известным охотником за рабами был итальянец Никола Уливи, с которым Альфред познакомился в свое время в Хартуме. Он пользовался по всему Судану репутацией мошенника и убийцы. Уливи был одним из самых богатых купцов в стране, владел крупным торговым флотом на Белом Ниле и вел большую меновую торговлю с племенами динка, шиллук и нуэр. Но даже баснословные барыши, которые этот негодяй извлекал из своих торговых операций, не удовлетворяли его. В дополнение к ним он снаряжал крупные экспедиции для нападения на негритянские племена. Он создал у себя личную армию из негров, и этот негритянский отряд частенько производил жестокую и кровавую резню среди своих чернокожих братьев. Никола Уливи не скрывал в Хартуме подробности своих злодеяний, рекламируя их как удачные коммерческие операции.
Охота за рабами осуществлялась в больших масштабах и египетским правительством, проводившим эти облавы по всем правилам военной науки; в облавах участвовали регулярные воинские части, целые батальоны и полки, имевшие на вооружении даже артиллерию. При появлении на территории заселенной негритянскими племенами таких воинских частей негры также брались за оружие и объединялись в многотысячные отряды; разгорались тяжелые и кровопролитные бои, в которых полностью истреблялись сотни отважно сражавшихся за свою свободу негров. Ко времени путешествия Мюллера и Брема турки проявляли большой интерес к граничившим с Кордофаном негритянским государствам по Белому и Голубому Нилу. Здесь жили племена шиллук, динка, дарфур, нуэр и другие. Турки нападали также и на абиссинские области Галла, Шоа и Амхара.
Особенно крепким орешком для турецких завоевателей оказалось негритянское государство Такале. Король Такале создал для борьбы с охотниками за рабами многотысячную армию и с большим умом и осмотрительностью организовал сопротивление всем попыткам поработить и ограбить его страну. Много раз по приказу вице-короля губернатор Судана посылал войска против государства Такале, однако все попытки преодолеть сопротивление негров не приносили успеха.
Король Такале объявил, что каждый солдат турецкой армии, который перейдет на сторону негров с оружием в руках, получит дом и двух жен. После такого сообщения сотни солдат-негров перешли из армии паши и приняли участие в создании негритянской армии государства Такале. Таким образом, сложилась дисциплинированная, в большинстве своем вооруженная огнестрельным оружием боеспособная армия.
Лишь незадолго до появления в районе Белого Нила Брема и Мюллера генерал-губернатор направил против государства Такале огромную, по понятиям того времени, армию, в которую входило более тысячи солдат-негров, четыреста албанских кавалеристов и шесть орудий. Но и здесь негритянский король доказал, что как военачальник он превосходит турецкого полковника, возглавлявшего армию паши. Заманив неприятельские силы в горную местность, он неожиданно атаковал их и почти полностью уничтожил. Из всего турецкого отряда спаслось не более трехсот человек.
Благодаря широкому применению огнестрельного оружия египетским войскам удавалось все же в других районах преодолевать мужественное сопротивление туземцев и уводить негров в рабство. В результате подобных экспедиций в плен попадало шестьсот-восемьсот туземцев, которых с бесчеловечной жестокостью угоняли на рынки невольников в различные города Судана, Египта и других государств. Однажды Брем и Мюллер встретили в пути один из таких невольничьих караванов, и Альфред не находил слов, чтобы выразить свой ужас и возмущение при виде такого страшного зрелища. Перед глазами обоих немцев прошла группа захваченных в рабство негров племени динка. Большинство было покрыто ранами, полученными, очевидно, в недавней схватке с солдатами. Все они были закованы в большие, тяжелые шебы, натиравшие до крови шею и плечи. Колонна двигалась медленно, пленники мучительно страдали от жажды, многие дети настолько устали, что еле-еле могли идти вперед. Конвойные немилосердно осыпали невольников ударами тяжелых, с острыми гранями плеток из толстой гиппопотамовой кожи, сопровождая побои проклятиями и бранью. Одна женщина крепко прижимала к себе тельце грудного ребенка, умершего в результате лишений и тягот долгого пути. Маленькая девочка, не имевшая сил больше двигаться с колонной, остановилась на дороге; мать ее тоже настолько ослабела, что не в состоянии была нести ее на руках. Один из солдат подскочил к девочке и, прежде чем возмущенный Альфред успел вмешаться, прикладом ружья раскроил ей череп. На всю жизнь запомнил молодой немец картины жестокости и варварства, свидетелем которых ему довелось быть. Снова и снова вставали они у него перед глазами, вызывая гнев и отвращение. Часто вспоминал он позднее рынки рабов в Хартуме и других городах страны, где людей продавали, как скот, разбивая семьи, отделяя детей от родителей и мужей от жен. Покупатели деловито прощупывали мускулы, проверяли, как у лошадей, зубы невольников, внимательно оценивали все физические достоинства и недостатки продаваемых рабов. Тяжелый подневольный труд, пожизненная кабала, грубое попрание человеческого достоинства и оскорбление человеческих чувств — такова была участь рабов. Все эти картины глубоко возмущали Альфреда, пробуждали в его душе чувство ненависти к турецким поработителям, угнетавшим многие свободолюбивые народы. Альфред дал себе слово использовать любую представившуюся возможность, чтобы помогать преследуемым и угнетенным, и всюду, где бы он ни находился, рассказывать правду о бесчеловечной охоте за рабами в Африке.
Альфред и барон далеко обогнали свой караван. Наступила ночь, и путешественники решили расположиться на отдых. Сопровождавшие их слуги развели костер, сняли с верблюдов закатанные во вьюки ковры и расстелили их возле огня. Давно уже у путешественников стало законом, что в степи на ночь обязательно следует разводить костер. Во-первых, он держал на почтительном расстоянии многочисленных хищных зверей, а во-вторых, служил сигналом для отставшего и продолжавшего- движение в темноте каравана. Но в то же время огонь привлекал к себе всевозможных паразитов и гадов — ядовитых тарантулов с мохнатыми лапами, черных скорпионов и змей. На протяжении всей ночи слуги внимательно следили за появлением непрошеных гостей и, обнаружив их, немедленно бросали в огонь. Неожиданно Мюллер заметил рядом с собой небольшую, весьма ядовитую гадюку, с шипением приподнимавшуюся для броска; убив ее, он присоединил этот экземпляр к собранной коллекции птиц и других животных.
Из степи доносились обычные ночные шорохи и звуки. Послышалось гневное рычание леопарда, упустившего, вероятно, добычу в результате неудачного прыжка. Ночные птицы с жалобным щебетанием носились над головами сидевших у костра людей. Где-то в стороне напомнил о своем существовании и владыка степей лев.
Альфред заинтересовался образом жизни и привычками скорпионов. Эти опасные существа широко распространены по всей Северной и Центральной Африке, где они представлены многими разновидностями. Особенно опасным считается большой черный, или соляной, скорпион, который здесь, в Кордофане, встречался чаще других. Он был значительно крупнее остальных видов скорпионов, достигая в длину до пятнадцати сантиметров. Скорпион является ярко выраженным ночным животным. После восхода солнца он прячется в ямах или под камнями, отыскивая прохладные и темные места. С наступлением темноты он покидает свое убежище и отправляется на поиски добычи.
В первую очередь скорпион предпочитает насекомых, однако он всегда готов и к нападению на животных и людей; чрезвычайно острое жало, расположенное на самом кончике длинного, гибкого хвоста, делает скорпиона очень опасным. Укус скорпиона, при котором в тело пострадавшего проникает быстродействующий яд, причиняет сильную боль и часто вызывает мучительную смерть даже у крепких и выносливых людей. Для детей укус скорпиона во всех случаях смертелен. Единственное известное пока средство против последствий укуса скорпиона состоит в том, чтобы вскрыть рану крестообразным глубоким разрезом, выдавить из нее яд и втереть туда аммиак.
Как-то раз, когда скорпион укусил одного из слуг, Альфред немедленно применил это средство. И все же пострадавший более восьми часов испытывал страшные мучения, прежде чем состояние его начало улучшаться.
Альфред преградил палкой путь скорпиону, пытавшемуся подползти к огню, и с интересом наблюдал, как раздраженный скорпион наносил молниеносные удары по палке. Характерная особенность скорпионов состоит в том, что они, подобно насекомым, испытывают непреодолимое влечение к огню и приползают со всех сторон к кострам или фонарям. Альфред неоднократно слышал о том, что если сложить вокруг скорпиона кольцо из раскаленных углей, лишающее его возможности вырваться на свободу, он сам убивает себя ударом хвоста. Несколько раз повторял Альфред этот эксперимент, и каждый раз оказывалось, что скорпион действительно прижимает хвост к туловищу, но делает это не с целью самоубийства, а спасаясь от жары; выделяемой горящими угольками.
Большинство животных очень боится скорпионов. Собака, например, увидев где-либо скорпиона, немедленно обращается в бегство. Только еж, совершенно нечувствительный к яду, не боится скорпиона, преследует его и методично уничтожает.
Поделиться книгой: