Ведьма

Лена Савченко, Варвара Ахматова

Ведьма

Файл создан в Книжной берлоге Медведя.

Глава 1

— Дрянь!

Полноватая женщина тащила девочку лет одиннадцати к выходу из дома. Тащила грубо, схватив за копну рыжих волос.

— За что нам Бог дал тебя?! Почему я не утопила тебя в реке, Дьявольское отродье?!

Девочка плакала. Крупные слезы катились по щекам, зачастую попадая на обкусанные губы. Зелёные глазища казались ещё больше, чем обычно.

— Духу чтобы твоего не было в нашем доме!

Она распахнула хлипкую дверцу, выталкивая ребёнка на улицу. Девочка упала на колени, содрав кожу, что вызвало новый приступ истерики. Зарыдав сильнее, она прижала руки к груди и согнулась, лбом прислоняясь к земле. Сжималась телом, душой — мерзко, страшно и обидно.

— И не возвращайся! 

Дверь захлопнулась. Минут десять ещё рыженькая глотала слезы, потом еле-еле поднялась, бросилась было обратно, забарабанила в хлипкую дверцу. Никто не откликался, и её попытки встречали только холодное безучастие.

— Мама! Я больше не буду! Отец, пожалуйста!

Ей всегда казалось, что папа любил её больше. Нет, он вообще её любил. Иногда садился на кроватку рассказать сказку перед сном, гладил по волосам и тяжело вздыхал. Глядел с горечью, называл дочкой. Мать же никогда не упускала возможности упрекнуть её в чем-то или даже дать пощёчину — дрянная девчонка! Но почему? Девочка всхлипнула, утирая миниатюрный носик. Про таких говорят — сказочно красива, а католики обычно применяют слово "дьявольски". Большие глаза, в меру широкий лоб, губы тоже можно было бы назвать идеальными, если бы не их вид — искусанные от нервов и вечного страха, ожидания не понятно чего.

— Не переживай, Фелисия. Это к лучшему. Раз они так поступили — значит, не твоя семья.

Фелисия так не думала. Девочка уселась на порог дома, насупившись. Не смотря на всё, что делала мама, женщину она любила. Иногда, в хорошие дни, они даже разговаривали нормально. Мать учила девочку женским делам, шутила и трепала по голове, улыбалась. Так, как будто ничего не происходит, как будто Фел нормальная.

— Уходи, — пробурчала она, упорно игнорируя навязчивого духа. — Это из-за тебя.

— К этому давно шло, — он подлетел ещё ближе, стараясь поймать взгляд подруги. — Они тебя не стоят.

— Тебе-то откуда знать?! — вспылила девочка, поднявшись на ноги. Колени неприятно саднило, рана вся была в земле и пыли — нужно было срочно промыть, но она боялась отходить от дома даже на шаг. Раньше такое уже бывало, и к вечеру папа пускал её обратно, даже оставив немного от ужина.

— Так я с тобой живу, — он хихикнул, переворачиваясь в воздухе. — Всю жизнь, почитай.

Это был призрак какого-то мальчишки её возраста по имени Пол. Смешной, лопоухий, с рассыпанными по всему лицу веснушками — прямо как у неё. В дурацкой шляпке, которая постоянна спадала из-за того, что он любил крутится в воздухе. Он рассказывал, что умер от болезни тридцать лет назад и не может пойти дальше сам. Увести некому — за ним никто не приходит, а Фелисия одна из немногих, с кем можно поболтать, чтобы скоротать время. Невидимым другом Пол был не единственным — многочисленные Другие, кого девочка видела, выглядели иначе и редко это были люди. Что-то животноподобное или же страшное, с длинными руками и очень худым телом. Были ещё совсем маленькие, миленькие существа, которые стайкой ютились под её кроватью. Они напоминали ожившие комки меха — весело пищали, бегая по дому, когда никого не было. В присутствии её маленькой семьи выходить, почему-то, отказывались.

— Тебе бы к реке сходить. — Мальчик скептически глянул на нее. — Платье от заразы не спасёт.

— Без тебя знаю.

С одной стороны, это правда важно. Мама говорила, что её брат умер от простой царапины, а тут ранки были больше, чем тонкая полоска на коже. С другой — а если передумают? Фелисия с надеждой оглянулась на дверь. Губы снова задрожали.

— Хорошо, но я вернусь. Пойдешь со мной?

— Не, — Пол махнул рукой, кивнул на дом. - Не могу далеко уйти отсюда. Возвращайся!

Со вздохом и тяжёлым сердцем Фел двинулась па улочкам к выходу из деревни. Платок остался дома, ее длинные волосы были выставлены на показ, от чего делалось весьма неуютно. Девочка помнила, как однажды какая-то женщина схватила её за руку на рынке, вопя, что поймала ведьму. И эти соседские мальчишки, которые легко могли забросать комьями грязи или даже камнями. Поэтому она прятала их, всегда прятала и не понимала в чём причина такой ненависти. Они же мягкие, такие пушистые даже. Красивые. Их приятно просто трогать, расчёсывать или заплетать в косу. Этим она и занялась, перекинув всю шевелюру на правое плечо. Спешно начала перебирать пряди, спрятав затем косу под платье — так хоть немного, но лучше. Распущенные, они больше бросаются в глаза.

Выбравшись из селения, она побрела по лесу, приподняв подол платья и иногда спотыкаясь о коряги. Троп тут практически не было, люд редко ходил сюда — боялся легенд, которые сам же и придумал. Все эти слухи и байки, за, почти что, столетие, расползлись, приукрасились, пересказались по десять раз не так, и вот уже из доброго Лешего вышел сущий монстр, заманивающий любого в свои болота. Из дриад — злые девы, уводящие молодых мужчин в чащу. А ведь на самом деле всё было не так, и Фелисии всегда было обидно за них. За то, в кого их превратили. Ведь старый Леший, живущий под пнём дуба был в действительности добрым, не раз указывал ей дорогу, когда девочка терялась. А дриады пели прекрасные песни, водя хороводы по ночам, на полянах, под светом луны.

Речка была небольшой, но чистой, без заводей. По утрам над ней поднимался туман, животные приходили испить воды, невидимые жители леса носились над водой, заливисто смеясь, иногда разбиваясь брызгами о прозрачную гладь. Девочка решительно скинула грубые туфли, чуть замешкалась у самого берега, но затем, подняв юбку, вошла в реку. Прохладная вода заставила тело вздрогнуть, кожу — покрыться мурашками, а Фелисию — зажмуриться. Сердце бешено колотилось с самого дома, всё не желало униматься. А дома ли? Подумать было страшно. Если её правда выгнали? Что тогда? Никто не возьмёт её к себе, никому нет дела до маленькой рыжей девочки, о которой и без того ходят странные слухи.

Унывать нельзя, но получалось плохо. Через пять минут она снова расплакалась, закрыв лицо руками.

Ранки промыла река, затем, подыскав лист почище, Фелисия доделала остальное. Некоторая грязь забилась слишком глубоко, что бы спокойная вода могла вымыть её. Подхватив обувь, босая, она двинулась обратно в деревню. Только вот домой ли?

Она просидела у дома до глубокой темноты, держась за живот. Ночь принесла с собой прохладный ветер и голод. Желудок крутило — неимоверно хотелось есть, даже подгоревшую краюшку Фелисия бы умяла сейчас за обе щеки, сказав спасибо. Пол крутился рядом, стараясь развеселить девочку и хоть как-то отвлечь от тяжёлых дум, но получалось не очень. Под конец её единственный друг махнул рукой, опустился рядом, пожёвывая соломинку.  Они какое-то время сидели молча, потом поговорили всё о том же — Фелисия глупо хлопала длинными, густыми ресницами, глядя перед собой в одну точку. Когда позднее время взяло своё, маленькая чудачка отправилась в пустующий загон. Раньше там жила коза, но бедное животное пошло на мясо этой зимой, и теперь загон с прошлогодним сеном пустовал. Сюда не заходили, было незачем, но зато был навес и, если вдруг польёт дождь — Фел решила, что хоть не промокнет.

Она долго ворочалась — грубая солома кололась, но, наконец, рыжая свернулась калачиком, подтянув ноги к груди. Так было немного теплее, но явно не хватало тонкого одеяла, которым она укрывалось перед сном всю жизнь. Родного одеяла, самого надёжного, которое защитит от любого ночного монстра и скроет от любого кошмарного сна, ну, а если всё же приснится что-то плохое — обязательно утешит теплом и уютом.

Но даже устроившись, заснула девочка не скоро. Вот вроде сон наваливался, но Фел, будто бы себе на зло, открывала глаза и прокручивала в голове сегодняшний день. Лицо мамы, перекошенное от отвращения и ненависти, её грубые руки, которые давным-давно умели быть нежными и заплетали ей волосы. Коса к вечеру совсем растрепалась, пряди повыбивались и за них цеплялась солома. Неприятно — еще один фактор, почему уснуть не получалось так долго.

Потянусь голодные дни. На утро Фелисия снова постучала в дом — не открыли. Солнце давно встало, утро не раннее, мама уже не должна спать, а отец — подавно. Выждав еще немного, девочка с понурым видом, побрела прочь: больше ловить здесь было нечего. Коса ловким движением отправилась под платье, большие глаза высматривали среди людей хоть кого-то не обычного. Что-то подсказывало ей, что она может найти помощи у таких же. У тех, от кого отвернулись другие. Умом рыжая прекрасно осознавала, что таких в поселении нет, кроме одной женщины, но к той идти всё равно что на плаху. Ещё страшнее, чем перспектива мучаться от голода.  

За следующим домом послышались весёлый визг и смех. Фел ускорила шаг, повернув за угол. Местная ребятня развлекалась, брызгая друг на друга водой из стоящего по центру ведра. Две девочки и три парнишки — у всех мокрая одежда, но их, кажется, это не заботило. Дети заливисто смеялись, в шутку иногда начиная ругаться между собой. Фелисия стояла, не решаясь подойти к ним: предыдущие знакомства со сверстниками никогда не кончались чем-то хорошим. Одна из девочек всё же заметила её, толкнула другую и все пятеро замерли, глядя на Фел. Той сделалось неуютно.

- Я... - Она замялась, сцепляя руки в замок. Но что говорить дальше Фел не представляла. - Привет?

Глупо. Она против своей воли резко начала краснеть — щёки заалели, и девочка отвела взгляд в сторону.

— Из дома выперли? — с прищуром спросил один из мальчишек, делая шаг к ней, — Я прав?

Признаваться в этом не хотелось. И в первую очередь для самой себя. Разве могло всё по-настоящему обернуться именно так?

— Да по ней видно. Выглядит, как собака побитая.

У второго был звонкий, даже визгливый голос. Фелисия вспыхнула, вскидывая голову и гневно глядя на последнего комментатора.

— Что умеешь? — спросил первый, оглядываясь на остальных.

Шить. Готовить немного. Да и прочие нехитрые дела, которые должна уметь делать каждая девочка. Заштопать дырку на прохудившихся штанах или платье. Или вовсе, достав поток ткани, сшить новое, исколов себе все пальцы.

— Ничего толком, — она пожала плечами и горестно вздохнула.

— Выгнали почему?

— Не знаю.

Нет, знала конечно. Но не говорить же причины? Тогда они точно сейчас подхватят это ведро и она не успеет убежать: неизбежно окатят под заливистый смех и обидные слова. Девочка закусила губу, снова отводя глаза. Врать у неё никогда не получалось, этому её не учили. 

— Ладно, — он махнул рукой, подзывая Фелисию к себе. — Можешь с нами побыть. У всех тут одна участь... брошенных.

По губам паренька поползла совсем не детская, кривая усмешка. Рыжая захлопала глазами, удивлённо глядя на них. Их тоже выгнали? Но ребята не выглядели как те, кого родные родители выставили на улицу. Им было весело. Вот, только что, они веселились как обычные дети, брызгая друг на друга из ведра.

— Чего застыла? — визгливый насупился, резко присел, в солнечном свете мелькнули брызги, летящие прямо на девочку. Фелисия испугано заслонилась руками и вздрогнула, ощутив уже на себе, что вода ледяная.

— Тебя били что ли, зашуганная такая? Не боись, не тронем. Меня Амаром звать.

Осторожно и неловко Фел приблизилась к детям, неуверенно глядя на каждого по очереди. Обе девочки были белобрысыми с задорными, серыми глазами и немного нелепым носом. Носили такое же простое платье какое было и на ней, только у них оно было грязнее и заплаток куда больше. А если не заплаток, то просто грубых швов, наложенных явно неумело и совершенно неправильно — на лицевую сторону, когда надо на изнаночную.

Первую, ту, что чуть повыше, звали Мэри. Про неё отец просто забыл, будто девочки никогда и не было — слишком много пил после смерти жены. Вторую — Сюзен и она, вместе с Амаром, своим старшим братом, сбежала из дома сама, решив, что улица будет получше десподов-родителей. Третий, самый щуплый мальчуган, оказался Полом и был даже несколько похож на её призрачного друга, только у этого Пола не было одного переднего зуба и когда он улыбался, выглядел немного смешно. А зачинщиком всей этой банды был Мишель — лохматый кареглазый мальчишка непозволительно, порой, серьёзный для своих лет.

За следующие несколько дней Фелисия узнала много нового. Например, что спать на соломе в старом загоне удобнее, чем на голой земле. Ребята говорили, что ей повезло с временем года — зимой редко кто выживает из брошенных, а приюта в деревне не было. Поэтому приходилось выживать самим по себе. Воровать яблоки на рынке оказалось не так-то просто, разрабатывались целые планы, и в конце первой недели от вида зелёных или красных плодов, Фелисию начало подташнивать. За хлебом следили лучше, и он доставался редко, чаще уже немного засохшим, но от этого не переставал быть таким вкусным. Девочка вгрызалась в выделенную ей еду точно зверь в кусок свежего мяса, запивала это холодной водой из колодца, от которой сводило зубы. Если перепадала рыба, то дети отправлялись в лес. Не заходя слишком далеко, в хорошо знакомом месте, они разжигали костёр, как умели жарили свою добычу и делили на всех поровну. И почему-то Фелисии было от этого спокойно. Желудок постоянно урчал, его часто скручивали спазмы голода, но рядом с этими, едва знакомыми людьми, ей было спокойно. Дети не старались обидеть её, только один раз Мэри в шутку попросила "наколдовать" что-нибудь против боли, когда упала, содрав ножу на локтях.

Дни проходили одинаково. Поднявшись уже после восхода, дети разминали затёкшие после сна тела и, когда люди заполняли рынок, выходили на свою маленькую охоту, борясь за выживание. Их несколько раз ловили за руку, но каждый раз им удавалось скрыться, отделавшись парой синяков. К концу третьей недели Фелисия ничем не отличалась от них — подол платья тоже был в застывшей грязи. Да и сама она выглядела не важно — с лёгким синяком на правой скуле, растрёпанными, не ухоженными волосами. Она уже не убирала их в косу — девочка внезапно перестала глупо бояться каждого прохожего. Пришла пора узнать, что есть в жизни вещи пострашнее, чем внешность.

Глава 2

— Мам, смотри. Она рыжая.

Фелисия резко повернула голову. На неё уставился мальчишка старше её, находившийся буквально в паре метров. Высокий, от этого он тянул на все пятнадцать. С чёрными как смоль волосами, аккуратно убранными в хвост на затылке. Одет он был просто, но что-то в нем несомненно выдавало... стать. Парень не был похож на других деревенских, которые обычно стояли, сунув руки в карманы и глядели на всех исподлобья. Этот же расправил плечи, и чуть приподнял подбородок.

— И?

Женщина, рассматривающая спелые виноградные грозди в корзине даже не повернула головы в его сторону. Волосы у неё были такие же, как и у сына, разве что были заплетены в аккуратную, но плотную косу ниже пояса.

Девочка затаила дыхание, воровато глядя на него. Расстояние не позволяло убежать. Мальчики быстрее — он успеет схватить её быстрее, чем она пробежит до следующей лавки. И хотя угрозы от него не чувствовалось, Фел всё равно напряглась, готовясь дать дёру в случае чего. Не сдаваться же просто так? Это низко, а унижаться ещё сильнее ей не хотелось. И без того пришлось вчера попрошайничать вечером, потому что украсть ничего не получилось — её отправили как самую милую.

— Мам, ну, пожалуйста, посмотри.

Он слегка коснулся ее руки, женщина раздражённо вздохнула.

— Дэниал, прекрати. Ты никогда не видел рыжих? Всё бывает в первый раз.

— Мама, — она больше прочла это по губам, чем услышала, настолько тихо чернявый это произнёс. Вид у парнишки стал совсем несчастным. Фел пригляделась внимательнее: он даже было немного смугловатый, а может просто сильно загорел. Худощавое лицо, как и остальное тело. Его можно было даже назвать щуплым.

Она, наконец, повернулась. Фелисия тут же отшатнулась, попятилась и едва не кинулась наутёк, моментом узнав в женщине ту самую, с окраины. Глаза... Её глаза. Такие чёрные, большие и сильно выделяющиеся на худом, чуть усталом лице. Острые скулы и плотно поджатые губы — мадам явно злилась за докучливость своего сынишки. Их взгляды с девочкой встретились, рыжая сглотнула. Женщина её определённо пугала. Хотя бы потому, что с такого расстояния она очень отчётливо видела её глаза, как будто та стояла напротив. Такую же жуть Фел испытывала по ночам, когда ещё жила дома — ей веяло из тёмного угла комнаты или прямо из центра. И девочка знала: кто-то смотрит на неё. У него красные глаза и длинные руки. Он высок, почти упирается в потолок. Знала, но никогда не видела. Эта аура... беспросветной мглы, тени. Ветки, которая качается за окном и отбрасывает жуткие тени на стены в лунном свете. А за домом завывает ветер, стучится в окна, стремясь распахнуть ставни и ворваться безудержной бурей, разбросав все вокруг. Но если сравнивать и глаза, и саму женщину с ветром — она скорее будет холодной метелью и пургой, в которой люди так часто замерзают насмерть.

— Подойди, — из голоса исчезли нотки раздражения, он стал почти бархатным, приятным, но это только напугало Фелисию ещё сильнее. Попытка воздействия, которую она сумела уловить интуитивно, не получилась. Девочка внутренне вся сжалась, с опаской взирая на женщину.

— Не бойся, — добавил парень, осторожно делая шаг в девочке.

Скептически взглянув на юношу, Фел осторожно приблизилась, но держалась всё равно на расстоянии. Глаза у него не пугали, но были точно такими же. Два чёрных, тихих омута, которые гипнотизировали и утягивали прямо в густую трясину. Но как-то... по-другому. Уже не метель, скорее просто сильные порывы ветра, притом тёплого. Они могут вырвать больное дерево из земли или повалить хлипкий забор.

— Что с тобой случилось? — женщина присела на корточки, сцепив руки в замок. —Как тебя зовут, девочка? Из какой ты семьи?

Фелисия молчала, глядя себе под ноги. Они ужасно ныли в последнее время, как и спина.

— Делир, — тихо всё-таки ответила она, — Фелисия.

Бровь женщины удивлённо взметнулась вверх, она пренебрежительно хмыкнула.

— Это твоя мать кричит на всех углах, что вытравит всех ведьм в округе, а отец - тряпка?

Почему стало так обидно? Они бросили её, оставили на участь бродяжки и голодную смерть. Они, наверное, правда ненавидят её. И больше не хотят с ней знаться. Так почему же ей сейчас так обидно и стыдно не за себя, грязную неряшку, а за них? За недалёкую мать и боязливого отца? Эти люди ей больше не семья, они больше никак не связаны — разве что кровью, но решает ли она что-то сейчас? Фамилия эта осталась простой формальностью и, скорее всего, никогда больше не пригодится.

— Да.

Щеки пылали от стыда. Женщина презрительно скривилась.

— Что ты делаешь здесь? В таком виде?

Ответа не нашлось. Ей до сих пор было сложно и даже страшно говорить о том, что из дома её выгнали. Женщина долго, выжидающе смотрела на Фелисию, потом со вздохом выпрямилась. Мельком глянула на сына, легко покачала головой, будто сожалея о чем-то. Мальчик же всё это время был занят разглядыванием девочки — она ощущала лёгкое давление, как иногда бывало при общении с особо настойчивыми духами. Мёртвым всегда нравилось, когда им что-то рассказывали и те обижались, когда рыжая отказывала. Она почти ничего не умела, кроме как общаться с невидимыми, для людей, сущностями и различать их слабую энергетику. Призраки и духи все обладают силой, большой или маленькой. Люди её не постигли, но от мальчика веяло странно знакомым ощущением. Такое же ощущала Фел вокруг себя, когда тайком, с огромным трудом заставляла руки чуть светиться и залечивать себе небольшие ранки.

Женщина огляделась по сторонам: каждый проходил мимо и был погружен в свои дела. Людям совершенно не было дела до судьбы, что вершилась у них под самым боком.

— Пойдем, дитя, — черноглазая взяла Фелисию за руку и потянула за собой. Мальчишка смотрел на это уже с удивлением и возникшей неприязнью. Он насупился, на несколько секунд замер на месте, потом нагнал их. Растерянная, и совершенно обескураженная происходящим, девочка обернулась: на неё с любопытством смотрел Пол, стаскивая с головы шляпку. Потом она оборачивалась ещё несколько раз: мальчик оставался в том же положении и если девочка была чуть ближе, то увидела бы, как губы у него трясутся, а в глазах страх за новую подругу. Конечно, эта девчонка казалась весьма странной, но эту женщину практически все в городе знали, как далеко не самую чистую душу. Взять хоть то, что растит сына без мужа. У любого, кто хоть когда-то говорил с ней, было впечатление одно: необъяснимый страх и волнение при встрече с глазу на глаз.

Дэниал шел по другую сторону от матери, порой внимательно поглядывая на девочку, о чём-то, видимо, очень сильно хотел спросить мать, но не решался. Немой вопрос таял в воздухе, оставляя Фелисии чувство неловкости. Страх внезапно пропал. Рука женщины оказалась холодной, но не такой, чтобы выдёргивать ладонь. Она вдруг поняла, что женщина такая только снаружи. Да, она производила впечатление строгой, но при этом могла подарить и тепло, если того требовал случай. И голос её может быть бархатным не только по нужде. Она может говорить мягко, нежно и руки у неё, в отличии от рук матери... Как бы это сказать... Осторожные. Не грубые и неотесанные, а такие же, как и голос: холодные.

Но, как известно, если идёт крупный снег, а ветра нет — будет тепло.

— Куда мы идём? — решилась всё-таки она на вопрос, робко подняв взгляд на женщину.

— Домой, — невозмутимо ответила она.

Домой? К ним? Зачем? Страх снова сжался маленьким комком в груди.

— Не волнуйся, — подал голос мальчишка, перемещаясь в ней ближе. — Теперь тебя не тронут.

В его голосе звучала уверенность и напускная удаль. Женщина фыркнула, но Фел успела заметить мимолетную, тёплую улыбку. Всё-таки оказалась права. Она не только метель, но и мягкий снег, крупными хлопьями оседающий на волосы. 

Фелисии всегда было так проще воспринимать мир: через образы. Как бы "читать" человека и никакими словами девочка объяснить это не могла. Надо было просто... чувствовать. Когда ты видишь перед собой Мэри, а чувствуешь звенящую сталь меча в крепкой руке. Сталь ловит блики солнца и танцует свой смертельный танец в освещенном солнцем поле.  А Сьюзен — ирис, слабо покачивающийся под ветром. Фиолетовые, небольшие цветочки, которые приятно пахнут. И так всю жизнь. Со всеми, с самого раннего детства.

Торговые ряды остались далеко за спиной. Потянулись узкие улочки пыльной дороги, местами обветшалые дома. Руку Фелисии давно отпустили, но девочка не думала бежать прочь. Происходящее, несомненно, напрягало её, но вместе с этим она была уверена, что в безопасности. С этими странными, тоже наверняка не понятыми, людьми. Сколько камней эта женщина получила в свою спину? А этот мальчик? Они были такие же, как и она — рыжая особо остро чувствовала это.

Летний ветер в груди, который приносит запах полевых цветов и скошенной травы, до того беспорядочно блуждающий, нашел свое пристанище. Его теплые дуновения качали траву у дороги, шуршали листвой яблонь. Он грел сердца, души и желал подарить лёгкость, которую нёс с собой, всему миру. Каждому живущему. Даже если он зол на всех, даже если брошен и покинут всеми — ветер нёсся вперёд, радостно огибая все препятствия на своём пути. Девочка улыбнулась — именно так она себя ощущала. Лёгким ветерком августа в закатных лучах солнца, который дарил людям надежду. Ну, или очень старался её дарить, потому что многие эту надежду не замечают.

Небольшая семья жила почти на самой окраины деревни. Деревянный домик в один этаж, сложенный из крупных брёвен с небольшим двором после калитки — там до самого жилища тянулся ряд засаженных вплотную грядок. Справа раскинула свои ветви яблоня с большой кроной, плодов на ней видно не было, зато на одной из веток покачивалась симпатичная девушка. Белоснежная кожа, длинные волосы и бесцветные глаза — она игриво болтала ногами, глядя на женщину. Сквозь её хрупкое, практически полностью обнажённое, тело просвечивали листья.

— Мадам, кого Вы привели?

Женщина только повернула голову в сторону духа и та с визгом скрылась в листве, затерявшись в ней. Фелисия удивлённо посмотрела на идущую впереди.