Игра со смертью

Мы с ним столкнулись где-то в бесконечном московском метро. Я не помню, что именно был за день, число или день недели. Какая была погода на улице, помню только ветер, который уже немного пах весной.

- А где вы учитесь?

- На военного, - я усмехнулась, подняв голову, - Однажды я спасу чью-то жизнь и не одну, я вам обещаю.

- А если придется спасать вашу?

Он остановился, карие глаза столкнулись с серыми. Я решительно не понимала вопроса, но потом улыбнулась и непринуждённо широким шагом, даже как-то по-детски, двинулась дальше по бордюру, расставив руки.

- Такого не произойдёт никогда, я надеюсь на это и верю.

Степа вздохнул. Он видел во мне девочку, которая во что-то верит. Верит еще в справедливость этого мира и особенно партии. Я была коммунисткой, мечтала, как и любая девчонка, сделать что-нибудь великое для страны. Он учился, оказывается, в том же институте, но был на курс старше. Степан Ронев был странным кем-то, кто когда-то, кажется, имел цель, но вечно она плыла и была не окончательной. Учился пренебрегая, в первые же месяцы заработав себе репутацию раздолбая. Частенько откровенно плевал на учебу, но каким-то чудом все равно сдавал сессию с блеском, чем не уставал поражать преподавателей.

- А вы? Чего хотите достичь вы?

- Не знаю.

Он не внушал особо доверия. Бабушка говорила держаться от таких товарищей подальше, не забивать ими себе голову и полностью посвящать себя учебе. Но вопреки всему мы виделись все чаще. Нас неудержимым притяжением тянуло друг к другу, и я прекрасно понимала причину, не сопротивляясь. Меня вряд ли можно было назвать ведьмой, но и простым человеком вряд ли. С самого детства я понимала, что отличаюсь от других детей. У меня всегда было больше друзей, чем у них и не потому, что я была общительным ребенком.

Просто кроме меня их никто не видел.

Мне было интересно. Капаясь в библиотеках, я поняла, что ничего не смогу найти действительно стоящего и поэтому решила импровизировать. Начала изучать саму себе и к девятнадцати, пожалуй, годам добилась определённого успеха. Гнуть ложки не получалось, но влезать в чужие головы и читать мысли иногда выходило. Заодно насылать мелкие проклятия на отдельных, неприятных личностей. Помогало заодно справляться с болью, порезы и раны затягивались вдвое быстрее, чем у других.

Но я держала это при себе. Я не рассказала никому об этом, кроме того же Степы, но спустя уже какое-то время общения. Я должна была убедиться в том, что парень не бросится вызывать санитаров в белых халатах. На удивление он отреагировал спокойно и даже подтвердил некоторые мои чувства. Сероглазый был не так прост, как казался и меня неимоверно это радовало. Два идиота нашли друг друга. Случайность столкнула нас, обращаясь подарком судьбы. Он тот, кому я так много раз обещала душу в других жизнях. Тот, с кем нас связывало нечто большее, чем общее место учебы и увлекательные беседы.

Потому уже через два месяца мы ходили вместе, не стесняясь держаться за руки. В спину летели робкие шепотки, но я только широко улыбнулась. Меня никогда не волновали женские сплетни и зависть. Единственное, что нам могло помешать проводить время вместе - это гневные взгляды учителей и инструкторов.

Но... как-то чихать было, знаете. Я любила его, он меня, и все шло замечательно до определенного момента, разделившего мою жизнь на до и после.

Тревожную, полную напряжения тишину прервал телефонный звонок. Я вздрогнула, неуверенно посмотрела на военного и тот кивнул - отвечай. Тут же письмо оказалось брошено на тумбочку, а я сняла трубку.

- Катя! - голос у парня был мало сказать взволнованный, - Скажи мне, что ты тоже это получила! Прошу тебя!

 Вновь посмотрела на военного, сглотнула, крепко сжав телефон.

- Да, сегодня тепло, - я заставила себя улыбнутся, - Может прогуляемся позже?

Первый мой шифр. Первая фальшивая улыбка обозначила 17 августа 35-ого года. И все полетело в Ад.

Хуже всего на свете

Камера оказалась небольшой. Три на три метра с единственной скамьёй напротив входной двери.

До этого был коридор. Пропитанный криками и сыростью крови, болезнью. Я почти чувствовала, как все это витает в воздухе, просачивается на другие слои реальности и мне остановилось дурно.

Давно я не ощущала чего-то подобного. Как будто идешь по заброшенному дому, в котором много лет назад с особой жестокостью вырезали кучу народа. Я бывала в таких, но вместе с этой грязью тут было и другое - отчаяние. Настолько сильное отчаяние, что в груди неприятно тянуло, а в горле застревал ком. Иногда я ненавидела свои способности.

Скольких тут сломили? Как много криков и визгов слышали эти стены? И ведь за каждой этой железной дверью кто-то есть. Живой человек или уже безвольное существо. Которое сдалось. Матвей тоже тут был. Тоже орал под пытками две недели, а потом его расстреляли. «Спасибо» осведомлённости некоторых знакомых.

Дверь за мной с лязгом захлопнулась, оставив в гордом одиночестве. Я тут же рухнула на пол, отползла к стене и схватилась за голову. Дыхание учащалось. Нет, не паническая атака, но боги всемогущие, лучше бы это была она!

Кулак, весь в крови, заносится над человеком и слышится глухой удар. Тело, накрепко прикованное к стулу, не издает ни звука - голова мотнулась в сторону.

Я зажмурилась, пытаясь оградится от нахлынувших образов. Со всех сторон наступала Тьма, а сквозь нее продирался хор воплей, потому что криками это не назвать.

Вены на чье-то крепкой шее вздуваются, а рот раскрыт. Голосовые связки давно сорваны, потому из груди вырывается только хрип.

Это он же или кто-то другой? Поди разбери. Я сжала волосы, стараясь хоть как-то переключится, потом вцепилась зубами в ладонь под большим пальцем.

- Пожалуйста... - английский голос, полный безысходности и безумные глаза, поднятые на палача. Хотя от глаз там одно название.

Боль не помогает. Делает только хуже, а в сознании маячит образ за образом. Они сменяются, не позволяя разглядеть лиц. Всполохи - красные и черные, яростные крики, все это медленно пробирается ко мне в голову и сводит с ума.

Такое хуже всего на свете. И не в первый раз - иногда оно приходит в кошмарах, обрушиваясь неудержимой волной. Но если нацисты узнают, что я не простой человек, все станет совсем плохо. Они помешаны на этом мистическом бреде кажется еще больше, чем на всей остальной диктатуре. Человек, который рассказал мне об этом уже не был жив, получил пулю в лоб тем же вечером, так как из него я вытянула все, что могла. Это было около трех лет назад, но я до сих пор помнила, с каким энтузиазмом он говорил, заикаясь и запинаясь. Глаза того мужчины горели нездоровым блеском, а я лежала на его груди и улыбалась. Глупцы даже не подозревали, насколько они были правы. Что все это - оно существовало в действительности, стоило только протянуть руку и магия сама прыгнет к тебе в руки. Разумеется, если ты не к ней готов. Изнанка никогда не откроется насильно.

Но сейчас то, что я любила в себе больше всего, я возненавидела. Чувствовать других людей, их эмоции и боль, их переживания, видеть обрывки мыслей - это на самом деле очень полезно, но не сейчас.

Я не понимала, сколько проходит времени. Спустя время только осознала, что истошно кричу. Настолько сильно, что через крик пробивается кашель. Я сильная, но у всего есть свой предел, в конце концов. И я страшилась этих образов еще больше, чем предстоящих пыток. Понимала, что меня ждет. Что сначала будут иголки, потом, скорее всего, лишусь ногтей. А дальше? Многие сдавались после второго выдернутого ногтя, я знаю и видела сама. Степа не позволял мне самой марать руки, но в пытках был искусен. Когда мы ловили язык, то он служил грубой силой, а я - психологическим фактором. Змеёй, которая проникала в самую душу, вливая смертоносный яд. Сводила с ума, наблюдая за бешеным взглядом загнанного кролика и улыбалась самой жуткой улыбкой из всех, что имелась в запасе.

Да, я не святая. Далеко не святая. И всегда надеялась, что закон кармы обойдет меня стороной, но, видно, просчиталась и в этом.

Уголки губ кривились. Я откинула голову, вглядываясь в темноту камеры. Хоть глаз выколи, ни черта не видно. Кроме парочки монстров, которые уже улыбаются в предвкушении от скорой кормежки. Ну как же в таком месте им не поселится.

- Что, нравится?

В ответ тишина. Руки дрожали. Я подогнула все пальцы, кроме среднего и указательного. Затем, кое как, поднялась и сильным рывком провела черту. Твари взвизгнули, шарахнулись от ослепительного света и растаяли, сбегая на другие уровни реальности. Я жалела, что свет этот нельзя перенести сюда, было бы хоть чуточку легче. Ненавижу темноту и замкнутые помещения.

Пробрало на нервный смешок. О чем я вообще? Насколько они меня тут оставили? Или решили, что проще будет морить голодом и жаждой, тогда сама начну долбится в двери камеры?

- Нашла.

Тайвынь появилась настолько неожиданно, что я вздрогнула, тут же завертела головой. Слабый, еле светящийся силуэт лисицы устроился рядом, стараясь заглянуть в глаза.

- Спасибо, - я протянула руку и Тайвынь сама подставилась под ласку, - Как он?

- Рвет и мечет, - дух вздохнула, - У тебя же нет шансов выбраться отсюда?

- Живой точно нет.

Я перебирала пальцами ее призрачную, но все равно мягкую шерстку и постепенно успокаивалась.

- Хочешь, я с тобой останусь? – кицунэ подняла на меня взгляд, - Тут или залезу к тебе в Сознание?

- Нет, - я нахмурилась, - Не надо. Не хочу, чтобы ты это видела. И тем более чувствовала. Уходи.

Когда заскрежетал засов, Тай уже не было. Я сидела, вытянув одну ногу и прикрыв глаза. В мыслях было только одно: чувство вины и волнение. Я не была до конца уверена, что готова.

Хуже всего на свете ч. 2

В камеру вошел хорошо одетый человек. Не в форме, в пальто - что напрягало еще сильнее. За ним - пара солдат при оружии. Но стволы опущены вниз, не ожидают, что брошусь или притащились просто для вида. Простых людей не пускают к таким заключенным. В темноте не было видно лица, а слабый свет, сочившийся из коридора, позволял разглядеть только острые очертания и короткую стрижку.

- Диамант, - протянул мужчина, сделав пару шагов в мою сторону и замер, - Или нет? Давай начнем с простого. Как тебя зовут? (нем.)

Я усмехнулась, опустив голову. Волнение продолжало нарастать.

- Варвара.

Девушка, которая сгинула еще в первый год нахождения в Берлине. Не помню в чем она просчиталась, даже не помню ее лица - постаралась забыть и за два года вышло не плохо. От лучшей подруги осталось только имя, парочка ярких воспоминаний, но даже они были размыты. Ни лица, ни голоса, ничего другого. Кроме одного - она до ужаса любила носить платья в горошек и забирать волосы косу.

-Что последнее ты донесла? (нем.)

Мужчина говорил спокойно. Как будто змея скользит меж опавшей листвы, приоткрыв пасть и готовясь к броску. Жертва уже намечена, осталось только выждать нужный момент, чтобы сломать ее. Изничтожить, растоптать. Он возвышался надо мной и наверняка считал отбросом, простой вещью и куклой, с которой можно поиграть.

- Что ж, хорошо, - после затянувшегося молчания хмыкнул нацист, - Поднимите ее и уведите во вторую камеру. (нем.)

Я сидела, прикрыв глаза, и слабо хмурилась. Слушала этих людей. Какие они. С чем их можно съесть. Говорящий оставался проблемой, притом большой, а двое рядовых - просто мясо, которое не жалко пустить на фарш. Но действовать нужно аккуратно. Я не смогу влезть в их головы, приказав сделать что-то, только если аккуратно поселить зерно мысли, которое в будущем разрастётся и превратить в шанс. Однажды они придут без ведома начальства для того, чтобы пристрелить меня.

Разумеется, я не собиралась просто так даваться. Расслабленные парни приблизились, когда я поднялась. В руках оба держали автоматы, на уровне груди. Успеют или нет? Мужчина стоит в метре, вот кого сейчас стоит опасаться. Думать сейчас было верхом глупости. Нога взметнулась вверх и попала в цель, один из солдат схватился за яйца, второго в это же мгновение я толкнула на говорившего, вцепилась в его оружие, стремясь вырвать.

- Самооборона, - говорил инструктор, - Особо важная часть. Важно не только уметь стрелять, но и правильно использовать руки с ногами, все тело. Ваше тело - это ваше оружие.

Я сидела на второй парте, подперев голову ладонью. Теория была невероятно скучной, хоть и полезной. Гораздо интереснее были тренировки на матах в спортивном зале.

Но сейчас мне это не помогло. Мужчина просто отпихнул в сторону парнишку, а я едва успела отпустить автомат, чтобы не улететь следом на пол. Слишком мало пространства для маневра, да и не помню, когда приходилось с кем-то драться, а не стрелять в упор. Хватку явно подрастеряла. Немец схватил меня за горло, сжимая его до хрипа и живот тут же взорвался болью. Удар не в полную силу, но его хватило, что бы я начала хватать ртом воздух. Если бы удалось, то можно было его и пнуть - но конечности повисли безвольными плетями, а запястья ныли от тугих наручников.

- Я хотел по-хорошему, Варвара, - разочарованно проговорил немец, - Но, видимо, у нас так не получится. (нем.)

Глаза закатывались, лицо горело. Кислорода не хватало, я схватилась за его руку, попыталась отодрать ее от себя, но без толку - хватка стала больше сильнее. Из груди рвались откровенные хрипы, вряд ли я даже смогла бы ответить ему при всем желании.

-Ты, - обратился он к направившему на меня дуло автомата подопечному, - Уведи ее. Потом пошли за Сэмюэлем. Я думаю, мы приступим немедленно. (нем.)

Потом, сквозь помутившееся сознание и пелену перед взором, помню плохо освещенный коридор с обшарпанными стенами. Вдоль тянулись двери камеры, такие же как, у меня. Тишина. Никаких лишних звуков кроме шагов. Я думала, что тут вечно кто-то кричит, просит, умоляет, лебезит, но сейчас на этом этаже тюрьмы повисла отвратительная тишина. 

И она была еще хуже, чем образы, потому что мне казалось, что я здесь одна. Потому что я сейчас была совершенно одна, без возможности защитить себя. У меня не осталось поддержки, не было никого. Только саднящее горло и тупая боль, которая расплывалась по душе и отравляла ее. Я любила оставаться наедине со своими мыслями, но больше всего на свете я боялась одиночества. Когда не остается никого, кто смог бы подставить крепкое плечо.

Следующая камера была больше и уже больше походила на пыточную. Несколько столиков с инструментами, накрытых белой тканью. По середине металлический стул, приваренный к бетонной поверхности пола. Все это на одной локации - справа решетка разделяла комнату на две ровные половины.

Если бы только у меня было больше сил сейчас. Но самообладание было потеряно. Солдат грубо усадил меня на стул, пристегнул руки на цепочку где-то сзади, при попытке проделать это же с ногами чуть не получил по лицу смачного пинка. Вовремя увернулся, завершил начатое и скрылся за дверьми, даже не закрыв их. Куда я дернусь?

Я просидела около получаса, слушая свое дыхание, вроде бы спокойное. Пыталась шевелиться, но только шипела – каждое движение неумолимо натирало запястья, а вот у ног была еще какая-то фора. Одежды с меня так и не сняли, как и сапоги. В коридоре появились звуки – я прислушалась, различая двух идущих сюда и голоса. По мере приближения, они становились все сильнее и отчетливее.

-Кто она? (нем.)

- Пока что назвала только имя - Варвара, но это ненадолго. Я надеюсь, вам удастся ее разговорить. (нем.)

-Не сомневайтесь. Я благодарен за предоставленную возможность показать себя. Я так понимаю, ее нельзя убивать? (нем.)

-Делайте с ней все, что хотите, но она должна оставаться живой, - подтвердил уже знакомый голос, - Могу я спросить откуда вы знаете все это? (нем.)

- Про пытки можно найти очень много информации, знаете. (нем.)

Спина моментально взмокла. Я судорожно дернулась, потом еще раз. Взгляд метался из стороны в сторону. Только не это. И как я могла забыть?

- Мне выпала возможность, - говорил Ронев, поглаживая мои волосы, а я выводила узоры на его груди, - Гнусная, но может быть пригодится. Надеюсь, это будет кто-то из других стран.

- Прошу, господин Мюнгер, - дверь со скрипом открылась шире и Степа замер на пороге, выдохнув, - Сделайте из этой девушки подопытную крысу. (нем.)

Воспоминания о былом. Школа разведчиков.

- Это секретный стратегический объект, - молодой инструктор, заложив руки за спину вышагивал вдоль ряда стоящих девушек, перечисляя правила пребывания, - Общение с родственниками и близкими запрещено. Попытка побега будет расцениваться как измена Родине. Любое нарушение приказов будет расцениваться как измена Родине.

И что-то еще, но я уже как будто не слушала. Смысл слов не доходил до моего понимания ни в какую, я просто стояла и четко смотрела перед собой невидящим взглядом. В голове не укладывалось - как же это так!? Как же… я же обещала ему писать, а теперь что он подумает? Вдруг решит, что бросила его и просто на самом деле решила уехать в другое место? Я только нервно сглотнула. Степу отправили в другое училище, для парней. Мы с ним так и не успели увидится после этого, тем же вечером я собрала скудный чемодан со всем необходимым и покинула дом. Помню, бабушка плакала, а дед стоял за ее спиной, положив ей руку на плечо.

А потом были тренировки и уроки. Мы сидели как будто обычно в институте - за партами, но нас учили другим вещам, хоть и похожим. Азы все получили в предыдущем месте учебы, учителям стоило только отточить навыки. Как наладить связь, починить связной аппарат, требовали досконального знания местности. А еще английский, французский, португальский и немецкий. Адовый немецкий, который я знала, но знала не столь хорошо, что бы спокойно говорить на нем. И потому страдала вместе с большинством девушек, зубря очередной конспект. Но это быстро решалось. Я училась, забывала обо всем, кроме учебы, не позволяла себе отвлекаться.

- Товарищ инструктор, разрешите обратиться.

На этот разговор я не решалась очень долго, и наконец вечером, когда увидела сержанта в коридоре вытянулась по струнке. В груди все трепетало и как-то сжималось. Я уже заранее знала ответ, но все же какая-то слабая надежда все еще жила.

- Разрешаю.

- У моего... молодого человека послезавтра день рождения. Я.. - запнулась, но потом решительно продолжила, - Я прошу о разрешении отправить письмо в виде исключения. Вы можете прочесть его, там не будет какой-либо информации о...