Помоги проекту - поделись книгой:
Джо Хилл
ЧЁРНЫЙ ТЕЛЕФОН
ЧЕРНЫЙ ТЕЛЕФОН
Толстый мужчина на противоположной стороне дороги едва удерживал свои покупки. В обеих руках у него были большие бумажные пакеты, и одновременно он пытался всунуть ключ в замок багажника своего микроавтобуса. Финни наблюдал за происходящим, сидя на ступеньках перед хозяйственным магазином Пула с банкой виноградной шипучки в руках. Как только толстяк откроет дверцу багажника, все посыплется на землю. Пакет под левым локтем уже начал выскальзывать.
Мужчина был не просто толстым, а безобразно толстым. Выбритая голова блестела, как полированная, а там, где шея переходила в основание черепа, бугрились две пухлые складки. Он был одет не по погоде: в яркую рубашку с короткими рукавами навыпуск с рисунком из туканов и тропических лиан. Холодный ветер пробирал до костей, Финни ежился и поворачивался к нему спиной. Он тоже оделся слишком легко. Наверное, было бы разумнее дождаться отца в магазине, но Джону Финни не нравилось то, как поглядывал на него старый Тремонт Пул — с подозрением и неприязнью, как будто Джон воришка. Так что он только купил банку шипучки и вышел на улицу. Без виноградного лимонада он не мог прожить и дня.
Замок щелкнул, и дверца багажника открылась. Дальнейшее выглядело настоящим цирковым трюком, специально задуманным и тщательно отрепетированным. Лишь позднее Финни пришло в голову, что, возможно, так оно и было. Багажное отделение микроавтобуса доверху заполняли воздушные шарики. Как только дверца распахнулась, они единой бурлящей массой вырвались наружу — прямо на толстяка. Тот отреагировал так, будто не знал о них: отскочил назад и чуть не потерял равновесие. Пакет, прижатый к телу левой рукой, упал, ударился об асфальт и порвался. Во все стороны резво покатились апельсины. С лица толстяка слетели на землю его темные очки, однако он не обратил на это внимания, а потянулся на цыпочках вверх ловить шарики. Но было уже слишком поздно — недосягаемые, они уплывали прочь.
Толстяк выругался и сердито махнул им вслед рукой. Второй пакет он поставил в багажник, потом близоруко сощурился и огляделся в поисках очков. Он даже опустился на колени и стал ощупывать асфальт. Ему под руку попалось яйцо. Скорлупа хрустнула, и с гримасой отвращения на лице толстяк затряс рукой, стряхивая с нее блестящие сопли яичного белка.
К тому времени Финни уже перешел дорогу, оставив банку с лимонадом на крыльце магазина.
— Помочь, мистер?
Толстяк поднял на него заспанные невыразительные глаза.
— Ты видел эту чехарду?
Финни глянул вдоль дороги. Шары поднялись уже на тридцать футов от земли и летели ровно посреди улицы. Все они были черного цвета… как тюленья кожа.
— Угу. Да, я… — начал Финни, а потом замолчал и нахмурился. Это странная картина — черные шары, покачивающиеся под низкими облаками, — встревожила его. Кому нужны черные воздушные шарики? Для чего они? Для веселых похорон? Как зачарованный, он не мог отвести от них глаз и почему-то подумал об отравленном винограде. Финни провел языком по губам и впервые в жизни заметил, что виноградный лимонад оставляет во рту неприятный металлический привкус. Как будто он пожевал кончик медного провода.
Толстяк вывел его из задумчивости.
— Ты не видишь моих очков?
Финни опустился на одно колено, наклонился и заглянул под машину. Очки толстяка лежали под бампером.
— Нашел, — сказал он и вытянул руку, чтобы достать их. — А для чего вам нужны шарики?
— По выходным я работаю клоуном, — ответил толстый мужчина. Он нырнул в багажник и достал что-то из пакета с покупками, положенного туда раньше. — Можешь звать меня Альберт. Или Ал. Кстати, не хочешь посмеяться?
Финни поднял голову и успел заметить, что Ал держит в руке черно-желтый металлический баллончик с нарисованными на нем мухами. Увидев, как Ал яростно встряхивает баллончик, Финни стал растягивать рот в улыбке: он подумал, что сейчас его обольют «силли-стрингом».[1]
«Клоун выходного дня» ударил ему в лицо струей белой пены. Финни хотел отвернуться, но был недостаточно быстр, и пена попала ему в глаза. Он закричал, отчего пена набилась и в рот. У нее был резкий химический вкус. Глаза превратились в раскаленные угли, тлеющие в глазницах; горло горело. Никогда в жизни Финни не испытывал такой боли — обжигающе-ледяной. Желудок вывернуло наизнанку, и виноградный лимонад горячим сладким водопадом вылился на асфальт.
Альберт взял его за шею и потянул вперед, в микроавтобус. Финни сопротивлялся. Он открыл глаза, но видел только огни оранжевого и маслянисто-коричневого света. Они вспыхивали, перетекали один в другой, бегали по кругу и гасли. Толстяк одной рукой ухватил его за волосы, а другую просунул ему между ног и оторвал его от земли. Предплечье Ала коснулось щеки Финни. Финни извернулся и вонзился зубами в подрагивающий жир. Он сжимал зубы, пока не почувствовал на языке кровь.
Толстяк взвыл и отпустил Финни, и на миг ноги мальчика снова коснулись земли. Он сделал шаг назад и наступил на апельсин. Лодыжка подвернулась, он потерял равновесие, начал падать, и тут Ал опять вцепился ему в шею и толкнул вперед. Финни с такой силой ударился головой о дверцу багажника, что загудел весь автобус. Ноги, его подкосились.
Обхватив Финни за живот, Альберт затолкал его в багажник. Когда толстяк убрал руку, Финни с головокружительной скоростью повалился во тьму.
Со стуком открылась дверь. Его ноги скользили по линолеуму. Он почти ничего не видел. Казалось, его тащат через черноту к подрагивающей моли сероватого света, а та отлетает все дальше и дальше. Хлопнула еще одна дверь, теперь его волокли вниз по лестнице. Он бился коленями о каждую ступеньку. Ал сказал:
— Черт, рука болит. Зря я сразу не свернул тебе шею за такие дела.
Финни подумал о сопротивлении. Это были далекие, абстрактные мысли. Он услышал скрежет засова, и его поволокли в очередную дверь, затем по бетонному полу и, наконец, на матрас. Ал подтолкнул его, и он повалился вниз. Мир совершил медленный тошнотворный переворот. Финни растянулся на спине, ожидая, когда пройдет дурнота.
Запыхавшийся Ал опустился на матрас рядом с ним.
— Господи, да я весь в крови. Как будто убил кого-то. Только посмотри на мою руку, — сказал он. И тут же рассмеялся сиплым, недоверчивым смехом: — Хотя о чем я, ты же не можешь видеть.
Финни ничего не говорил, замолчал и Ал. В комнате установилась жуткая тишина. Финни трясло. Он дрожал с тех самых пор, как пришел в сознание.
Наконец Альберт заговорил:
— Я знаю, ты меня боишься, но я ничего тебе не сделаю. Я сказал, что надо сломать тебе шею — это сгоряча. Ты неплохо приложился к моей руке, но я не в обиде. Можно сказать, что мы квиты. Не нужно меня бояться. Ничего плохого с тобой здесь не случится. Даю тебе слово, Джонни.
Услышав свое имя, Финни похолодел и даже перестал дрожать. И дело не только в том, что толстяк знал, как его зовут. Он так произнес его имя… с возбужденным придыханием.
— Хочешь лимонада? Вот что — сейчас я принесу тебе баночку лимонада, а потом… Что это? Ты слышал? Кажется, звонит телефон. — Голос Ала прервался. — Ты тоже слышал телефон?
Где-то далеко действительно тренькнул телефон.
— Черт, — неровно выдохнул Ал. — Это на кухне. Ну, конечно, это всего лишь телефон на кухне. Пойду посмотрю, кто звонил, заодно захвачу твой лимонад. Я быстро, а потом вернусь и все объясню.
Финни услышал, как он поднялся, тяжело дыша, как прошаркал к двери. С глухим стуком захлопнулась дверь. Опустился засов. Если телефон и звонил еще, Финни этого не слышал.
Он не знал, что собирался сказать ему Ал по возвращении, но никаких объяснений не требовалось. Финни и так все понял.
Впервые в их городе похитили ребенка два года назад, когда только растаял снег. Холм позади церкви Святого Луки превратился в горку жирной грязи, такую скользкую, что детвора каталась с нее на санках. Все с удовольствием мчались вниз, сталкивались и с визгом переворачивались. Девятилетний Лорен побежал пописать в кусты через дорогу, и больше его никогда не видели. Через два месяца, первого июня, пропал второй мальчик. Газеты прозвали злодея Гейлсбургским Похитителем (Финни считал, что Джек-Потрошитель звучит лучше). Третьего мальчика он похитил первого октября, когда воздух благоухал прелой листвой.
В тот вечер Джон и его старшая сестра Сюзанна сидели на верхней площадке лестницы и слушали, как в кухне ссорятся родители. Мама хотела продать дом и уехать из города, а отец говорил, что ненавидит ее истерики. Что-то уронили или бросили. Мама сказала, что она больше не в силах выносить его, что она с ума сходит от жизни с ним. Отец ответил «Так не живи» — и включил телевизор.
Через восемь недель, в самом конце ноября, Гейлсбургский Похититель забрал Брюса Ямаду.
Финни и Брюс Ямада не были друзьями, они даже ни разу толком не разговаривали, но Финни знал его. Они подавали друг против друга тем летом. Брюс Ямада был, пожалуй, лучшим питчером, с каким приходилось сталкиваться команде «Гейлсбургских кардиналов»; во всяком случае, у него был самый быстрый бросок. Мяч Брюса влетал в перчатку с иным звуком, чем мячи, брошенные другими ребятами. Когда подавал Брюс Ямада, звук напоминал хлопок при открытии бутылки шампанского.
Финни и сам подавал в тот раз неплохо. Он потерял лишь пару очков, и то из-за того, что у Джея Макгинти дырявые руки, не способные поймать даже самый медленный мяч, ни для кого другого не представляющий ни малейшей проблемы. После игры — «Кардиналы» проиграли со счетом «пять — один» — команды выстроились в два ряда и пошли навстречу друг другу, обмениваясь приветственными ударами перчатками. Вот тогда-то Брюс и Финни и встретились лицом к лицу. Они сказали друг другу по паре слов — первый и единственный раз при жизни Брюса.
— Ты был крут, — сказал Брюс.
Финни зарделся от неожиданного удовольствия, открыл рот, чтобы ответить, но смог сказать лишь «отличная игра» — то же самое, что говорил всем. Это была бездумная фраза, которую он автоматически повторил двадцать раз кряду, и она вылетела прежде, чем он успел что-то сообразить. Потом он страшно сожалел, что не придумал ничего такого же классного, как «ты был крут».
За лето они больше ни разу не встретились, а когда Финни увидел его в следующий раз — осенью, на выходе из кинотеатра, — они не разговаривали, только кивнули друг другу. Несколькими неделями позже Брюс удалился из игрового павильона, сказав друзьям, что пойдет домой, но до дома так и не добрался. Поиски ни к чему не привели, если не считать одной его кроссовки, выуженной из сточной канавы на Серкус-стрит. У Финни в голове не укладывалось, что знакомого мальчика буквально вырвали из собственной обуви, что он больше никогда не вернется обратно. Что он мертв и валяется где-то, покрытый грязью и насекомыми, с открытыми глазами, устремленными в никуда.
Но прошел год и даже больше, дети перестали пропадать, и Финни исполнилось тринадцать лет. Считалось, что это безопасный возраст, потому что похитителя вроде бы не интересовали дети старше двенадцати. Горожане решили, что Гейлсбургский Похититель то ли переехал в другой город, то ли попал в тюрьму за какое-то другое преступление, то ли умер. Однажды Финни, слушая разговор взрослых на эту тему, подумал: может быть, Брюс Ямада убил Похитителя? Вдруг он успел схватить камень и нашел способ продемонстрировать Гейлсбургскому Похитителю свой бросок. Отличная мысль.
Но Брюс не убил Похитителя. Похититель убил его, как убил и трех других детей, как убьет и самого Финни. Финни стал одним из тех черных воздушных шаров: никто не сумел вернуть его, и сам он не сможет вернуться. Он уплывал от всего, что знал, в простиравшееся перед ним будущее — бескрайнее и чуждое, как зимнее небо.
Он рискнул приоткрыть веки. Глазные яблоки обожгло воздухом, и все виделось таким искривленным и неестественно зеленоватым, как если бы он смотрел на мир сквозь стеклянную бутылку. Но это лучше, чем вообще не видеть. Он лежал на матрасе в углу комнаты с белыми стенами. Вверху и внизу стены сходились, словно брали в скобки мир между ними. Финни думал — вернее, надеялся, — что это лишь иллюзия, вызванная нарушением зрения.
Дальний конец комнаты Финни разглядеть не мог, как и дверь, через которую его втащили внутрь. Он вообразил, что находится под водой и вглядывается в заиленные нефритовые глубины, как ныряльщик в каюте затопленного океанского лайнера. Слева от него стоял унитаз без стульчака. Справа, чуть подальше, на стене висел черный ящик или шкафчик. Сначала Финни не узнал этот предмет — не потому, что зрение его не восстановилось, а потому, что подобная вещь была совершенно неуместна в тюремной камере.
Телефон. Большой старомодный черный телефон с серебряным рычагом для трубки на боку.
Ал никогда не оставил бы его в комнате с работающим телефоном. Финни понимал это, но тем не менее его пронзила такая сумасшедшая надежда, что слезы выступили у него на глазах. Может быть, он быстрее других мальчиков пришел в себя. Может быть, другие не оправились от действия аэрозоля, когда Ал убил их, и так и не увидели, что рядом есть телефон. Финни болезненно сморщился, раздираемый надеждой и пониманием ее беспочвенности. И все же он двинулся к телефону: нырнул с матраса на пол и пролетел, как ему показалось, не меньше трех этажей. Ударился подбородком о бетон. В голове, сразу за глазными яблоками, мигнула черная лампочка.
С невероятным усилием он приподнялся на четвереньки. Чуть не лишившись от слабости чувств, он стал медленно водить головой из стороны в сторону, пока не пришел в себя, а потом пополз. Он полз долго, но к телефону не приближался. Он будто стоял на ленте конвейера, которая, как ни перебирай руками и ногами, упорно несла его назад. Иногда Финни поднимал прищуренные глаза на телефон, и ему казалось, что аппарат дышит, что его стенки то набухают, то западают внутрь. Один раз Финни пришлось остановиться и приложить горящий лоб к холодному бетонному полу. Только таким образом он сумел остановить бешеное вращение комнаты.
Когда он снова приподнял голову и взглянул наверх, то обнаружил телефон прямо над собой. Перебирая руками по стене, он сумел привстать и дотронуться до аппарата. Затем, ухватившись за него, мальчик вытянул себя вверх и встал на ноги. Телефон был если не древним, то определенно очень старым. Вверху его украшали два серебряных колокольчика и звонок, вместо кнопок был диск. Финни снял трубку и прижал к уху, мечтая услышать гудок. Ничего. Он нажал на рычаг, но черный телефон по-прежнему молчал. Финни попробовал вызвать оператора. В трубке у его уха что-то защелкало, но гудка он так и не дождался. Телефон не работал.
— Телефон не работает, — сказал Ал. — С того времени, когда я еще был ребенком.
Финни покачнулся на пятках, но устоял, схватившись за аппарат. Почему-то ему не хотелось поворачивать голову и встречаться глазами со своим похитителем. Он позволил себе лишь искоса глянуть в его сторону. Дверь теперь была ближе, и он мог ее видеть. Ал стоял у косяка.
— Повесь трубку, — сказал он, но Финни продолжал сжимать трубку в руках. Ал через секунду продолжил: — Я знаю, ты напуган и хочешь вернуться домой. Я скоро отвезу тебя домой. Я только… все так запуталось, что мне придется побыть некоторое время наверху. Кое-что случилось…
— Что?
— Не важно.
Еще один приступ отчаянной надежды. Может, Пул, старый мистер Пул видел, как Альберт засовывает его в багажник, и позвонил в полицию.
— Меня кто-нибудь видел? Сюда едет полиция? Если ты отпустишь меня, я никому…
— Нет, — оборвал его толстяк резко и недовольно. — Полиция не едет.
— Но кто-то едет? Кто-то другой?
Широкое некрасивое лицо похитителя напряглось. В близко посаженных глазах мелькнула удивленная растерянность. Он не ответил, но это было и не нужно — его вид был достаточно красноречив. Финни не сомневался: кто-то или собирался явиться сюда, или уже был здесь, наверху.
— Я буду кричать, — сказал Финни. — Если в доме кто-то есть, они услышат меня.
— Нет, если дверь закрыта, он не услышит.
— Он?
Лицо Ала помрачнело, к щекам прилила кровь. Финни следил за тем, как толстяк сначала сжал кулаки, потом медленно разжал их.
— Когда дверь закрыта, ничего не слышно, — продолжил Ал, стараясь выглядеть спокойным. — Я сам делал звукоизоляцию. Так что кричи сколько угодно, ты никому не помешаешь.
— Это ты убил тех детей.
— Нет. Не я. Это кто-то другой. Я не собираюсь делать ничего такого, что тебе не понравится.
Эти слова — «Я не собираюсь делать ничего такого, что тебе не понравится» — заставили Финни вздрогнуть. По коже побежали ледяные мурашки.
— Если прикоснешься ко мне, я исцарапаю тебе лицо, и тот человек, что сюда придет, обязательно спросит, кто тебя поцарапал.
Альберт некоторое время смотрел на Финни, обдумывая услышанное, потом сказал:
— Можешь повесить трубку.
Финни положил ее на рычаг.
— Однажды я был здесь, и он зазвонил, — сказал Ал. — Вот жуть-то. Я думаю, это из-за статического электричества. Я как раз стоял рядом с телефоном, и он зазвонил, а я снял трубку. Я не думал, как ты понимаешь, спрашивать, кто это.
Финни не хотел разговаривать с человеком, собиравшимся убить его при первой возможности. Поэтому он сам удивился, когда открыл рот и произнес:
— Ну и кто это был?
— Никого. Я же сказал, телефон не работает.
Дверь открылась и захлопнулась. За то мгновение, когда она была распахнута, громоздкий здоровяк на цыпочках выскользнул прочь — как бегемот, танцующий балет. Он исчез, а Финни даже не успел раскрыть рот, чтобы закричать.
Финни все равно стал кричать. Он кричал и бросался на дверь, ударялся об нее всем телом, не надеясь, разумеется, выбить ее, а лишь рассчитывая на таинственного посетителя, так напугавшего Альберта. Вдруг он услышит или увидит, что в дверь колотят изнутри. Но довольно скоро Финни прекратил попытки. Нескольких минут было достаточно, чтобы убедиться: никто ничего не услышит.
Он перестал шуметь и стал разглядывать свою тюрьму, пытаясь понять, откуда происходит это странное зеленое освещение. В комнате оказались два небольших окна — узкие длинные прорези в стене. Они располагались высоко, Финни до них не добраться. Из них и струился неяркий травянистый свет. Стекло расчерчивали ржавые прутья решетки.
Финни долго рассматривал одно из окон, потом с разбегу бросился к стене (забыв, что измучен и слаб), уперся ногой в штукатурку и подпрыгнул. Он даже прикоснулся к решетке, но стальные прутья были переплетены так плотно, что между ними не просунешь и палец. Финни упал, а потом повалился на спину, сотрясаемый крупной дрожью. Но ему хватило времени, чтобы бросить взгляд сквозь пыльное стекло. Окно находилось у самой земли, и его почти целиком загораживали густые кусты. Если разбить стекла двойной рамы, кто-нибудь может услышать его крики.
«Они все об этом думали, — мысленно напомнил себе Финни. — И ничего у них из этого не вышло».
Он еще раз обошел комнату и вновь оказался перед телефоном. Стал внимательно изучать его. Глазами проследил за тонким черным проводом, прибитым к белой штукатурке. Провод поднимался вверх примерно на фут и заканчивался букетиком истертых медных нитей. Финни сам не заметил, как взял в руки трубку. Он не осознал, как прижал ее к уху… От этого невольного проявления безысходной и безумной надежды он весь сжался. Зачем устанавливать в подвале телефон? Да, здесь был и унитаз. Может быть — ужасная мысль! — раньше здесь кто-то жил?
Потом он очутился на матрасе, лежал и сквозь нефритовый полумрак смотрел на потолок. Он впервые понял, что за все это время ни разу не заплакал и вроде бы не собирался. В данный момент он совершенно сознательно отдыхал, набирался сил перед следующим раундом исследований и мыслей. До прихода Ала он будет бродить по комнате и выискивать то, что можно использовать. Будь у него хоть какая-то вещь, пригодная в качестве оружия, он сумел бы противостоять Алу. Осколок стекла, ржавая пружина. А нет ли пружин в матрасе? Когда он накопит достаточно сил, он попытается что-нибудь придумать.
Должно быть, родители уже догадались, что с ним что-то случилось. Они наверняка страшно волнуются. Он задумался о том, что сейчас его ищут, но в воображении не возникла ни заплаканная мать, отвечающая на вопросы следователя на домашней кухне, ни отец, отводящий глаза от полицейского, который поднимает с крыльца магазина Пула и кладет в полиэтиленовый пакет пустую банку из-под виноградного лимонада.
Вместо этого Финни представил себе Сюзанну. Она поднялась на педалях велосипеда и скользит по широким улицам их квартала. Воротник ее джинсовой куртки поднят, она прячет лицо от порывов ледяного ветра. Сюзанна на три года старше Финни, но родились они в один день — двадцать первого июня. Этому факту она придавала мистическое значение. Она вообще очень увлекалась оккультизмом, гадала на картах таро, читала книги о связи Стоунхенджа с пришельцами из космоса. Несколькими годами раньше ей подарили игрушечный стетоскоп, и она частенько прижимала его к голове Финни, пытаясь услышать его мысли. Однажды он наугад вытащил пять карт из колоды, и она угадала все до одной, не отпуская руку с зажатым в ней стетоскопом от середины его лба: пятерка пик, шестерка крестей, десятка и валет бубен, червовый туз. Ничего подобного больше не случалось.
Финни видел, как старшая сестра ищет его на улицах, которые в его воображении представлялись пустыми, без пешеходов и машин. Ветер завывает в кронах деревьев, мотает из стороны в сторону голые ветви, и кажется, будто они тщетно царапают низкое небо. Иногда Сюзанна прикрывает глаза на пару секунд, словно хочет лучше сконцентрироваться на каком-то далеком голосе, зовущем ее. Это к его голосу, к его немому крику она прислушивается в надежде найти брата с помощью неизведанных телепатических сил.
Она поворачивает налево, затем направо, она двигается автоматически, не думая, и обнаруживает улицу, доселе ей неизвестную, что заканчивается тупиком. По обе стороны стоят пустые на вид дома с заросшими газонами. На подъездных дорожках валяются детские игрушки. При виде этой улицы ее сердце забилось быстрее. У нее возникает уверенность, что похититель Финни живет именно здесь. Она едет медленнее, поворачивает голову, тщательно и с опаской осматривая дом за домом. Вся улица погружена в невероятную тишину, словно ее обитателей эвакуировали много дней назад вместе с домашними животными. Все двери заперты, свет везде выключен.
«Не здесь, — думает она. — И не здесь».
И направляется дальше, в тупиковый конец дороги, к последнему дому.
Она останавливается, поставив одну ногу на асфальт. Она еще не потеряла надежды, но пока она стоит там, кусая губы и оглядываясь, в ее голове формируется мысль: она не найдет брата, его никто не найдет. Это ужасная улица, и Сюзанне становится очень холодно. Ей кажется, что она чувствует холод даже внутри себя, чувствует его ледяную щекотку под ребрами.
И вдруг она слышит какое-то металлическое позвякивание. Она вертит головой, пытаясь найти источник звука, пока не догадывается посмотреть вверх, на последний телефонный столб на улице. Между проводами запуталась связка черных воздушных шаров. Ветер хотел освободить их, изо всех сил трепал и дергал, а они подскакивали и метались, помогая ему. Однако неумолимые провода не отпускали связку. Сюзанна отшатнулась при виде шаров. Они внушали ей отвращение. Почему-то они внушали ей отвращение. Мертвое пятно на небе. Ветер перебирал провода как струны, и они звенели.
Когда зазвонил телефон, Финни открыл глаза. Придуманная история о себе и о Сюзанне растаяла. Это всего лишь история, даже не видение; история о призраке, где призраком был он сам. Или он скоро им станет.
Он оторвал голову от матраса, с удивлением обнаружив, что уже почти стемнело… и его взгляд упал на черный телефон. Ему показалось, что воздух вокруг телефона вибрирует от оглушительного бренчания стального молоточка о ржавые колокольчики.
Поделиться книгой: