Три жизни жаворонка

– Почему? Обиделась на меня, что ли?

– Нет, не обиделась. Просто не хочу. Я к себе пойду, мам…

Не дожидаясь ответа, повернулась, быстро ушла в свою комнату. Легла на кровать лицом вниз, полежала немного и не заметила, как сон сморил…

А утром было первое сентября. У папы с мамой были примирившиеся спокойные лица, и голоса добрые, и глаза улыбчивые. И цветы в вазе стояли. Огромные бордовые георгины.

– С праздником, дочка! С началом учебного года! Вот, мы тебе букет приготовили… Смотри, шикарный какой…

Оля встретила ее немым вопросом в глазах – ну как, сказала родителям? Настя виновато пожала плечами, опустила голову вниз…

Оля только рукой махнула. Тем более и не до разговоров уже было – на школьное крыльцо вышла директор школы Светлана Петровна, начала свою приветственную речь:

– Дорогие мои ребята, поздравляю вас с началом учебного года…

* * *

Ранние сентябрьские дожди быстро закончились, и началось бабье лето. Настя очень любила эту пору, когда небо становилось высоким и прозрачным, и даже немного праздничным. Когда красота увядания казалась яркой, солнце светило по-летнему, а в воздухе стоял звон хрустальных колокольчиков, едва слышный…

А нынче все по-другому вышло. Нынче вроде и не замечала этой красоты. Глядела не на небо, а в землю, ходила, опустив глаза. И все время ждала. Ждала, когда откроется калитка и войдет Никита с виноватой и осторожной улыбкой на лице – как-то встретят?

А еще он мог поджидать ее около школы, например. И впрямь, не пойдет он сразу к ней домой, это же ясно! Вот кончатся уроки, она выйдет на школьное крыльцо, а там Никита…

Выходила. Каждый раз с надеждой. Никиты не было. И в калитку он не входил, и на дороге не встречался. Но она все равно так живо представляла их встречу, так верила в нее, что Никита стал почти бесплотным призраком, и казалось, она все время ощущает его присутствие рядом.

Но и сентябрь закончился. И октябрь подошел к концу. Яркость осенних красок увяла, небо поблёкло, начал сеять мелкий дождик.

Никиты не было. Не было, не было! Не приехал! И надо заставить себя смириться с тем, что он не приедет… И что жизнь ее пропала. А если пропала, теперь уж не все ли равно, что будет дальше…

Однажды ее так затошнило на уроке химии, что пришлось отпроситься домой. Пришла, легла на кровать лицом к стене, закрыла глаза, пытаясь облегчить состояние. Хотя это ведь полагается так, наверное… Это вовсе не болезнь, это ребенок внутри дает о себе знать…

Ребенок. Почему-то не думалось ей о ребенке. Без Никиты – не думалось. Вот если б он рядом был, они бы радовались этому нездоровью вместе, и он бы ее утешал и поддерживал… Ах, как бы она была счастлива, если бы…

Но Никиты не было. А значит, и счастья не было. Все равно теперь, все равно… Какая разница, что предстоит впереди…

Зашедшая после уроков Оля только вздохнула, глядя на нее. Проговорила тихо:

– Ну что ж ты, Настька, прямо не знаю… Ну что ты делаешь, Настька…

– А что я делаю, Оль? Лежу вот, перемогаю тошноту. Что мне еще делать-то, Оль?

– Не знаю я, что делать, что делать! Но и плыть по течению бревном тоже нельзя!

– Почему же нельзя? Как раз и можно. Все равно уж плыву, теперь куда вынесет, туда и вынесет.

– Да, теперь куда вынесет… Теперь уж и аборт делать поздно. Вот дура ты, Настька, честное слово! Какая же ты дура! Ведь говорила я тебе, говорила! Ну что ты такая безответственная-то, а? Сама, своими руками себе жизнь порушила! Это все оттого, что за спиной родительской живешь, сама за себя отвечать не научилась. Вот если бы я мамке такой сюрприз преподнесла… Да нет, я даже представить себе такого не могу… Я бы сама как-то выкрутилась, приняла бы сама все решения вовремя… Хотя о чем это я? Со мной бы точно никогда такого не произошло! А ты… Какая же ты, Настька…

– Оль, не надо. Я знаю, что ты молодец, да. А я не такая. Ты мне уже говорила об этом, Оль. Не надо больше, пожалуйста.

– Ну, не надо так не надо, извини…

– Не обижайся, Оль.

– Да что ты, я вовсе не обижаюсь! Не хватало еще, чтобы я в такой момент еще и обижаться начала! Я и без того очень паршиво чувствую себя, Настька. Надо было мне самой тогда пойти и матери твоей все рассказать… А теперь чего, теперь уж поздно. Теперь будешь рожать, Настька.

– Ну, рожать так рожать. Мне теперь все равно, Оль.

– Да что значит – все равно?! Что ты такое говоришь, да как тебе не совестно! Ведь ребенок все слышит, о чем ты говоришь! Да, я где-то читала, что дети в материнской утробе с самого начала все слышат и все чувствуют! Больше не говори так, поняла?

– Хорошо. Я не буду говорить.

– Ну чего ты ведешь себя как амеба? Просто повторяешь за мной, и все! Ты нормально можешь ответить?

– Хорошо! Я поняла тебя, Оль! Я больше не буду так говорить!

– Вот и молодец. Хоть какая-то эмоция в голосе появилась. И вообще пора уже как-то по-другому начинать свою жизнь рассматривать. Не лежать лицом к стене, а повернуться к своей проблеме. Фу, сама-то что говорю, к какой проблеме! Ребенок же услышит! Нет, вовсе это не проблема, а это… Даже не знаю, как назвать поприличнее, поласковее… Слово не могу подобрать… Это оттого, наверное, что в животе у меня урчит, слышишь? Я ж голодная, домой не заходила, после уроков сразу к тебе пошла… Давай чего-нибудь съедим, Насть, а потом уже думать начнем, что дальше делать… На голодный желудок вообще не думается. Вставай, Настька, вставай, пошли на кухню…

Настя застонала, оторвала голову от подушки, села на постели. Глянула на Олю жалобно:

– Да я на еду вообще смотреть не могу, Оль…

– А ты и не смотри, я сама на нее смотреть буду! Пойдем, а? Не могу же я без тебя на кухне хозяйничать! Ты просто посидишь в сторонке, а я съем что-нибудь этакое… Колбаса копченая у вас есть? Сто лет колбаски копченой не ела… Уж забыла, какая она на вкус…

– Есть, наверное. Я не знаю, надо в холодильнике посмотреть. Фу, меня опять затошнило, Оль… Ты сказала про колбасу, и меня сразу затошнило!

– Господи, вот не понимаю, ей-богу… Как это может от колбасы тошнить? Да если б у меня была такая возможность, я бы только одну колбасу и ела с утра до вечера…

– О-о-ль! Ну не надо про колбасу, пожалуйста!

– Все-все, молчу. Давай с тобой так поступим… Ты лежи пока, а я на кухню пойду, сама себе бутербродов настрогаю. Ну, чтобы ты за процессом не наблюдала. А потом тебя позову, ага? Ты будешь в сторонке сидеть, а я бутербродами наедаться.

– А без меня никак?

– Нет, ты что… Поговорить же надо. Я уже придумала кое-что, только мысль окончательно не сформировалась. Для этого надо мозги энергией напитать. Ладно, лежи пока, я тебя позову…

Настя успела задремать, когда из кухни послышался требовательный голос Оли:

– Все готово, иди сюда! Я тебе чаю сделала, Насть! Зеленого! Чай будешь?

Настя поднялась, вышла на кухню. Оля сидела за столом, ела сложный бутерброд с маслом и сервелатом, прищурив глаза от удовольствия. Показалось, она даже урчит слегка, словно кошка. Прожевав, Оля проговорила тихо:

– Век бы так жила да беды не знала… Не понимаешь ты, Настька, своего счастья…

– Зато ты не беременная, Оль, – с грустной усмешкой проговорила Настя, садясь подальше от стола, ближе к окну. От окна хоть свежим воздухом тянуло, не так мучили копчено-мясные запахи.

– Да, это точно. Зато не беременная. И вот что я придумала, Настька, между прочим… Только ты выслушай меня, не ерепенься сразу, договорились?

– Что ж, договорились… Давай выкладывай, что ты там придумала. Хотя чего тут можно придумать, не знаю…

– А я знаю. Надо сделать так, чтобы твой Никита про ребенка узнал, вот что.

– Так он и так знает…

– Ну, не скажи! Он ведь как думает, Настьк? Думает, что смылся, и ты из этого правильные выводы сделала и на аборт давно сбегала. И живет себе преспокойненько и думать о тебе забыл, сволочь такая… И поэтому ты должна его найти и все сказать! А то что же такое получается, а? Он будет жить дальше в своей уверенности, а ты одна за все отвечать должна? Ну уж нет… Пусть тоже как-то участвует… Согласна со мной, да?

– Не знаю я, Оль…

– Да что ж ты растяпа такая, Настька, все у тебя «не знаю» да «не знаю»! Так же нельзя, честное слово! Ведешь себя как страус, который голову в землю зарыл и думает, что его никто не видит! Да у тебя скоро пузо начнет расти, как на дрожжах, ты это понимаешь или нет? Хочешь, чтобы твоя мама своими глазами все увидела, да? Ты хоть представляешь ее реакцию на такое видение? Да ее же сразу кондратий хватит, и ты будешь в этом виновата!

– Ой, Оль… Не пугай меня, не надо. Мне и так плохо, даже думать ни о чем не могу… Да мне жить не хочется, Оль, ты это понимаешь или нет? Да я…

Настя вдруг замолчала, прислушиваясь к себе и напряженно сжав около рта ладони, потом подскочила и унеслась к выходу, чуть не вышибив из Олиных рук чашку с кофе. Оля только вздохнула, понимающе кивнув головой. Глянула в окно, еще раз вздохнула. Потом, будто опомнившись, деловито откусила от бутерброда, оглядела его со всех сторон, примериваясь, много ли еще осталось. И тихо пробормотала про себя:

– Как можно променять вкусную колбасу на такое… Хоть убей, не понимаю…

Настя вернулась, встала в кухонном проеме, опершись плечом о косяк, отерла дрожащей ладонью влажный лоб, проговорила с отчаянием:

– Плохо мне, Оль… Я пойду, полежу, ладно? Скоро родители придут… Надо в себя прийти…

– Они еще не скоро придут, Настька. Садись лучше, чаю с лимоном выпей. Говорят, лимон хорошо помогает. Тем более мы еще проблему не обсудили… Садись.

Настя послушно села, придвинула к себе чашку с остывшим чаем, положила в нее два лимонных кружка. Отпила глоток, прислушалась к себе.

– Вроде и впрямь полегче, Оль…

– Ну! А я что говорю! Давай дальше думать, как быть да что делать… Значит, наша задача-минимум – найти этого Никиту. Адрес его узнать. А потом уж обсудим задачу-максимум – как до него добраться.

– То есть зачем добраться? Разве я поеду к нему домой? Да я ни за что не поеду, Оль…

– Поедешь. Поедешь как миленькая. Вместе поедем, не переживай. Я тебя одну не оставлю. И разговаривать с ним буду сама, потому что знаю – ты опять разомлеешь или он тебе очередную лапшу на уши навешает… Я помогу тебе, Настька, слово даю. Я ж тоже виновата, что все на самотек пустила…

– Да ни в чем ты не виновата, Оль, сколько можно повторять! Мы ведь уже говорили на эту тему, Оль! И хватит уже!

– Ишь ты, голосок сердитый прорезался… Это хорошо, это замечательно просто. Значит, не совсем еще пропащее твое дело, жить будешь. А виновата я или нет, это уж мне решать, Насть… Это уж моей совести дело. Ведь могла же я сделать так, чтобы мама твоя все узнала! Могла! А я у тебя на поводу пошла, смолчала! А надо было тебя сдать с потрохами, и все дела! Хотя понятно, что мне бы несладко пришлось, доносчику всегда первый кнут достается… Зато бы результат был… Ну да ладно, что мы на этой проблеме застряли, теперь уж назад ничего не воротишь. Теперь давай думать, как нам адрес твоего Никиты добыть. Давай вспоминай, что он тебе рассказывал? Где он учится, например, мы можем вычислить?

– Да ничего особенного он не рассказывал, Оль… Говорил, что после летней сессии хвосты остались… Ой, а ведь адрес-то наверняка у Николая Михалыча есть, у школьного завхоза, Оль! Он же всю бригаду на работу принимал, значит, с паспортов с пропиской ксерокопии мог снять! Правда?

– Ну да, точно… Как мне это сразу в голову не пришло? Молодец, Настька! Соображаешь, когда надо! Может, прямо сейчас и рванем к Николаю Михалычу, а?

– Нет, лучше не сейчас… Лучше завтра. Я завтра сразу после уроков к нему и схожу… А сегодня подумаю, чтобы такое ему сказать, чтобы подозрений не вызвать. Он ведь папин друг, он с особым интересом к моей просьбе отнесется, сама понимаешь.

– Ну да, ты права… Но я ведь с тобой пойду. И сама у него про адрес буду спрашивать.

– Нет, мне лучше одной…

– Да ни фига не лучше, Насть! Тебе вообще лучше пока не светиться, если не хочешь, чтобы родители знали! Давай я одна схожу! Уж я точно адрес добуду, а ты опять или испугаешься, или передумаешь… Давай? А насчет меня у этого Николая Михалыча никаких подозрений точно не образуется!

– Ну давай… Может, ты и права, Оль…

– А то я не знаю! Конечно, права. Значит, прямо сейчас и схожу, чего время тянуть? Я быстро, одна нога здесь, другая там! Фиг ли мне на сытый желудок до лесной школы добежать… Жди меня дома, Настька! Держи оборону! Всех впускать, никого не выпускать! Прорвемся, Настька, не бойся!

Оля ушла, а Настя убрала со стола, вымыла чашки. Снова ложиться уже не хотелось, все равно не получится улететь в спасительное забытье. Подошла к окну, стала смотреть, как октябрьский ветер треплет ветки старой яблони, как от соседнего участка поднимается вверх облако белого дыма – картофельную ботву жгут… На душе было мутно и тревожно – может, зря все-таки пошла у Оли на поводу, зря затеяла историю с адресом? Ну вот как, как она будет стоять перед дверью квартиры Никиты, как будет нажимать на дверной звонок? А если мама его откроет? Что она ей скажет? Здравствуйте, я Настя, я жду от вашего сына ребенка? Боже, как ужасно звучит… Как глупо…

Интересно, Оля уже дошла до лесной школы или нет? Дошла, наверное. Она быстро ходит. Она вообще все делает очень быстро…

А Оля тем временем уже сидела в маленьком кабинете завхоза Николая Михайловича, излагая свою просьбу:

– Это же вы в июле бригаду строителей принимали, верно? Они в школе ремонт делали?

– Ну да, принимал… А что такое? Зачем тебе это знать понадобилось?

Николай Михайлович смотрел на Олю из-под очков очень доброжелательно и в то же время несколько настороженно. И уточнил на всякий случай:

– Ты ведь дочка Татьяны Кирсановой, которая у нас уборщицей работает? Тебя Олей зовут, правильно?

– Ну да, я ее дочка… А только это не имеет никакого отношения к вопросу, Николай Михайлович.

– К какому вопросу, не понял? Чего узнать-то хочешь?

– Да мне надо адрес одного из парней узнать, которые ремонт делали…

– И которого же из них тебе адрес понадобился?

– Да я фамилию его точно не помню… Его Никитой зовут. Красивый такой, высокий. На киноартиста Данилу Козловского похож. Помните такого, наверное?

– Да разве их всех упомнишь, актеров нынешних…

– Нет, я не про актера, я про Никиту… Помните такого парня?

– Ну? И что с того?

– Да я ж объясняю – мне его адрес нужен! Пожалуйста! У вас ведь наверняка есть адрес в каких-то бумагах!

– Да откуда у меня их адреса, зачем они мне сдались, что ты…

– Как это? Вы же их на работу принимали? Значит, и адреса должны быть!

– А я их на работу как раз и не принимал, они в отделе кадров не числятся. Это была разовая бригада на определенный вид работ, наряд на которые закрыли, и все… И поминай всю бригаду, как звали. Правда, я у старшого, у Бориса, забирал паспорт на время, было дело… Они его еще так смешно называли – Бобом… Пока работали, держал его у себя в сейфе. Так, на всякий случай, мало ли что. А потом обратно ему отдал, да.

– Что, и ксерокопию себе не оставили?

– Да зачем мне сдалась эта ксерокопия? Объясняю же тебе – работу сделали, наряд закрыли, подписи поставили, и до свидания!

– Но ведь это неправильно, наверное? Это ведь нарушение какое-то?

– А ты что, налоговый инспектор, чтобы нарушения у нас проверять?

– Да нет… – тяжело вздохнула Оля. – Просто мне жалко… В паспорте ведь прописка есть…