Гезат

— Поведешь нас к лагерю гельветов, — сказал мне Гай Юлий Цезарь тоном, не предусматривающим возражения. — Если все так, как вы рассказываете, будешь награжден.

Что будет со мной, если тигуринов не окажется на месте или римская армия попадет в засаду, угадать было не трудно.

Несмотря на то, что стало уже темно, буцины затрубили команду готовиться к походу. Пока легионеры собрались, пока построились в походную колонну, началась третья стража. Римляне делят ночь на четыре стражи по три часа в каждой. Третья начиналась в полночь.

9

В утренних сумерках всё кажется холодным и скучным. Ночью, действительно, похолодало. На моих доспехах капли росы. Когда откидываю голову назад, тонкая холодная струйка стекает со шлема за шиворот — и хоть кричи! Поэтому стараюсь вертеть голову медленно, осторожно. Тем более, что причин оглядываться у меня нет.

Я с пятью своими приятелями-эдуями стою в последней шеренге римской конной группы, собранной с трех легионов, которой командует Публий Лициний Красс. Ему всего двадцать четыре года, что маловато для такой должности, тем более, что пока не отличился ни в одном сражении. Видимо, получил ее, благодаря отцу — как мне сказали, одному из богатейших людей Рима и, к тому же, победителю Спартака, восстание которого было подавлено всего тринадцать лет назад. Жаль, что я пропустил такое интересное событие! Гай Юлий Цезарь, убедившись, что я не соврал, что на берегу Арара осталась только тигурины, разрешил нам присоединиться к римской коннице. Само собой, место нам отвели в хвосте, чему я и рад. Пусть передние совершают подвиги, а моя задача — собрать побольше трофеев.

Рев буцин разрывает утреннюю тишину. Наша колонна начинает движение. Трусцой огибаем развернувшиеся покогортно легионы, которые в ногу шагают на врага. Тигурины стоят выше по склону, построенные в фалангу. Обычно они перед началом сражения орут проклятия, пытаясь запугать врагов и раззадорить себя, а сейчас молчат. Появление римлян, причем в таком большом количестве, оказалось для них неприятным сюрпризом. Наверное, никак не могут поверить, что это не ночной кошмар. Подозреваю, что сейчас у тигуринов в голове всего одна мысль: как бы смыться, не потеряв лицо?

Конница движемся вдоль реки, чтобы, во-первых, не дать врагам удрать на противоположный берег, соединиться с остальными гельветами, во-вторых, попробовать обойти их с фланга. Второе вряд ли получится, потому что фаланга тигуринов растянута от одного края леса до другого. Мне непривычно ехать в хвосте, поэтому сосредоточен на изучении местности, а не на предстоящей атаке, в которой, как догадываюсь, поучаствовать не смогу. Если черед дойдет до меня, значит, скакавшие впереди убиты или удрали, и мне тоже пора сматываться. Мы проезжаем мимо брошенных шалашей и шатров, пропахших дымом костров. Уверен, что в них можно найти много чего ценного, потому что у тигуринов не было времени на сборы. На всякий случай беру на заметку самый большой шатер, темно-красный, разрисованный золотыми узорами, похожими на растительные, которые так любят кельты. В этих узорах зашифрован какой-нибудь магический смысл, известный только друидам. Наверное, шатер раньше принадлежал вождю кельтского племени, но магии нарисовали мало, не помогла, поэтому достался тигуринам.

Наша колонна упирается в правый фланг вражеской фаланги и как бы расплющивается об нее, расширившись вправо. Ехавшие впереди меня останавливаются. Следую их примеру. Впереди звенит оружие, ржут лошади, орут люди…

Мимо проходит крайний ряд левого фланга римской армии, тоже построившейся в фалангу. Лица легионеров напряжены, глаза смотрят прямо перед собой. У левофлангового в третьей шеренге улыбка до ушей, но какая-то невеселая, словно щеки раздвинули распоркой. Интересно, так же по-идиотски выгляжу и я перед боем и во время его? Скорее всего, да. Хорошо, что у меня шлем скрывает большую часть лица.

Возле меня останавливается первая шеренга когорты из второй линии. У этих легионеров лица пока что расслабленные и в глазах больше любопытства. Со стороны сражение кажется даже немного забавным.

Идет время, шум впереди становится тише, и когорта делает шагов десять вперед, останавливается, потом продвигается еще немного. Начинается движуха и в нашей колонне. Сперва кажется, что всадники просто перестраиваются, но потом рывком устремляются вперед. Опыт подсказывает мне, что тигурины сломались, побежали, что сражение выиграно. Пришпориваю коня, чтобы быстрее вырваться на простор, погнаться за убегающими врагами. Это в предыдущую эпоху я с презрением относился к преследованию, а сейчас несколько комплектов оружия и доспехов не помещают. Деньги делают жизнь менее скучной.

Этого тигурина я выбрал потому, что на нем был надраенный бронзовый шлем с фигурой вепря сверху, а тело защищено кольчугой, которая была длиной до середины голени. Скорее всего, снял с убитого верзилы. Бежал он без щита, но длинный меч держал в руке. Заметив слева от себя морду моего коня, отпрыгнул вправо, и мне пришлось наклониться, чтобы достать концом сабли его шею. Удар был не сильный, но перебил шейные позвонки. Тигурин сделал еще несколько шагов перед тем, как упал, и голова при этом болталась на недорубленных мышцах и шкуре. Я решил, что это достойный трофей, остановил коня. Бородатое лицо убитого было повернуто в мою сторону. Левый глаз безучастно смотрел перед собой. Рот был приоткрыт, и влажные зубы, крупные и очень белые, поблескивали. Кожаный ремешок шлема, завязанный под подбородок, был залит теплой, липкой кровью. Кольчугу сверху тоже была испачкана. С тела слезла легко, потому что была великовата. На кожаном ремне с серебряной бляхой в виде бычьей головы висели ножны, украшенные серебряными пластиками с ликами, наверное, гельветских богов. Я засунул в них меч. Кольчугу протер пучком травы, после чего положил на нее шлем и меч, завернул и прикрепил к седлу. Пришлось поторопиться, потому что приблизилась римская фаланга, которая продолжала шагать вслед за удравшими врагами. Создавалось впечатление, что сломался выключатель, и Гай Юлий Цезарь не может остановить ее.

Я объехал фалангу и вторую линию, построенную покогортно. Путь мой был к красному шатру. Надо было воспользоваться моментом, пока не распустили фалангу, не разрешили собирать трофеи, и пока не подтянулись вспомогательные отряды, которые успевают снять сливки до того, как их прогонят легионеры. Я добрался до шатра первым. Внутри стоял сильный запах грязных портянок, но везде валялась женская одежда. Не думаю, что тигуринский вождь был трансвеститом. Скорее всего, это его жена не могла определиться, в какой одежде будет выглядеть лучше во время сражения. Раздвигая ногой раскиданные шмотки, нашел то, что искал — кожаный мешочек с серебряными монетами разных народов. Судя по весу, монет было сотни три. Из шмоток взял свернутый и перевязанный веревкой темно-красный плащ, подбитый куньим мехом (зима близко!), и женские туфли с тряпичным желто-красным верхом, к которому были приделаны тонкие золотые пряжки в виде бабочек, раскинувших крылья. Сложил это барахлишко и нож с рукояткой из слоновой кости в бронзовый котел емкостью литров семь, который приторочил к седлу рядом с трофейными доспехами. К шатру уже подходили легионеры, отпущенные собирать трофеи, поэтому решил закончить самую приятную часть сражения, иначе взятое мною внесут в общий котел. Как мне сказали, Гай Юлий Цезарь весь в долгах, как в шелках, поэтому прибирает к своим рукам большую часть общей добычи, в которую входит все, кроме оружия и доспехов убитого тобой врага. Не скажу, что это был лучший бой в моей жизни, но и худшим не назовешь.

10

Несмотря на репутацию жуткого скупердяя, Гай Юлий Цезарь отстегнул нам с барского плеча восемь тысяч сестерциев: три тысячи мне и по одной моим соратникам. Если бы мы продали пленных, как рабов, то получили бы от силы тысячу, потому что цены здесь не такие высокие, как в Риме, молодой крепкий мужчина тянул до сражения всего на три-четыре сотни сестерциев, а после упал вдвое-втрое. Награждение происходило на месте бывшего становища тигуринов, где сейчас строился каструм. Работы были приостановлены на полчаса, чтобы наградить отличившихся. Кроме нас, с сотню легионеров получили фалеры. Офицеры будут отмечены позже, когда изготовят награды для них.

Вторым приятным следствием было предложение Гая Юлия Цезаря послужить в римской армии, которое было сделано мне уже в шатре, установленном в первую очередь там, где будет форум каструма. Меня позвал к командующему его молодой помощник. То, как нежно юноша прикоснулся ко мне, произнося приглашение, навело на мысль, что служит он проконсулу не только днем, но и ночью, не покладая рук и других, не менее важных, частей тела. Бисексуальность Гая Юлия Цезаря была постоянной темой разговоров на эдуйских пирушках, поскольку эти дикие варвары считали гомосексуализм, даже активный, извращением. Шатер командующего римской армией был уже обставлен мебелью, украшенной снаружи черным и красным деревом, слоновой костью и блестящими, как золото, бронзовыми пластинами. Справа от входа стояли буквой П три клинии с тюфяками, накрытыми плотной материей золотого цвета с красной бахромой по краям. Слева — большой складной стол, заваленный папирусами, за которым сидел проконсул на складном стуле с подложенной, большой, красной подушкой. Стакан для «карандашей» из сланца был, исходя из римской способности маскировать дешевую сущность вещей, скорее всего, позолоченным, а вот кубок с вином, стоявший рядом с ними, явно серебряный, потому что был греческой работы, с барельефами с подвигами Геракла. Видимо, все это везли ночью вслед за шагающими легионами. Такой важный человек не может обходиться без привычных предметов даже несколько часов.

Когда я вошел, Гай Юлий Цезарь писал что-то сланцевым «карандашом» на папирусе, может быть, отчет о победе над тигуринами. Мельком глянув на меня, проконсул показал рукой на меня своему рабу лет пятнадцати, такому же изнеженному и смазливому, как посыльный. Тот налил мне вина из серебряного кувшина емкостью литров пять в такой же, как у командующего, серебряный кубок.

— Я с удовольствием зачислю тебя в нашу кавалерию. В обоих новых легионах совсем нет конницы, даже в разведку некого послать, — произнес проконсул, продолжая писать.

— Не откажусь, если возьмешь меня первым декурионом турмы, которую наберу из галлов, — произнес я.

Конница легиона, носившая название ала, состояла из десяти турм по три декурии в каждой. Командир первой декурии являлся одновременно и командиром всего подразделения. Командиром алы был префект-римлянин или вождь племени, из которого она набрана.

— Так будет даже лучше! — воскликнул Гай Юлий Цезарь и отхлебнул вина из кубка.

Я тоже попробовал вино. Оказалось лучше, чем предполагал, разве что меда добавили многовато.

— Есть еще одно условие, — продолжил я. — Галлы не хотят служить двадцать пять лет, только до окончания войны.

— А ты? — спросил он, перестав писать и пристально посмотрев мне в глаза.

— Я бы не отказался от римского гражданства, — ответил ему.

На самом деле пока не решил, хочу ли так долго напрягаться ради того, чтобы стать подданным Римской республики. Посмотрим, как будет идти служба. Если понравится, задержусь.

— Правильное решение, — произнес Гай Юлий Цезарь, после чего приказал: — Отправляйся в мой предыдущий каструм. Там сейчас должны быть два новых легиона. Найдешь Децима Юния Брута Альбина, легата одиннадцатого легиона. Скажешь ему, что с сегодняшнего дня ты и твоя турма зачислены к нему. Пусть оформит тебя на постоянную службу, а остальных — до конца похода.

— Благодарю! — искренне произнес я.

— Допивай вино и иди, — распорядился он, вновь вернувшись к написанию отчета о проделанной работе.

11

Эдуи уже знали о победе римлян. Самое забавное, что мы встретили примерно в том же месте того же самого посланника Думнорикса с десятью сопровождавшими, который опять скакал к переправе, но на этот раз, чтобы узнать судьбу тех, кого навещал в предыдущий, и заодно подробности ночного сражения. На нас посмотрел с нескрываемой злостью. Видимо, его командир уже знал и то, что это мы привели римлян к лагерю гельветов. Нападать без удобного предлога он не решился. Да и почти двукратное преимущество, видимо, показалось ему маловатым.

— Вовремя мы переходим к римлянам, — поделился я со своими соратниками. — Думнорикс не простил бы нам разгром своих родственников.

— Говорят, он очень злопамятный человек, — поддержал меня Кон.

— Нам теперь нет дела до него, — пренебрежительно произнес Дуфф.

По дороге я рассказал им о сделанном мне предложении. Если Кон и Дуфф согласятся, то будут декурионами. Все сомнения у них исчезли после того, как я сообщил, что декурион турмы получает восемьсот сестерциев в год. Это половина того, что получает декурион-римлянин, но все равно большая суммы для кельтов.

— Это сколько? — задал уточняющий вопрос Дуфф, который не умел считать.

— Это немного меньше мешочка, что ты получил сегодня, — разъяснил Конн.

Оказывается, в детстве его за ум и сообразительность отобрали для обучения на друида, но зубрежка вскоре надоела Кону, мечтавшему стать воином, сбежал домой.

— Обычный всадник не римлянин получает четыреста сестерциев в год, — сообщил я остальным трем своим спутникам. — Это немного меньше половины сегодняшнего мешочка. Плюс военная добыча.

Для эдуев вообще в диковинку, что на войне можно иметь не только трофеи, но и жалованье. Так что проблем с вербовкой недостающих двадцати четырех воинов не было. Немалую агитационную роль сыграли награда, полученная от проконсула, и захваченная во время сражения добыча. Пока одни голодали, валяя дурака, другие неплохо прибарахлились. Мои соратники успели наснимать доспехов и оружия с тигуринов, убитых ими и не только, и заглянуть в брошенный вражеский лагерь, собрать и там кое-какие вещички. После коротких сборов отряд из тридцати человек отправился к римскому каструму, заполненному сейчас на две трети.

Легату Дециму Юнию Бруту Альбину лет двадцать пять или немного больше. Наверняка получил эту должность только потому, что дуал и, как следствие, любимец командующего армией. Возможно, это тот самый Брут, который и прикончит своего благодетеля. Впечатление подлого убийцы он не производил. Худощавое лицо аккуратно выбрито и вроде бы аскетично и дружелюбно, вот только большой узкогубый рот делал улыбку плотоядной. Да и карие глаза, прямо таки излучавшие доброту, смотрели очень внимательно, отмечая каждую деталь во внешности, чем обычно отличаются те, у кого слабая интуиция, кто плохо разбирается в людях, но любит манипулировать ими.

Децим Юний Брут Альбин внимательно выслушал меня, перебив лишь раз:

— Ты поступаешь на постоянную службу в легион?

— Да, — подтвердил я и набавил себе цену: — Проконсул видел меня в бою, наградил деньгами и сделал такое предложение.

— Наш командующий щедро награждает и продвигает отважных воинов! — с восхищением произнес легат.

Мне показалось, что он был искренним.

— По правому проходу в первой палатке слева живет квестор Гней Тициний, трибун ангустиклавий (из сословия всадников). Он вас зачислит в легион, поставит на довольствие, прикажет выдать три палатки и покажет, где их поставить, — сообщил он и добавил с дружеской улыбкой, обозначавшей, что из чувства симпатии делает для нас огромное исключение: — Ваши лошади будут пастись с офицерскими.

Уверен, что у офицеров легиона коней меньше, чем в моей турме, так что пасти их отдельно нет смысла. Да и охранять придется нам, и мы будем это делать лучше, чем солдаты вспомогательных отрядов, которым, по большому счету, плевать на чужих лошадей.

Квестор Гней Тициний оказался полноватым и суетливым мужчиной лет сорока семи. На военного совсем не похож. Если бы ни две узкие пурпурные полосы на тунике, принял бы за торговца средней руки. Это впечатление усиливало и то, что занимался в армии финансами, снабжением и учетом. Наверное, из-за внешности так плохо продвигался по служебной лестнице. Впрочем, я знавал римлян, которые еще меньше походили на воинов, но были легатами, тот же Квинт Лутаций Катул, например. Скорее причиной его неудач был бардак в палатке и, наверное, в голове. Складывалось впечатление, что здесь хранилось много вещей, и ночью побывали воры, перерыли все, выбирая самые ценные, которые и унесли.

— Так ты на постоянную службу? — задал уточняющий вопрос и он.

— Да, — подтвердил я.

— Тогда мне надо записать твое имя, — сказал квестор.

— Александр Цезарь, — выбрал я в качестве номена когномен командующего армией.

Насколько знаю, этот когномен вскоре станет титулом римских правителей, а потом и других народов, преобразовавшись в кесаря, кайзера, царя… Так что для русских потомков мое имя будет звучать, как Александр Царь. Вот такой я скромняга!

— Сейчас я найду табличку с присягой, — записав мое имя на клочке папируса, произнес квестор и начал осматривать завалы барахла в палатке, пытаясь, наверное, вспомнить, где должна быть нужная вещь.

— Не надо, я ее знаю, отец служил на триреме, — остановил я и произнес почти торжественно: — То же относится и ко мне!

— Всё правильно! — радостно воскликнул Гней Тициний и в награду за оказанную помощь пообещал: — Прикажу, чтобы вам выдали новые палатки.

Выдавал, к сожалению, не он, поэтому получили далеко не новые. Впрочем, который уже день стояла сушь, так что у дырявой кожаной палатки были свои преимущества — сквозняки малехо разгоняли духоту. Осенью нашьем латки, чтобы не текла.

12

Первые четыре дня службы в римской армии мы провели довольно плодотворно: охотились в лесу и ловили рыбу трофейным бреднем в речушке, что текла неподалеку от каструма. Строевыми занятиями и работами нас не грузили. Для этого хватало легионеров. Единственной обязанностью была пастьба лошадей, своих и офицерских. Днем этим занимались три человека, ночью — десять.

На пятый день оставили каструм и двумя легионами пошли к переправе через реку Арар. К тому времени седьмой, восьмой и девятый легионы соорудили плавучий мост и по нему переправились на противоположный берег, оставив нам свой каструм. Одиннадцатый легион только переночевал в нем и на следующее утро переправился через Арар. Лошади преодолели реку вплавь, потому что боялись идти по качающемуся мосту. Километрах в пятнадцати от реки нас ждал каструм, утром оставленный девятым легионом. На следующий день мы оставили этот каструм двенадцатому легиону, а сам отмахали километров двадцать пять и заночевали в следующем.

Так продолжалось две недели. Все это время мы шли по следам гельветов, мимо вытоптанных полей, сожженных деревень… После разгрома тигуринов наши враги не рвались в бой, предпочитая отыгрываться на мирных эдуях. Как я слышал, седьмой легион отделяли от арьергарда гельветов всего километров восемь-десять. Гельветы даже предлагали мировую, присылали на переговоры одного из своих вождей, но Гай Юлий Цезарь был тверд: или они возвращаются на свои исконные земли, или будут уничтожены.

К тому времени в снабжении армии начались перебои. Моя турма иногда брала в счет жалованья бобы, муку, оливковое масло, но на вторую неделю стали получать отказы. И маркитанты почти все отправились пополнять запасы, а у тех, что остались, цены взлетели втрое. Должны были эдуи, конница которых следовала за двенадцатым легионом, привезти муку, однако не спешили это делать. Как догадываюсь, Думнорикс был уверен, что римляне проиграют, и зерно пригодится, чтобы откупиться от победителей.

Видимо, из-за этого Гай Юлий Цезарь остановил армию, подождал, когда подтянутся два новых легиона и еще один старый, десятый, догнавший нас, которые расположились в отдельном каструме километрах в трех от главного. Сразу после прибытия двенадцатого легиона командующий созвал на совещание старших офицеров, включая Думнорикса, его брата Дивитиака и Лиска, избранного на год вергобретом (главным правителем) эдуев. Поскольку моя турма, за неимением в легионе других, сопровождала легата Децима Юния Брута Альбина на это мероприятие, я был в курсе того, что на нем решили. Выбор был не богатый: идти голодными за гельветами или отправиться в Бибракту, пополнить запасы и после этого возобновить преследование врага. Все, за исключением Думнорикса, высказались за второй вариант.

На следующее утро римская армия в полном составе отправилась в Бибракту. Только моя турма отправилась по следам гельветов. Я сказал легату, что хочу разведать, где находятся враги. На самом деле собирался найти и уничтожить небольшой отряд, разжиться трофеями, чтобы было, на что покупать еду у маркитантов. Есть одно мясо, добытое охотой, стало грустно.

Скакали, как обычно, с выдвинутым вперед дозором из пяти всадников, которым командовал, как самый наблюдательный, командир третьей декурии Дуфф. Он и заметил первым отряд, скакавший нам навстречу.

— Это наши. Тот самый отряд, что мы встречали перед нападением на тигуринов, — доложил Дуфф и сразу предложил: — Надо наказать этих предателей!

Конечно, надо. Вот только продать трофеи не сможем. Обязательно кто-нибудь увидит и узнает лошадей или доспехи. К тому же, лучше, если Думнорикс и дальше будет думать, что никто не знает о его контактах с гельветами.

— Нет, пусть скачут, — решил я. — Наказание за предательство все равно настигнет их, если не от людей, так от богов.

Да, это был тот самый посланник Думнорикса, которого мы встречали раньше. Скакали они рысью, спешили. Мер предосторожности никаких не предпринимали. Да и зачем?! Для них свои обе стороны конфликта. При желании мы бы перебили предателей в два счета, но только проводили их взглядами, после чего поехали дальше.

Передовой разъезд гельветов мы заметили раньше, чем он нас. Восемь всадников скакали трусцой навстречу. Наверное, их послали посмотреть, что там делают римляне, проверить слова посланца Думнорикса. Мы успели спрятать лошадей и занять позиции возле дороги. Впереди ехал всадник с очень длинной рыжей бородой, завитой, наверное, потому что лежала на кольчуге красивыми волнами. На голове у него был бронзовый шлем с навершием в виде черного ворона. Щит и длинное копье закреплены сзади на крупе серого в «яблоках» жеребца. Моя стрела угодила ему в бороду, вдавив ее в рану. Теперь гельвет не смог бы откинуть голову назад, даже если бы захотел. Такого желания у него не появилось. Наоборот, он наклонил голову, то ли подчиняясь натяжению бороды, то ли, чтобы посмотреть, что это пробило его кольчугу и грудину и сделало очень больно. Пока он занимался этим, я завалил двоих его соплеменников. К тому времени мои подчиненные убили дротиками еще четверых врагов. Скакавший последним юноша лет семнадцати, облаченный в кожаные доспехи, собрался было развернуть коня и дать деру, но на дорогу позади него вышли Кон и два бойца из его декурии и выставили копья, готовые встретить вражеского всадника.

— Сдавайся! — крикнул командир второй декурии. — Зачем тебе погибать таким молодым?!

Видимо, юный гельвет не знал ответ на этот вопрос, поэтому предпочел сдаться. С него стянули доспехи, связали руки, после чего подвели ко мне.

— Зачем к вам приезжал посланник от Думнорикса? — спросил я, а Кон перевел.

Задал этот вопрос, чтобы проверить, будет ли пленный отвечать правду или начнет хитрить.

— Сказал, что римляне узнали, как много нас, испугались и побежали к Бибракте, чтобы спрятаться там, — ответил гельвет и добавил с вызовом: — Все равно мы их догоним и разобьем!

— Он сказал, что римляне испугались?! — удивившись, переспросил я.

— Да, так и сказал, — подтвердил он.

Значит, Думнорикс хитрее, чем я думал.

— А где сейчас ваша армия? — поинтересовался я.

— Идет за нами, скоро будет здесь, а потом догонит римлян и уничтожит их всех! — стараясь казаться грозным, сообщил пленный, связанные руки которого придавали его словам особый смысл.

К тому времени мои подчиненные собрали трофеи, оттащили трупы в яму метрах в тридцати от дороги и закидали их камнями. Вонять начнут завтра к вечеру. К тому времени, если их найдут, уже будет не важно, что погибли, а не исчезли бесследно.

— Веди отряд трусцой в обратную сторону, а я с Дуффом поеду посмотрю, где гельветы и что делают, а потом догоним вас, — приказал я Кону.

Гельветскую армию мы увидели с вершины холма. Толстой и, казалось, бесконечной змеей она тянулась по дороге через долину мимо сожженной эдуйской деревушки. Воины шли вперемешку с женами и старшими детьми. Младшие ехали на арбах, нагруженных с верхом. Гельветы путешествовали с собственными запасами зерна, заготовленными за два предыдущих года, что не мешало им грабить эдуев, выгребая всё подчистую.

Опережая двенадцатый легион, я сообщил его легату Квинту Титурию Сабину, что гельветы преследуют римскую армию, отставая километров на пятнадцать. Мое сообщение очень удивило его.

— Ты не ошибся?! — задал легат вопрос, глядя на меня так, будто перед ним глупый шутник.

— Можешь спросить у пленного гельвета, — показав отогнутым большим пальцем себе за спину, сказал я в ответ, — но поспеши, потому что везу его к командующему армией.

Квинт Титурий Сабин допрашивать пленного не стал. Скорее всего, потому, что не имел переводчика. Он производил впечатление человека, который не верит никому, даже иногда самому себе.

Децим Юний Брут Альбин, выслушав мое сообщение, поморщился, словно его оторвали от приятного времяпровождения, после чего произнес философски:

— Когда-нибудь придется сразиться с гельветами, так что, чем раньше, тем лучше.

Легатов остальных легионов я не беспокоил неприятным известием, предоставив это сделать Гаю Юлию Цезарю. У него получится убедительнее. К командующему армией пробился не сразу. Он ехал на буланом жеребце в окружении большого числа молодых оболтусов из патрицианских семей, которые якобы перенимали опыт, а на самом деле пьянствовали и интриговали, пытаясь заручиться его поддержкой, получить рекомендации, вернуться домой, занять нехлопотный и денежный пост в Риме и провести остальную жизнь в неге и роскоши. Буланая масть сейчас не в моде у римлян, но жеребец этот особенный. У него копыта расщепленные, как бы состоящие из пальцев. Когда обнаружился этот изъян, позвали толкователя. Тот торжественно объявил, что хозяин этого коня будет править миром. Гай Юлий Цезарь узнал об этом и купил бракованного жеребенка за сумасшедшие деньги. За сколько точно, я так и не узнал, потому что каждый рассказчик называл свою сумму, у кого с какой начинались бешенные деньги.

— Пропустите его! — приказал проконсул, услышав мою перебранку с одним из холуев, а когда я подъехал, спросил: — Какую новость ты привез?

— Важную, — ответил я. — Гельветы идут за нами, чтобы дать бой. Я привез пленного, который подтвердит это.

Гай Юлий Цезарь гмыкнул и улыбнулся, будто услышал что-то очень забавное, после чего произнес:

— Я верю тебе и без показаний пленного. Было у меня предчувствие, что гельветы именно так и поступят, узнав, что мы направляемся в Бибракту.

— Им подсказали, куда ты ведешь армию. Мы разминулись с одним из доверенных людей Думнорикса, который возвращался от гельветов, — сообщил я.

— Хитрый галл решил помочь нашим врагам, чтобы прекратили грабить его земли, — сделал вывод проконсул.

— Он решил помочь самому себе, потому что сообщил гельветам не только, куда мы идем, но и убедил, что мы испугались их, удираем, чтобы обязательно произошла битва, — подсказал я. — Ослабленному после сражения победителю придется договариваться с Думнориксом на его условиях.

— Ты слишком умен для галла, — решил Гай Юлий Цезарь, улыбнувшись лукаво, будто хотел произнести: «А я разгадал тебя, шельма!», из-за чего стал еще больше похож на Михаила Задорнова.