Чародейка Его светлости

ГЛАВА 1.

На работе, как всегда, задержали допоздна, а потом ещё и маршрутка долго не шла. А когда пришла, оказалось, что люди набились в неё, как сельди. К дому я подошла вконец измученная и продрогшая. Уже предвкушала, как зайду, скину верхнюю одежду, включу горячую воду и суну под неё замёрзшие покрасневшие ладони. А потом налью обжигающего чайку, согреюсь и заодно обману пустой желудок. И спать – подъём в пять утра, фабрика не ждёт.

Но стоило мне шагнуть на нашу лестничную клетку — как сердце чуть не остановилось.

— Что это за...

Дверь в квартиру была снесена напрочь. Пробоины у замка, грязь, следы от грязных ботинок — наверное, хватило пары мощных пинков, чтобы она слетела с петель. Нутро квартиры, чёрное и мрачное на контрасте с освещённой площадкой, показалось вдвойне негостеприимным.

Что это, грабители? Почему именно к нам?

На мгновение мне показалось, что я падаю в бездну. Закружилась голова, горло перехватило, как стиснутое ледяной удавкой.

Взломали. Допрыгалась. Давно нужно было уезжать отсюда.

Когда-то престижное общежитие, за последние пять лет наш дом превратился в притон. Гопники, алкоголики и наркоманы всего города, проститутки, бандиты, сутенёры. Вот я и дождалась того, чего давно уже боялась.

Хотя это странно. Каждая кошка знает, что у Смородиновых со второго этажа нечего взять. Или это были наркоманы, которым всё едино, чью квартиру обчищать?

Подожди, Ира, не торопись. Может, ничего не взяли? Может...

Ну да, а дверь сломали по ошибке, не иначе!

Я обычно старалась не допускать мрачных мыслей, но сейчас они пробились сквозь многотонный барьер. Когда же кончится эта чёрная полоса несчастий? Особенно в последнее время, когда начал пить и распускать руки Артём, а потом заболела и умерла бабушка.

Всё пошло наперекосяк с тех пор, как исчез Линден.

Шагнув через порог, я нашарила на стене выключатель. Тусклая лампочка осветила привычную убогость: древняя тумба, накрытая бабушкиной салфеточкой, пожелтевшие, отклеившиеся кое-где обои, старый паркет ёлочкой.

Но в привычной картине было что-то непривычное. Не такое, как всегда. Не только следы грязной обуви, но и...

Покрывало в мелкий цветочек с нашей с бабулей постели валялось на входе в комнату. Какое-то скукоженное и осевшее, будто от влаги.

Я присела и потрогала его. Не показалось — мокрое.

Боже, что здесь случилось?

Тишина внезапно стала оглушающей. И в этой тишине отчётливо послышалось тихое мерное: кап... кап...

В ту же секунду, как картинка в моей голове окончательно сложилась, за спиной раздался грубый прокуренный голос:

— Явилась не запылилась, шалава?

Я обернулась. Сердце подпрыгнуло к горлу и судорожно билось где-то там.

О боже, нет, только не он.

Только не Юра.

Я боялась его до дрожи в пальцах, до тошноты. На физическом уровне. Даже сейчас на языке появился кислый привкус, закружилась голова.

Началось всё с его ухаживаний по пьяной лавочке, с постоянных приглашений «посидеть вместе и выпить». Потом были свист вдогонку, мат и метание пустых бутылок под громкий смех сотоварищей. Я прошмыгивала мимо, вжимая голову в плечи, молясь, чтобы не попал.

Для здешних мест я выглядела непривычно: этакая девочка-ромашка, маленькая блондиночка, из породы «до старости всегда щенок». Даже сейчас, после года работы упаковщицей с шести утра до восьми вечера, когда синяки под глазами соревновались по глубине с Марианской впадиной. Эта непривычность и тянула ко мне всякую шушеру, от педофилов до таких вот подвыпивших гопников.

А прошлой осенью, в сентябре, они как-то поймали меня поздно ночью. Избили, разложили на грязной земле рядом со скамейками и хотели было пустить по кругу — да сосед с третьего этажа с другом как раз шли домой, прогнали. После этого эпизода я стала носить с собой перцовый баллончик и дожидаться других жильцов, если по пьяным выкрикам слышала, что эти снова засели за излюбленном месте. Одна через двор идти опасалась.

Может, крикнуть? Но горло словно сжали в тисках, ни звука не прорывалось.

А баллончик лежал в сумке возле двери. Какая я балда!

— Чё, шкура, залила нас, да? Будешь должна. Очень много. Весь потолок попортила, шалава, — последнее прозвучало почти ласково.

— Это ты сломал мне дверь? — как назло, голос дрожал.

— Чё сразу я?.. Ну да, я, — сначала, словно по привычке, отперевшись, Юра тут же согласился. И в следующую секунду опять рассвирепел: — Деньги плати, раз залила нас! Не хочешь платить, сука, раздвигай ноги!

Он качнулся ко мне, я попыталась кинуться в сторону, но не успела. Жёсткие пальцы впились в плечо, дёрнули, я с ужасом услышала, как треснула дешёвая ткань пуховика. Остановилась на месте, как испуганная мышь. Идиотка, пуховик я бы сто раз потом зашила, а так – Юра обхватил меня, дыша перегаром в лицо, и повалил на пол. Оседлал, перехватил мои руки так привычно, будто ему было не впервой, принялся задирать пуховик.

Я сражалась молча, отчаянно, изо всех сил отворачивая лицо, чтобы не вдыхать ядрёной смеси перегара с вонью немытого тела. Почувствовав чужие руки на талии, взвизгнула от отвращения.

Фу, никогда!

Но, как бы я ни старалась вырваться, он был сильнее. Отчаяние накрыло меня с головой, когда его холодная ладонь нырнула за пояс брюк. Он шевелил пальцами, стремясь добраться до промежности, возбуждённо дышал мне в лицо и – ухмылялся. Этот хрен ухмылялся!

Ему нравилось то, что он делал, нравилось, что я извиваюсь под ним, моё неприкрытое отвращение. И моя беспомощность.

— Так-то, сученька, — прошептал он, склонившись к моему уху, — сейчас узнаешь настоящего мужика.

И лизнул мне ухо и щёку, обжигая алкогольным дыханием.

Я завопила.

— Заткнись! – он зажал мне рот ладонью, я впилась в неё зубами, но вышло только хуже.

Разозлившись, Юра схватил меня за шею и начал душить.

В глазах потемнело.

Кажется, на какое-то время я потеряла сознание, потому что когда пришла в себя, мой пуховик был распахнут, и Юра, неуклюже ворочая мои бёдра, стаскивал с них брюки вместе с нижним бельём.

Я даже не успела закричать: набрала в грудь воздуха, напряглась – и увидела в проёме коридора ещё одну мужскую фигуру.

По жилам побежал ледяной страх.

Юра был не один. Как в тот раз. Сейчас снова разложат меня здесь в позе морской звезды и теперь уже…

В тот миг мне даже не пришло в голову, что это странно. Юра скорее бы сразу пришёл с «друзьяшками». Трус до мозга костей, даже на беззащитную женщину один напасть он был не в состоянии.

Но это я подумала уже потом, а сейчас остановившимся взглядом уставилась на новое действующее лицо, даже позабыв на секунду, что Юра копошится в моих брюках.

Я где-то видела этого парня. Довольно высокий, непривычно одетый: в хорошей кожаной куртке, странно сшитой, правда, в замшевых, кажется, штанах. Черноволосый, как… как Линден.

Сердце пропустило удар.

Незнакомый парень смотрел на меня глазами Линдена. Ярко-синими, суженными то ли от злости, то ли от напряжения, удивительно знакомыми глазами.

Юра по-свойски полез мне между ног, и наваждение спало. Я закричала, одновременно пытаясь спихнуть пьяного соседа с себя. Он замахнулся, хотел снова меня ударить, но уже занесённую руку перехватил незнакомец. Придерживая другой Юркин затылок, умело заломил её, так, что сосед завопил жалобным бабьим голосом.

Незнакомец молча, с непроницаемым лицом — только взгляд горел ледяной яростью — вздёрнул заломленную руку вверх, и Юркин крик потряс всю нашу ветхую пятиэтажку. Сосед упал лицом вниз, но тут неуклюже, по-тараканьи, даже не поднимаясь, пополз к выходу. Вывихнутая рука волочилась за ним по полу, но мне не было его жалко ни вот на столечки.

Я поспешно вернула на место сдёрнутые брюки. Мой спаситель не смотрел, как я копошусь, следил за Юрой. Почему-то держал руку близко к поясу, словно привык, что там обычно висит оружие.

А потом, когда Юрка с грохотом и визгливыми матами скатился вниз по лестнице, обернулся ко мне.

— Ирри, — сказал он.

Ирри — так он звал меня раньше. Странное глуховато-раскатистое «р» ударило меня. Лишило дыхания. Я так давно его не слышала. Так давно, что почти позабыла.

Протянутая, чтобы помочь мне встать, рука расплылась перед глазами. Лёжа навзничь, я глотала слёзы. Это было как сказка, как наваждение. Линден не мог стоять передо мной как ни в чём не бывало — такой высокий, красивый, повзрослевший. Мой малыш Линден, задиристый, как петух.

— Это правда ты? — спросила я, приподнявшись на локте.

Тогда он не размышляя опустился на колени и обнял меня. Так сильно и крепко, что мне показалось, вот-вот захрустят кости. Но я только обрадовалась. Это ощущение словно доказывало, что мне не чудится, что он действительно человек из плоти и крови, а не моё глупое воображение.

— Я соскучился, — сказал Лин с мягким акцентом.

Я обняла его одной рукой.

Боже, как он вырос. Стал настоящим мужчиной, пахнущим дублёной кожей и уличной свежестью. Сильным широкоплечим мужчиной.

Это бросилось мне в глаза ещё сильнее, когда мы оба наконец поднялись. Я едва доставала ему до плеча, а ведь когда-то была сантиметров на пять выше. Но смутило меня не только это. Сам его взгляд сверху вниз, внимательный, неотрывный, взбаламутил что-то в глубине моей души.

Мне вдруг стало стыдно, что Лин видел меня такой: грязной, в старом пуховике, уставшей после смены. Не говоря о том, что вообще-то только что он видел, как Юра стаскивал с меня брюки!

Запоздалый румянец согрел щёки.

ГЛАВА 2.

Линден, не ведающий моих мыслей, оглянулся.

— Здесь холодно. Что случилось?

— Ох.

Я тоже оглянулась по сторонам, заново оценивая ситуацию. Схватилась за плечи – от пережитого всё тело сотрясала дрожь. Хотелось помыться, за невозможностью сделать это – собрать с пола мокрое и хлюпающее под ногами бельё и обтереться, лишь бы избавиться от следа чужих прикосновений.

Что именно случилось, было яснее ясного: в квартире прорвало трубу, вода протекла к соседям. Юрка — один или с товарищами, уж не знаю — поднялся сюда. Сначала, наверное, трезвонили и пинали дверь, потом разошлись и вовсе сорвали её с петель.

Судя по тому, что больше ниоткуда не течёт, потом они додумались перекрыть стояк в подвале.

Чтобы проверить это, я открыла кран на кухне. Оттуда вытекла жалкая струйка, а потом послышалось кряхтенье, как бывает, когда напора в трубах не хватает, чтобы вытолкнуть оставшуюся воду.

Перекрыли, спасибо и на этом. Покидали покрывала и вообще всё, что попалось им на глаза, чтобы хоть как-то собрать воду. Естественно, никто не позаботился о том, чтобы взять в туалете тряпку. Да и разве хватило бы тряпки на это море! Даже сейчас половину квартиры заливали лужи.

Первым делом я вызвала аварийку. Приехать обещали минут через тридцать, а пока я походила по нашим двум комнатам, собирая грязное бельё и сбрасывая его в ванну. Отожму потом. И постираю.

Дело помогало забыть о случившемся, о том, что если бы Линден хоть на пять минут опоздал, Юрка добился бы своего. Стоило хоть на миг остановиться, как перед глазами всплывало его лицо, возбуждённое дыхание и холодная мерзкая ладонь, ползающая у меня в брюках.

Боже, как же это было противно. И ведь он не уймётся.

Срочно надо приводить в порядок квартиру, менять её на что-нибудь поменьше и съезжать. Вот только долги, оставшиеся после смерти ба…

Линден сначала молча следил за мной, потом начал помогать. Вместе дело спорилось веселее, и я даже начала забывать о Юрке. Но по мере того, как уходил адреналин, в душу закрадывалось отчаяние.

Ну почему всё случается так некстати?

И так денег нет, на какие шиши убирать последствия всего этого?

Руки заледенели от холода, по квартире гулял сквозняк. Я потёрла тыльной стороной ладони лоб.

Господи, когда приедет эта аварийка? Спать хотелось просто неимоверно.

И тут я поняла одну вещь. Ещё одну проблему, о которой сразу не подумала.

Нам не на чем спать.

То есть кровать есть, есть и узкий односпальный диван, я могла бы постелить себе на нём, а кровать уступить Линдену. Но все одеяла, пледы и подушки – всё без исключения мокрое и грязное. Юра с товарищами не оставил ничего, даже полотенца, даже чистые простыни были сгребены с полок и безжалостно брошены на пол.

А холод в квартире стоял промозглый. Не только из-за выключенного отопления, но и из-за снесённой с петель двери. Даже если трубы починят и пустят горячую воду, всё тепло будет утекать в подъезд. А ночью обещали до минус двадцати.

Господи, мы вообще переживём эту ночь?

Я выпрямилась и застыла, не обращая внимания на удивлённый взгляд Линдена. Пыталась сообразить, откуда можно достать ещё тёплых вещей. Что-то было на антресолях, наверное, дотуда эти не добрались. Ещё есть мой пуховик, кожаная и плотная, но довольно короткая куртка Линдена. Мой осенний плащ с тонкой синтепоновой подкладкой. И бабушкино пальто, старое, побитое молью — я так и не смогла его выбросить. Вот и хорошо, пригодится.

— Ирри, — окликнул меня Лин, о присутствии которого я на миг совсем забыла. Он держал в руках сложенный вчетверо мокрый плед и заглядывал в маленькую комнату. — А где баба?

Баба, с ударением на вторую «а». Его всегдашняя манера говорить. Вдруг воскресшее прошлое дыхнуло мне в лицо: каких-то пять лет назад, бабушка ещё была здорова, работала бухгалтером, мы копили на моё обучение...

Слёзы снова подкатили к горлу. Я отвернулась и с трудом протолкнула сквозь глотку слова:

— Она умерла. Давно, уже полгода прошло.

Хотела было добавить, что в этом есть и его вина — но вовремя остановилась. Ни в чём он был не виноват. Да, его внезапное исчезновение нас не то что огорошило — мы с ума сходили. Но её болезнь, обнаружившаяся спустя три года, была ни при чём. Ба первая бы выругала меня, вздумай я обвинять Линдена в её смерти. Или даже себя.

Но я всё равно обвиняла. Это сидело где-то глубоко, надрывно болело: если бы... если бы я была поумнее. Умнее, удачливее, смелее. Изворотливее. Наглее.

— Ирри… — Линден смотрел на меня так, словно хотел обнять. На миг я пожелала, чтобы он так и сделал – но сразу прогнала наваждение.