Помоги проекту - поделись книгой:
Кто-то набросил на него кусок ткани коричневого цвета — возможно, старую штору, — а рядом со стулом валялись какие-то туфли. Из-за тусклого света ткань выглядела так, как будто бы на ней были полосы, и, если присмотреться, казалось, что это вельветовые брюки.
Франческу охватил ужас, от которого кровь застывает в жилах, а слова начинают бешеную пляску в голове: эти слова снова и снова звучали у нее в голове, сводя с ума: «Здесь случилось что-то ужасное — ты ведь это знаешь, правда, Фран?» Это как запах, от которого к горлу подступает тошнота, но только тебя никак не вырвет... никогда не вырвет... Ведь и так понятно, что кто-то сделал что-то ужасное на этом самом месте. И тогда ее внутренний голос сказал ей тихо, что она это знает... конечно, знает... Что-то ужасное...
Ее мозг перестал работать, как автомобиль с засорившимся карбюратором и заглохшим мотором, и она не могла выйти из лабиринта этих банальных слов и фраз. «Случилось что-то страшное». «Насилие». Еще мгновение, и она сможет определить, что именно это было, этот акт насилия, то, что было «ужасно», и тогда она поймет, что нужно делать.
Она почувствовала, как Майкл взял ее за руку, как будто намереваясь увести подальше от места, где произошло насилие, и откуда-то из глубин сознания пришла мысль о том, что она знает, что это Майкл, и ей даже не нужно поворачивать голову, чтобы убедиться в этом. Однако ее внимание было сосредоточено не на этом — она все еще пыталась вывести свой мозг из состояния «заглохшего мотора».
Но теперь она видела, что на красивом стуле с высокой спинкой кто-то сидит. Да, именно это она и видела, и что-то тут было не так, поскольку никто не стал бы сидеть здесь, в такой темноте. И что-то было ужасно не так с головой человека на стуле, хотя у него было хорошо знакомое Фран лицо. Что-то странное с глазами? Казалось, из глаз свисали темные ленты — ленты, которые были прикреплены к щекам.
Глаза.
Паралич и холод отступили, и Франческа снова обрела способность мыслить. Мысли путались и причиняли боль, но ей удалось припомнить, что Трикси говорила что-то неприятное об Ашвуде и показывала какие-то старые газетные заголовки. Они вспышкой пронеслись в мозгу, словно кадры фильма на порванном экране старого кинотеатра...
Она глубоко и шумно вдохнула, ее мозг освободился, и она поняла наконец, что именно видит. Лежащая на полу ткань действительно была вельветовыми брюками — именно такие часто носила Трикси, — и туфли, валявшиеся под стулом, тоже принадлежали Трикси. Это были скромные туфли без каблуков с верхом из золотистой кожи: Трикси всегда говорила, что не смогла бы носить модные неустойчивые туфли.
Трикси. О боже! Это же Трикси сидит в неестественной позе на стуле, и безжизненные кисти подчеркивают мрачную окаменелость рук. Грубоватая и добрая Трикси, которая заново раздула старый скандал, чтобы иметь возможность наконец-то называть себя магистром гуманитарных наук, что позволило бы ей преподавать не только этим скучным и неинтересным четырнадцати— и пятнадцатилетним подросткам. Трикси, которая упрямо искала людей, которые могли быть полезны для прояснения деталей этой давней печальной истории, — и, наверное, довела парочку из них до белого каления, потому что она часто раздражала людей — милая-милая Трикси... бедняжка.
Ее голова с этими ужасающими черными следами под глазами была повернута к двери, как будто бы в ожидании, что кто-нибудь придет и найдет ее. Но она ничего не ждала, потому что была мертва, но даже если бы она была жива, она не могла бы ничего видеть, потому что...
Потому что кто-то воссоздал ужасную легенду Ашвуда вплоть до мельчайших деталей. В период между вечером понедельника и сегодняшним днем кто-то вонзил лезвие сначала в правый, а потом в левый глаз Трикси. Франческа это знала, потому что ей было видно, что лезвие, которое использовал убийца Трикси, торчит из ее левого глаза.
Студия вдруг заплясала вокруг Фран. Она сделала шаг назад, налетела на какую-то кучу старой одежды, размахивая руками, как будто старалась оттолкнуть от себя образ этого кошмара, сидящего на стуле.
— Ради бога! Уведите же ее отсюда! — злобно сказал Лайам, и Фран услышала свой собственный голос, который заверил, что с ней все в порядке и ей просто надо на свежий воздух...
И тут, слава богу, она оказалась на улице, ночная прохлада ласкала ей лицо, а Майкл говорил, чтобы она дышала медленно и глубоко; его рука обнимала ее, и Фран действительно было приятно, потому что ей казалось, что она вот-вот упадет.
— Мне очень жаль — я не хотела устраивать истерику. Через минуту со мной все будет в порядке...
— Да, конечно, сейчас все будет хорошо. Дэвлин уже звонит в полицию и «скорую помощь», скоро я отвезу вас куда-нибудь, где вы сможете выпить немного бренди или чего-нибудь еще. — Он помолчал. — Франческа, мне очень жаль, что вам пришлось все это увидеть.
Фран наконец-то смогла выпрямиться и обнаружила, что мир вокруг прекратил бешеную скачку.
— Майкл, она... она ведь мертва? Он все сразу понял.
— Да, — тихо ответил он, — она умерла.
Но никто из них не смел сказать, что они никогда не узнают, была ли Трикси еще жива, когда преступник бросил ее, и как долго ей пришлось умирать в этой темной заброшенной студии.
Глава 13
Эдмунд думал, что Трикси Смит скоро хватятся, а за этим последуют розыскные действия. Интересно, сколько потребуется времени, чтобы выяснить, что она ездила на студию «Ашвуд»? Может, неделя? Да, неделя кажется разумным сроком. Поэтому он настроился на то, что звонить ему начнут ближе к выходным, и подумал, что было бы интересно посмотреть, действуют ли законы психологии и повесят ли это дело на кого-то, для кого эти старые преступления являются идеей фикс.
Но, что бы ни решила полиция, как только они обнаружат Трикси, то скорее всего сразу же захотят поговорить с самим Эдмундом. Его отпечатки пальцев, разумеется, найдут на двери двенадцатого павильона, эксперты могут также обнаружить парочку его волосков — теперь столько детективных романов и сериалов про жизнь полицейских, что ловушки, в которые попадают преступники, теперь известны всем! Но то, что они там обнаружат, легко объяснить, ведь он не скрывает, что заходил внутрь. Он еще раз вспомнил все, что делал, и убедился, что не оставил в Ашвуде ни единой улики, которая могла бы послужить основанием для обвинения.
Не оставил он улик и в доме Деборы Фэйн, но тут нельзя было полагаться на случай.
Дом был большим и старым, он принадлежал семье многие годы, и Эдмунд не был уверен, что там, в каком-нибудь спрятанном от посторонних глаз уголке, не было опасных посланий из прошлого. После похорон он осмотрел содержимое всех шкафов и письменных столов, добросовестно рассортировав все, что нашел. Он обнаружил давно считавшиеся утраченными документы, удостоверяющие титул, и положил их в папку, которую потом поместил в банк.
Но, несмотря на все его усилия, в каком-нибудь тайнике у камина, к примеру, вполне могли оказаться неожиданные записки или фотографии, или старые письма могли свернуть и неосторожно использовать для утепления окон, или постелить в ящики кухонного стола или шкафов вырезки из старых газет... Поэтому утром в пятницу он поручил своей секретарше написать парочку длинных отчетов, что должно было занять ее на весь день (эти девицы всегда тайком убегают в парикмахерскую или часами сплетничают по телефону с друзьями), и поехал в дом, чтобы провести окончательную проверку, прежде чем утвердят завещание и ключи навсегда передадут ЧАРТ.
Методично осматривая комнату за комнатой, обращая особое внимание на задние стенки выдвижных ящиков и маленькие уютные местечки, которые могут скрывать опасные секреты, он размышлял, продаст ли благотворительная организация Майкла Соллиса дом и вложит деньги в дело, или же они действительно позволят своим подопечным жить здесь? Сказать по правде, Эдмунду было все равно, что именно станет с домом, он сам ни за что не хотел бы тут жить: место вызывало слишком много воспоминаний. Многие сочли бы, что дом стоит на отшибе (в самом конце ухабистой тропинки). Зато это было просторное здание с большим ухоженным садом, и, когда Эдмунд думал о цене, по которой его можно было бы продать, его ни на мгновение не мучило раскаяние за то, что он устранил с дороги Дебору Фэйн.
Напоследок Эдмунд оставил главную спальню в передней части дома. Вокруг стояла тишина, в окно пригревало неяркое осеннее солнце, и его лучи освещали не самый новый коврик на полу. На старомодном гардеробе красного дерева были выгоревшие отметины там, где солнце ежедневно светило в него в течение бог знает скольких лет. Одежда, некогда принадлежавшая Деборе Фэйн, была сложена в коробки и несколько чемоданов, готовая к отправке в местную благотворительную организацию, но Эдмунд проверил и их — прощупал карманы и подкладки, проверил закрытые на молнию отделы сумочек. Ничего. Он выпрямился и подошел к эркеру для последней проверки стоявшего около него комода и туалетного столика. И там, на дне маленького неглубокого ящика в центре туалетного столика, ключик к которому, казалось, можно было сломать ногтем, лежал длинный коричневый конверт.
Он настолько выцвел, что почти слился по цвету с поверхностью ящика — неудивительно, что Эдмунд не заметил его раньше. Возможно, там внутри ерунда какая-нибудь, но все же...
Вытащив конверт, он почувствовал, что по коже пробежали мурашки напряжения. «Там ничего нет, — подумал он. — Это старый конверт, и внутри него непременно окажется древний каталог семян, или забытый отчет из банка, или что-то вроде того». Но руки его дрожали, и он понял — что бы ни находилось внутри, это было действительно важным. Эдмунд несколько раз глубоко вдохнул и чрезвычайно осторожно вытащил содержимое конверта.
Тихая спальня закружилась перед его глазами, поплыла, рассыпалась на кусочки от слишком яркого солнечного света. У Эдмунда в глазах почернело, и он оперся о край туалетного столика, чтобы не упасть навзничь среди выделывающего акробатические трюки вихря света и пляшущих пылинок. Он понятия не имел, как долго просидел в этой позе, вцепившись в стол и ожидая, когда комната перестанет кружиться. Казалось, время остановилось, или Эдмунд просто перестал его чувствовать, но когда он наконец смог ослабить хватку, его тело била дрожь, он задыхался, как будто бы слишком быстро бежал, а на лбу выступили капли пота, и ему пришлось вытереть их носовым платком.
Он пристально посмотрел на один-единственный листок бумаги в руке, и ему стало холодно и страшно от мысли о том, что он мог такое пропустить. Бумага пожелтела от времени, края обтрепались, и было печально, невыносимо печально смотреть на этот крошечный, хрупкий осколок прошлого... Эдмунд коснулся кончиками пальцев неровной поверхности — время оставило на ней коричневые отметки, а чернила так выцвели, что написанное едва можно было различить.
Но не настолько, чтобы он не мог прочитать то, что было написано. Текст был на немецком, но перевести его труда не составило.
Еще ниже:
Альрауне.
«Так, значит, ты действительно существовала, — сказал Эдмунд листу бумаги. — Легенды не лгут, и ты существовала, и Лукреция действительно была твоей матерью». Но он и сам знал с того самого дня, когда оказался в двенадцатом павильоне, что Альрауне существует. Даже если бы Трикси Смит не сказала: «В тот день здесь был ребенок, которого записали как Алли», Эдмунд все равно знал бы, потому что чувствовал присутствие Альрауне в пустой студии, чувствовал, как Альрауне взяла его за руку, и слышал, как она шептала ему:
«Ты и не должен в меня верить. Все, во что ты должен верить, так это в промысел смерти...»
О том, чтобы вернуться в офис, Эдмунд даже не думал — он все равно не смог бы сосредоточиться на повседневных делах, даже если бы от этого зависела его жизнь.
Он спрятал чертов листок бумаги в портфель и поехал домой. Войдя в дом, он пронес портфель и его взрывоопасное содержимое через гостиную, где в камине уже лежали дрова на растопку. Ему нравился огонь в камине по вечерам в это время года, и, хотя многие говорили, что это хлопотно и что загрязняет воздух, Эдмунд считал, что об окружающей среде и без него позаботятся. Уборкой дома занималась домработница, приходившая трижды в неделю из ближайшей деревушки. В ее обязанности входило выгребать золу и складывать поленья так, чтобы можно было легко развести огонь. Эдмунд направлялся в комнату в задней части дома, и, войдя туда, задернул шторы (хотя никто все равно не мог бы заглянуть через окно) и только потом открыл портфель.
Он положил свидетельство о рождении на раскрытую ладонь, подошел к камину (похоже на церемонию жертвоприношения? Не будь идиотом!). Эдмунд разместил документ в самом центре очага. Потом зажег спичку и поднес ее к бумаге. Она загорелась сразу же, и языки пламени быстро уничтожили хрупкий листок с похожими от времени на паутинки письменами. Эдмунд наблюдал за тем, как свидетельство скрутилось от пламени и крошечные иссиня-черные хлопья превратились в пепел.
Вот теперь тебя нет, Альрауне. Даже если ты когда-то существовала, никто не сможет этого доказать. Я положил тебе конец раз и навсегда.
«Ты в этом уверен?» — раздался хитрый скрипучий голос в глубине его подсознания.
«Да, я уверен. Я вообще до сих пор сомневаюсь, что ты существовала. Это свидетельство о рождении могло быть поддельным. Просто частью легенды, которую о тебе выдумали».
«Эх, Эдмунд, Эдмунд, — с упреком сказала Альрауне. — Мы вместе совершили убийство... Теперь, Эдмунд, нас связывает смерть...»
«Мы совершили убийство... Но я вне подозрений, — подумал Эдмунд. — Они никогда на меня не выйдут. И я сжег свидетельство о рождении, оборвав все ниточки, ведущие в прошлое».
«Но, — сказала Альрауне, — может ли прошлое, особенно такое прошлое, особенно МОЕ прошлое, умереть навсегда?!»
Некоторые вещи из прошлого не умирают никогда, и многие факты из прошлого не перепишешь, но приятно осознавать, что настоящее-то у него, Эдмунда, самое что ни на есть радужное.
Рано утром в субботу, когда он медленно и с чувством ел завтрак и просматривал газеты, ему позвонили из Ашвудского полицейского участка, и молодой вежливый голос, попросив прощения за беспокойство, сказал, что на территории заброшенной киностудии «Ашвуд» обнаружено тело мисс Трикси Смит.
— Тело? — переспросил Эдмунд удивленным тоном. — Трикси Смит? Вы сказали «тело»?!
Он замолчал, и вежливый голос ответил:
— Да, она мертва. Тело обнаружили вечером в пятницу.
— Боже мой, — сказал Эдмунд. — Что же с ней случилось?
Голос ответил, что тело обнаружила коллега мисс Смит — миссис Франческа Холланд. Это, несомненно, убийство, к тому же очень жестокое. Расследование уже начато, но звонят Эдмунду, чтобы договориться о даче показаний. Насколько известно полиции, мистер Фэйн был на киностудии с мисс Смит в начале недели.
— Да, верно, — сказал Эдмунд, меняя интонацию с шокированной на озабоченную.
Милый, готовый помочь мистер Фэйн, расстроенный всем случившимся, готовый предоставить полиции любую интересующую их информацию.
— Разумеется, я дам показания, — сказал он. — Какое несчастье... Современный мир так жесток, вы не находите? Да, я смогу приехать в Ашвуд и ответить на ваши вопросы, если вам так удобнее. Когда именно мне подъехать? В ближайшие двое суток? Так скоро? Но я, конечно, понимаю, что совершено убийство и каждая минута на счету. Хорошо, посмотрим, что я могу сделать.
— Мы можем прислать за вами полицейскую машину, если вам не на чем добраться, сэр, — сказал вежливый голос. — А если вас заботят расходы, то мы располагаем небольшими средствами для таких случаев. Если вы предоставите чеки и напишете заявление, мы возместим ваши затраты на бензин или билет на поезд.
Но Эдмунд не хотел, чтобы ярко раскрашенная полицейская машина с визгом подъехала к его респектабельному дому и все это видели и сплетничали потом, кроме того, он не желал, чтобы кто-то подумал, что у него нет денег на бензин.
Он холодно сказал, что доберется сам, но за предложение спасибо. Сегодня днем будет удобно? Очень хорошо, тогда он приедет к половине четвертого.
Он задумчиво повесил трубку. Придется рассказать семье о том, что случилось, возможно, даже лучше, если они первыми услышат именно его версию. Он сделал записи, которые помогли бы ему представить информацию так, как ему хотелось, набросал ответы на возможные вопросы, а затем набрал номер квартиры Люси. Она ответила не сразу, и было слышно, что она слегка запыхалась.
— Здравствуйте, с вами говорит Люси Трент, и кто бы вы ни были, прошу прощения, что долго не снимала трубку, но я мыла голову и... А, это ты, Эдмунд, — подожди, я схожу за полотенцем... О'кей, теперь я тебя внимательно слушаю.
Эдмунд на мгновение представил Люси, свернувшуюся в глубоком кресле в своей квартире в старом и постоянно шумном доме, — на ней банный халат, мокрые волосы свисают на лицо, от чего она становится похожей на русалку или наяду. Чтобы отогнать этот волнующий образ, он быстро сказал, что звонит сообщить не самые приятные новости. Нет, с ним все в порядке, и, насколько ему известно, все в порядке и с остальными членами семьи. Но произошло нечто... нечто из ряда вон выходящее, и он звонит ей, чтобы рассказать все лично, прежде чем это попадет на страницы «желтой прессы».
— Полагаю, это связано с Лукрецией? — спросила Люси.
— Вообще-то да, — ответил Эдмунд. — А как ты догадалась?
— Слова «желтая пресса» и «не самые приятные новости» помогли, — сказала Люси. — В этой семье, что бы ни случилось, всегда в конечном счете оказывается связанным с именем Лукреции. Что на этот раз?
Сверяясь со своими записями, Эдмунд рассказал ей о Трикси Смит и о том, что ее тело обнаружили в двенадцатом павильоне студии «Ашвуд».
Даже по телефону чувствовалось, что Люси расстроена:
— О нет! Эдмунд, это ужасно! О боже! Бедная женщина. Уже известно, кто это сотворил?
— Не думаю, — сказал Эдмунд. — Еще и суток не прошло с тех пор как ее обнаружили.
— Понятно. Да, конечно. А кто ее нашел?
— По-видимому, женщина, которая у нее жила. Я не знаю подробностей, но сегодня днем мне велено быть в Ашвуде.
— Это еще зачем?
— Чтобы дать показания. Кажется, я последний, кто видел ее живой.
— Если бы мы были героями детективного романа, то это выглядело бы зловеще, — сказала Люси, а Эдмунд холодно заметил, что ирония тут неуместна.
— Прости, я не хотела показаться легкомысленной. Просто я нервничаю.
— Я все понимаю, — сказал Эдмунд. — Но мне, пожалуй, пора, Люси, — я должен быть в Ашвудском полицейском участке к трем тридцати, так что надо уже оправляться. Туда же ехать часа два.
Он намеренно замолчал, а Люси сказала:
— Ты мне расскажешь потом, что узнаешь в полиции?
— Полагаю, я мог бы заглянуть к тебе в гости, — сказал Эдмунд таким тоном, как будто эта мысль только что пришла ему в голову. — Ехать до тебя недалеко. Если ты, конечно, будешь дома. Ведь вечер-то субботний...
— Я буду дома, несмотря на субботний вечер, — сухо ответила Люси. — Я ведь сейчас птица вольная, если помнишь.
— О да, теперь вспомнил.
Люси не так давно порвала с мужчиной, который, по мнению тетушки Деборы, «ее не стоил», хотя Дебора считала, что никто не может быть достоин Люси, Эдмунд, разумеется, прекрасно это знал, так же как он всегда знал о начале и окончании очередного романа Люси. (Неужели всем этим мужчинам посчастливилось видеть ее с мокрыми волосами и обнаженными плечами?..)
— Хотя... я не знаю, когда именно смогу приехать к тебе. Думаю, где-то с шести до семи.
— Вот и прекрасно. Ты к этому времени проголодаешься?
— Думаю, да, — ответил Эдмунд, который знал, что Люси непременно скажет эту фразу. Семья есть семья — она накладывает определенные обязательства. — А домой вернусь попозже. Передохну немного у тебя и уже не буду таким усталым.
— Да, разумеется.
— Только не переусердствуй. Я не хочу наедаться — ведь еще нужно ехать домой. Приготовь что-нибудь легкое и питательное.
Эдмунд почти услышал мысли Люси: «Ох уж этот сухарь, кузен Эдмунд, с его изнеженным пищеварением, свято верящий в старомодное: „Кушать нужно регулярно“» — и улыбнулся. Но вместо этого она ответила, что что-нибудь приготовит и что пусть он приходит, когда сможет.
Глава 14
В полицию Ашвуда Эдмунд приехал, вооруженный своими аккуратно подготовленными записями бесед и телефонных разговоров, а также датами встреч с Трикси Смит. Пунктуальный, педантичный мистер Фэйн, готовый ответить на любые вопросы.
Тем не менее его слегка задел тот факт, что допрашивала его женщина — инспектор уголовной полиции Дженни Флетчер. Несомненно, это было старомодно, но Эдмунду казалось, что было бы лучше, если бы таким делом занимался мужчина. Однако он пожал руку инспектору Флетчер и вежливо поприветствовал кивком головы очень молодого сержанта, пришедшего вместе с ней. Эдмунду предложили чашку чаю, и он охотно согласился. Пока чай заваривали, он достал из портфеля свои записи и разложил их так, чтобы можно было без труда в них заглянуть.
Он рассказал о том, как Трикси Смит вышла на его тетушку, стараясь придерживаться исключительно фактов, и, когда он закончил, инспектор Флетчер сказала:
— Ну, с этим все понятно. А теперь, если не возражаете, о вашем личном участии, мистер Фэйн.
— Конечно, — ответил Эдмунд, который и не предполагал, что полиция считает его причастным к этому делу.
— Во-первых, зачем вы отправились на студию «Ашвуд» в тот день? Или вы просто устроили себе автомобильную прогулку?
В ее голосе прозвучала ирония, которую Эдмунд предпочел не заметить.
Он ответил, что отправился туда, чтобы встретить мисс Смит, а причина была в том, что можно назвать чувством долга или элементарной вежливостью.
— Моя тетушка умерла прежде, чем смогла предоставить мисс Трикси сведения, которые обещала, — ее смерть была неожиданностью, — и я подумал, что по крайней мере смогу помочь мисс Трикси, если достану ей пропуск на киностудию.
— Я сожалею по поводу кончины вашей тети, — сказала Флетчер, следуя правилам хорошего тона. — Вероятно, в тот день вы встретились у здания киностудии с мисс Трикси.
Поделиться книгой: