Полночная библиотека

Нора пыталась это переварить. Теперь, поразмыслив, она поняла, что на теле кота не было внешних повреждений. Она просто приняла версию Эша. Что мертвый кот на дороге погиб из-за дороги. А если так решил хирург, обычный человек принимает его версию. Два плюс два равняется наезд машины.

– Бедняга Вольт, – прошептала Нора скорбно.

Миссис Элм улыбнулась как учительница, которая увидела, что ее урок усвоен.

– Он любил тебя, Нора. Ты заботилась о нем не хуже, чем мог бы заботиться кто-то еще. Иди посмотри последнюю страницу «Книги сожалений».

Нора обнаружила, что книга лежит на полу. Села на коленки рядом с ней.

– Я не хочу снова ее открывать.

– Не бойся. На этот раз будет безопасней. Просто взгляни на последнюю страницу.

Перелистнув последнюю страницу, она увидела, что ее последнее сожаление – «Я плохо заботилась о Вольтере» – медленно исчезает. Буквы растворялись, словно незнакомцы, уходящие в туман.

Нора закрыла книгу, пока не успела почувствовать еще что-то плохое.

– Итак, видишь? Порой сожаления вовсе не основываются на действительности. Порой сожаления – это просто… – она искала уместное слово и нашла его: – Полное фуфло.

Нора пыталась вспомнить учебу в школе, чтобы свериться, произносила ли когда-то миссис Элм слово «фуфло», и была вполне уверена, что нет.

– Но я не понимаю, зачем вы позволили мне войти в ту жизнь, если знали, что Вольт все равно будет мертв? Вы могли бы предупредить меня. Могли бы просто сказать, что я не такая плохая хозяйка, как мне казалось. Почему вы этого не сделали?

– Потому что, Нора, порой единственный способ научиться – это прожить.

– Звучит непросто.

– Садись, – сказала ей миссис Элм, – по-человечески. Нехорошо, что ты на полу на коленках.

Нора обернулась и увидела позади себя кресло, которого прежде не замечала. Антикварное кресло – из красного дерева, обитое кожей, возможно эдвардианское[30], – с медной подставкой для книг, прикрепленной к одному подлокотнику.

– Отдохни немного.

Нора села.

Посмотрела на часы. Сколько бы она ни отдыхала, на них все равно была полночь.

– Мне все равно это не нравится. Одной печальной жизни достаточно. Зачем рисковать еще?

– Ладно, – пожала плечами миссис Элм.

– Что?

– Давай ничего не будем делать. Можно просто остаться в библиотеке со всеми жизнями, ждущими на полках, не выбрав ни одну из них.

Нора почувствовала, что миссис Элм опять с ней играет. Но она пошла на поводу.

– Ладно.

И Нора просто встала, а миссис Элм вновь уткнулась в свою книгу.

Норе казалось нечестным, что миссис Элм может читать жизни, не попадая в них.

Время шло.

Хотя технически, конечно, оно не менялось.

Нора могла оставаться здесь вечно, не чувствуя голода, жажды, усталости. Но она могла, по-видимому, ощущать скуку.

И пока время не двигалось, любопытство Норы о жизнях вокруг нее постепенно росло. Оказалось, почти невозможно стоять в библиотеке и не испытывать желания взять в руки книгу с полки.

– А почему бы вам просто не дать мне жизнь, о которой вы точно знаете, что она хороша? – спросила она внезапно.

– Библиотека так не работает.

Нора задала другой вопрос.

– Наверняка в большинстве жизней я сейчас сплю, разве нет?

– Во многих, да.

– И что будет потом?

– Ты спишь. А потом просыпаешься в той жизни. Не о чем волноваться. Но если нервничаешь, попробуй жизнь, в которой время другое.

– О чем вы?

– Ну, не везде же сейчас ночь?

– Что?

– Тут бесконечное число возможных вселенных, в которых ты живешь. Неужели ты думаешь, что все они существуют в гринвичском времени?[31]

– Конечно, нет, – ответила Нора. Она поняла, что готова поддаться и выбрать новую жизнь. Подумала о горбатых китах. О сообщении, на которое не ответила. – Я хотела бы поехать в Австралию с Иззи. Хотела бы испытать ту жизнь.

– Очень хороший выбор.

– Что? Это очень хорошая жизнь?

– О, я этого не говорила. Я просто чувствую, что ты учишься лучше выбирать.

– Так это плохая жизнь?

– Этого я тоже не сказала.

И полки вновь пришли в движение, но спустя несколько секунд остановились.

– Ах, да, вот она, – сказала миссис Элм, взяв книгу со второй полки снизу.

Она мгновенно узнала ее, хотя это было странно, ведь книга была почти такой же, как и все вокруг.

Она передала книгу Норе – тепло, словно это был подарок на день рождения.

– Держи. Ты знаешь, что делать.

Нора сомневалась.

– А вдруг я мертва?

– Не поняла?

– Ну, в другой жизни. Должны же быть другие жизни, в которых я умерла раньше сегодняшнего дня.

Миссис Элм казалась заинтригованной.

– Разве не этого ты хотела?

– Ну да, но…

– Ты умерла несчетное число раз до сегодняшнего дня, да. В автоаварии, от передозировки наркотиков, утонула, отравилась некачественной едой, подавилась яблоком, подавилась печеньем, подавилась вегетарианским хот-догом, подавилась невегетарианским хот-догом, от любой болезни, которую только можно подхватить… Ты умерла всеми возможными способами, в любое возможное время.

– Так я могу открыть книгу и просто умереть?

– Нет. Не мгновенно. Как и с Вольтером, единственные жизни, доступные здесь, это жизни. То есть ты можешь умереть в этой жизни, но ты не умерла в ней до того, как вошла в нее, поскольку Полночная библиотека состоит не из призраков. Это не библиотека трупов. Это библиотека возможностей. А смерть противоположна возможности. Понимаешь?

– Кажется, да.

И Нора вперилась в книгу, которую ей дали. Хвойно-зеленую. Гладкую, вновь тисненую крупным шрифтом, с удручающе бессмысленным заглавием – «Моя жизнь».

Она открыла ее и увидела пустую страницу, перелистнула ее, гадая, что случится на этот раз.

«В плавательном бассейне было чуть более людно, чем обычно…»

И оказалась там.

Огонь

Она резко вдохнула. Ощущения неожиданные. Шум и плеск. Открыла рот и поперхнулась. Запах и острый вкус соленой воды.

Она попыталась коснуться ногами дна, но оказалась на глубине и быстро перешла на брасс.

Плавательный бассейн, но с соленой водой. Под открытым небом, рядом с океаном. Похоже, выбитый в скале, которая выступает из берега. Она видела настоящий океан совсем близко. Над головой светило солнце. Вода прохладная, но, учитывая раскаленный воздух, прохлада была весьма кстати.

Давным-давно она была лучшей четырнадцатилетней пловчихой в Бедфордшире.

Она выиграла два соревнования в своей возрастной категории на Национальном чемпионате по плаванию для юниоров. Четыреста метров вольным стилем. Двести метров вольным стилем. Отец каждый день возил ее в местный бассейн. Порой и перед школой, и после. Но потом – когда брат начал играть на своей гитаре песни группы Nirvana – у нее поменялись интересы, и она научилась играть не только Шопена, но и классику вроде «Да будет так» и «Дождливые дни и понедельники»[32]. Она даже начала, еще до того, как «Лабиринты» зародились в воображении брата, сочинять собственную музыку.

Но она не забросила плавание полностью, просто перестала давить на себя.

Она доплыла до края бассейна. Остановилась и огляделась. Чуть ниже, неподалеку, увидела пляж, изгибающийся полукругом и приветствующий океан, который шлепал волнами по песку. А за пляжем землю, полосу травы. Парк с далекими собачниками, увенчанный пальмами.

За ним – дома и невысокие многоэтажки, машины, едущие по дороге. Она видела фотографии Байрон-Бей, и картинка не вполне сходилась. Это место, как бы оно ни называлось, казалось более застроенным. Все еще рай для серфингистов, но городской.

Вновь окинув взглядом бассейн, она заметила мужчину, который улыбался ей, пока она поправляла очки. Знала ли она этого человека? Радовалась ли его улыбке в этой жизни? Не имея ни малейшего представления, она ответила самой скромной из своих вежливых улыбок. Она чувствовала себя туристом с незнакомой валютой, который не знает, сколько дать на чай.

Затем пожилая женщина в купальной шапочке улыбнулась Норе, скользнув по воде прямо к ней.

– Доброе утро, Нора, – сказала она, не прекращая движения.

Это приветствие подсказало Норе, что она тут частый гость.

– Доброе утро, – ответила Нора.

Она перевела взгляд на океан, чтобы избежать неловкой болтовни. Стайка утренних серфингистов, размером с пятнышко, плыла на досках навстречу высоким сапфирово-синим волнам.

Это было многообещающее начало ее австралийской жизни. Она посмотрела на свои часы. Ярко-оранжевые, дешевенькие Casio. Жизнерадостные часы предполагали, понадеялась она, радостную жизнь. Всего лишь начало десятого утра. Рядом с часами на запястье висел пластиковый браслет с ключом.

Итак, это ее утренний ритуал. Заплыв в открытом бассейне рядом с пляжем. Ей стало интересно, пришла ли она сюда одна. Оглядела бассейн в надежде увидеть Иззи, но не нашла.

Поплавала еще.

Что ей прежде нравилось в плаванье – исчезновение. В воде она была так сосредоточена, что не думала больше ни о чем. Любые заботы о школе или доме исчезали. Искусство плавания – пожалуй, как и любое другое искусство – заключалось в чистоте мысли. Чем больше сосредоточиваешься на своей деятельности, тем меньше думаешь о чем-то еще. Ты вроде как перестаешь быть собой и становишься тем, что делаешь.

Но сосредоточиться оказалось трудно, так как Нора почувствовала боль в руках и груди. Она поняла, что плавает уже давно и, вероятно, пора выходить из бассейна. Увидела табличку. Плавательный бассейн Бронте-Бич. Смутно вспомнила Дэна, который побывал в Австралии после университета и рассказывал об этом месте: название отложилось в ее памяти – Бронте-Бич, ведь это было нетрудно. Джейн Эйр[33] на серферной доске.

Но сомнения подтвердились.

Бронте-Бич в Сиднее. Тогда это явно не Байрон-Бей.

Это значило одно из двух. Либо Иззи в этой жизни жила не в Байрон-Бей. Либо Нора жила не с Иззи.

Она заметила у себя загар цвета светлой карамели.

Конечно, трудность в том, что она не знала, где ее одежда. Но затем вспомнила о пластиковом браслете с ключом.

Пятьдесят семь. Номер ее шкафчика – пятьдесят семь. Она нашла раздевалку и открыла приземистый квадратный шкафчик, обнаружив, что в этой жизни одежду, как и часы, она выбирала пеструю. У нее была футболка с принтом из ананасов. Ананасовое изобилие. И джинсовые шорты цвета фуксии. И клетчатые балетки.

«Кто я? – гадала она. – Ведущая детской телепередачи?»

Крем от загара. Бальзам для губ с привкусом гибискуса. Вот и вся косметика.

Натягивая футболку, она заметила пару отметин на руке. Шрамы. Тут же задумалась, не нанесла ли она их сама. Еще была татуировка пониже плеча. Феникс и пламя. Ужасная татуировка. В этой жизни у нее явно не было вкуса. Но с каких пор вкус как-то соотносился со счастьем?

Она оделась, вынула телефон из карманов шорт. Модель оказалась не такой новой, как в ее замужней-жизни-в-пабе. К счастью, отпечатка пальца для снятия блокировки хватило.

Она покинула раздевалку и пошла по дорожке вдоль пляжа. День был теплым. Может, жизнь автоматически становится лучше, когда солнце в апреле светит так бойко. Все казалось ярче, разноцветнее и живей, чем в Англии.