Золотой корсар

Наконец — столь мужественным выглядел этот юноша — она склонилась к последнему варианту.

— Сударь, я всю жизнь буду вам благодарна. Что я могу сделать для вас?

— Ничего! — не без гордости отвечал Паоло.

— Вы слишком великодушны. Как-никак, вы покидаете родину, объявленный вне закона, скомпрометированный. Я богата. Позвольте мне позаботиться о вашем будущем.

— Я сам о нем отлично позабочусь, — чуть насмешливо, но уверенно молвил Паоло. — Должно быть, вас удивляет, сударыня, что такой юнец, как я, отвергает помощь и протекцию? Должно быть, вы думаете: слишком уж много этот парень мнит о себе. Не обманывайтесь на этот счет. Я готов подвергнуть себя испытаниям и знаю, что многого стою. Я отличный матрос, ловок и смел, и в лице Вендрамина имею колоссальную физическую силу. Сегодня вечером я поднял Неаполь на восстание и, при желании, мог бы легко сместить с трона Франческо, короля, которого вы так не любите… Я предстал перед этим величеством и вынудил даровать мне свободу, заставив обращаться со мной в соответствии с моим народным титулом. Я сыграл роль четырнадцатилетнего Мазаньелло с не меньшей, чем этот герой, отвагой и с большим, чем он, умом. Я говорил неуместные вещи королеве, которая без ума от меня, и стал причиной отставки министра полиции. И все это — лишь потому, что я нахожу вас очаровательной, потому, что я заинтересовался вами, сам не зная почему… Короче — я здесь. И знаете, чего я хочу? Еще до этого приключения я собирался покинуть Неаполь, объехать весь мир, совершать великие дела. Я хочу прославиться, хочу стать однажды деем регентства, хочу править и чувствую в себе достаточно для этого энергии… Я увеличу свои владения благодаря политике, о которой вы даже и не подозреваете, но которую мне подсказала одна прочитанная мною как-то книга; я стану реформатором Корана; именем религии, при поддержке армии я завоюю Тунис и Марокко… А там уж… посмотрим…

И лицо Паоло осветила мечтательная улыбка, глубоко впечатлившая маркизу.

Она была поражена широтой взглядов этого юноши и тем красноречием, с каким они были высказаны.

Внезапным движением она схватила его за руку, привлекла к себе и промолвила чарующим голосом:

— Мне девятнадцать лет, и я вдова. Вам четырнадцать, и вы свободны. Я вас понимаю и верю в вас. Будьте моим старшим братом… Всю себя я посвятила великому делу; вы станете служить ему вместе со мной и оставите прекрасный след в истории. Я хочу освободить Италию.

— Жертвовать собой ради своего народа — заблуждение, — сказал Паоло с глубоким убеждением. — Освободителям всегда потом достается от освобожденных; зачастую народные массы и вовсе их уничтожают. И потом, сомневаюсь, что вам удастся осуществить задуманное — Италия еще не готова.

— Так вы отказываетесь! — воскликнула она с выражением глубокого сожаления.

— Напротив — я согласен! — сказал он. — Но соглашаюсь я на это только из-за вас; потому что меня влечет к вам помимо моей воли; потому что в вашем присутствии разум оставляет меня, и говорит лишь сердце. Я соглашаюсь и буду готов умереть за вас, но только не за родину, которая непременно отплатит мне неблагодарностью… Вот моя рука — считайте, мы договорились.

— Спасибо! — воскликнула молодая женщина. — Спасибо за то, что относитесь ко мне как к сестре, за то, что готовы помочь мне; и я буду любить вас как брата.

Маркиза коснулась губами его лба, но он обвил ее шею руками и крепко поцеловал в губы.

Когда она наконец выскользнула из его объятий, то дышала с трудом.

Заметив это, Паоло сдержанно поцеловал ей руку и поднялся на палубу, где обнаружил Вендрамина.

— Ну что? — спросил тот.

— Пока что я ее брат, но однажды стану возлюбленным, — сказал юноша. — Она полюбит меня, как любят мужчину, когда я докажу ей, что я уже не мальчик.

Маркиза же шептала, говоря сама с собой:

— Только бы он не пожелал стать для меня тем, кем я не хочу его видеть; я была так неосторожна. Я уступила порыву, восторженности, его магнетическим речам… Впрочем, сделанного уже не вернешь. — И, утешая себя, промолвила: — Он всего лишь мальчик!.. Но мыслит-то как тридцатилетний мужчина!

И маркиза поднялась на палубу.

Заметив ее, Паоло присел рядом, стараясь быть ласковым, нежным, юным, скрывая свои недетские чувства.

Они заговорили, и он ее очаровал: его пленительная речь укачивала ее воображение, как волны укачивали судно.

Стояла великолепная погода.

Средиземное море, когда оно спокойно, похоже на озеро.

Легкий бриз, сообщавший приятный запах испарений покрытого апельсиновыми и лимонными деревьями берега, надувал паруса, но легкое его дуновение лишь едва волновало огромную водную поверхность, в которой отражалось чистое небо Италии.

На горизонте исчезнувшее солнце еще отбрасывало обагренные лучи на редкие тучки, которые оно украшало удивительно богатой позолотой; лазурь неба и моря разрезала сверкающая золотая полоса.

Слегка покачиваясь на уснувших волнах, бриг скользил по морю, оставляя за собой серебристый след; позади него кильватерные струи отбрасывали свечение, которое длинной переливчатой змейкой уходило вдаль.

Атмосфера была пропитана солеными запахами, которые перемешивались с восхитительными ароматами цветов и фруктов, приходящими с берега.

Ароматы земли!

Ароматы морей!

Замечательный вечер!

Наряду с опьяняющими запахами, парящими в воздухе, маркиза вдыхала тот аромат любви, что источает сердце, впервые распустившееся под влиянием женского взгляда.

Паоло являл ей столько огней в своих ясных и глубоких глазах, он усыплял ее тревоги столь обманчивой искренностью, проникал в самые потайные складки ее души со столь опасной инстинктивной ловкостью, так умело окутывал нежностью взгляда, голоса, расслабленных поз, что она начала поддаваться, забыв о защите.

Но один инцидент разрушил весь этот шарм.

Капитан подошел к Паоло со странным видом и, явно не без умысла, заметил:

— Прекрасная погода, молодой человек, не так ли?

— Не думаю, — отвечал Паоло, вставая и глядя на небо. — Спокойное сейчас, вскоре Средиземное море разъярится! Помяните мои слова: и двух часов не пройдет, как будет буря, и буря страшная… Видите белую точку на горизонте: она как раз сейчас находится над скалами Капри, но самого острова мы не видим… Это облако — предвестник урагана.

— Нам грозит какая-то опасность? — спросила маркиза с завидным хладнокровием.

— Разве что потонуть, — совершенно спокойно отвечал капитан. — Я вынужден согласиться с этим юношей.

— Так пойдемте к Гаете, — предложила маркиза.

— Невозможно. Не дойдем. Непогода обрушится на нас раньше, чем мы окажемся в безопасности; ветер будет дуть нам в лицо. Уж лучше попытаться пройти перед грозой при попутном ветре и лишь затем поискать укрытие; возможно, так мы успеем добраться до какого-нибудь порта… Если же направимся к Гаете и, не дай бог, проскочим мимо входа в гавань, то все — можно считать, нам крышка; в этих широтах мистраль обычно длится несколько дней, и такое небольшое суденышко, как наше, в бурю так долго не продержится.

И он отправился раздавать указания.

Паоло посмотрел на маркизу.

— Что ж, сейчас вы увидите, стоит ли меня хоть один из этих парней, — сказал он. — Наденьте самую теплую одежду, какая есть, и возвращайтесь на палубу. Я хочу, чтобы вы были рядом и я в любой момент смог бы прийти вам на помощь. Этот корабль может потонуть в один миг, и вы даже не успеете покинуть вашу каюту.

— Так вы, дорогой Паоло, рассчитываете спасти меня в открытом море, если мы вдруг пойдем ко дну?

— Нет, — сказал он. — Тут уж никакая шлюпка не поможет. Но я могу оказать вам серьезную услугу.

— Какую?

— Вышибить вам мозги и тем самым избавить от агонии.

Маркиза смерила юношу восхищенным взглядом.

— Слова не мальчика, но мужа! — воскликнула она. — Спасибо, я на тебя надеюсь.

Тем временем капитан распорядился зарифить паруса и задраить люки.

Истинный американец, он приказал всем своим людям приготовить спасательные пояса, коими не забыл снабдить свое судно, глотнул рому, посоветовав команде последовать его примеру, и встал за штурвал.

Буря неумолимо приближалась.

Белое облако, предвестник мистраля, увеличилось в размерах, затянув весь горизонт, закрыло звездное небо, и наступила кромешная тьма.

Бриз утих, и наступил мертвый штиль, предтеча шквала!

Торжественный час для команды!

Кучке людей, находившихся на хрупком бриге, предстояло сразиться с бушующим морем и разгулявшимся ветром.

Лишь деревянная палуба отделяла моряков от морской пучины, один удар — и все было бы кончено!..

Никто из тех, кто его не видел, не представляет, с какой силой дует мистраль, этот северный ветер, каждый год приносящий в Прованс несметные разрушения.

На суше он превращает в непригодную для проживания и возделывания огромную долину, равнину Кро. Ничто не может укрыться от его порывов, поднимающих в воздух огромные камни и проносящих их по всему обширному краю густыми вихрями, которые валят с ног тех редких путников, что застает врасплох буря.

В море тысячи кораблей получают повреждения в портах и на рейдах побережья; в открытых водах они танцуют, бедные скорлупки, на гребнях волн, которые бросают их на рифы и разбивают вдребезги.

Мистраль!..

Одно лишь это слово заставляет бледнеть самых храбрых моряков.

Погода, столь чудесная еще минуту назад, испортилась.

Тучи тут же увеличились в размерах; неподвижные в небе, они растянулись, сомкнувшись друг с другом, и начали угрожающе темнеть.

Ветер стих совершенно.

Зарифленные паруса бессильно бились о мачты, и в этом беспомощном трепыхании было нечто зловещее.

Корабль напоминал раненую птицу, которая бьет крыльями, перед тем как испустить последний вздох.

Облачившись в плащи из непромокаемой ткани, матросы дожидались шквала; скрестив руки на груди, устремив взоры на горизонт, они не шевелились, но ощущали (как они говорят) ураган на своих плечах.

Странная штука!

Ветра не было, но море уже пролило свои слезы; его уже сотрясала зыбь, окрашивая в белый цвет своей пеной; хотя мистраль свирепствовал вдалеке, волны волновались и там, где он еще только ожидался.

Глухие завывания исходили из морских пучин, жалостные голоса, оплакивавшие смерть, — так некоторые псы воют в окрестностях кладбищ!

Внезапно пену разогнал порыв ветра, столь сильный, что зыбь прилипла к морю, как говорят моряки — прибитая к поверхности воды, волна в таких случаях просто не может подняться, — и в один миг на корабль налетела буря.

Паруса, мачты, снасти и подводная часть судна — все прогнулось, затрещало, застонало под этим первым объятьем урагана; корабль клюнул носом, словно ребенок, подталкиваемый великаном.

На какое-то мгновение корабль замер в таком положении, смиренный и словно раздавленный ударом, затем выпрямился и, покорный, с ужасающей быстротой помчался вперед; шквал разъяренными толчками пихал его в борт, с мрачным свистом проваливаясь в снасти.

Даже скакуну, пришпоренному всадником, не под силу развить бег столь же резвый, какой бывает у судна, гонимого мистралем, так как этот ужасный ветер вырывает корабль у моря, и тот бежит уже по гребням волн, лишь слегка касаясь воды.

Капитан приказал убрать все паруса, за исключением кливера и небольшого заднего паруса. Он стоял за штурвалом, а Паоло был рядом.

Неподалеку, вцепившись рукой в канат, на прочно закрепленной тросами банке сидела маркиза.

Она была немного бледна, но отвечала улыбками на улыбки названного брата, ставшего ей столь дорогим за несколько часов откровенности.

— Вроде пока держимся! — бросил капитан юноше. — Ну что, попробуем подойти к Гаете?

— Не стоит и пытаться, — отвечал Паоло. — Нас несет прямо к Палермо, и мы окажемся там скорее, чем пароход в погожий денек, если только…

— Если только не потонем прежде, — закончил за него капитан и добавил, увидев, что буря усиливается: — Если дотянем до Палермо, это будет настоящее чудо…

Мистраль крепчал с каждой минутой и вскоре достиг той степени свирепости, когда утесы на суше и корабли на море становятся для него не более чем соломинками.

— Раньше чем завтра не кончится! — прокричал капитану Паоло.

С того момента, как гроза усилилась, они почти друг друга не слышали; стоял такой шум, что слова растворялись в нем, едва слетали с губ.

Вцепившись в ту или иную снасть, моряки думали лишь о том, как бы за нее удержаться.

Качка была столь сильной, что бушприт едва ли не каждую секунду целиком исчезал под водой.

Волны с грохотом разбивались о корабль, образовывая нависающие своды.

Иногда судно, прибитое к воде давящим на него ветром, врезалось носом в волну вместо того, чтобы ее преодолеть, рискуя вмиг затонуть; иногда порыв ветра подхватывал его на самой вершине водной горы, на которую ему удавалось счастливо взобраться, и выбрасывал из моря; иногда оно проскакивало между двумя волнами, всем своим весом приземляясь в возникавшую между ними узкую, но глубокую борозду, и тогда одна из волн обрушивалась на носовую часть корабля и полностью ее заливала.

Команде с трудом удавалось противостоять морской стихии, которая разбивала реи и сотрясала мачты.

Часы текли за часами, медленные и смертельные: ситуация была ужасной.

Передохнуть, спуститься в каюту в поисках укрытия не представлялось возможным; в любую минуту корабль мог пойти ко дну, и все должны были находиться на палубе.

Каждый надел на себя спасательный пояс и приготовился к любому исходу.

В моменты продолжительных кризисов лучшие моряки зачастую слабеют, теряя мужество.

Морская вода, что омывает их тела, имеет химическое воздействие, стимулирующее вначале, но губительное при длительном контакте; она размягчает и раздувает ткани, подрывая жизненную силу.

Ослепляя и утомляя, беспрестанно хлещет и стегает по лицу ветер; килевая или бортовая качка вызывает расстройство желудка и действует на нервы, постепенно ослабляя человека и ввергая его в полнейшую прострацию.

Паоло держался молодцом.

Он хотел утвердиться перед маркизой, которая, дрожа от холода, чувствовала, как подступает страх.

Самые отважные женщины пасуют перед физическими опасностями, опуская руки.