Внедрение

– Напоить и заколоть, – тетя Галя с сомнением смотрела на меня, но поймав мой взгляд, кивнула: – делай хоть что-нибудь, на все согласна.

– Ты чего удумала, – мама настороженно выглянула из-за плеча.

– Да, Тома! Пусть колет, чем хочет, – тетя Галя согнулась и держала щеку рукой, – не на улице помру, так дома. Нет моих сил больше.

Иголки у нас только швейные, короткие и толстые. Пойдут, в крайнем случае, и такие.

– А гитары, точнее, гитарных струн нет ли у кого? – пришла в голову идея.

– У меня есть. Только две струны порваны, – неожиданно откликнулась баба Лида, от мужа гитара стоит, храню.

Сходили за гитарой. Третья струна оказалась без оплетки. У бабули нашлись плоскогубцы с кусачками и напильник. И даже водка. Водку я налила в стакан до половины. Кусачками с тыла плоскогубцев откусила от струны несколько отрезков сантиметров по десять в длину. И несколько по меньше, по пять сантиметров. Напильник мелкий, что надо. Заточила будущие иглы, как смогла. Минут десять они постояли в водке. Тем временем под моим руководством тетя Галя разделась и легла на диван. Я протерла ваткой с водкой сгиб локтя со стороны больного зуба, основание большого пальца и оба уха. Сначала в самую звучную точку, около локтя:

– Тетя Галя, я сейчас уколю, а вы скажете свое ощущение. Что там будет, распирание или холодок пойдет, – и так понятно, что будет, но когда человек ищет ощущение после укола, он отвлекается и не боится сам укол.

Игла входит хорошо.

– Ой, будто током вверх.

Теперь точка в конце складки между большым и указательным пальцем, знаменитая хэ-гу. Это для усиления.

– Ой, больно. Ломит, не знаю, распирает или нет.

– Терпи, казак, – я занялась ушами. Точка обезболивания и специальные точки снятия зубной боли. Туда вошли иглы поменьше.

– Теперь полежи, тетя Галя.

– И сколько лежать?

– Минут двадцать.

Теперь есть возможность не спеша поглядеть. Я сижу на стуле возле дивана. Энергия маленькими воронками выходит в точках. Уже нет того коричневого свечения.

– Как самочувствие? – спрашиваю ее.

– Отпускает, вроде, – не сразу отвечает она, – успокаивается.

– До утра хватит, а если не есть ничего, то и на день, – смотрю ей в глаза, – и утром на поезде в больницу. Если болеть перестанет, то не значит, что перестал гнить.

– А успокоился зуб-то! Совсем не болит, – тетя Галя широко раскрыла глаза на меня.

– И где ты научилась? – не тактично спрашивает бабуля. Что тут ответишь:

– Да в журнале каком-то читала, запомнила.

Все трое смотрят на меня, как на неведомую зверушку.

– Э, пора доставать, – я вытаскиваю иглы, протираю места уколов водкой. Ухожу в свою комнату, все равно при мне ничего говорить не будут.

– Машенька, спасибо тебе, – раздается вслед окрепший голос.

– Пожалуйста. И завтра едете без вариантов.

После ухода вынужденных гостей мама заглянула ко мне:

– Не легла еще? Мне хоть скажи, что за фокус такой? Я знаю про иглоукалывание, но книг про это не найдешь. А если и найти, то надо прочитать, понять и знать, как применять. Видела где-то?

– Мамочка, я тебя очень люблю! – я обнимаю ее, – но есть вещи, которые не смогу объяснить. Просто иногда верь и все. Знания можно получать не только из книг. И чем меньше народу знает про такие знания, тем лучше и для меня и для тебя.

– Просто это было так неожиданно. Ты, прямо, как врач, знала, что делаешь.

– Должен же был кто-то, раз других вариантов нет. Мимо чужой боли нельзя проходить. И еще. Мама, нам надо уехать отсюда. Можно в город. Здесь нам нельзя.

– Куда? В городе жилья нет. Работа здесь.

– Такую работу и там найдешь. Жилье получим, поживем в общаге. И ты восстановишься на заочном и закончишь, тебе последний курс остался. Уедем обязательно. Год только доучусь.

– Утро вечера мудренее, – вздохнула мама и пошла спать.

Глава 3

Утро было посвящено «разбору полетов». Сама с собой. Мама тактично разговор не заводила и ушла на работу. Я легла и привычно расслабилась. Одно дело ощущения на грани с фантазией, совсем другое – их практическое применение, да еще и удачное. А почему должно быть неудачное? Ну, знаю я как это делать. Что в этом такого? Погрузившись в себя, обнаружила, что именно такое есть. Возникают образы знания или даже наметки знаний, как тюк утрамбованный, а вот распаковать этот тюк – задача. И использовать все тонкости можно только в применении к конкретным людям и обстоятельствам. «Штучная работа», – возникло в сознании. Если кастрюля выкипает, надо погасить огонь. Для этого не надо читать теорию горения и кипения, знать виды кастрюль. Надо просто увидеть, что выкипает, понять источник огня и как его убрать. Или кастрюлю отодвинуть. Мое состояние как раз позволяет это видеть и знать. Может, женщины интуитивно пытаются ориентироваться на ощущения, чтобы разобраться в корне ситуации, а не на технические детали? Просто видят не так глубоко, как надо. Мне мой способ познания понравился.

Я встала и прислушалась к телу. Оно просило движения. Медленно и плавно двинулись руки и ноги. Гармоничные круги и повороты. «Раньше энергия двигалась сама, но после катастрофы она стала застывать в людях. Они стали болеть и плохо себя чувствовать. Тогда, чтобы двигать энергию в себе, люди изобрели особые танцы. Так появился цигун», – выплыло в памяти. Очень интересно, цигун, знать бы еще, что это. Надо ли, если и так теперь можно? Ладно. Не все сразу, постепенно разберусь.

Дома холодно, батареи чуть теплые. Я скидываю одежду перед зеркалом, кожа пошла мурашками. Замираю, смотря в глаза своему отражению. «Это мое тело. Я его люблю и буду о нем заботиться». Одеваюсь и начинаю заниматься гимнастикой. Плавные движения, имитирующие взмахи крыльев, открывание ворот, поднятие груза с пола, метание копья, но все с напряжением мышц. Максимальное напряжение и концентрация внимания на всех мышцах, участвующих в движении. Каждое повторяю по семь раз. Прекрасно сожжет ненужный жирок и даст рельеф мышцам. Уже не холодно, а жарко. Теперь пресс. Ложусь на одеяло и сгибаю туловище к ногам в половину амплитуды, потом сразу же подъем ног. Сколько смогу. И так три раза. Пока хватит.

После утренней приборки я вытащила учебники. Мама не наседает с учебой, бережет меня. Но сейчас я сама готова. Вытащила немецкий. Главное, как это читается. Учеников натаскивают на переводы, оно и понятно, кто же нас за границу выпустит. Это несбыточная мечта, из разряда полета к другим обитаемым мирам. Даже в страны социалистического лагеря, даже в Болгарию. Но кто-то ездит, точнее, кого-то выпускают. Эти загадочные «они», которые сажают, платят, расстреливают, награждают.

С немецким поступим так: у мамы есть пластинки, послушаю, как на них говорят. Раз мама училась хорошо, то поправит меня, как читать правильно. Десять слов в день выучу не напрягаясь. Память сейчас гибкая. После каникул будет нормальный словарный запас. Грамматические конструкции тоже не сложно освоить. А для урока подготовиться – дело будущего.

Теперь математика. Для меня это сложнее. Я уселась со старой тетрадкой, в которой остались чистые листы. Геометрия проще – решила пару примеров. Справлюсь. Остальные предметы буду осваивать постепенно, то есть, учить, что задают, и отвечать. И контролировать свои оценки. Мне же аттестат нужен, а не борьба за гранит науки.

Пока искала учебники, тетради и ручки, наткнулась на краски. Школьно-оформительские сухие. Отлично, надо попробовать рисовать. Нашлась и пара кисточек. Сейчас и попробую, прямо на тетрадном листе. Только набрала воды и поставила на стол, как в дверь постучали. «Баба Лида», – догадалась я, – «она всегда стучит, а не звонит»

Бабуля прошла на кухню:

– Еще не обедала?

– Нет, баб Лида. Давайте чаю попьем?

– Ставь, Машенька, а я сейчас конфеток принесу.

Конфеты оказались дорогие – «Каракум». С верблюдом на обертке. Я разлила чай, и мы уселись бочком к столу, друг к дружке лицом.

– Вкусные! – Похвалила я.

– Да чего там. Сейчас хоть привозить стали, раньше и не купить было.

– Что-то сказать хотите? – я видела, что бабуля думает о другом.

– Хочу. Давно у тебя так? Только не спрашивай «как», сама все понимаешь.

– После болезни. Как оправилась. А что, заметно? – улыбаюсь.

– Ох, девка. Не ты первая, не ты последняя. Я видела, как ты на Галю смотрела. По-особому. Так, знаешь, кто смотрел? Была одна ведунья в деревне, где мои родители жили. Ведьмой ее назвать язык не поворачивается, хорошая очень была, всем помогала. Иглами не тыкала, а вот пальцами нажимала, говорят, ажно искры из глаз сыпались. Да еще травы разные давала. Спину и живот правила.

– Пальцами долго, – я отхлебываю чай, смотря в сторону.

– Увезли ее ночью. И больше никто про нее не слышал. Ни приговоров, ни дел, как сгинула. Я, вот, не хочу, чтоб с тобой также. Время, конечно, другое было, да люди-то те же остались. Да не так уж и давно. Тридцать лет с небольшим.

– И я не хочу, чтобы так. Только я не ведунья. Я сама еще не понимаю, кто.

– А что тут понимать? Дар есть? Есть. Молодая ты совсем, да подгадаешь, когда чего будет.

– Это точно, не угадаешь, – я взяла еще конфетку.

– А то, что с даром, так не сомневайся. Ты думаешь, у других не так? Да кто ж знает, что и как к кому приходит? Вон и в журналах пишут: то одного молния ударила, и он математик стал великий, другой после комы на языке испанском заговорил, как на родном. Да мало ли случаев. Вот и у тебя проснулось.

– Есть такое дело. Знать бы еще, зачем.

– Так понятно, зачем. Послужить своим даром надо. Если в землю закопать, то горе такому человеку. Нельзя, чтоб талант был, и не использовать.

– А что только у меня? Только у мамы, думаю, тоже может проявиться. И у тебя.

– У меня поздно уже проявляться, – бабуля смеется, – тут в первую очередь понимание нужно, шило в одном месте, чтоб толкало вперед, тогда чего надо и появится.

– Считайте, что шило у меня есть.

– Слышь, Машенька, я к чему клоню-то. Ваське бы помочь.

– А что с ним? Заболел?

– Ага, заболел. До слез, сидит и плачет. Пить не хочет, – и, видя мое непонимание, добавляет, – водки он не хочет, устал от запоя. А бросить никак. Про ведунью я сказала. Так вот она от пьянства помогала, как-то заговаривала. Может, и ты попробуешь? Понимаю, девчушка ты малолетняя, но других- то нет. В больницу если, так там на учет поставят, лекарств наколют, а все одно потом пьют. Кодируют еще, но это в город надо ехать, и не всем помогает, снова начинают. А скоро Новый Год. Ему же, как в рот попадет, так все, беда. Уж жизни не рад. А какой мужик был! Руками все умеет, добрый, на гармони песни играл. Ему еще пятьдесят лет, а уже на себе крест поставил.

– А сейчас-то он где?

– Так дома. Я мигом! Машенька, ты посиди, схожу за ним.

– Бабуля, я только посмотрю и ничего не обещаю.

– Вот-вот, только посмотри, – баба Лида резво встала и ушла.

Меня принимают за ведьму? Неожиданный поворот, но вполне доступное объяснение. Ведунья – лучше звучит. Отказывать в лечении нельзя. Просят помощи, надо постараться. А на счет опасности бабуля права. Я и сама это чувствую. Надо придумать маскировку. «Разработать легенду», – пронеслось в памяти, угу, народ любит легенды. А это еще откуда? Но додумать не пришлось. Дверь открылась. Баба Лида тащила за рукав дядю Васю:

– Ты, главное, вопросов не задавай, какая тебе разница, все одно, говоришь, жизнь не мила, – убеждала она его.

– Здравствуйте, дядя Вася, – я стою, чуть наклонив голову на бок. Волосы сегодня заплела в косичку, которая достает до середины лопаток.

– Вот, – дядя Вася растерянно улыбается, – вот оно как, доча.

– Не говорите ничего, – показываю на диван, – просто ватник снимите с валенками и проходите сюда. Достаю иглы, которые еще остались. Они пока не нужны. Но как-то обставлять дело надо.

– Бабуля, посидите на кухне.

Уложила дядю Васю на диван, отрешаюсь от всего окружающего, собираюсь:

– Закройте глаза, я просто посмотрю. Если что-то можно сделать, скажу.

Вглядываюсь в воздух вокруг мужчины. Мне нужна причина тяги к водке. Мир вокруг растворяется, уходит в размытый туман. Воздух, напротив, сгущается и приобретает структуру. Я вижу от солнечного сплетения мужчины серый шланг метра полтора, а на другом конце шланга амебообразное существо со щупальцами, которые колеблются, и одно подходит к голове. Существо тоже меня замечает и начинает ворочаться. Я раздвигаю вокруг себя кокон для защиты. Он голубоватый, с желтыми и оранжевыми всполохами. Сначала займусь головой. Подношу руки ко лбу, начинаю тянуть щупальце. Оно дергается, но я сильнее. Отвожу его в сторону, но только отпускаю, как оно возвращается назад. Нужно закрыть дорогу. Перед глазами возникает начертание. Понимаю, – «Запрещающий знак». Руны или иероглиф какой-то цивилизации. Вспомнила про оставленные на столе краски. Набираю кистью красный цвет. Щупальце сейчас выдергивается быстрее. Наношу на лоб круг и в него вписываю знак. Получилась печать. Несколько щупалец колышется рядом, но к голове не подходят. Теперь основной шланг. Пытаюсь выдернуть руками. Нет, сидит крепко. Чувствую исходящую от сущности ненависть и ко мне, и к дяде Васе, ко всему. Напрягаю силы, в руках свечение усиливается. И я вонзаю лучи в шланг. «Уходи, нет твоей власти, нет твоей власти, нет твоей власти», – повторяю все время, выбирая интонацию и звуковые переходы. Когда подбираб правильно, шланг слабнет и дрожит. Вытягиваю его. Уф! Вышел. Откидываю. Сущность зависает, а я поднимаю свитер и рубашку с майкой. Дядя Вася мне помогает и держит, пока рисую желтой краской знак, уже другой. Больше ничего не вижу, Предметы приобретают четкость. Сажусь на диван рядом с пациентом.

– Баба Лида, заходи.

– Уже все? – она заходит в комнату.

– Нет, не все. Водку то не принесла. Как иголки ставить буду?

– Ой, водку-то, – бабуля исчезает за дверью. Через минуту на столе появляетсяпочатая четвертушка и клочок ваты.

– Сейчас поставим чего-нибудь, – беру ватку, протираю виски и ввожу две иголки над ушами, – пусть минут пятнадцать постоят.

Эти точки должны укреплять волю и рвать зависимости. Едва вижу, что они равномерно перетягивают прожилки энергии между собой. Я очень устала.

– Ну как? – подает голос дядя Вася.

Вместо ответа смачиваю обильно водкой вату и подношу ему к носу.

– Да чтоб! – пациент бледнеет и поворачивается к полу, чтобы тошниться, – фу, убери. Не могу и нюхать. Это что, иголки так действуют?

– И иголки тоже. Дядя Вася, если будешь себя водкой поить, все вернется и сильно хуже. Тогда долго не протянешь.

– Да ненавижу я ее, доня. И себя, слабака, ненавижу.

– Теперь ты не слабак, но если к себе подпустишь, не взыщи, больше помочь нельзя будет.

Иголки я сняла. Надо еще заготовить. Дядя Вася ушел.

– Получилось, гляжу. Только на тебе лица нет. Давай-ка я блинов напеку. С Шольши мне молока привезли, так сейчас настоящие сделаю. Бабуля ушла разводить тесто, а я улеглась на диван и тут же уснула.

Когда проснулась, было темно, и на улице, и в комнате. На кухне вполголоса разговаривали мама и бабушка. Очень хотелось есть. Встала и, жмурясь от света, заглянула на кухню. На столе тарелка с горкой блинов, в вазочке варенье.

– Доча, ты ж не обедала, – мама старалась держаться спокойной, – давай садись. Сейчас еще чайник поставим.

– Ну, я пойду, – засобиралась баба Лида. Кухня у нас тесная, втроем сидеть уже неудобно. И проходя мимо шепнула: «умничка».

Блины были еще горячие, поджаристые, с такой корочкой по краям, какую дает при жарке сливочное масло. Чай вскипел.

– Может, это у тебя так переходный возраст проявляется? – мама налила чаю и себе.