Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Кришан
Кровные связи
Пролог
Со вздохом захлопнув книгу, Джей посмотрел в окно. В палате было тепло, а мир снаружи тонул в сырых и холодных вечерних сумерках. На голых ветках ближайшего дерева сидели, нахохлившись, мокрые птицы, похожие на большие чёрные кляксы. Осень в этом году пришла рано и принесла с собой затяжные дожди, слякоть и грязь, палую листву, неопрятными кучами лежащую вдоль тротуаров. Но Джею всё равно нестерпимо хотелось туда, на улицу, где в скудном свете разгорающихся фонарей блестел мокрый асфальт. Он уже несколько месяцев не покидал пределы больницы, лишь спускаясь изредка во внутренний дворик – окружённый стенами квадратный клочок земли.
Окна палаты выходили на подъездную дорогу, ведущую к главному входу в корпус, и Джей, прижав к стеклу нос, целыми днями мог наблюдать за снующими по улице людьми. Но сейчас дорога пустовала.
Вспыхнули лампы, залив палату тёплым оранжевым светом, и в оконном стекле возникло полупрозрачное отражение, похожее и одновременно непохожее на своего владельца: те же черты лица, что и у оригинала, но глаза зеркального двойника были серыми, а не зеленоватыми, и чёрные волосы тоже казались серыми, и весь он был серым, призрачным, словно ненастоящим.
Всё произошло слишком быстро. Витка ничего не смог бы поделать – ни предугадать смертельный удар, ни увернуться. Он зашатался, как пьяный, а потом упал ничком, раскинув руки, словно хотел обнять окровавленную арену. По зрительским рядам пронёсся шелест вздоха. Мира́йя знал, что Витка уже мёртв, что он умер ещё в падении, не успев коснуться песка, – но всё равно закричал.
Его крик потонул в ликующем рёве трибун.
Мастер вышел на ринг, чтобы забрать тело. Подмастерье стоял рядом с Мирайей, прикрывая рот ладонью, очень бледный и потрясённый, и наблюдал за тем, как мастер опускается на одно колено и поднимает Витку так осторожно, словно тот спит.
Зрители рукоплескали, свистели, пока противник Витки обходил ринг по кругу, так, как делали все победители. Вид его, однако, победным не был; он казался испуганным. Взглянув в его полные страха глаза, Мирайя отвернулся, чувствуя тошноту и отвращение к этому парню, этому месту, к себе самому, ко всему
Джей брёл по коридору, шаркая задниками шлёпанцев о пол. Скучающий, он не знал, куда пойти и чем заняться. Ужин давно уже закончился, но ещё оставалась пара часов до отбоя, и каждый коротал это время по-своему, пока в палатах шла уборка. Большинство ребят собиралось в игровой комнате, где каждый вечер тихо гудел телевизор. Они смотрели мультфильмы и комедии, или играли в «Эрудит», в котором Джей всегда оказывался среди проигравших. В отделении было несколько книг, что приносили медсёстры и родители других детей. Но сейчас Джею не хотелось читать, как не хотелось сидеть, уставившись в телеэкран. Взгляд равнодушно скользил по абажурам настенных ламп, бледно-голубым, в тон одежде пациентов, в тон всему больничному интерьеру, в котором царили два цвета. Голубые стены, белые потолки. Белые халаты врачей. Бирюзовые костюмчики медсестёр, синие комбинезоны медбратьев. Голубые, как небо, стулья в игровой. Белые подносы в столовой. Голубые одеяла на кроватях, белые, как снег, подушки.
Джей любил эти цвета, но за время, проведённое в больнице, успел устать от них до тошноты. Вместе с санитарной чистотой и тишиной отделение казалось вечной мерзлотой, сверкающей, безжизненной и, в каком-то смысле, идеальной. Сёстры и доктора охраняли неприкосновенность и нерушимость этого больничного мирка, как неподкупные, безжалостные стражи. Никакого шума, подвижных игр и громкой музыки, и никакого веселья – только покой, тишина. Они больны, и поэтому обязаны соблюдать постельный режим, должны беречь себя. До болезни Джею никогда особо не хотелось бегать и прыгать, но здесь он старался двигаться как можно больше, потому что знал, что однажды у него не останется на это сил. Однажды он не сможет самостоятельно встать или хотя бы поднять голову с подушки, будет лежать, подключённый к попискивающему монитору, с трубкой в носу и подгузником под пижамными штанами. А они усмиряли его и хотели приковать к постели уже сейчас, будто не понимали, что от этого он только быстрее умрёт. Свои последние дни он проведёт здесь, среди холодно блестящего кафеля, среди одинаковых кроватей, окружённый запахом лекарств и лесом штативов. Джей чувствовал, что хочет дышать полной грудью, пока на него не надели кислородную маску, и дышать не больничной затхлостью, а настоящим воздухом. Он никогда не покинет больницу на своих двоих, а так хотелось выйти и побежать – по лугу, по пляжу или заднему двору родительского дома, хотелось съесть не больничную овсянку на завтрак, а отцовскую подгоревшую яичницу. Столько всего хотелось…
Джей прислонился к стене, плечом ощущая её прохладу. Как глупо и как смешно – только потеряв всё, что каждый день окружало его до болезни, он смог по-настоящему это оценить.
Пламя догорело, и состайники побрели прочь от кострища. Мирайя не двигался с места, глядя на раскалённые оранжево-красные угли, похожие на расцветшие в ночи огненные цветы. Они остывали, вспыхивая ярче перед тем, как окончательно угаснуть, и этим рождали причудливую игру световых пятен и теней, мечущихся по земле. В траве у плетня стрекотали сверчки. Зашумели кроны деревьев, и Мирайя поднял голову, подставляя лицо ветру, вдыхая промозглый воздух. Дым успел уже развеяться без следа, а Мирайе всё казалось, что он чувствует его жирную, едкую вонь. Перед тем, как уйти, он бросил последний взгляд туда, где недавно полыхал огонь, пожирающий Виткино тело, и будто бы заметил покрытые сажей кости в слое пепла… А может, и это ему померещилось, как и преследующий его запах горящей плоти. Порой ему думалось, что это он сам пропитался насквозь дымом погребальных костров. Сколько их уже было и сколько будет ещё впереди?
Звёзды светили холодно и ясно, белолицая луна куталась в прозрачные облака. Полуночная свежесть гнала к теплу печки, но Мирайя не торопился заходить в дом. Повыше подняв воротник свитера, он стоял у двери, слушая сверчков и неумолчный шелест листвы.
Глава I. Нездешний
Он замёрз. Ещё спящий, Джей содрогнулся, подтягивая ноги к груди в поиске тепла, сворачиваясь в комок на жёсткой постели.
Слишком жёсткой.
Тревожная мысль вспыхнула во мраке сна; Джей прерывисто вздохнул, цепляясь за неё, силясь проснуться.
Он бродил по коридору, когда так сильно вдруг закружилась голова… А дальше лишь тьма – и пустота на месте воспоминания.
Вязкая хмарь наполняла голову, мысли путались. Слишком хотелось спать. Уши будто заложило ватой, и вокруг царила звенящая тишина. Он, наверное, упал в обморок. Ведь доктор говорил, что будут случаться приступы дурноты, что он может терять сознание… Да, верно. И вот это случилось с ним, впервые после начала терапии.
Всё ещё не открывая глаз, Джей глубоко вздохнул. Вставать резко было нельзя, он об этом знал, и потому не спешил, боясь, что ему снова станет плохо. Пол казался шероховатым сквозь ткань пижамы, что-то кололо бок, впивалось в голые руки.
Что это? И почему он до сих пор лежит на полу? Неужели никто до сих пор не заметил его?..
Очень неясно, будто бы издалека донёсся тихий звук. Джей открыл глаза… И тут же зажмурился. Участившийся пульс загрохотал в висках; в тот же миг глухота прошла, и окружающие звуки навалились на него, пронзительные и тревожные после минут гробового безмолвия. Уличные, городские звуки.
Джей жмурился изо всех сил, чувствуя, как сильно бьётся сердце.
Ему померещилось. Пожалуйста, пусть ему просто привиделось.
Но, открыв глаза во второй раз, он не оказался, вопреки надеждам, лежащим в больничном полутёмном коридоре, и не проснулся в своей постели.
Он лежал на улице.
Джей медленно сел, озираясь. За спиной – узкий тупик, образованный глухими стенами двух домов и высоким кирпичным забором. У забора – ряд контейнеров, переполненных мусором до такой степени, что несколько пластиковых пакетов выпали из них, рассыпавшись. Какие-то мешки порвались, вывалив на асфальт гнилые внутренности. От них несло сладковатым, тошнотворным запахом разложения.
Джей встал на ноги. Что-то продолжало впиваться в руки, причиняя боль. Он потёр предплечья и ощутил, как осыпаются с кожи мелкие камешки, оставляя после себя зудящие вмятинки. Джей почесал их, хмурясь и жуя губу.
Если асфальтная крошка успела впечататься в кожу, то сколько же времени он тут пролежал?
Что-то зашуршало позади; обернувшись, он увидел, как из мусорного пакета выползла крыса и, не обращая внимания на человека, скрылась за одним из контейнеров. Проводив её взглядом, Джей сглотнул и поёжился.
Как тут холодно! Если это сон, то пора бы ему закончиться.
Но слишком реальными были грязный асфальт под ногами и вонь отбросов. Сон это или не сон, но толку стоять среди помойки не было.
Совсем рядом раздавались знакомые звуки вечернего города, загруженной магистрали: автомобили перекликались гудками и рычали моторами, взвизгивали шины, доносились человеческие голоса, смех и обрывки музыки. Джей медленно пошел вперёд и, дойдя до угла здания, остановился, оглядывая развернувшуюся перед ним улицу.
Темнело, и в сгущающихся сумерках одна за другой загорались, мигая, неонки вывесок и тускло-оранжевые уличные фонари. Сновали по тротуарам прохожие. Осмелев, Джей вышел из своего укрытия. Тут же людской поток подхватил его, потащил за собой, выведя к дороге. На противоположной стороне проезжей части вспыхнул зелёный огонёк, разрешая переход; машины встали в два рокочущих ряда. Толпа двинулась вперёд, и Джей тоже пошёл, сам не зная, куда и зачем; чужие локти, плечи и животы задевали его, теснили, толкали.
Оглянувшись, Джей с трудом смог разглядеть едва видный закоулок, из которого он вышел, и который тонул теперь в густых фиолетовых тенях.
Стоит ли уходить от этого места? Может, лучше было бы оставаться там, вдруг он каким-то чудом перенёсся бы назад, в больницу?
Развернувшись, Джей начал проталкиваться сквозь толпу, чтобы вернуться, когда огонь светофора сменился на красный, и люди рванули вперёд, заторопились на другую сторону улицы под нетерпеливые гудки автомобилей. Какой-то мужчина налетел на Джея, чуть не сбив его на землю.
– Чего встал?!
Джей шарахнулся от злого окрика и прыгнул на тротуар, уходя с проезжей части. Ряды машин двинулись навстречу друг другу и сомкнулись, похожие на стальные зубы. Дождавшись зелёного, Джей пошёл через дорогу на противоположную сторону, уворачиваясь от идущих навстречу людей. Мужчины и женщины ворчали, тесня его и окружая со всех сторон плотной стеной тел, тычками и давкой, запахами пота и духов, духотой, в которой трудно было дышать и ориентироваться, гневным "Куда прёшь?!" Вырвавшись из течения толпы и очутившись наконец на свежем воздухе, Джей задыхался.
Он подошёл к тупику, завернул в него и резко остановился. В одном из баков ковырялась, выбрасывая на землю пакеты и мусор, неопрятная женщина в обтрёпанном пальто. Джей замялся, глядя на её широкую, сутулую спину, сгорбленную над контейнером, и отступил назад как можно аккуратнее и тише.
Он дождётся, когда она уйдёт, и…
Тут женщина оглянулась. Увидев Джея, она развернулась к нему всем корпусом и зашипела, злобно оскалившись. Джей оцепенел, уставившись на неё во все глаза, не в силах шевельнуться. Женщина шагнула вперёд, протягивая руки, чтобы схватить его. Джей отшатнулся со всхлипом и бросился прочь. Вслед ему нёсся низкий, похожий на собачий, рык.
Остановился он только тогда, когда выдохся окончательно. Упёрся ладонями в колени, морщась от колотья в боку. Во рту было сухо и горько, сердце готово было выскочить из груди.
Давно уже ему не приходилось так бегать, да и просто – бегать. Надо же, нарваться на сумасшедшую…
Джей выпрямился и утёр ладонью рот. Мчался он, не разбирая дороги, и теперь стоял в безлюдном месте, где не было ни автомобильного движения, ни фонарей. Вдоль дороги теснились обшарпанные пятиэтажки. И по пальцам можно было пересчитать окна, в которых горел свет. Джею не нравилось здесь, не нравились тишина и густой сумрак.
Под порывом ветра закачались, шумя, деревья. Джей поднял глаза и оцепенел: в небе, окруженные бледным ореолом, висели две луны.
Джей с силой потёр лицо, вновь взглянул в небо, но видение не исчезло. Он покачал головой, чувствуя, как губы сами собой расползаются в улыбке, дрожащей, жалкой.
Такого просто не может быть.
Где-то вдали залаяла собака, и вновь воцарилась тишина. Стремясь снова выйти к людям, Джей устало побрёл туда, откуда, как казалось, прибежал. К своему удивлению он быстро добрался до оживлённых улиц и остановился на перекрёстке, над которым, как распяленное автомобильное божество, висел на проводах четырёхсторонний светофор. Он угрожающе раскачивался, когда под ним пёстрыми мазками проносились машины.
Не зная, что делать и куда идти, Джей отрешённо наблюдал за мигающими огнями. Мысль о том, чтобы обратиться за помощью, он отмёл сразу же, едва только она возникла. Да и к кому он мог бы обратиться? Что бы сказал?
Он смотрел, как двигаются, подчиняясь сигналам светофора, толпы людей, похожие на косяки рыб в глубокой вечерней синеве, и как автомобили проносятся мимо смазанными силуэтами. Ему вспомнился отцовский автомобиль, который кряхтел и кашлял перед тем, как завестись. Мама каждый раз морщилась, а если отец не мог видеть её гримас, она вздыхала, очень тяжело и громко.
Джей передёрнул плечами и заскочил в магазин, витрина которого сверкала цветными огнями. Оказавшись внутри, он растерялся было и замер около входа, но несколько человек уставились на него, и Джей поторопился спрятаться за ближайшими стойками.
Он давно уже нигде не бывал, не мог даже вспомнить, когда в последний раз самостоятельно выходил куда-то, кроме маленького кафе на первом этаже больницы. Но в магазине было тепло и светло, были люди. Можно было согреться, переходя от полки к полке, делая вид, что разглядываешь товар, успокоиться и подумать как следует. И Джей шатался по большому залу, наблюдая исподтишка за другими посетителями и стараясь не попадаться им на глаза.
Несмотря на то, что он собирался обдумать всё произошедшее, в голове не было ни одной толковой мысли.
Где он очутился? Что произошло?
Он смотрел на людей – они выглядели самыми обыкновенными мужчинами и женщинами. Автомобили на улицах были неизвестных марок, правда, но в этом он никогда особо не разбирался… А город – не его родной. Слишком большой, слишком оживлённый в такое позднее время, слишком шумный. Дома нет таких широких улиц, таких высоток, таких странных магазинов. Значит, он не дома? Как такое могло произойти?
Почему в небе две луны?
Джей совсем погрузился в свои мысли и, услышав над самым ухом вкрадчивое "Молодой человек?", вздрогнул от неожиданности. Обернувшись, он увидел девушку в форменной одежде – должно быть, местную работницу.
– Вам помочь?
Джей отрицательно помотал головой. В помощи он не нуждался. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое.
Но она не отставала.
– Подсказать что-нибудь?
Джей сглотнул, перебарывая желание спрятаться. Её взгляд преследовал его. Он ненавидел, когда на него смотрят так, внимательно, изучающе, будто разглядывают насекомое, прилипшее к подошве ботинка. "Это что ещё такое?" – спрашивали эти взгляды. Джей тут же вспоминал о своих кривых зубах, которые вынуждали его улыбаться лишь мельком, о том, что рот у него широкий, бледный, тонкогубый – жабий рот. Вспоминал о том, что он коротышка, о сутулых плечах, из которых торчала шея со слишком крупной головой. Вспоминал, какой он тщедушный, какой нескладный.
Сгорбившись, он проскользнул между стендами к выходу и выскочил из магазина, хлопнув дверью. Порыв ветра дохнул холодом, и Джей сжался. Что делать дальше?
Он пошёл по улице, просто чтобы не стоять на месте. Идти, пусть и бесцельно, было лучше, чем не делать совсем ничего. Постепенно машин становилось меньше, и всё реже встречались прохожие. Звук шагов многократно усилился в тишине и отдавался эхом. Дорога стала уже, дома – ниже. Рядом не было ни души, не доносилось ни звука, ни в одном из окон не горел свет. Какое-то время спустя он вышел к полукруглой лестнице, короткой и широкой. Над лестницей изгибалась каменная арка, а прямо за ней виднелись аккуратные кусты, ряды деревьев и фонари.
Парк?
Другого хода не было. Или прямо, или назад. Помедлив, Джей вошёл.
Он отыщет укромную скамейку или беседку, и отдохнёт до утра.
Неизвестно, как выглядел этот парк днём, но сейчас он был похож на декорацию к фильму ужасов. Над головой шелестела листва, и свет фонарей с трудом пробивался сквозь неё, лишь подчёркивая кромешную тьму, лежащую за пределами редких световых пятен. Тишина давила на уши, но Джей даже дышать слишком громко боялся, осторожно ступая по мощёной каменными плитами парковой аллее.
Чего он боится?
Он остановился и вытер о футболку вспотевшие ладони, оглянулся по сторонам.
Ни души.
Приказав себе не раскисать, Джей шмыгнул носом и побрёл в глубину парка. Дорожка петляла между стволами деревьев, то скрываясь в густых тенях, то оказываясь на свету. Джей от усталости готов был упасть и уснуть прямо на земле, а вокруг не было ни одной скамейки, только кустарники, высокая трава, которой будто никогда не касались садовые ножницы, и палая листва, запутавшаяся в этой траве, усыпающая дорожку хрустким ковром.
Раздался резкий шум, Джей вскрикнул, сжался. Пульс бился где-то у горла.
Послышалось хлопанье крыльев и тихий свист, а потом наступила тишина. Джей еле подавил рвущийся наружу нервный смех. Птица! Всего-навсего глупая пичуга, которой не спится среди ночи. Покачивая головой, он пошёл дальше.
Стыдно бояться темноты. Ему уже четырнадцать, а он визжит, как пятилетняя девчонка.
На душе стало спокойнее, а шаг – легче, и даже настроение будто бы повысилось. Впереди, под одним из фонарей, он увидел скамейку и устремился к ней, почти обретя второе дыхание. Еще немного – и можно будет вытянуть гудящие от усталости ноги, а может, и вздремнуть.
Утром он разыщет работников парка или охрану. Они отведут его в больницу, где он смог бы продолжать лечение, или в полицию, или ещё куда-нибудь, где взрослые решат всё за него.
Надо было с самого начала обратиться к кому-то из старших, а он боялся… Куда уж страшнее – оказаться среди ночи неизвестно где, без денег, без хоть сколько-то тёплой одежды? Но ничего, теперь…
Вновь послышался шум, и Джей приостановился было, но тут же отмахнулся, силой воли заставляя себя сохранять спокойствие.
Это просто птица. Нечего бояться, здесь никого, кроме него, нету.
Он снова пошёл… И опять остановился, потому что звук стал как будто ближе. Мелькнула на мгновение и тут же испарилась мысль о кошке – для кошки шума слишком много. Кто-то с треском продирался сквозь кусты, ломая ветки, сминая листву.
Хотелось бежать, но невозможно было сдвинуться с места, ноги словно приросли к земле. Позади раздалось сопение. Джей, сам не зная для чего, обернулся – и в тот же миг тяжелая, жаркая туша обрушилась ему на плечи.
Столкновение и удар о землю выбили из лёгких весь воздух. Джей хватал воздух ртом, пытаясь выбраться из-под массивного тела, прижавшего его к бетону дорожки. И, отталкиваясь от зверя руками, он не ощутил под пальцами шерсти, а только гладкую, тёплую кожу.
Тварь зарычала, лицо опалило смрадное дыхание; на мгновение Джей увидел отблески фонаря на клыках в пасти зверя. А потом на руке, которой Джей прикрывал горло, сомкнулись зубы и рванули с дикой силой. От неожиданности Джей не издал ни звука, и даже не почувствовал боли, только удивился, когда его же кровь брызнула на лицо. В следующую секунду зубы добрались до плеча – и вонзились бы в глотку, не рвись Джей прочь. Но на этот раз боль достигла сознания, и тогда он закричал.
Джей не заметил, когда именно тяжесть зверя, сидевшего на груди, исчезла. Он не знал, что спугнуло его, да и не хотел знать. Он лежал на спине, глядя в звёздное небо, и над его головой мерно раскачивались, шумя, вершины тополей.
Холодно, очень холодно. И больно.
Он перевернулся на бок, и тут же накатила боль настолько сильная, что его стошнило. Он утёр рот.
Поделиться книгой: