Сакральные вопросы о коммунизме, И. Сталине и человеке

Все понятно: классы нужны Сталину, чтобы сохранить диктатуру пролетариата и свое положение на вершине власти. Признай он, как того требует марксизм и ленинская программа партии, социализм бесклассовым обществом, тогда диктатуру пролетариата (или хотя бы ее силовую часть: НКВД, политический надзор, сыск, исправительные лагеря) надлежало демонтировать. А государство переходного периода заменить новым, социалистическим государством. Ибо бесклассовым обществом нельзя управлять как классовым. Новый этап – новые пути и новые способы развития общества.

С победой социализма, по всем канонам марксистской науки, государство должно было начать отмирать (не классы, а именно государство, на основе отсутствия классов), уступая место развитию демократии и самоуправления.

Нет классов – некого и незачем подавлять. Впервые появляется возможность государственного устройства без «опричнины», спецслужб и гонений против собственных граждан. Об этом Ленин настаивал в «Государстве и революции». С этого момента начинает возрастать роль личности в истории, не только уполномоченной, а любой, с ее умом, рвением, талантами. Но тогда Сталину требовалось допустить вполне законное соперничество. А это, видимо, не входило в его планы. И он «подправляет» марксизм, дабы замаскировать свою личную цель.

Не сделай он этого, получилась бы сущая нелепица: диктатура класса при отсутствии классов. А так, при некоторой правке, фальсификации марксизма, он довольно убедительно (массы ведь привыкли считать себя классами), под бурные аплодисменты осуществляет второй, после превращения должности генсека в высший по разряду пост, скрытый государственный переворот. То есть, узурпирует власть. И любого своего оппонента может представить классовым врагом и на этом основании даже не бороться с ним, а просто отодвинуть в сторону.

Однако с историей в прятки не сыграешь, и неверное решение оборачивается тысячами текущих и будущих проблем, нестыковок, изломов, перегибов.

Поскольку общество объявлено «классовым», то в нем автоматически сохранены диктатура пролетариата, соответствующая ей идеология («непримиримой классовой борьбы»), органы насилия и подавления. Естественно, что с этого момента все конфликты: межличностные, групповые и даже этнические (а люди сталкиваются между собой постоянно, по разным поводам и мотивам), – расцениваются как классовые. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Соответственно, междоусобная карьерная борьба среди управленцев (партийных и госслужащих) разгорается с новой силой, с использованием риторики и инструментов классовой борьбы. К тому же, раз вы сохранили органы насилия (а сами в отставку они уйти не могут), платите им за работу, поощряете за успехи, то естественно, что они продолжают искать врагов или… попросту фабриковать их, чтобы оправдывать свой хлеб.

Так, совершенно парадоксальным образом с победой социализма (вместо гармонизации человеческих отношений) разворачиваются массовые репрессии. Не Сталина – по отношению к народу. Не среди низовых работников (рабочих, крестьян, мелких служащих), а среди претендентов, борющихся за выдвижение и вхождение во власть.

Межличностная конкуренция переходит в ожесточенную борьбу, часто с использованием НКВД. Сталин отнюдь не санкционировал – скорее спровоцировал ее. Люди сами боролись между собой, путая, порой умышленно, межличностные конфликты с классовыми, привлекая органы власти, искренне полагая, что осуществляют правое дело.

Поражает здесь даже не массовость жертв, на которой зациклились традиционные критики сталинизма, а массовость самих гонителей. Не «злая воля» вождя, не врожденная будто бы кровожадность большевиков, а искажение марксизма привело их к трагедии. Столь же жестокой, сколь и бессмысленной. Такова плата за излом марксистских постулатов.

Репрессии поэтому возникли как продолжение «классовой борьбы» в бесклассовом обществе. Но это была межличностная борьба, конкурентная, ведущаяся с применением методов и приемов классовой борьбы по причине сталинского искажения марксизма. Это искажение обернулось извращением социализма, изломом всех его основ. Думается, что Сталин сам этого не ожидал, но признаться в подлоге уже не мог.

К чести его следует признать, что в практике последующего руководства, пока был жив, он многое исправлял из того, что заложил в теории. Но в марксизме нельзя, исказив одно положение, не нарушить всю целостность и системность мировоззренческой концепции. Ибо диалектику развития мира, как путеводную нить в этом учении, никто, даже Сталин, отменить не в силах.

Сохранив диктатуру пролетариата, исторически выполнившую свою миссию, Сталин с самого начала привел надстройку в противоречие строящемуся социалистическому базису, сковав его последующее развитие.

Социализм рос далее как жесткая конструкция, но не как живой организм. Командно-приказная манера управлять, сверху – вниз, почти без обратной связи и не допускающая вольностей, с регламентированной свободой обсуждения и творчеством только по разрешению, стоила нам неимоверного напряжения в труде, громаднейших усилий, затрачиваемых порой впустую.

Сталин замкнул на себе возможность думать о людях, об обществе, другим предоставив право соперничать между собой. Он только забыл при этом, что не вечен, и поэтому все последующие правители страны так и не сумели следовать его озабоченности. Они думали лишь о том, как взять от людей их знания и силы, чтобы на их ответственности ехать в свой коммунистический рай.

Когда на вершину власти заступил Никита Сергеевич Хрущев, его личность наложила заметный отпечаток на управление страной. Но не более того. Ничто в своей основе не было подвержено сомнению или теоретическому осмыслению. Все его новации шли от чувства, но не разума, и потому коренных изменений не внесли.

Заклеймив осуждением культ личности Сталина, осудив репрессии как «необоснованные», не выяснив, однако, их причин, он ничуть не затронул сталинскую фальсификацию марксизма. И все фактически оставил как есть. Даже так называемое «общенародное государство», вписанное в Программу строительства коммунизма, сохранило все признаки диктатуры пролетариата и структурно не изменилось. Поэтому культ просто поменял фамилию, репрессии сменили форму: теперь не расстреливали за инакомыслие, не ссылали за «связи или ошибки» в лагеря, но исключали из партии, увольняли с работы, не давая подняться. То есть убивали медленной смертью, а неугомонных искателей правды и справедливости отправляли в психушки.

Система управления (надстройка) оставалась фактически незыблемой, наделяя правителей «непогрешимостью», возможностью говорить с народом свысока, а если надо, то и силой оружия. Общество социального равноправия и справедливости, ради которого поднимались, бились и трудились исконные ленинцы, жертвуя здоровьем, судьбами и даже жизнью, перечеркивалось партийной бюрократией, которую выпестовал и надежно пристегнул к себе Иосиф Сталин.

Поэтому, какие бы улучшения и реформы в стране ни задумывались (а они случались), все они разбивались о твердыню этой системы или вязли в пафосной болтовне, прикрывавшей ухудшение жизни народа. Но важно отметить, что в правление Хрущева произошла скрытая поляризация номенклатуры: на ленинцев и сталинистов. Межличностная конкурентная борьба, не прекращаясь, приняла форму клановой, межгрупповой борьбы, в которой и потерпел поражение Хрущев.

Эпоха «застоя,», вклинившаяся далее в нашу историю как победа наиболее консервативного чиновничества, была периодом беспредельного попустительства, где руководящая элита в очередной раз поменяла фамилию культа и на его фоне развязала себе руки. Не мудрствуя лукаво, обвешивая грудь Леонида Ильича звездами и орденами, она занялась своими интересами, постепенно смыкаясь с набирающей силу и обороты теневой экономикой.

Этот период был наиболее длительным, поскольку межличностное соперничество в карьерной борьбе несколько поутихло, имея достойную компенсацию по линии экономической вседозволенности. Закрывая глаза и позволяя многое, Брежнев Л. И. со своей стороны надежнее пристегнул номенклатуру, чем Сталин – привилегиями. Но именно при нем четко обозначилось противостояние правящих верхов трудовому народу. Борющиеся между собой кланы плечом к плечу стояли против низов под лозунгом «экономной экономики» для масс и безудержного обогащения привилегированных.

Далее началась агония казарменно-бюрократического социализма, череда умирающих друг за другом престарелых, больных, никчемных генсеков, обнажая полное перерождение «диктатуры пролетариата» в диктатуру номенклатурного чиновничества.

Социализм, таким образом, выстроенный индустриально, не был доведен до целостности как общественно-экономическая формация. С соответствующей себе надстройкой: развивающегося народовластия и местного самоуправления, при всеобщей демократии и свободе. Он не потерпел поражение от внешних сил, а именно не состоялся. По причине скованности внутреннего развития, обусловленного не ошибочностью марксизма, а его сталинской подменой в идеологии и власти.

Узурпировав власть, Сталин деформировал социализм и дискредитировал его. Выставив себя в роли главного знаменосца, он оказался, в конце концов, его могильщиком. Именно сталинизм, если говорить точнее, не выдержал проверки исторической практикой.

Социализм же, если судить точнее, был порушен в междоусобной борьбе между верхами и низами, с дополнением клановой междоусобицы между партийными и чиновными элитами, за свою долю потребительского благополучия. Не потому, что коммунистическая идея была неверна, а потому что страной правили в основном корыстно алчущие руководители. Вместо всемерного развития созидания они боролись главным образом за собственное потребительское преуспеяние. Война потребительских амбиций вширь и вглубь, в конце концов, поглотила социализм.

Коммунистам давно следовало отмежеваться от Сталина и сталинизма, извинившись перед согражданами и всем человечеством за его непомерный авторитаризм под флагом коммунизма.

2. Что делать?

Однако наша задача состоит не столько в поиске виновников, разоблачении диктаторов, предателей и перевертышей, сколько в поиске и уточнении причин неудавшегося коммунистического опыта. Когда мы поняли «почему», становится яснее «что делать».

Необходимо остановить череду сменяющих друг друга узурпаторов и восстановить преемственность исторического развития. С виновников уже не спросишь, а положение исправлять надо. И первое, что для этого нужно, – восстановить марксизм-ленинизм в его исторических правах и научной чистоте. Не как идеологию в ее вульгаризированном виде, позволяющую то выдвигать, то задвигать те или иные положения, а как научную теорию с ее наиболее универсальным методом – диалектикой.

Именно отказ от марксизма, показная преданность ему на словах повлекли за собой причины трагичного действия, с диалектической же последовательностью. Самонадеянность правителей, какими бы приемами они ни орудовали, выворачивается наизнанку объективным ходом закономерного развития.

Теперь мы вполне убедились в истинности марксистского замечания: «Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни…» (Соч., т. 13, с. 7).

В самом деле: вот 1936 год – принимается сталинская Конституция Союза ССР. Гром аплодисментов, восторги победителей! И тут же – массовые репрессии. Вот 1985-й – горбачевская перестройка. Уставший от великих трудов народ с восторгом аплодирует новому мессии! И следом – потеря управляемости. А вот еще август 1991-го – провал ГКЧП, войска отозваны, триумфатор на танке! А далее – развал экономики, чудовищное ограбление народа. И его последующее вымирание, до миллиона в год.

С этим надо что-то делать! Не правда ли?..

Мир развивается по объективным законам. И никому не дано их игнорировать. Но поскольку мир развивается, соответственно развивается и человеческое отражение. Наиболее адекватным оно становится с превращением в науку, а науки – с оформлением в марксизм. Однако марксисты тоже люди и порой не меньшие глупцы и перевертыши, чем кто бы то ни был. По ним нельзя судить о марксизме.

Марксизм поэтому ничего не гарантирует и ни от чего не страхует. Люди сами творят свою историю. Но беда в том, что они смотрят на происходящее как на нечто отдельное от предшествующей истории, полагая, что ее можно игнорировать. Вот и Сталин, соблазнившись на личное всевластие, отступил от марксизма и закрылся от критики. Если далее и бывали дискуссии, то в строго заданном направлении и с заведомым результатом.

Увы! Вольное обращение с истиной преступно. Марксизм как теория истинен, потому что ничего не выдумывает и с чужих тетрадей не списывает, как Гайдары и Явлинские, а исходит из «противоречий материальной жизни», строго следуя причинно-следственной связи.

Марксизм – точная наука. Если практика – критерий истинности, то ни одна из нынешних концепций, даже математических и физических, не подтвердилась в таком объеме и с такой достоверностью, как марксизм. Это звучит парадоксально, но лишь потому, что в науке, и особенно в философии, подвизается масса людей со спекулятивным мышлением.

Деление на «точные» и «неточные» науки идет от людей, а не от самих наук. Наука либо есть, либо ее нет. Независимо: естественная ли она или обществоведческая. В общественной науке – свои непреложные критерии, которые никем (и Сталиным тоже) не могут быть отменены. Марксизм многое открыл, но это понимать надо. А научная истина не делает выбора в принадлежности по чьей-либо прихоти.

В 1936 г., когда Сталиным было заявлено о победе социализма, в обществе, поскольку объективно оно стало бесклассовым, политика как метод управления должна была уступить место науке. В самом марксизме политические решения всегда шли от научного анализа. Раз политика – это регулирование отношений классов, а классов нет, значит, политика (в ее внутреннем значении) становится ненужной. Общество переходит к регулированию своих отношений не с позиций одной, пусть большой группы населения, а с позиций и в интересах всех членов общества, как в ближайшем, так и отдаленном измерении. А это предмет науки. С окончанием классового периода в жизни общества политике приходит конец. Надстройка складывается не как орган господства какой-либо группы, а органом регулирования в интересах всех.

Благодаря этому открывается безграничное, ничем не стесняемое развитие демократии. Та демократизация, о которой начал было говорить Хрущев и до полного недержания разговорился Горбачев, встала в повестку дня с победой социализма, построением бесклассового общества. Коммунизм и демократия поэтому не только не противоречат друг другу – они по-настоящему друг друга предполагают. Демократия, вытекающая из коммунистического отрицания государства, это уже не политика. Это – воздух, атмосфера свободного общества, ничем не сдерживаемая, о чем и мечтать не могла буржуазная демократия, воспеваемая нам либеральными демократами как счастливая возможность всем поедать друг друга, а точнее, как свобода хищникам грабить трудящихся.

Если бы бурбулисы и гайдары, шахраи и чубайсы доподлинно хотели что-то путное сделать для народа, им достаточно было бы разоблачить теоретический подлог И. Сталина и все свои лозунги свести в одно-единственное требование к властям – быть верными марксизму-ленинизму не на словах, а на деле. И указать, в чем есть правда и истина.

Еще в 1920 г. В. И. Ленин говорил: «Это начало самой счастливой эпохи, когда политики будет становиться все меньше и меньше, о политике будут говорить реже и не так длинно, а больше будут говорить инженеры и агрономы… Самая лучшая политика отныне – поменьше политики. Двигайте больше инженеров и агрономов, у них учитесь…» (ПСС, т. 42, с. 156–157).

Как видим, задолго до 1936 г. было желание потеснить политиков учеными и специалистами, т. е. людьми, знающими дело, а не болтающих о нем. Не это ли путь к позитивной, созидательной демократии? А что затем? Уже при Сталине речи становились все длиннее и длиннее, а наука была превращена в служанку политики. Теперь же политика, без науки, выродилась в политиканство и политтехнологии для шельмования и дискредитации. И приходит еще безумно умный Гайдар и говорит: давайте вернемся в капитализм, раз не получился коммунизм. Не поняв, почему не состоялся коммунизм, он просто объявил его неверной идеей.

Увы, неверна идея самого Гайдара. Только номенклатурный оборотень мог набраться претенциозной наглости оболгать исторический материализм Маркса, Энгельса, Ленина и противопоставить себя историческому выбору народа. Увы, ничего похожего на капитализм не будет. Будет новый виток трагедии. Более тяжкий, чем сталинский кульбит с надстройкой. И чем больше будет затягиваться петля, тем более жестокой, через нарастание и обострение проблем, будет развязка.

Отпустив цены и разрешив всем и каждому торговать чем попало и где угодно, гайдаровские реформы всколыхнули в толщах населения потребительскую агрессию, шабаш нетрудовой наживы, вакханалию воровства, рейдерства и торгашества. Но если в низах воруют обычно по нужде, крохи, сумками, то верхи – ради обогащения, госимущество, составами, залежами недр, банками и т. п.

Ваучер стал морковкой для наших доверчивых аборигенов, чтобы они молчали, когда у них из-под носа уводят их несметные богатства. Верхи же использовали «реформы» как переход от скрытых накоплений, мертвеющих без движения при социализме, к праву ничем не ограниченной частной собственности, как восхождение от руководства низами к «господству» над ними, как перевоплощение из номенклатуры в «класс новоявленной буржуазии».

Однако оттого, что вам разрешили воровать, написав или заимствовав для этого некие правила, воровство не перестает быть воровством. Поэтому все, что в личной собственности создано не собственным трудом, есть кража. И это невозможно квалифицировать иначе. Ведь одно дело приватизация в Англии, где имеются выросшие в преемственности капиталы, и совсем другое – у нас, где мы жили на зарплату и подработки. Ясно, что мы имеем дело не с естественным процессом, а силовым навязыванием искусственных управленческих решений. И разграбление страны не может быть названо «стадией первоначального накопления», как это определилось в истории прежде. За словами не упрячешь суть.

Номенклатура попросту установила воровской режим. В смычке с «теневиками». По меткому определению С. Говорухина и В. Илюхина, это – «криминальная деспотия с круговой порукой». Добавим: как по вертикали, так и горизонтали. Власть не просто присваивает, раздавая себе и приближенным государственное имущество, – саму экономику отчуждает у общества, заставляя ее работать на себя, заботясь лишь о кормежке населения. Основная задача ее – придать вид законности творимому произволу. Этим увлечены сверху донизу все управленческие структуры. Обворовывая народ, власть называет свое государство «социальным», стремясь доказать, что все делает в интересах народа. Нет более издевательского парадокса!

«Новых русских», что сколотили громадные состояния за два-три месяца или года – по социальной привязке сплошь из рабочих, крестьян, интеллигенции (других у нас не было), – власть называет бизнесменами, предпринимателями, промышленниками, коммерсантами, банкирами, – словом, буржуазией. То есть, по своему хотению называет одних так, других этак, ломая ту же комедию, что учинил в свое время И. В. Сталин с рабочими и крестьянами. Только те тогда уже не были классами, а эти и классом-то стать не могли. Но суть от этого не меняется. Вор, по законам всех более или менее развитых государств, не может считаться собственником краденого и, как бы его ни отмывали, ни легализовали, пока жив, подлежит суду, а краденое – возврату подлинному владельцу. Действительная поляризация у нас в обществе проходит не по классовому признаку, не между буржуазией и пролетариатом, которых попросту нет, а между тружениками и ворами – как крайнее конкретно-историческое выражение всеобщего деления людей на созидателей и потребителей. Ни социализма, ни капитализма здесь нет. Есть издевательство над историей, более сатанинское, чем при Сталине.

Пушкин говорил, что, если бы люди точно называли вещи своими именами, они избавились бы от половины заблуждений. Но заблуждения бывают выгодными, и люди держатся их. Это многое объясняет. Поэтому либерально-реформаторская идеология не есть некое повальное оглупление или помешательство, как может показаться. Это – идеология сознательного мошенничества, ловящая людей на собственнической психологии и нежелании правдиво оценивать себя.

Люди, видя ее распространенность и потакание в прессе, не могут ей противиться, чтобы не выглядеть белой вороной. Зато в границах личного интереса приемлют ее, несмотря на разлагающую вредоносность для большинства и общую опасность в перспективе, чтобы сносно объяснять себе поступки своего же стяжательства. Они предают, таким образом, выработанные веками человеческие ценности под свой корыстный интерес. Эта идеология коробит людей против их собственной воли, оправдывая их потребительские амбиции и жадность. Если коммунисты десятилетиями изнуряли человеческую сущность, интенсифицируя труд, то либеральные подельщики извращают ее, нагнетая в ней звериные инстинкты и порывы.

Люди, конечно, не проверяют идеологию на истинность, а приспосабливаются к ней. На выяснение истин обычно уходят столетия и десятилетия, горы трудов и моря крови. Но нам сегодня не отпущено столько времени. СССР погублен. Россия катится в пропасть. Плата уже велика. Но воры торжествуют: они богаты, их респектабельно именуют господами, охраняют наемники, полиция и оправдывают власти.

Довольно! С реформами, если хотим выжить, надо кончать. Как покончили с иллюзорной попыткой строительства извращенного коммунизма. Общество нуждается в лечении. Мало ли что-то кому-то выгодно. Жить хорошо имеют право все, а не кто-то за чей-то счет!

Дело Гайдара-Чубайса не просто ошибочно, оно ложно и лживо. Не реформы будто бы осуществляются неправильно. Неправильны и неправедны сами реформы. Исходный посыл их неверен. И как ни крути, все будет выходить морока и большая беда. Король-то голый!

Но и на коммунистов нынче надежды нет. Доказывать им марксизм – дело более трудное, чем перед его прямыми врагами. Они попросту не понимают его, оставаясь упертыми в своем доморощенном догматизме. Воров они воспринимают, как им и подают, за буржуазию. Поэтому одним не терпится повторить «сталинские» репрессии. Другим грезится повторная социалистическая революция с установлением все той же диктатуры пролетариата. Однажды вбитое в голову искажение мстит за себя тем, что, несмотря на происшедшие изменения, люди до сих пор лишены четких представлений о самих себе и возможных противниках. Режим поэтому более держится на обмане, а не на силе оружия.

Люди не сознают, что любой исторический акт есть особенность, сочетающая в себе общую закономерность и неповторимую уникальность. История не штампует события (в ней нет дурной бесконечности), а выдает их в развитии качественного своеобразия. Путаясь в качественном определении событий, коммунисты, естественно, и не знают, что делать. Если прежде капиталистов мучил призрак коммунизма, то коммунистам ныне всюду мерещится призрак капитализма. И на место здравого понимания ситуации ставят закосневшие догмы: юридическую, к примеру, ответственность за воровство подменяют «классовой». Хотя для нас достаточно судить воров, чтобы избежать большой крови.

Коммунисты ныне представляют собой теоретически разоруженную, вырождающуюся секту, не способную (из-за эклектичного в своем прагматизме руководства) ни к самоорганизации, ни к организации всенародной оппозиции. «Лимит на революции» у них исчерпан, а классы, тем не менее, «продолжают быть». Из-за этой путаницы они не видят и не приемлют действительной революции. А она есть, продолжается и углубляется – это Всенародная, общедемократическая революция, разразившаяся восстанием в 1991-м против номенклатурного засилья и расстрелянная оборотнями в 1993-м. Она не одноактное явление. Неизбежно грядет ее новое конкретно-историческое воплощение.

Вспыхнув как антибюрократическая, она сфокусируется постепенно как антикриминальная. Против той самой элиты, что сначала давила, а потом грабила собственный народ. И народ вернет свою собственность! Как он отвоевал ее у капиталистов в 1917-м. Потому что она есть его действительная вековая опора, а не только советского периода. Именно труд всегда порождает собственность, а не собственность – труд. Можно долго обманывать людей, но прозрение придет. Тогда и начнется не «переходный от капитализма к социализму период», а организационно-восстановительный, преследующий не возврат к прежнему, казарменному социализму, а установление и развитие его на естественно-исторических основаниях. И первым делом он проведет не экспроприацию (что было верно по отношению к капиталистам), а реверсию, возврат наворованной собственности исконному владельцу, путем не репрессий к неугодным, а уголовного наказания действительных виновников. Разумеется, не по идеологическим мотивам, а по факту и мере грабежа, с гласным судом и всеми процессуальными процедурами. Это необходимо, чтобы народ знал, как с ним обошлись его правители в своем «великом реформаторском порыве», чтобы ложь перестала быть системным управителем страны.

Вопрос не в том, быть или не быть богатым, а в том, за что богатство. По труду и таланту или от воровства и связей? По справедливости и соразмерно или незаслуженно, с избытком? Этот путь очищения при его всеобщем осознании был бы наиболее оптимальным и безболезненным, чем стихийный бунт. При условии консолидации трудящихся масс в широкую демократическую оппозицию.

Но ошалевшие от «свободной охоты» хищники не захотят расстаться со своей добычей. Более того, желая наращивать добычу, они держат под контролем прессу, погруженный в коррупцию чиновный аппарат, спецподразделения внутреннего назначения. Они прекрасно знают, кто они на самом деле (это для коммунистов и обнищавших масс они – «буржуазия»). И поэтому создают под оплаченный заказ идеологические ширмы и рекламные помпы, декорации и пугала, буферные слои из так называемого «среднего класса», держат на поводке всю президентскую рать. А посему надежд на консолидацию и общественное осознание мало. Слишком много лжи – с одной стороны, и предрассудков – с другой.

Оппозиции, как воздух, нужен хоть один телеканал. Для реализации своего права на демократию. Газеты «Искра» явно недостаточно при современных объемах и скоростях обращения информации.

Но подобно тому, как правящие в свое время коммунистические верхи (Хрущев и Ко) не услышали от Новочеркасска в 1962 г. тревожного звонка и все оставили, как есть, уверовав в свою непогрешимость, так и нынешние либеральные реформаторы при каждой разрушительной реформе, возрастающей инфляции или финансовом кризисе будут получать от низов все углубляющуюся раскачку грабительского режима.

По мере этой раскачки в самих верхах будут зреть действительно думающие о народе представители. И победа придет, когда соединятся эти движения снизу и сверху, когда в верхах произойдет поляризация не по партийно-клановому признаку, как при Хрущеве, не по семейно-групповой (ельцинской) или территориальной (Питер-Москва) принадлежности, а по чести и совести конкретных выразителей народной правды и интересов.

От «патриотов РФ», весьма увлеченно играющих роль благодетелей народа, чего-либо дождаться тоже трудно. Среди них не меньше потенциальных «мерзавчиков», чем в нынешней, наполовину либеральной элите, поскольку столь же легко и непринужденно перестраиваются из коммунистов в демократы и наоборот. Во имя, конечно, собственного преуспевания. Все они прекрасно знают, сколь лакомым куском является власть, чтобы не начать борьбу за лучшие для себя позиции уже на подступах к ней.

Но главная проблема не в этом: междоусобицы всегда хватало. А – в том, что, справедливо выступая против либерального прессинга к народу, они, как и коммунисты, не знают, а что потом – после взятия власти. Позитивная их программа, если можно ее так назвать, сложена больше из добрых пожеланий. И потому – в ней больше деклараций, чем реалий. Если либералы «продали» страну, то патриоты хотят ее «выкупить», через подъем его самосознания реализовать собственные цели. Отвергнув коммунизм, как и либералы, пустив зацепки в перепаханную «реформами» почву, они желают возделывать ее как бы в национальных, не прозападных интересах. Но думают при этом больше о собственной миссионерской роли, чем о преуспеянии трудового народа.

Но народу нет разницы: свой, родоплеменной, или прозападный хищник будет с него шкуру сдирать? Если вспомнить историю, то ведь социалистическая революция в России произошла не столько от гениальности Ленина, а потому что русский эксплуататор был наиболее хищным и жестоким на евразийском континенте. И нет никаких признаков, что национальный характер изменился. Зато камуфляж стал утонченней. Ну, это оттого, что все они из народа, получили от него прекрасное, бесплатное, широкоформатное образование и теперь возвращают ему его в виде «вечных ценностей», «прописных истин», воинствующего нагнетания религиозности (взамен «воинствующего атеизма»), расцвечивания православных идеалов. Им мало, что народ ограблен. Им надо, чтобы народ, разуверившись в коммунизме, душой теперь принял «нужные» реформы и вернулся к богу. Это удобно. А уж они потом о нем позаботятся.

Это – консервативный патриотизм, преследующий лишь борьбу за власть. Власть для себя, а не для народа. Ради передела собственности, перераспределения должностей и местечек, полномочий и доходов, а не отмены грабительских реформ. Если патриоты за народ, им следовало бы объединиться с коммунистами против либералов. А они расчетливо поддержали либералов против коммунистов, отстранившись от народа.

Ведь если вы поверили в «честное предпринимательство» с нуля, сладкозвучно поете о «малом бизнесе», то вы либо из раннего Средневековья, либо лицемерите под Гайдара, лукавите под Явлинского.

Но тогда это не прекращение грабежа, а лишь смена его ветрил. В лучшем случае, это – пересмотр итогов приватизации, но не самой приватизации. И с вашей победой, следовательно, нас ждет продолжение беды: выкачивание недр, труда и ресурсов в пользу новых хозяев. Вы, следовательно, стали в очередь «порулить», но не ради смены курса. Отстаиваете свое право перед заведомым преступником, но на сходную деятельность: по отчуждению, присвоению, обогащению.

Такой «патриотизм» эксплуатирует чувства русских, но не мобилизует их. На поверку, это не более чем многоликая и бестолковая говорильня о нравах и идеалах при полном игнорировании прав трудового народа, жаждущая вернуть страну в прошлое без выбора будущего.

Довольно! Хватит красоваться в глубокомыслии в политологических шоу СМИ и ТВ, сравнивать одних говорунов с другими и думать, что языкастый оратор и есть ваш избавитель. В них нет системного видения. И они хотят лишь частных улучшений. В локальном направлении, чаще – для себя. Заметьте хотя бы, что, когда кто-либо из них действительно приближается к истине, он довольно быстро исчезает с экранов и эфира, уступая место новым ярким говорунам. Власть нуждается не в истине, а в прикрытии и маскировке лжи, в дезориентации населения. Пора понять, что вы участвуете в балагане. Демократия попросту невозможна при углубляющейся нищете и разорении обманутого народа.

Но даже победа над ворами и взяточниками, лжецами и предателями, приход во власть честных, думающих о народе людей не решает всей проблемы, а лишь сглаживает ее. Важно найти в окружающем нас обществе не хороших, порядочных людей (это вдалеке от кормушек они все выглядят честными и порядочными), а тех, от кого все зависит, на кого можно опереться и идти далее, к улучшению жизни для всех.

И такие люди есть!!!

Разумеется, это не «новые собственники», как правило, бывшие директора и управленческая верхушка предприятий и отраслей, которые качают «общие успехи» в собственные карманы. И – не олигархи, которые присвоили чужое, по правилам или без оных, а совсем наоборот – те, кто отдает свое во всеобщее пользование, без особых претензий на материальную помощь, поддержку или компенсацию.

Это – новаторы производства, рационализаторы и изобретатели во всех средах и слоях общества, занимающиеся усовершенствованием орудий и приспособлений, материалов, техники и технологий, организации и контроля производства, повышающих его эффективность.

Эти люди появились давно. Как люди – даже раньше других. С факта изобретения каменного топора, копья, лука со стрелами, колеса, приручения огня, ветра и воды, т. е. с проявлением творческих дарований, выходящих из автоматизма животного рефлекса. Они изобретали и уходили в тень. Человечество далее тиражировало их новшества, количественно наращивая производственный потенциал, а потом благополучно забывало о них. Но именно авторы вывели его на дорогу исторического прогресса, временами придавая ему значительное ускорение своими новациями.

Социализм, даже с трудной судьбой, впервые породил их массовым порядком. Общественная собственность на средства производства дала тому нужный толчок. Если начальная революционность рабов в ранних цивилизациях выражалась в погромной ломке орудий своего труда, то новаторы, получив социальную свободу из рук пролетариата, принялись их совершенствовать. История поменяла вектор. Ибо дело открылось не просто и не столько в том, чтобы взять орудия труда в свою законную собственность, а в том, чтобы, овладев ими, далее непрерывно совершенствовать их.

Революция бессмысленна, если на себя, при устаревающих машинах и станках, приходится трудиться тяжелее, чем на капиталиста и помещика. Революция посему не самоцель. Она есть введение в новую историческую задачу. Но, соответственно, она порождает и новую движущую силу, способную ее разрешить. Новаторы, таким образом, становятся историческим преемником рабочих на пути к полному их освобождению и восхождению всего общества к развитому коммунизму.

Пролетариат строит социализм, новаторы развивают его в коммунизм. Это первая из движущих сил в истории (к началу «перестройки» в СССР она насчитывала около 14 млн. человек), которая в своей активности преследует не свою, а общую пользу. Она не борется за собственность или передел ее для себя, а совершенствует ее для всех. Ее мысли не о том, как присвоить или перераспределить что-либо к чьей-либо выгоде, а напротив, как улучшить и пополнить всеобщее достояние. По природе своей она есть подлинно коммунистическая сила.

Простой работник, пока он остается традиционно физическим тружеником, не создает и не может создать высшей производительности труда. Он может, положим, волевым образом заставить себя выдать вдвое больше продукции, чем прежде. Но он, соответственно, вдвое больше израсходует себя и машину.

Такой труд не экономит, а увеличивает совокупные издержки на единицу продукции; не снижает, а повышает ее себестоимость. Он неизбежен при выходе общества из критических состояний /таких, как война, природные катаклизмы/, но не может служить нормой при его поступательном движении. В действительности нельзя, и это убедительно доказала практика накачки нормативов, повысить производительность труда, оставляя неизменным способ производства. А традиционный труженик, будь то рабочий или крестьянин, использующий себя лишь в качестве физической силы и придатка машины, его не затрагивает.

Но положение меняется, когда труженик начинает не просто использовать, а совершенствовать свои орудия, т. е. переключает внимание с конца на начало производства, превращая их в цель своих умственных, творческих усилий, развивая при этом и себя самого. История, таким образом, порождает нового труженика, применяющего в труде высшие человеческие способности, считавшиеся прежде принадлежностью правящих классов. И это знаменательно!

Парадокс, однако, заключается в том, что все руководители нашей страны не только не заметили и не востребовали новую движущую силу к ее активному использованию, но и бюрократически третировали ее. Они занимались междоусобной и «классовой» борьбой, иерархическим распределением и репрессиями, контролем сознания и надзором за искусством, выполнением и перевыполнением пятилеток, фиктивным строительством коммунизма (теперь они занимаются таким же фиктивным строительством капитализма), «проектами века» и космосом, оружием и конфронтацией с империализмом. Словом, занимались чем угодно, только не прямым, во главу угла положенным развитием производительных сил страны, от которых все зависит.

К примеру, если вы действительно делаете жизнь лучше, а это вполне реально при развитии людей и их орудий, то не понадобится контролировать их сознание, сажать несогласных в лагеря, доказывать, что «жизнь стала лучше, жить стало веселей», одергивать работников искусств, проходить бульдозером по выставкам, отлавливать или расстреливать демонстрации протеста.

Они постоянно и тупо цитировали, что «производительность труда – это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя» (В. И. Ленин. Великий почин. ПСС, т. 39, с. 21). И с подачи тупых экономистов из раза в раз повышали нормы и снижали расценки на выработку продукции, подвергая людей запредельному износу. А тех, кто действительно ее повышал (не на проценты, а в разы), конкурировал с научно-исследовательскими институтами, тех обрекали на «хождения по мукам» в бюрократических коридорах власти. Многие, вероятно, еще помнят книгу В. Дудинцева «Не хлебом единым», снискавшую широкий резонанс и ставшую бестселлером в киноверсии Станислава Говорухина.

Но руководство страны не воспринимало их всерьез, полагаясь сугубо на научно-исследовательские институты, и своих ориентиров не меняло. Простые же рабочие нередко конфликтовали с новаторами, поскольку после нововведений пересмотр нормативов и расценок активизировался, и часто совсем неадекватно.

Однако и нынешние правители, призывая то к удвоению ВВП, то к заимствованию западного опыта, не извлекают уроков. Они слушают новых заумных советников (из той же, впрочем, обоймы), тупо противопоставляющих план и рынок, вместо того, чтобы правильно соотнести то и другое. Они, как и их советники, больше озабочены тем, как выглядеть, но не тем, что и как сделать. Поэтому хорошо увязывают слова вместо увязки дел. А рационализаторы и изобретатели прозябают возле разоренного «реформами» производства, как у разбитого корыта.

Власть в лучшем случае пытается задобрить народ бестолковыми повышениями зарплат и пенсий под съедающую их инфляцию, а высшие человеческие, творческие дарования, благодаря которым решается множество проблем, остаются не у дел либо обивают пороги новых «хозяев жизни», преследующих чаще сиюминутную выгоду.

Декларативно призывая к инновационным, прорывным технологиям, она кормит народ за счет нефти и газа, лесов и водных ресурсов. А ведь давно известно, что если природные богатства от неумеренного потребления катастрофически убывают, то потенциал человеческих талантов, напротив, – чем больше из него черпают, тем активнее он прирастает. Здесь именно альфа и омега, бесконечность человеческого развития, а не в пошлой стихии рынка с мелочностью и необузданностью частного интереса.

Если бы прежние коммунисты или хотя бы Горбачев, назойливо призывавший к «нестандартным решениям», заметили и воспользовались новой движущей силой, Генри Киссинджер плакал бы сегодня над американским империализмом как малый ребенок, а наш Егорушка Г. писал бы в журнале «Коммунист» или… в собственные штаны.

На вопрос «Что делать?» есть ответ: надо произвести переориентацию в основах и источнике развития. Не физический труд, не залежи недр и земель, не лицемерное «единение» труженика и кровососа под флагом вымученной национальной идеи, а творческие дарования живых людей могут обеспечить рывок страны по пути прогресса.

Мало поэтому закрыть «реформы», вернуть собственность и богатства народу, наказать мошенников и воров. Это необходимое, но не главное для последующего хода истории. Мало также проку и от образованных людей, если они не знают, что от чего зависит и как вести дело. Надо всем обществом повернуться к новаторам производства, дабы от воровского творчества маститых олигархов и мелких жуликов перейти к созидательному творчеству рационализаторов и изобретателей.

Для этого нужно поднять статус новаторства, признать его не частным делом, где идея становится предметом купли-продажи, а общественно-полезным трудом. Но, соответственно, и оплачивать как труд.

До сих пор существовала и существует премиальная система вознаграждения за поданное и внедренное рационализаторское или изобретательское предложение. То есть разовая выплата в форме авторского гонорара, начисляемая от годового (или другого временного отрезка) экономического эффекта предложения. Здесь создается видимость полного и справедливого расчета с автором. Но такая оценка берет во внимание лишь результат, но не процесс, его подготовивший.

Поскольку идея приносит не разовый доход, а относительно постоянный (порой десятки, сотни, тысячи лет), постольку автору следует выплачивать не разовое вознаграждение (премию), а ОТНОСИТЕЛЬНО ПОСТОЯННОЕ ДЕНЕЖНОЕ ОТЧИСЛЕНИЕ ОТ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЭФФЕКТА ПРЕДЛОЖЕНИЯ, постоянное до тех пор, пока идея приносит доход.

Вопрос не только в справедливости, что уже немало. Вопрос в том, чтобы поднять творчество на новый уровень и сделать его непрерывным.

При премиальной форме, даже если автора хорошо оценили, без особых хлопот внедрили и оплатили идею, человек сравнительно быстро тратит премию на нужды семьи, погашение долгов, решение других проблем. То есть полученные деньги, кроме морального воздействия, особенно не помогают последующей разработке. Процесс творческого поиска оказывается прерывным и в дальнейшем снова необеспеченным. Мученически обретенный успех не дает облегчения на будущее. Труд, имеющий громадную значимость, превращается фактически в личное дело своего старателя. Хочешь – мучайся, хочешь – как хочешь.

А у него, несмотря на тяготы жизни, сохраняется желание творить и есть мозги, без которых, если они не раскроются сегодня, завтра не состоится ценное открытие следующего порядка. Не расточительно ли мы относимся к этому, дорогие мыслители-теоретики, жаждущие всех поголовно сделать то коммунистами, то коммерсантами, то верующими? Не глумливо ли наше правительство, давая широкую свободу шалеющим хищникам и копошащимся гадам, забывая при этом, с чего начался исторический прогресс?

Проблема, однако, решается, если ввести частичное постоянное отчисление. Это будет поддержка, создающая заинтересованность не только в продолжении творческого труда, но и в разработке более фундаментальных, обладающих более высокой экономической и моральной ценностью идей. Это повысит также заинтересованность в получении и углублении знаний, побуждая человека к личностному самосовершенствованию.

Многие, конечно, возразят: а не лучше ли субсидировать науку, как раньше, чем поддерживать домашнее, доморощенное творчество?.. Речь, во-первых, не о внешней поддержке новаторов. Они сами себя будут субсидировать – из предыдущей разработки в последующую – ни рубля также не беря с государства. Здесь будет вестись частичный возврат от уже созданного ими «капитала», а не из общего котла. А во-вторых, речь идет о том, чтобы не мешать и не противопоставлять творчество и науку.