Жить в присутствии Бога

Нераскаянному грешнику спастись весьма непросто. Разве что Бог попустит ему крайние страдания вплоть до мученичества или сподобит его покаяться перед смертью. Бог, да и вообще вся наша Церковь, старается использовать для нашего спасения все: даже наше ложное покаяние и те слова, которые мы от своего эгоизма произносим про себя, в сердце. Проблема не в том, что у Бога недостает любви и милости, а в нашей собственной безчувственности, в том, что наше сердце становится твердейшим камнем, который невозможно разбить. Вся полнота милости Божией не может разбить этого камня — нашей нераскаянности. Мы остаемся верными своим страстям, любимым, приятным и вожделенным для нас. Однако Господь говорит: «Покайтесь, доколе можно говорить: „ныне“» (см. Евр. 3, 13) [2, 173–174].

Безплотные враги каждый день насмехаются надо мной, подобно малым детям, развлекающимся с птицами. В духовной жизни я чувствую себя воробышком, которого мальчишка привязал за лапку и временами ослабляет нить, — птица думает, что освободилась, и пытается взлететь, но как только мальчишка увидит, что воробышек вспорхнул, он тут же тянет за нитку и возвращает его на землю.

Этот пример подчеркивает ту мысль, что все наши старания оканчиваются ничем, если мы не освободимся внутренне, если наше мнение, желание, бытие не освободится от тяжести нашего «я». Столь немощны наши попытки и желание приблизиться к Богу, мы столь легко забываем свои стремления, решения и мечты, что они оказываются слабее тонкой бечевки, которой отрок привязывает воробья.

И правда, если мы внимательно всмотримся в свое желание духовно обновиться, покаяться, измениться, то увидим, что оно продолжается не дни или часы, а несколько минут. В тот самый момент, когда мы принимаем решение измениться, какая-нибудь страсть может низвести нас до адовых глубин [1, 259–260].

О слезах покаяния

Обычно мы, поскольку у нас в душе не все в порядке, плачем не от раскаяния в грехах, а по иным побуждениям, сокрытым глубоко внутри нас. Не зная, однако, этой правды, мы думаем, что плачем о своих грехах. Поэтому святые отцы советуют нам быть радостными, даже если мы согрешили: как только мы попросим у Бога прощения, душа тотчас получит облегчение. Мы должны, конечно, плакать о своих грехах, но при этом подразумевается, что мы эти грехи уже оставили. Ведь человек, который кается подобно Давиду, всегда имеет ощущение непорочности и чистоты. А Давид плакал о своих грехах всю жизнь, после того как осознал их, исповедал и прекратил грешить. Мы убеждаемся в этом, читая Ветхий Завет.

Итак, только тот, кто кается и разрывает всякую связь с грехом, может оплакивать свои грехи. Если же человек плачет несмотря на то, что он не покаялся, не прекратил грех и даже не намеревается его прекратить, то он обманывает себя и Бога. В этом случае плач равносилен нераскаянности.

Невозможно, чтобы я, скажем, совершал прелюбодеяние или сплетничал и при этом плакал. Если я сплетничаю, то мне необходимо оставить эту дурную привычку. И когда я ее оставлю и докажу, что я уже окреп настолько, что не позволяю другому вовлечь меня в сплетни, и затем продержусь достаточное время, тогда я смогу оплакать свой страшный грех. Апостол Павел до самой своей смерти признавался, что он был гонителем христиан. Но он был им лишь краткое время, а впоследствии постоянно умножал число верных в Церкви, пополняя ее новообращенными христианами. Однако же апостол оплакивал свой грех всю жизнь, потому что покаялся и стал первенствующим среди последователей Единого.

Мы говорим о подлинном покаянии, которое ведет к плачу о грехах. Этот плач — результат подлинного обновления ума, сердца и образа жизни человека. Но когда плач сентиментален или происходит от чувства своего одиночества либо неполноценности, тогда он обременяет душу, угнетает ее, губит и доводит до того, что она становится неспособной к покаянию. Даже огорчение из-за греха вновь ведет к греху. Мы должны понять, что означает оплакивать свои грехи, должны знать, каким бывает настоящий плач. Плач, не предваряемый покаянием, — это явный признак того, что я еще не собираюсь каяться. Я не собираюсь оставить грехи, потому что, предаваясь плачу, я все-таки продолжаю жить по-прежнему.

Человек должен постоянно иметь перед умственным взором свои грехи. Наши грехи — это некий труп: перед нами будто лежит мертвец. Если мы всегда мысленно видим перед собой труп своего греха, это нам помогает. Как душа, выйдя из тела и поднявшись над ним, может видеть его лежащим на постели, так и мы должны видеть самый настоящий труп, обломок смерти, изуродованный бульдозером греха, должны видеть свои грехи и плакать над ними, как над мертвецом.

Однако обычно мы стремимся отыскать согрешающего подобно нам, чтобы облегчить себе бремя ответственности, или находим объяснение своим грехам, или ссылаемся как на причину их на свои обязанности, от которых не можем уклониться. Почему это происходит? Просто-напросто потому, что мы не решились оплакать свой грех, как мертвеца. Мы не решились запретить греху вновь в нас воскреснуть: он нам нужен, он нам нравится, он нас услаждает. Как черви любят труп, так и мы любим свои трупы, грехи, и боимся, как бы нас совсем не лишили права вновь их совершить. Мы готовы понести даже новую епитимью, но только не оставить свой грех.

Когда святые отцы советуют нам днем и ночью оплакивать свои грехи, они не имеют в виду, что человек должен быть подавлен, что духовная скорбь должна сокрушать его. Истинно духовное состояние не может отнимать радость. Не принимаются в нашей Церкви слезы без радости. Следовательно, когда мы видим в себе огорчение, безпокойство, тревогу, затруднение, тогда будем уклоняться от плача, потому что не о таком плаче говорится в настоящем правиле. Слезы о своих грехах предполагают, во-первых, великую радость. Состояние нашего сердца при них таково, что к нам приходят и от нас исходят только радостные мысли. Во-вторых, предполагается, что мы исповедались и прекратили грешить.

Впрочем, есть некоторые исключения. Кто-то, скажем, легко раздражается, а потом кается и плачет. Потом опять раздражается, кается и снова плачет. Такой человек некоторое время пребывает в подвиге, но за это время он должен выяснить причины страсти, увидеть ее последствия, чтобы избавиться от нее.

Значит, плач начинается лишь с того момента, как я приступаю к покаянию. И плачу я не для того, чтобы получить отпущение грехов, но чтобы выразить свою благодарность Богу, Который изменил меня Своей десницей. Я плачу, свидетельствуя об освобождении и ликовании своего сердца, воспевая Богу победную песнь. Я приношу свои слезы как благодарственную жертву. Слезы вместе с Божественной Евхаристией и молитвой Иисусовой — самые благоприятные жертвы пред Богом. Такие слезы заключают в себе сладость.

Покаянные слезы бывают и у человека, который жил в трясине греха и только что обратился к Богу. Он приходит в монастырь, видит просветленные лица, славу девства, прекрасные, исполненные благодати сердца, вдохновляется, и у него возникает желание тоже стать монахом. Однако впечатления от греха еще свежи в нем, и в нем есть страсти. Такой человек может поплакать, но недолго, а потом ему нужно будет стяжать постоянные слезы. Сначала он будет страдать в монастыре, сокрушаться, будет сносить унижения и все то, что должно помочь ему перейти от тьмы к свету, от рабства к свободе духа. Как никто не грешит помимо своего желания, так никто и не кается помимо своего желания. Покаяться можно только добровольно. А тот, кто добровольно хочет покаяться, предпочитает греху смерть [2, 98–102].

Плач о своих грехах

Плач о своих грехах проявляется в человеке преимущественно внешне, и это занятие непрекращающееся, потому что мы всегда грешим. И когда мы это сознаём, и когда не сознаём, и когда считаем, что согрешили, и когда считаем, что не согрешили, — истина состоит в том, что мы согрешили и всегда продолжаем грешить. Значит, самое важное, что мы должны сделать для того, чтобы познать Бога, — это плакать о своих грехах [1, 250–251].

Проявим нашу силу пред Богом в своих слезах. Украсим, приправим нашу радость, нашу деятельность, удачу и добродетель слезами, потому что, даже когда мы радуемся, веселимся и имеем дерзновение пред Богом, мы остаемся грешниками [1, 370].

Тревога и безпокойство во время брани возникают от демона. Подобно тому, как вода, капая, постепенно образует сталактит, так и красота души открывается постепенно через правильный плач, характерные свойства которого — уравновешенность и спокойствие. Так что не пытайся приобрести то, о чем мы говорили, за неделю, месяц или два года. Предоставь Богу действовать так, как Ему угодно, — и ты сам не заметишь, когда уйдут твои пороки. Однажды ты задашься вопросом: «А где же мои страсти?» И тогда обнаружишь, что все они ушли. Если же ты на себя давишь, а не берешься за дело спокойно, то ничего не добьешься [1, 402–403].

Христос являет Свою милость, воскрешает Лазаря, но предоставляет Марфе и Марии, то есть злостраданию и плачу, развязать его. Что имеется в виду? Если хочешь освободить свой ум от уз и почувствовать, что Христос — Избавитель, то пострадай и поплачь. Если ты все еще остаешься в грехе, страстях и нераскаянности, если снова впадаешь в то, в чем уже тысячу раз каялся и о чем плакал, то это значит, что ты не хочешь избавления. Когда ты его захочешь, будь внимателен, не искушай Господа [1, 538].

От чего рождается плач

От подвига рождается плач, то есть рождается способность к покаянию, ощущению своей греховности, отчего естественным образом текут слезы. Люди нередко принимают решение, что они будут плакать, и требуют у Бога дать им слезы. Конечно, вы понимаете, что такая молитва никогда не дойдет до Бога, потому что слезы приобретаются иначе, чем мы предполагаем, когда их просим. Бог не дает слез. Бог наполняет влагой землю, которая называется «подвигом». Значит, я не могу ни от Бога требовать слез при помощи каких-то специальных методов, ни от самого себя.

Некоторые садятся особым образом, некоторые используют определенные помыслы, для того чтобы вызвать у себя сокрушение и слезы. Но все это искусственно. В конце концов ты создашь прелестного малютку, который будет рожден тобой, а не дан тебе Богом. Более того, когда ты требуешь слез, а Бог не дает их тебе, тогда ты впадаешь в уныние и даже в неверие и ожесточение. А ведь Бог не говорит, что даст тебе слезы, но говорит: Блаженны плачущии (Мф. 5, 4), то есть Он ублажит тебя, если у тебя будут слезы. У кого есть слезы, плач, скорбь о грехах? У подвизающегося. Не у того, кто об этом просит, но у того, кто ждет, чтобы все это породил его подвиг, его огромное терпение днем и ночью в долулегании, нестерпимой боли, которую он добровольно несет, не подавая вида ни сжатием губ, ни выражением ожидания или нетерпения в глазах [1, 419–420].

☾

Смирение

Каждый получает от Бога свой дар

Все мы должны идти по тому пути, на который нас ставит Бог, лишь бы у нас было смирение, чтобы принять себя и свои способности такими, какие они есть, принять то, что мы малы или велики. Тогда соответствующим будет и наш плод.

Часто мы уверены, что наши силы пред Богом велики (конечно, по благодати Божией, как мы думаем). В таком случае Бог требует от нас, соответственно нашему расположению, высокой духовности и множества подвигов. Безусловно, в таком случае Он оставляет нас одних, для того чтобы мы сами себе доказали, действительно ли мы такие, как думаем, или нет. Однако независимо от того, что чувствует человек по своему смирению или гордости, есть и объективная истина, в том смысле, что один имеет малые способности, а другой больши́е. Один может два таланта обратить в четыре, а другой пять — в десять.

Если мы с подозрением и противлением отнесемся к этому правосудию Божию, весьма часто для нас необъяснимому, то мы уже побеждены, потому что воля и мудрость Божии неисследимы. Несомненно то, что каждый получил от Бога свой дар, а значит, и отдача может быть огромной, но каждый принесет соответственно тем возможностям, какие ему даровал Господь: малый по своей малости, великий по своему величию.

Как часто мы пытаемся или желаем сделать то, что выше нашей меры! И когда почувствуем, что нас не считают способными сделать что-то великое, сопротивляемся. Это — полнейшее поражение, оно показывает, что мы не входим в храм Господень предстать Богу Отцу со смирением, как ничего из себя не представляющие.

Всякий может в полноте исполнять все, что необходимо именно для его спасения: я одно, ты другое. Когда я хочу получить дарования или силу такие же, как у ближнего, то огорчаюсь, отчаиваюсь и терплю неудачу. Но когда я полагаюсь на Бога, тогда то, что я делаю, пусть даже с человеческой точки зрения оно кажется очень малым, весьма велико пред Богом [1, 230–231].

Множество богачей опускали в сокровищницу несметные богатства, но Господь похвалил вдову, которая дала всего две лепты. Он с благоволением взглянул на нищую вдову, которая принесла такой ничтожный дар. Господь испытывает наше произволение и наблюдает за тем, как мы ведем в своем сердце борьбу с унынием, то есть противостоим ли мы угрюмости, разочарованию, своему непостоянству, состоящему в том, что мы решаем одно, а делаем другое, говорим одно, а поступаем в итоге по-другому, считаем, что мы на что-то способны, а в действительности это не так. Бог смотрит на произволение. Чего ты желаешь, в чем думаешь добиться успеха, то и делай. И именно то, что ты делаешь с полной свободой воли, дорого Богу. Немощный, самый неспособный, ничтожный может стать тем, на кого будет взирать Бог, лишь бы он пребывал в этом подвиге [1, 231–232].

Бог ждёт от нас смирения

Пусть каждый требует ответа от самого себя. Безполезно размышлять об ответственности ближнего. Бог будет судить нас как «рабов ничего не стоящих» (см. Лк. 17, 10), спросит ответа именно с нас. Ничего не стоящих не в том смысле, что мы сами считаем себя такими, хотя всегда соблюдаем закон Божий, но в том, что мы действительно такие, а думаем, что не склонны к падению и представляем собой нечто. Раб ничего не стоящий не имеет единого ума и единого сердца с ближними, единого с ними образа мыслей. Напротив, пусть каждый не думает о себе, что он лучший и что он прав, что всякий человек лжив (Рим. 3, 4), чтобы истинным был только Бог [2, 132–133].

Полюби смиряться, вменять себя ни во что, быть презираемым, терпеть невзгоды, занимать последнее место, находиться там, где не может находиться никто другой. Только такое смирение может помочь тебе, потому что тогда Бог покроет твои грехи [1, 344].

Последите за собой, и вы убедитесь в том, что, например, в какой-то ситуации, когда мы ожидаем, кому же отдадут предпочтение, мы сразу начинаем думать: «Как ко мне отнесутся, как на меня посмотрят?» Немного похвалят нас, покажут, что нас ценят, уважают, с нами считаются, — мы довольны и говорим: «Ну до чего хороший человек!» Но если нам начнут говорить о других, хвалить их, то наше сердце никогда этого не примет. Внутренне, сами того не понимая, мы противимся [1, 468–469].

Подвиг всякого христианина имеет одну цель — познание собственной немощи, греховности. Это познание приходит не в результате того или иного совершенного мной греха, ведь грех приводит лишь к виновности пред Богом, тогда как подвиг помогает мне понять, что больна сама моя природа. Я понимаю, что внутренне я полностью парализован, слеп, ни на что не способен, истощен настолько, что не могу даже пошевелить пальцем. После того, как я это осознаю, нужно сделать следующий шаг: доказать, что я подлинно стремлюсь к воскресению, желаю спастись. Тогда Бог приходит и подает просимое. Как только человек до глубины души почувствует свою немощь и покажет Богу свое искреннее желание исцелиться, он начинает дышать Богом, становится причастником Божественной благодати.

Но разве, скажете вы, Бог не знает моего сердца?

Бог все видит, но Он уважает свободу человека и отвечает только тогда, когда человек поймет, чего же, в действительности, ищет его сердце, о чем просят его уста. Он отвечает, когда уже ничто в этой жизни, кроме Бога, человека не интересует. Бог — это неиссякаемый источник, богатейшая сокровищница, во мгновение ока Он может дать нам все, что нам нужно, и даже прежде нашего прошения. Но если речь идет о чем-то серьезном, великом, Он ждет, чтобы мы пострадали, помучились, не получая просимого. Когда же мы духовно созреем и осознаем величие дара, и к тому же подлинно возжелаем его получить, тогда Бог подаст его нам.

Самое главное, что нам нужно, — это смириться, чтобы заложить основы нашей внутренней жизни. Затем мы должны понять, что лишения, боль и мрак нам необходимы, ими испытывается наша любовь и доверие к Богу. И это — страшное испытание, потому что оно покажет, насколько мы любим Бога и верим Ему. Если мы не ослабеем, но выдержим это испытание, то докажем, что наша любовь к Богу истинна. В самом деле, если сегодня, находясь во тьме, я не теряю своей веры в Него, то тем более я буду верен Ему завтра, когда окажусь во свете. И главное, получив благодать после испытанной боли и мрака, мы осознáем, насколько велик полученный нами дар, и, конечно, уже не захотим променять свет на тьму, здоровье на болезнь, Бога на диавола.

Теперь мы будем верны дару Божию, станем бережно хранить его. Если же, несмотря на полученную благодать, мы падем и утратим дар Божий, нам будет очень трудно обрести его снова. Это все равно что грешить в надежде на покаяние. В таких случаях Бог становится очень суровым, а человек оказывается почти неспособным исправиться, потому что падением он доказывает свое пренебрежение к Богу и Его дарам. Очевидно, что человек, пренебрегающий Божией благодатью, не может получать от Бога духовные дары, потому что он ожесточается все сильнее, теряет ревность и все дальше удаляется от Бога. Однако тот, кто устоял во всех испытаниях, приобретает, наконец, способность крепко держаться на ногах. Он доказывает на деле свое желание спастись, и теперь Бог, желающий всем спасения, и человек идут вместе [3, 176–178].

Смиренный человек никому не противоречит

Мы сами не можем предохранить себя от греха, что бы мы ни делали. Грех — это скользкая поверхность, и потому мы все поскальзываемся и падаем. Только смиренномудрие может нам помочь. Действительно, смиренный человек никому не противоречит, никого не огорчает. Тот, кто огорчает своего брата, показывает, что он эгоист, что он лелеет свое «я». Смиренный не подвергает себя искушению и не впадает в искушение. Смиренномудрие предохраняет его от грехов. Поэтому не говори, что ты не можешь быть безгрешным: сыны и дщери Божии благодаря смиренномудрию никогда не согрешают [2, 154–155].

Смиренномудрие состоит в том, что человек живет так, как будто грешник он один. Будет ли тот, кто верит в свою греховность, как верил в нее мытарь, оправдываться, защищать свои права, тревожиться о своем здоровье и стремиться пойти к лучшему врачу? Как вы думаете, мог ли мытарь вести себя подобным образом? Тот, кто подражает мытарю, по-настоящему смиряется и кается. О нашем покаянии можно судить по тому, верим ли мы в свою греховность [2, 189].

☾

Терпение и мужество

В нашей жизни постоянно происходит что-то неожиданное. Ты приходишь в монастырь в поисках духовной жизни и встречаешь непорядочных людей — неожиданность! Просишь келью с той стороны монастыря, где нет сырости, получаешь ее, но оказывается, что море вызывает у тебя аллергию, так что ты не можешь найти покоя ни днем, ни ночью. Помысел тут же тебе говорит: «Вставай и беги отсюда». Неожиданность! Я сближаюсь с тобой, полагая, что ты хороший человек, но обнаруживаю, что у тебя тяжелый характер, — неожиданность!

Все время мы встречаемся с чем-то неожиданным, потому что у нас есть стремления и желания. Неожиданности противоположны нашему стремлению и желанию, поэтому и кажутся нам неожиданностями, а не потому, что таковы по существу. Ведь человек, любящий Бога, всего ожидает и всегда говорит: «Да будет воля Твоя». Разразится ливень, буря, град, гроза? «Да будет имя Господне благословенно». То, что больно задевает нашу плоть, мы и считаем неожиданным.

Для того чтобы всякий раз не волноваться и не огорчаться, для того чтобы не быть в непрестанной борьбе и тревоге, ожидай всего, тогда ты сможешь терпеть все находящее. Всегда говори: «Добро пожаловать, болезнь; добро пожаловать, негодяй — нет, добрый человек Божий, ангел Божий; добро пожаловать, неудача; добро пожаловать, мучение». Это приносит кротость, без которой никакой духовной жизни быть не может [1, 224–225].

Мужественный человек готов ко всему. Вот, ты ждешь мира, а приходит буря. Ждешь удачи, а приходит неудача. Ждешь здоровья, а приходит болезнь. Ложишься в больницу — и тебе становится еще хуже. Делаешь операцию — и становится в три раза хуже. Нужно ожидать всего. Мужество означает такое чувство: «Господи, я стою здесь, пред Тобою, делай со мной то, что Ты хочешь. Я не жду ничего. Я жду только скорбей, потому что без них не бывает рая».

Нам необходимо великодушие и мужество. Человек, который отступает и не имеет терпения, который при всяком препятствии и затруднении, при всяком огорчении и болезни, при всякой клевете, опасности и искушении сомневается: а может быть, не нужно, а может, Бог этого не желает, а может быть, я устану, а может, не достигну цели, — ничего не сможет сделать [1, 207–208].

Воин, для того чтобы успешно выполнить свою задачу, презирает смерть, совершенно забывает о себе, вступает в схватку с врагом лицом к лицу, зная, что может погибнуть. Он перестает интересоваться собой и не связывает себя житейскими заботами, как говорит апостол Павел. На войне у всякого только одна цель — победа, спасение и слава царя.

Презрение к своей жизни, пренебрежение ею характерно и для воинствующего христианина, желающего преуспеть. Всякая его успокоенность или удовлетворенность означают неудачу. Когда христианин решается пойти на смерть ради славы Царя, Бога, тогда начинается его преуспеяние, или в этой, или в будущей жизни [1, 357–358].

Тот, кто боится помыслов, страстей, греха, безбожия, богооставленности в своей жизни, тот, кто не знает, что ему делать, и принимает то одно, то другое решение, — показывает, что он неверующий. Не то чтобы он не верил в Бога, но он не доверяет Богу, не полагается на Него, пытается своей борьбой подменить Его. Но ты не бойся действий демонов в своем сердце. Возложи все на Бога, и пусть тебя ничто не заботит. Будь радостным, потому что ты хочешь покаяться, и совершенно ни о чем не безпокойся. Все остальное — в руках Господа Иисуса. Он все это уничтожит одним Своим мановением [1, 389].

Уныние прямо ведет к греху, а мужество, напротив, — это величайшая после Бога помощь для сердца, погруженного в пучину страстей и неверия. Действительно, человек трусливый, теряющий самообладание, боящийся своего греха, падений, слабости, ничего не может сделать. Напротив, тот, кто говорит: «Я одержу победу, потому что есть Бог, хотя бы я Его и не ощущал, не видел», становится ближайшим после Бога помощником своей душе. Итак, прояви мужество — и тогда ты встретишь Бога [1, 393–394].

Человек приобретает Бога, добродетель, безстрастие, духовную жизнь, получает дарования соответственно своей мере, природе и в свое время. Так что не торопись. Оставь спешку, оставь всякую заботу и нетерпение и делай свое дело: отложи попечения и молись, и Бог дарует тебе победу [1, 443].