Запредельный человек [сборник]

— Да, физически ты соответствуешь требованиям этого уровня. Тебе, правда, еще надо просканировать теорию, чтобы узнать о назначении разнообразных движений. Однако ты сам обнаружишь, что с первой же попытки сможешь справиться безупречно, равно как опытный пианист сумеет сходу исполнить новый концерт.

— Ага, — с сомнением произнес Дэмми. — Но как, скажем, мне фехтовать, если я не знаю даже, за какой конец шпаги браться?

— Если рассматривать тренированного фехтовальщика, неужели ты думаешь, что он сознательно продумывает траекторию клинка, экстраполирует будущую позицию острия, заранее думает над ответом и решает, какие группы мышц напрячь, чтобы привести клинок в нужное положение? Нет, конечно. Он просто действует. Наша задача — выработка рефлексов.

— Понятно. Неясно одно: поскольку ты с Марса — по твоему же утверждению, — так откуда тебе знать, как китайцы готовят суп из птичьих гнезд или чего стоит победить на скачках?

— Моя библиотека содержит полные матрицы способностей избранных экспертов, включая их память и подсознание.

— Ясно. Вот так запросто вошел к Эйнштейну и сказал: «Здорово, приятель, не хочешь посидеть у меня под феном? А я пока у тебя в мозгах покопаюсь?».

— Ничего столь очевидного, мой мальчик. У меня есть средства для удаленного поиска и избирательной записи. Моя коллекция насчитывает более двухсот тысяч матриц разнообразных человеческих умений.

— И как давно ты за нами шпионишь, док?

— Уже несколько веков. Процесс, конечно, небыстрый. Сбор данных ведется постоянно, даже сейчас, в этот самый момент. Слышишь пощелкивание? Это он и есть.

Дэмми размял пальцы.

— Не чувствую разницы, — недоверчиво произнес он. — Если бы я знал, как сдать туза со дна колоды, то сразу бы это понял.

— Физические способности прописываются на уровне ниже сознательного, — пояснил Ксориалль. — Если бы ты, например, сознательно отслеживал во время ходьбы каждое свое движение, то все твое внимание было бы занято только этим и ты бы наверняка упал. Пианист смотрит в ноты, а пальцы его двигаются по клавишам рефлекторно. Даже так: если ему некоторое время не играть и подзабыть ноты, он может вспомнить мелодию, посидев за пианино и следя за движением рук. Они без сознательной подсказки мозга будут сами нажимать нужные клавиши.

— Поверю, когда сам попробую. И то, если получится.

Ксориалль небрежно открыл ящик стола и достал из него синий шар вроде бильярдного. Метнул его в лицо Дэмми, и тот легко перехватил снаряд. Заметил летящий в него другой, ярко-красный, шар, перебросил синий в левую руку, а правой поймал красный. Следом в него полетел желтый. Ксориалль даже не смотрел на Дэмми, когда тот быстро подкинул синий шар, перебросил красный в левую, а правой поймал желтый. Оранжевый, зеленый, пурпурный, черный, белый, золотистый и серебряный — подлетая, каждый из них включался в падающую колонну шаров, подброшенных левой рукой. Правой, левой, вверх, правой...

— Ну ладно, жонглирование это не сложно, — сказал Дэмми, пристально следя за шарами. В этот миг Ксориалль бросил ему еще два: розовый и коричневый. Они беспрепятственно влились в общую вращающуюся массу. Затем Дэмми так повернул правую руку, что следующий шар, подлетев, отскочил и пролетел мимо Ксориалля назад в открытый ящик. То же произошло и с последующими шарами.

— Круто, — с ленцой произнес Дэмми. — Теперь будет чем заработать на хлеб, если совсем прижмет.

— Напротив, Дамокл, в твоем распоряжении теперь несколько сотен замечательных способностей, и я говорю вовсе не о балаганных трюках. Сможешь устроиться в любую лабораторию мира в качестве эксперта в любой из областей.

— Ну, это еще надо проверить, — с сомнением произнес Дэмми.

— В этом нет нужды. Уверяю тебя: все обстоит именно так, как я расписал. Ну-с, продолжим?

— Круто, — заметил Дэмми, — но если я хочу что-то продать, то не будем забывать, что

— Или же наоборот, — сказал Ксориалль, — можно представить закон равноценности как

— Думаешь, я основ алгебры не знаю, в рот мне ноги? — возмутился Дэмми. — Давай, что ли, повысим уровень беседы, а?

— Ты реагируешь чересчур бурно, тогда как я вовсе не намеревался тебя оскорблять, мой мальчик. Итак, продолжим, — спокойно произнес Ксориалль.

И не успел Дэмми возразить, как его снова зажало в тисках.

— Катание на лыжах, — нейтральным тоном оповестил его Ксориалль, нажимая очередную кнопку. — Рисование. — Спазм. — Имитация птичьего пения. — Спазм. — Настольный теннис... Хай-алай[4]... Йога... Шпагоглотание...

— Такое чувство, — спустя три дня отрапортовал Дэмми, — будто меня прогнали через махину, в которой отбивают дешевое мясо.

— Не стоит отзываться о себе столь пренебрежительно, мой мальчик, — весело ответил Ксориалль, помешивая мартини коктейльной соломинкой.

Они сидели в заставленном книжными полками кабинете. Глубокие кожаные кресла, толстые темные ковры, тяжелые портьеры, камин из грубого камня и дровяная подставка из начищенной меди внушали ощущение привычного уюта и комфорта.

Дэмми пригубил напиток.

— Я так устал, что даже бокал поднимаю с трудом, — простонал он.

— Да, график у нас плотный, — согласился Ксориалль.

— Не надо на сегодня ничего больше, Ксориалль. Я не выдержу.

— Пообедай, вздремни — и будешь как огурчик. И пусть тебя тешит мысль, что ты теперь мастерски владеешь техникой глубоководных погружений, рыбалки нахлыстом, пения йодлей, а также то, что теперь ты искусный физик-ядерщик, каменщик и мойщик окон.

— Странно... не тешит. Наверное, из-за усталости.

— Мне очень интересно увидеть, чем закончится следующий сеанс, — сказал Ксориалль. — Ведь до сих пор мы просто приводили тебя в ногу со временем, но дальше, надеюсь, совершим прорыв в новые области.

— Что-то мне это не нравится.

— Мы будем лишь ожидать в предвкушении того, что еще припасено у человечества. Не сомневаюсь, где-нибудь какой-нибудь индивид и сегодня делает что-нибудь впервые. Может, это не столь впечатляюще, как, например, первый огонь, добытый человеком, или впервые сложенные два и два, но все же это прогресс. Некоторые из таких прорывов открывают путь исследованию совершенно новых областей, о которых прежде и не подозревали. Через тысячу, десять тысяч, сотню тысяч лет, кто знает, на что вы, умные человечки, будете способны, предоставленные самим себе.

— Например?

— Ты знаешь какие-нибудь детские стишки?

— Чего?

— К примеру, «У Мэри был ягненок»?

— Ну да. С руном белее снега... И что?

— А еще?

— Э-э-э... «Джек и Джилл»?

Ксориалль положил перед ним лист бумаги и карандаш:

— Читай вслух «Ягненка» и одновременно записывай «Джек и Джилл».

— Я не умею делать два дела одновременно.

— А ты уже попробовал?

— Ну-у-у...

— Вот и попробуй, Дэмми, для очистки совести. Я даже смотреть не буду.

Ксориалль встал и прошел к ближайшему книжному шкафу. Дэмми тихонько хмыкнул, но карандаш взял, немного подождал и принялся мычать под нос:

— У Мэри был ягненок...

— Чтоб меня, — сказал он через секунду.

На листке бумаги, правда, как куриной лапой, но тем не менее разборчиво, было написано: «Идут на горку Джек и Джилл...»

— Ну вот видишь, — лучезарно улыбнулся Ксориалль. — Ты уже проделываешь то, на что как будто был неспособен. Ладно, у меня есть кое-какие дела, а ты ляг отдохни, и через два часа встретимся в четвертом кабинете.

— Суть метода, — вещал Ксориалль, когда два часа спустя отдохнувший Дэмми занял место под катализатором, — заключается в том, чтобы исследовать твои ментальные и телесные реакции на различные раздражители, отследить вовлеченный в процесс механизм и экстраполировать его на максимально широкий спектр возможных применений. Предлагаю начать с простейшего: так называемые психосоматические заболевания...

— А ну притормози! Ты ведь не наградишь меня триппером, холерой или еще чем, просто чтобы посмотреть, как я с этим справлюсь?

— Психосоматические заболевания, Дэмми, это воображаемые недуги с реальными симптомами. Пожалуйста, гипнотический транс, уровень первый.

Дэмми хотел было еще поспорить, но тут веки налились тяжестью, и глаза закрылись сами собой.

— Сейчас я коснусь твоей руки раскаленной кочергой, — сказал Ксориалль. — Но твоя рука под анестезией, ты не почувствуешь боли.

«Да, но...» — хотел сказать Дэмми, однако говорить было лень. Он ощутил легкое прикосновение, услышал тихое «пш-шш».

— Можешь открыть глаза.

Монтгомери моргнул и посмотрел на руку. Там, где ее коснулась кочерга, краснел сильный ожог, превращаясь в отвратительный волдырь.

— Гм-м-м, — промычал Ксориалль, присматриваясь к приборам. — Быстрая реакция, однако никакой оксидации, конечно же.

— Чем это ты меня прижег?

— Э? Да так, пальцем ткнул.

— Горячим пальцем?

— Жар — продукт твоего разума, Дэмми. Ты поверил, что в тебя ткнули кочергой, отсюда и ожог. Симптомы психосоматических заболеваний вполне достоверны, как я уже говорил. А сейчас мы откроем доступ к этому механизму для твоего сознательного разума... — Дэмми ощутил острую боль позади глаз. — ...и ты сам убедишься, что можешь вызвать у себя ожог и припухлость, в любое время, на любом участке эпидермиса.

— Да я сейчас, извини за каламбур, сам опухну, — пренебрежительно бросил Дэмми. — А избавиться от них можно?

— Интересный момент. Сосредоточься на ремиссии.

— Знать бы еще, что это.

Ксориалль вздохнул:

— Словарь был в составе материала, который ты сканировал вчера, как мы оба знаем.

Дэмми сосредоточился. Минуты за две припухлость сошла, и на ее месте остался пятачок бесцветной кожи. Ксориалль присмотрелся к нему.

— Легкое повреждение ткани. А так все хорошо... Наиболее распространенные воображаемые симптомы — это головная боль, несварение, крапивница, синусит, артрит, сердечный шум...

— Собираешься учить меня, как развлекать народ на вечеринках произвольно вызванным приступом стенокардии? Ну тебя на фиг!

— Механизм, мой мальчик, механизм. Вот что нас интересует. Если можешь вызвать сердечный приступ, вообразив у себя болезнь этого органа, то сможешь и контролировать частоту пульса, а это чрезвычайно важно.

— Аккуратней, папаша. Заиграешься с моей автономной системой, и у меня случится шок, фибрилляция и еще что, и никакая это будет не психосоматика.

— Немного тренировок... — вздохнул Ксориалль. — Я обо всем позабочусь. А теперь просто тихо сиди и реагируй, как договаривались.

Дэмми ощутил, как разума коснулось легкое, точно перышко, щупальце пытливого инопланетного ума. Он уже привык к постоянному присутствию в собственных мыслях чужого разума, однако на сей раз это было грубое вторжение, которое нарушало не только границы мозга. Дэмми резко отразил его. Щупальце вернулось, пытаясь влезть в ту же точку, и настроено оно было куда решительней. Дэмми отвел его от намеченной цели, области недодуманной мысли: впечатлений, ожидающих, когда их каталогизируют. Ксориалль этого как будто не заметил.

В течение следующего часа Ксориалль бомбардировал Монтгомери раздражителями, время от времени направляя реакции, а иной раз регистрируя чисто спонтанные ответы. Дэмми ощущал уколы, подергивания, тики, приступы острой боли — во всех частях тела по очереди. Когда же, наконец, наставник объявил, что сеанс окончен, он облегченно сдулся.

— Как ощущения, мой мальчик? Невольно заинтригован? Настроен сотрудничать отныне по полной программе?

— Ну, — произнес Дэмми, — сам знаешь, как дела обстоят. Без понятия. Понял, да?

— И всякое такое, — фыркнул Ксориалль. — И так далее. И ты-ды. Типа того. Боль-мень. Э-э-э... м-м-м... это... Наверное. Дамокл! Будь добр, избавь меня от этих туманных, неоформленных вербализаций, по сути лингвистического мусора! Ты ведь все понимаешь!

— Посмотрим, — безразлично ответил Дэмми.

— Ты меня разочаровываешь, Дамокл. В некоторых смыслах, ты не оправдываешь ожиданий.

— Ты мне сердце разбиваешь, — сказал, зевая, Дэмми.

— У твоего вида есть общая большая слабость: умственная лень. Из-за нее ваш потенциал никогда не будет раскрыт.

— Как скажешь, док. Все мы не без грешка.

— Уф! Ну что ж, можно, думаю, продолжать. Далее мы проверим передачу мысли. Очисти разум, пожалуйста, и войди в транс второго уровня.

— Не верю я в эту ерунду с чтением мыслей, — сказал Дэмми, закрывая глаза...

Серый туман разума. Мимо проплывают случайные образы. Интересно, он меня читает? Подумай о чем-нибудь еще. Гоночные машины. Тарелка спагетти. Удачный день, когда поставил на победителя...

Что-то вторгается — новая форма, чуждая для разума. Не тот любознательный шельмец, к присутствию которого Дэмми привык. Оно двигалось, меняло формы, становилось словами.

«Как слышишь меня, Дэмми?»

— Эй!

«Не говори — думай!»

«Шишел-мышел, взял да вышел. Ля-ля-тополя. На дворе трава, на траве дрова. Тили-тили-тесто...»