Избранные жития святых

«Дети мои! Берегите себя от всего неразумного и другим напоми­найте о наших словах. Трудитесь по послушаниям без ропота и вол­нения. Не будьте человекоугодниками, а работайте и заочно верно и правдиво. Не обижайте крестьян насилием. Не гордитесь посетите лями; довольствуйтесь последним местом; не переносите ложных слов игумену и братии. Будьте поспешны в добре. Учитесь добру из Свя­того Евангелия и Апостольских писаний. Приобретайте для обители книги, которые очищали бы ум ваш и умножали познания по учению святых отцов. Соблюдающий Заповеди Божии и веру Божию будет веселиться вечно».

Блаженная кончина преподобного аввы Геннадия последовала 23-го января 1565 года[115]. Мощи его найдены нетленными при копании рвов для каменного храма в 1646 году, и ныне покоятся они в приделе сего храма под спудом[116]. Но служба ему составлена была ранее того времени[117].

День двадцать четвертый. Память преподобной Евсевии, переименовавшейся Ксении

В старом Риме был знаменитый сенатор и добрый христианин. У него была одна дочь – Евсевия, дорогая для него, как глаз[118]. Когда достигла она возраста, вельможа и сенатор просил родителей Евсевии выдать дочь за сына его. После семейного совета обручили Евсевию с благородным юношею, равным ей по знатности рода и богатству. На­значен был и день для брака. Но девушка, полная святой любви, же­лала уневеститься Небесному Жениху, Христу Господу. Это желание скрывала она от родителей, так как знала, что если бы узнали они о ее намерении, никак не допустили бы исполниться желанию ее. Она была у них одна наследница богатства их, и они желали иметь утешение во внуках. У Евсевии были две верные служанки, жившие при ней с дет­ского ее возраста, усердные и преданные ей. Им открыла она свою душу; получив от них обещание быть верными ей до смерти, она сказала, что ни за что не согласится она вступить в брак. «Что жизнь земная? – го­ворила она. – Сон и мечты». Так все три девушки решились жить для одного Господа, в чистоте девственной.

Евсевия тайно, чрез верных служанок, раздавала деньги бедным. Потом все три, одевшись в мужскую одежду, тайно скрылись из Рима и на корабле прибыли в Александрию. Отселе переплыли на остров Ко, что в верстах 50 от Карийского города Галикарнаса.

Здесь, наняв дом, Евсевия жила некоторое время со служанка­ми как со своими сестрами, взяв с них слово никому не говорить, кто она, и называть ее не иначе, как Ксенией. Я – странница для Господа, говорила она. Состояние их на острове казалось им небезопасным: не видя ни в ком защиты, они опасались всего более за чистоту свою[119]. Но Господь послал им помощь по их молитве.

Раз встретилась Евсевия со стариком-странником почтенного вида и просила его принять ее и сестер в духовные дочери. «Я думаю, – при­бавила она, – что ты – епископ Божий». Старец спросил, кто они? «Мы из далекой страны, – отвечала Ксения, – и ищем одного – спасения души». «Поверьте мне, – сказал старец, – я сам странник, иду из Святой земли; я не епископ, а настоятель обители святого апостола Андрея, что в Карийском городе Милосе». Ксения умоляла старца взять их с собой и укрыть своей защитой от искушений. Старец согласился. В Милосе вблизи соборного храма Евсевия купила дом, устроила небольшой храм во имя архидиакона Стефана и составила общину дев. Блаженный ста­рец Павел усердно заботился о новой общине и постриг в монашество Ксению и ее подруг[120].

Спустя недолгое время почил епископ Милоса Кирилл, и на его ме­сто поставлен был игумен Андреевской обители Павел. Новый епископ, посетив общину Ксении, поставил Ксению в диаконисы против ее жела­ния. Жизнь ее была высокая. Она принимала пищу через день, через два, а иногда через неделю, и только один хлеб; она не касалась даже овощей, ни масла. Помня Давидовы слова: Пепел яко хлеб ядях и питие мое с плачем растворях (Пс. 101, 10), и она посыпала хлеб свой пеплом и окропляла его слезами. Не довольствуясь молитвами храма, она всю ночь стояла на молитве в своей келлие с поднятыми к небу руками. Это скрывала она; но подруги, ревнуя подражать подвигам ее, видали это своими глазами. Одежда на ней была самая плохая. Строгая к себе самой, она была весьма милосерда ко всем, тиха, добра к сестрам, внимательна и к малым их надоб­ностям; никому не говорила она слова жесткого, согрешавших вразумляла с кроткою любовью. Блаженная подвижница совершала свои подвиги и под влиянием высокой жизни Палестинского подвижника, преподоб­ного Евфимия, тогда как императрица Евдокия путешествовала к святым местам[121]. Блаженный Павел рассказывал ей о Евфимии как очевидец его.

«Когда приблизилась кончина высокой девственницы, настала тогда память святителя Ефрема, епископа Милосского, и блаженный епископ Павел со всем клиром отправился в село Левкин, где в храме лежали мощи святого Ефрема. Преподобная Ксения, созвав сестер в монастырский храм, сказала им: “Вы оказывали много любви ко мне, сестры; продолжите и еще любовь вашу, молитесь за меня, – я умираю; попросите и отца нашего епископа Павла молиться за меня; он так много заботился о душе моей”. Сестры зарыдали. Она продолжала: “Апостол Петр говорит: не коснит Господь обетования, якоже нецыи коснение мнят, но долготерпит на нас, не хотя, да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут (2Пет. 3, 9–10)”. Итак, не надобно лениться, а надобно бодрствовать. Бодрствуйте, сестры, готовьтесь встретить Жениха Господа с елеем добрых дел и с горящей любовью». Отпустив сестер, осталась она в храме на молитве, и наутро найдена была почившей, января 24-го числа. Епископ и весь город с честью положили тело ее на месте, указанном ею. Через год умерла одна подруга жизни ее; перед смертью другой упросили сестры эту подругу рассказать, кто такова была Ксения. Теперь только узнали в обители и в городе, какого высокого рода была Евсевия. При гробе великой подвижницы, почившей не позже 457 года, совершались исцеления больных во славу Божию[122].

Святому Григорию Беседователю, после того как рассказано было о кончине чистой девы в день, назначенный Богоматерью, предложен был вопрос: призываются ли на небо души праведных прежде соедине­ния их с телами? Святой Григорий отвечал: «Не о всех праведных можем утверждать это и не о всех отвергать. Апостол Павел желал разрешиться и быть со Христом. Итак, кто верит, что Христос на Небе, тот верит и тому, что душа Павлова на небе со Христом»[123]. И видел я, – говорит тай- нозритель, – престолы и сидящих на них: и дано было им судить: и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие... Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет (Откр. 20, 4). Ожившие называ­ются здесь душами; ясно, что это души, еще не соединившиеся с телами. И однако они царствуют со Христом, не только наслаждаются блажен­ством, но еще участвуют в царственной власти Христа Господа, или, что то же, совершают дела могущества Божия, чудеса. С другой стороны, Спаситель сказал: В дому Отца моего обители многи суть (Ин. 14, 2). Этим ясно означено, что не все праведные души находятся в одинаковом блаженном состоянии, не все одинаково близки к Господу, различаясь степенями и видами нравственного совершенства. «Однажды пришла мне такая мысль, – рассказывал авва Афанасий, игумен лавры святого Саввы, – что будет с теми, которые не подвизаются? Я впал как бы в ис­ступление. В это время некто говорит мне: иди за мною. Приведши в одно место, исполненное света, поставил у двери; вида сей двери изобразить нельзя; только за нею мы слышали неисчислимое множество хвалящих Бога. Когда постучались мы, то, услышав некто внутри, спросил нас: что вам нужно? Проводник мой отвечал: “мы желаем войти”. Но тот отвечал: “сюда не войдет никто из тех, которые нерадиво живут; если хотите войти, идите и подвизайтесь, не озабочиваясь суетами мира”»[124].

Память Святого Иоанна мученика Казанского

В Четье-Минее митрополита Макария читаем: «Января 24-го дня 1529 года страдание святого Иоанна, нового мученика, пострадавшего за Христа в Казани». Затем следует такое описание страданий мученика: «Во время бла­гочестивого великого князя Василия Иоанновича нечестивые татары опустошали Нижний Новгород и взяли многих в плен. В том числе взят был Богобоязненный Иоанн, который с юности жил по заповедям Господним. Его привели в Казань и по разделу пленников достался он царскому родственнику Алей-Шпуру. Этот князь назначил его в число слуг своих. Блаженный верно служил господину своему; проводя день в услугах, ночью становился на молитву и оставался почти без сна; много приходилось выслушивать ему насмешек и обид, – он перено­сил все терпеливо. Наконец князь и его мулла вздумали отвлечь его от святой веры и сделать поклонником Магомета. Но Иоанн объявил пред всеми, что он исповедует Христа Иисуса Господом и Богом своим, а учение Магомета считает заблуждением. Святому связали руки рем­нем и повели на гору, туда, где Русское кладбище. Здесь угрозами мук заставляли отречься от Христа. А он, невзирая ни на какие угрозы, по­вторял, что он – христианин. После долгих угроз и брани Алей-Шпур велел отсечь голову Иоанну. Его ударили по шее, и он упал навзничь; голова не была отсечена; удар рассек шею; но изуверы изранили тело его несколькими ударами меча, а чрево пронзили насквозь. В тот день был сильный мороз. Святой лежал полумертвым на месте с первого часа дня до ночи; лед растаял около святого, и в последний час дня раз­вязались руки его. Святой встал, оградил себя крестным знамением и, поддерживая голову рукою, пришел к боярским детям великого князя. Он рассказал все, что претерпел он от татар, и они прославили Бога. Ночью святой просил священника прочесть правило и причастить его Святых Таин; Христов исповедник провел всю ночь без сна, в слез­ной молитве, а утром предал Господу дух свой. Дом, где лежало тело святого, исполнился благоухания, так что все христиане изумлялись величию Божию, прославившему угодника Своего, нового мученика Иоанна. Честное страдальческое тело его положили на старом Русском кладбище»[125].

Святой страдалец и тогда, как совершил подвиг исповедничества и вытерпел муки за Господа Иисуса, считал для себя нужным при­общиться Тела и Крови Господа Иисуса. Как же осмеливаются из­вестные люди довольствоваться какою-то скитскою исповедью своею, каким-то своевольным благочестием, и не хотят тайны животворя­щей? Несчастные не понимают, что ставят себя в положение иудеев, пренебрегающих Небесною Пищею Сына Божия! Не понимают, что остаются безжизненными древами, готовыми в пищу вечному огню. Господь сказал: Истинно, истинно говорю вам, если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни (Ин. 6, 53).

День двадцать пятый. Память святителя Моисея, архиепископа Новгородского

Сын богатых и благочестивых родителей новгородцев, в крещении Митрофан[126], с юности возлюбил Господа. Обучась грамоте, прилежно ходил он в храм Божий и усердно обучался Закону Божиему. Ревнуя о духовном подвижничестве, тайно от родителей удалился в Тверской Отрочь монастырь и там был пострижен в иночество. Пост, послуша­ние, молитва были любимыми занятиями его. Родители, узнав о его месте пребывания, упросили его перейти в Колмов монастырь, к бла­гочестивому игумену Макарию[127]. Здесь он стал жить строже прежнего. Здесь посвящен он в иеромонаха. Потом был он архимандритом Юрьева монастыря. По смерти архиепископа Давида избранный в преемника ему, был посвящен святым митрополитом Петром в сан архиепископа в 1325 году. Еще целы доселе в Московском Успенском соборе яшмо­вые сосуды, которые блаженный Моисей принес в дар тогда святому Петру[128]. В первый год правления его паствою пожар опустошил глав­ные улицы и несколько храмов Новгорода. К новой скорби святителя, последовало затем народное волнение. Однако он устроил женскую обитель на Десятине и потом построил здесь каменный храм Богома­тери. От опустошений, навлеченных на Тверь князем Александром, Новгород успел освободиться богатым выкупом. Но когда несчаст­ный Тверской князь с жарким участием принят был во Пскове, это опять едва не навлекло бед на паству блаженного Моисея. Напрасно он убеждал псковитян отступиться от князя Александра для общего блага; только строгость первосвятителя России отвратила бурю бед. Блаженный Моисей принял с честью великого князя и митрополита. Затем пожар вновь опустошил две улицы и истребил несколько хра­мов. Тревоги жизни были тяжелы для души святителя, стремившейся к пустынному покою. В 1330 году, несмотря на просьбы новгородцев, удалился он с кафедры на покой, в монастырь на Коломцы[129]. Потом уединился в пустом месте и построил каменный храм Воскресения Христова на Деревянице. Сюда приходили к подвижнику бояре и про­стые люди пользоваться наставлениями и жизнью его. Целые 20 лет провел он в уединенных подвигах. По смерти архиепископа Василия, по настоятельным просьбам новгородцев, в 1352 году снова принял на себя управление обширною новгородскою паствою. В том же году построил он каменный храм в честь Успения Богоматери на Волотове[130]. Недавно открыты в сем храме под штукатуркою фресковые изобра­жения святителей, совершающих Литургию, и с надписью на свитке: «Господи Боже наш, живый на высоких, на смиренныя призираяй»[131]. В 1353 году, исполняя более волю новгородцев, чем свою, послал он послов к патриарху с жалобою на притеснения Московского митропо­лита, хотя Феогноста уже не было в живых. Патриарх, изъявляя уваже­ние к личным качествам добродетельного пастыря, прислал святителю Моисею крестчатые ризы с буквою Ф, означающею патриарха Филофея, и с вытканною надписью на крестах: Ис. Хс. ника. В 1355 году устроен им монастырь на Сковородке, с каменным храмом в честь Архангела Михаила. В 1357 году введен им порядок и построены каменные храмы еще в трех монастырях: в Радоговицах при Болотовском храме Успения Богоматери, в Духовом монастыре и в женском монастыре Иоанна Бо­гослова; первый и последний были им и основаны[132]. Так святитель по­селял иноков среди или вблизи людного, торгового города. Не странно ли это? Напротив. Простота жизни мирян того времени не представляла тех заманчивых и слишком опасных развлечений, какие известны ныне. А иноческое Богослужение, продолжительное и благоговейное, отвлека­ло сердца мирян от сует земных к необходимому для всех. Так, обители святителя Моисея были училищами благочестия для мирян новгород­цев и при внимательном надзоре обучали и благочестию иноческому. Святитель Моисей не ограничивал тем своей деятельности[133]. Древний летописец так описывает пастырскую жизнь его: «он пас церковь свою как пастырь добрый; защищал обиженных, берег бедных и вдов; со­брав множество писцов, на свой счет написал множество книг; многих утвердил он в благочестии своими наставлениями»[134]. К сожалению, ныне неизвестны письменные поучения святителя, о которых говорит лето­пись. Из рукописей, списанных по его распоряжению, известны два Евангелия. Они наставительные и для нашего времени. В Евангелии 1355 года, писанном «повелением Боголюбивого архиепископа Нов­городского Моисея», писцы пишут: «аще будем грубо написали, или где переступили, или в глаголании друг с другом, или в дремании: а вы, преподобнии отцы игумены и попове, собою исправя, чтите». Видите, книги, в том числе даже и Святое Евангелие, писались по распоряже­нию святителя Моисея не с тем, чтобы каждая ошибка писца признава­лась за неприкосновенную святыню, и не с тою гордою уверенностью, будто ошибки, при всем внимании, не были возможны. Вот несколько слов и из другого Евангелия святителя Моисея: «И бысть егда сконча Иис вся словеса си дивляхуся... И рече Иис виждь никому же не по- веждь... Разумев же Иисус рече им: что мыслите в себе маловери, яко хлеб не взяхом?.. Запрети Ис. учеником Своим да никому же не рекут, яко сей есть Ис. Хс.»[135]. Пусть чтители мнимой старины видят, по их ли уставу писали имя Спасителя Христа при святителе Моисее? Пусть уверятся, что тогда спасительное имя произносили: Иисус, а писали с разными сокращениями и без сокращения. А вот и еще урок им свя­тителя Моисея! В Софийской ризнице хранится омофор с четвероко- нечными крестами и с вышитыми словами: «Моисея архиепископа, молитвами святая Софья»[136].

В 1359 году святитель Моисей, чувствуя ослабление сил своих и же­лая посвятить последнее время свое преимущественно на служение Богу, объявил новгородцам: «Изберите себе мужа, которого вам Бог даст». Избран был преемник по жребию. Но вслед за тем поднялся страшный мятеж в городе, за то, что Славянский конец один, без согласия других, сменил посадника и выбрал нового. Вооруженные славяне разогнали невооруженных заречан, но последние ограбили многих бояр; затем на­чался бой между Софийскою и Торговою стороною города. Святитель Моисей пешком пришел из Сковородской пустыни своей в Новгород. «Дети! – говорил он новгородцам. – К чему эта брань? Она радость для поганых, опустошение сему месту и церквам. Прекратите бой». Рас­троганные новгородцы послушались святителя Божия, и «не попустил Бог диаволу смеяться над людьми», – говорит летописец. Возвратясь в Сковородскую обитель, святитель-подвижник еще два года подвизался в посте и молитвах. В Софийской ризнице хранятся келейная мантия и вериги его – свидетели подвижнической жизни его. Он скончался в пу­стынной обители 25 января 1362 года[137]. Память его чтили еще в ХV веке: еще тогда, как и после, известна была близость его к Господу и по чудесам его[138]. В описании 1634 года говорили: «прославлен от Бога чудесы при животе и по смерти, и прибегающие с верою к честным его мощам мужи и жены почерпают здравие, наипаче же жены исцелевают, одержимые своими естественными немощами»[139]. Мощи его, обретенные в 1686 году, почивают открыто в раке; а часть их в 1693 году перенесена в Духов монастырь, ныне женский.

Праздник в честь иконы Пресвятой Богородицы Утоли Моя Печали

Икона находится в Шиловском Воскресенском монастыре, Моги­левской губернии, основанном в 1782 году, а также и в Москве, в церкви Николая Чудотворца, что на Пупышах.

День двадцать шестой. Память преподобной Павлы, подвижницы Палестинской

Отец блаженной Павлы[140] происходил из рода Агамемнонов, а мать из дома Сципионов и Павла Эмилия; муж ее был потомок дома Юлиева. Блистательной знаменитости происхождения соответствовало богат­ство супругов. Павла была доброю супругою и материю пятерых детей. Но счастье земное могло повредить доброму сердцу Павлы. И вот Го­сподь посылает ей тяжелую скорбь: любимый супруг умирает, когда ей было 32 года.

Павла, у которой сердце было нежное, неутешно плакала о смерти мужа. Благочестивая и образованная вдова Маркелла послужила ей подпорою. Она смягчала скорби ее христианскими утешениями и обра­тила сердце ее к Господу. Павла стала евангельскою вдовицею. Огром­ное состояние доставляло ей средства отирать слезы сотням семейств бедных. Не было между бедными умершего, которого не хоронили бы на счет Павлы, не было больного, которому не оказывала бы пособия любовь Павлы. Павла отыскивала бедность и горе в огромном городе, чтобы утешить их. Она считала себя несчастливою, если ей не удава­лось оказать пособие страждущей семье. Блаженный Иероним, когда познакомился с нею, считал должным говорить ей: нет ли излишеств в благотворительности ее? Но сам же сознается, что она обезоружила его словами: «Я желаю быть пищею для Господа, обнищавшего для нас».

Сама для себя была она теперь строга. Связи с веселым миром были ослаблены: малую ошибку свою наказывала она сурово.

Когда святители Епифаний Кипрский и Павлин Антиохийский прибыли в Рим по церковным делам (это было в 382 году), Епифа- ний и Иероним жили в доме Павлы, и она же доставляла все нужное Павлину; беседы со святителями были для нее самым приятным на­слаждением.

Старшая дочь ее, необыкновенно даровитая, жившая с мужем только 7 месяцев, готовилась вступить в монастырь, но умерла. Это было сильным ударом для сердца Павлы. Блаженный Иероним дол­жен был утешать ее. «Дочь твоя, – писал он, – перешла в тот мир с прекрасною решимостью посвятить себя Богу; уже более 4 месяцев очищалась душа ее покоем. Ты и не думаешь о том, что говорит тебе Спаситель: Павла, зачем ты скорбишь о том, что дочь твоя стала Моею? Твои слезы – возмущение против Моих забот, оскорбление Мне. Знаю, что надобно уступать природе матери; но излишняя скорбь – не честь для веры»[141].

Брак сына ее Токсотия последствиями изумил Рим и утешал Павлу. Лета, жена Токсотия, была дочь верховного языческого жреца. «Кто бы мог подумать, – говорит Иероним, – чтобы внучка языческо­го жреца Альбина родилась по обещанию мученика, чтобы деду улы­бающемуся лепечущая внучка пела: «аллилуиа», и Христову невесту кормил на коленях своих такой старец? Но мы счастливо надеялись: “святый и верующий дом освящает неверующего!” Старый язычник стал христианином»[142].

Вселенский Собор 381 года наименовал Иерусалимскую Церковь «матерью всех Церквей»; а Рим что такое в христианской истории[143]? Павла сильно желала быть дщерью Иерусалимской Церкви. Это жела­ние внушено было ей другом ее Маркеллою и поддержано Иеронимом. Не легко было ей расставаться с детьми и с обширною знатною роднею. Но в 385 году знаменитая и богатая патрицианка отправилась с дочерью опасным морским путем на Восток.

На острове Понтии, который прославлен ссылкою знаменитой патрицианки Флавии Домитиллы при Домитиане, видела келлии, где долго томилась святая страдалица[144]. В Кипре виделась со святителем Епифанием; десять дней проведено здесь не для отдыха, а на посещение обителей и храмов[145]. Потом была она в Антиохии у Павлина. «На берегу в Сарепте входила в малый храм (ШтсиЫт) Ильи, где поклонялась Господу Спасителю[146]; песками Тира, на которых преклонял колена Па­вел, достигла Акка, нынешней Птолемаиды: – полями Мегиддонскими, знающими о смерти Иосии, вошла в землю Филистимскую; дивилась развалинам Дора, когда-то весьма крепкого города; возвратясь, была в Кесарии, где видела дом Корнилия сотника, обращенный в церковь, и храмины Филиппа и четырех дев пророчиц[147]. Видела Лидду, переиме­нованную в Диосполис, славную воскресением Энея; также недалекий от нее Аримафей, селение Иосифа, почтившего погребением тело Спа­сителя[148]; Иоппию, порт, из которого бежал Иона. Повторив путь, была в Никополе, называвшемся прежде Эммаусом, где Господь узнан был в преломлении хлеба и освятил дом Клеопы в церковь»[149].

В Иерусалиме проконсул приготовил для нее дворец, но она по­местилась в маленьком, бедном домике. «Она простиралась пред Кре­стом Спасителя; лобызала камень, отваленный Ангелом, и то место, где лежало тело Принявшего на Себя грехи всего мира. Сколько тут пролито было слез, сколько вздохов и скорби! Показывали ей столп, окропленный кровью Господа, где привязанного Его бичевали. Ука­зывали место, где сошел Дух Святый на 120 верующих».

Раздав бедным, что могла, пришла в Вифлеем и посещала пещеру, где родился Христос Господь. «Какое счастье, – говорила она, – для бедной грешницы, какова я, лобызать эти ясли, где Спаситель мой лежал младенцем! Надобно ли еще мне искать для себя места, после того, которое избрал для Себя Спаситель мой?»

Посещая окрестности Вифлеема, Павла восходила на башню Гадер, башню стада, подле которой[150] Иаков пас стада овец (Быт. 37), а бодрство­вавшие ночью пастухи удостоились слышать: слава в вышних Богу (Лк. 2, 14); из Восора была в Есяоле; видела следы дуба Авраамова, Хеврон, Кафар-Сарун и печальное озеро. Потом путешествовала в Иерихон, где видела Галгалский лагерь (см.: Нав. 5); с берега Иордана была в Вефиле и на горе Ефремовой, где отдала честь гробницам Иисуса, сына Навина, и Елеазара, сына Ааронова; прошла чрез Сихем, видела гробницы 12-ти патриархов, Севастию или Самарию, где «погребены пророки Елисей и Авдия, и тот, которого больше не было из числа рожденных жена­ми, Иоанн Креститель»[151]; там поражена и потрясена была она многими странностями. Она видела, как демоны потешались разными мучения­ми, как люди пред гробницами святых выли по-волчьи, лаяли как со­баки, рыкали будто львы, шипели как змеи, мычали как волы, а другие вертелись на голове и чрез спину макушкою касались земли. Жалела она о всех и о каждом, проливала слезы, умоляя Христа о милосердии.

Вдвойне дорогое путешествие: и как совет для благочестия, и как урок для задорного скепсиса поздних полуязычников!

Из Вифлеема мать и дочь отправились посетить пустыни Египта. Они принимали благословение и советы Макария, Исидора, Серапиона и других дивных пустынников.

По возвращении в Вифлеем Павла построила на дороге к Иеру­салиму странноприимный дом и монастырь мужской, где блаженный Иероним был настоятелем. В Вифлееме устроен был обширный мо­настырь женский, с тремя отделениями. В воскресенье все собирались на молитвы в храм общий; в прочие дни служили Богослужение в ком­натах молитвы. Все были одеты одинаково, собственности никакой ни у кого, а все было общее; все нужное приготовляли сами работой. Сестрам была предписана строгая воздержность в речах, ни одно рез­кое слово не должно было исходить из уст девы, посвятившей себя Богу; «если случалась между ними сварливая, дерзкая, заносчивая, – остановив ее не раз, Павла принуждала ее молиться у дверей трапезы, позади всех сестер, и есть отдельно от них, дабы стыд образумил ту, которую не вразумили слова». Той, которая выказывала в одежде более чем опрятность, говорили, что щегольство ее – вывеска грязной души. О слабых и больных заботливость была ревностная.

Строгая мать Павла была училищем благочестия для сестер ее. Смирение ее было изумительное. «Когда она была окружена сонмом дев, то казалась последнею между ними и по одежде, и по голосу, и по приемам, и по поступи. Она спала на голой земле, даже в лихорадке, мало вкушала пищи и притом самой простой, а питалась более слезами. Исключая праздничные дни, она почти вовсе не подбавляла в пищу масла. Когда просили ее поберечь свое слабое здоровье, она отвечала: “мне надобно обезобразить лицо свое, которое столько раз выставляла я напоказ, натирая красками, в оскорбление воли Божией; справед­ливость требует истязывать тело, которое слишком много вкушало сладостей; надобно мне плакать много, после безумных и преступных веселостей; я должна заменять власяницею роскошные одежды, кото­рые льстили суетности и неге; довольно я старалась нравиться свету, хочу употребить все, чтобы сколько-нибудь быть угодною Богу”».

Господь привел к Павле одну грешницу. В окрестностях Кесарии Палестинской подвизался преподобный Маркиан. В бурную ночь при­шла к его келлие жена, одетая в рубище, и просила у него покрова. Пустынник принял ее человеколюбиво в переднюю келлию. На дру­гой день видит он жену, одетую в роскошную одежду. Зажегши огонь среди келлии, он стал на него босыми ногами и говорил с собою: «Как кажется тебе, Маркиан, этот огонь? Ведь это не то, что огонь гееннский! Если хочешь гееннского огня, подойди к этой женщине». Пораженная самоотречением и его проповедью, грешница бросилась к ногам свя­того отшельника, исповедала грехи свои и просила у него духовного исцеления. Преподобный отвел ее в монастырь Павлы, и здесь она, под надзором преподобной, проводила строгую жизнь до смерти и почила с миром, с именем преподобной Зои[152].

Чтение Священного Писания было самым любимым занятием Павлы, и она старалась обращать правила его в жизнь души своей.

Немало оскорблений пришлось вытерпеть блаженной Павле от партии, не умно понимавшей и еще не умнее защищавшей личные мнения Оригена. Когда же не удалось хитростью склонить на свою сторону знаменитую римлянку, а не удалось оттого, что блаженный Иероним был против этой партии, – партия стала бросать в Павлу разные оскорбления; выдавали ее за помешанную и говорили: нужно бы оградить ее от расстройства. Дело доходило до того, что блаженный наставник советовал Павле удалиться с Востока. Она отвечала ему: «Ты был бы справедлив, отец мой, если бы где-либо могла я найти любимый мною Вифлеем. И зачем скрываться от людской злости? Надобно превозмогать ее терпением! Почему не одержать победы над гордостью смирением? Почему, получая удар в одну щеку, не подстав­лять другой?»

Приближалась и кончина святой Павлы. В тяжкой болезни своей она тихо читала псалмы. «Не слишком ли страдаешь ты и не от того ли не просишь советов?» – спросил ее духовник. Она отвечала по- гречески: «Мне хорошо». И это были последние слова ее. Иерусалим­ский архиепископ Иоанн с несколькими другими епископами, множе­ство иноков и инокинь совершали погребение над нею. Псалмы петы были на языках еврейском, греческом, латинском и сирском. Вдовы и бедные указывали на одежды, доставленные ею; толпы нуждающих­ся кричали, что «потеряли они мать и кормилицу свою». Она почила января 26 дня 404 года на 58 году своей жизни[153].

День двадцать седьмой. Память святого новомученика Димитрия

В ожесточенной, многовековой борьбе со стороны мусульманского фанатизма против враждебного ему православного подвластного турец­кому игу населения – проявляются от времени до времени такие под­виги терпения и самоотвержения в лице исповедников христианского учения, которые не уступают подвигам древних мучеников во времена гонений христиан первых веков. И с полным основанием причисляет Греческая церковь к лику святых – этих новых мучеников, этих вер­ных сынов порабощенной Христианской Церкви. Их страдальческим подвигом более всего держится глубоко потрясаемое враждебными силами Православие несчастных, волею судеб подпавших под власть турецкого султана. Пример их оживляет угасающую в народе под гне­том всевозможных гонений и искушений любовь к Православию, и как ни уменьшается количество исповедников его, все же немало примеров, доказывающих, что неодолима и неизменна хотя по качеству привязан­ность к родной вере в лице уцелевших от гнета турок и от нравственного насилия католиков.

Подтверждением этого, между прочим, служит пример воспомина­емого сегодня Греческою церковью новомученика Димитрия. Казалось бы, что ничем особенным не был он подготовлен к великому подвигу исповедничества: не получил он никакого образования; по обстановке своей принадлежал к числу тех, которые, быть может, наиболее под­вергаются всякой испорченности среди примеров низшего слоя обще­ства, не огражденного чистою нравственною подготовкою. Между тем и в нем уцелела неискоренимая в народе Православная вера.

Димитрий служил подносчиком в таверне (в Константинополь­ской Галате – в Каракиой); красивою наружностью и добрыми ду­шевными свойствами выделялся он между другими служащими; этим в иных возбуждал он зависть, а другие турки досадовали, что он ино­верец, и всякими хитростями старались завлечь его в ислам; однако же это не удавалось им и раздражало их еще более против молодого при­служника.

Однажды между опьяневшими посетителями таверны вышла ссора и драка. Димитрий, по обязанности своей, вмешался в эту ссору – с тем, чтобы разнять и выпроводить из таверны забуянивших пьяниц. Это им не понравилось, и они подали на другой день на Димитрия жалобу, обвиняя его в самоуправстве и нанесении ран одному турку при на­сильственном вмешательстве в его ссору с другими.

Визирь позвал Димитрия, но выслушав его правдивое оправдание, тем не менее не захотел предоставить удовлетворение христианину. Он предложил Димитрию одно из двух: или перейти в магометанскую веру, или быть казненным за мнимое преступление. «Я не причинил ни ма­лейшего зла турку, – отвечал Димитрий, – и не могу быть турком. Со­храни меня Бог от этого! Я – христианин и останусь христианином...»

Визирь попытался подействовать на Димитрия ласковым уве­щанием, обещал ему почести и богатство, если он потурчится. Но все это возбуждало в христианине только возражения против магоме­танской веры. Раздраженный сановник предал его тогда на произвол тех, кто жаловался на него. Они привели Димитрия в кофейную, снова стали убеждать его потурчиться, но Димитрий был непре­клонен. После того сделан ему был новый допрос, на основании которого, присоединив к прежнему обвинению то, что он дерзнул хулить магометанскую религию, визирь приказал обезглавить его перед таверной. С непоколебимою твердостью принял мученическую смерть смиренный простолюдин, обнаружив с такою величественною простотою ту глубину родной веры, которая неискоренимо таится в православном народе...

Димитрий предан смерти в 1784 году, будучи 25-ти лет от роду.

День двадцать седьмой. Перенесение мощей святителя Иоанна Златоустого

По прославлении святителя Иоанна Златоустого пастыри более прежнего начали превозносить его достойными похвалами. В 438 го­ду святитель Прокл, ученик и впоследствии преемник Златоустого на Цареградской кафедре (437–445), по обыкновению в день памяти святителя Златоуста в похвальном ему слове говорил: «О, Иоанн! Жизнь твоя многотрудна, но смерть славна, гроб твой блажен и воз­даяние обильно по благодати и милосердию Господа нашего Иисуса Христа. О, благодать, препобеждающая пределы, место и время! Ме­сто препобедила любовь, предел уничтожила незабвенная память, и местом не ограничились чудеса святителя. Он лежит в Понте, а во всем мире похваляется».

Константинопольский народ, чрезвычайно любивший и уважав­ший святителя Златоустого, слыша о высоких его добродетелях в слове святого Прокла, прервал его восклицаниями и просил перенести мощи невинно пострадавшего святителя Иоанна в Константинополь. Прокл убедил царя Феодосия II исполнить благочестивое и справедливое желание народа.

Честные останки Златоустого обретены были нетленными и по­ложены в серебряную раку, и торжественно перенесены из Коман, где скончался он и погребен, в Константинополь. «Православный народ при перенесении мощей множеством судов сделал море как бы су­шею, устье Босфора покрыл светильниками. Царь со священным со­бором и синклитом при стечении многочисленного народа встретил святые мощи в Халкидоне и совершил благоговейное поклонение им. Склонив на гроб святителя очи и чело, Феодосий принес молитву за своих родителей, Аркадия и Евдоксию, и умолял простить им обиду, причиненную ему по неведению». Из Халкидона мощи святителя Златоустого на царском корабле перевезены были в Константино­поль и положены в храме Святых Апостолов. Перенесение мощей сопровождалось славою чудес и совершилось в 438 году 27 января.

Утешительным последствием перенесения мощей святителя Златоустого из места заточения в Константинополь было то, что при­верженцы Иоанна тронуты были общим к нему благоговением и при­соединились к Церкви.

В IX веке Иосиф, Косма Веститор и другие написали песнопения на перенесение мощей Златоустого, ныне поемые Церковью в день воспоминания этого события. В этот день, по песнопениям Церкви, «Яко украшение царское, царский град прием мощи Златоустого и ими украшается. Заточен быв от стада завистью, Божиим же мановением паки к нему по погребении возвратися Златоустый, источая струи чу­дес и реки проливая врачеваний. Радуется Церковь Христова, на свеч­ник священный взирающи – на святого священномученика, его же низложивше враги, под спудом молчания скрыша. На славу царскую днесь от Коман ко граду приходит царствующу».

День двадцать восьмой. Память преподобного Ефрема Сирина

Жизнь Ефрема Сирина служит также подтверждением того, что от корня доброго и плоды произрастают добрые. «От предков моих (землевладельцев) получил я наставление о Христе, – говорит о себе преподобный Ефрем, – родившие меня по плоти внушили мне страх Господень. Видел я соседей, живущих в благочестии, слышал о мно­гих, пострадавших за Христа. Отцы при мне исповедовали Его перед судьями; я – родственник мученикам».

Благотворные впечатления детства отразились такими же и по­следствиями. Несмотря на то, что в молодости по причине слишком пылкого своего характера Ефрем вдавался в предосудительные и опас­ные крайности, был чрезмерно раздражителен и увлекался воображе­нием даже до хульных помыслов, тем не менее, доброе семя, посеянное в его сердце родителями, не могло погибнуть и взошло в свое время роскошными плодами. Господь Сам излил благодать Свою на уготован­ную почву и направил горячность раба Своего в спасительную сторону.

Орудием к его вразумлению Господь послал ему испытание в виде незаслуженного наказания, которому был предан Ефрем по ложному обвинению (за пропажу из одного стада нескольких овец). Вместе с ним и так же невинно были заключены в темницу еще два человека, и все они сильно роптали на несправедливость в отношении к ним местного судьи. Между тем однажды ночью во сне Ефрем услышал следующие слова: «Будь благочестив, и уразумеешь Промысл Божий. Перебери в мыслях, о чем ты думал и что ты делал, и по себе дознаешь, что эти лю­ди страдают не несправедливо, но не избегнут наказания и виновные».

Когда Ефрем передал свой сон другим заключенным, то все они, поразмыслив, вспомнили, что есть за ними некоторые вины, оставшиеся неизвестными людям и ненаказанными.

Сообщив друг другу свои мысли, «при сих рассказах, – говорит Ефрем, – начал я приходить в сокрушение, потому что в этом было явное воздаяние.»

Это обстоятельство было для Ефрема спасительным исходом из его прежней необдуманной жизни, полной неразумными увлече­ниями. С этих пор стал он внимательно вникать в себя, и следствием этого было такое глубокое смирение и сокрушение о грехах своих, ко­торые преобразили и как бы открыли его на совершенно новую жизнь по выходе его из темницы.

Он оставил мир, и удалился тогда в горы к отшельникам, и сделался учеником святого Иакова, будущего святителя Низибийского. Под его руководством стал он упражняться в различных подвигах благочестия и изучать Священное Писание. Преподобный Ефрем достиг такого глу­бокого знания этого предмета, что прославился впоследствии как вселен­ский учитель своими многочисленными и разнообразными писаниями. Поучениями же своими, которые читались публично в церквах после Свя­щенного Писания, он даже заслужил наименование Сирского пророка[154].

При кратком объеме этих «Житий святых» едва только несколь­ко строк можно поместить при очерке жизни святого Ефрема из про­изведений этого великого христианского писателя[155]. И прежде всего вспомнить молитву его, которая читается во время Великого поста с поклонами: «Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уны­ния, любоначалия и празднословия не даждь ми! Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи Царю! Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков, аминь».

Вечную память о себе из рода в род и из уст в уста оставил молит­венник Божий, и место хранения ее – сама Церковь!

Чувством смиренного сокрушения о грехах проникнуты все раз­мышления святого Ефрема, но нераздельно с ним присутствует непо­колебимое упование на милосердие Божие.

«Плакать для Ефрема было то же, что для других дышать воз­духом, – день и ночь лились у него слезы, – говорит о нем святитель Григорий Нисский, – но лицо Ефрема цвело и сияло радостью, тогда как ручьи слез лились из глаз его. Ефрем и там, где говорит о сокру­шении, возносится мыслью к благости Божией, изливает благодарение и хвалу Всевышнему. Во всех словах и делах его исторгалось из души его псаломское слово: на Него упова сердце мое! (Пс. 27, 7)»

Сам Ефрем говорит о себе: «когда ложусь я для отдыха, любовь Твоя к людям, Господи, приходит мне на мысль, и я встаю среди ночи, чтобы благодарить Тебя. Но воспоминание о грехах устрашает меня, и я начинаю изливаться в слезах, готов даже упасть духом, если бы не по­спешили укрепить меня, полумертвого – разбойник, мытарь, грешница, хананеянка, кровоточивая, самарянка...»

«В один день, – пишет преподобный Ефрем, – встав очень рано, вышел я с двумя братьями из благословенного города Едессы[156]; возвел очи свои на небо, которое, подобно чистому зеркалу, со славою осиявало звездами землю, и в удивлении сказал: если звезды сияют с такою славой, то не более ли воссияют неизреченным светом Спасителя праведные и святые, творившие волю Святого Бога, в тот час, когда придет Господь?»

«Но лишь я вспомнил о том страшном пришествии Господнем, как содрогнулись кости мои; душа и тело затрепетали; я заплакал с бо­лезнью сердечной и сказал, воздыхая: каким я, грешник, окажусь в тот страшный час? Как предстану Престолу Страшного Судии? Как мне, рассеянному, иметь место с совершенными? Как мне, бесплодному, явиться в число тех, которые принесли плоды правды? Что мне де­лать, когда святые в Чертоге Небесном будут узнавать друг друга? Кто признает меня? Мученики покажут свои раны; подвижники – свои добродетели; а я что покажу, кроме лени и нерадения?»

Преподобный Ефрем был рукоположен во пресвитера, но, считая себя недостойным этого высокого сана, он никогда не решался совер­шать Литургию.

Но поучениями своими охранял Едесскую церковь от распростра­нившихся тогда различных ложных учений: «Христов воин, облечен­ный всеоружием Христовым, – говорит о нем один древний биограф его, – открыл войну с врагами Христовыми, особенно же с нечестием Вардесана и его последователей». Он защищал против них догмат о вос­кресении мертвых.

«Песни об умерших» в поэтическом отношении – лучшие из про­изведений преподобного Ефрема. Из них видно, что поминовение усоп­ших издревле входило в состав церковной службы. «Поминайте меня, братья и друзья мои, ради Бога, разлучившего меня с вами, – говорится в одной из его песен, – когда сонм ваш стоит на служении, да вознесется молитва ваша и отрясет прах с очей моих!» В этих же песнях Ефрем представляет, что молитвы и дела милосердия, совершаемые живыми за умерших, полезны усопшим.

Среди благодетельных трудов своих, которыми сам смиренный Ефрем всегда был неудовлетворен, пожелал он посетить пустынно­жителей египетских и знаменитых учителей веры, чтобы поучиться от них. О пребывании его у отшельников на горе Нитрийской так го­ворит Иоанн Колов: «Был у нас здесь человек Божий Сириянин, ста­рец великий между отцами, просвещенный умом и сердцем». Отсюда проехал преподобный Ефрем в Кесарию, где виделся со святителем Василием Великим. По возвращении в Едессу пожелал он остальную жизнь провести в уединении и поселился за городом; но снова отпра­вился в Едессу, чтобы оказать помощь жителям словом своим во время бывшего там голода, и действительно успел склонить богатых делиться с бедными своими запасами хлеба, который прежде того они и про­давать не хотели. По возвращении из Едессы Ефрем вскоре заболел и, написав «завещание», мирно скончался около 373 года.

«Прославлять надобно того, кто в устах всех христиан, – Ефрема Сирина, того Ефрема, которого жизнь и наставления сияют в целом мире!» – пишет о нем святитель Григорий Нисский.

Так оправдалось в жизни преподобного Ефрема сновидение его роди­телей о нем, когда еще он был дитем. Виделось им, что виноградная лоза разрастается из уст Ефрема и покрывается гроздьями; птицы небесные питаются ими, а плоды все умножаются. И действительно, не одни толь­ко современные жители Сирии и Месопотамии питались словом препо­добного Ефрема, но и для отдаленного потомства всех христианских стран плоды слова его составляют неистощимую целебную пищу душевную.

Между учениками преподобного Ефрема многие[157] также просла­вились сочинениями и святостью жизни и содействовали распростра­нению христианского просвещения в Сирии.

Память преподобного Исаака Сирина, епископа Ниневии (в конце VII века)

Он оставил после себя много сочинений высокого духовного со­держания. «Душа, которая однажды предала себя Богу, – говорит преподобный Исаак, – верою и многими опытами приобрела чувство содействия Его, не заботится более о самой себе... Иначе противодей­ствием разума она лишилась бы Божественного Промысла, втайне посещающего ее, непрестанно пекущегося о ней и неотступно сопро­вождающего всеми способами. Те, в которых восходит Свет веры... умными очами веры каждый час видят отеческий Промысл, коим осе­няет их истинный Отец».

День двадцать девятый. Воспоминание о епископах Пермских Герасиме, Питириме и Ионе

Мощи сих трех святителей Пермских покоятся в Усть-Вымьском Благовещенском храме, там, где была их кафедра. Над гробницами их стоит икона, изображающая их во весь рост, с следующею надписью: «л. 7115 (1607) м. июня в 8 день, при великом государе царе и великом князе Василие Ивановиче, всея Руси самодержце, и при святейшем Ермогене, патриархе Московском, написан сей святой образ трех свя­тителей Герасима, Питирима и Ионы, в славу Святой Троицы, Отца и Сына и Святого Духа, повелением их, смиренным епископом Иоаса- фом Вологодским и Великопермским, и положен сей образ на гробницах их, великих чудотворцев, Герасима, Питирима и Ионы»[158]! Память сих трех святителей благоговейно чтится 29 января и, без сомнения, с того времени, как по соборному определению патриарха написана икона их. Стечение народа к этому дню в Усть-Выми бывает со всех сторон необыкновенное. Во имя трех святителей Пермских был и храм в Усть- Выми[159]. В 1649 году построен был в их имя храм в Вологодском архиерей­ском доме, и в следующем году архиепископ Маркелл «по своему обе­щанию отправлялся на Устьвым Пермским чудотворцем помолиться»[160].

После святителя Стефана, первого просветителя Перми, 20 января 1398 года посвящен был в епископа Пермского Исаакий[161]. В марте 1416 года он был на соборе в Москве при посвящении Новгородского архиепископа и при совещаниях о Литовском митрополите[162]. После того он уже не возвращался в Усть-Вымь[163]. Новая паства, оставшаяся без пастыря, и сама по себе скоро дозволила себе беспорядки, а фана­тики язычества – волхвы – рады были, не видя себе сильной помехи, рассевать плевелы на ниве Божией; дикие вогуличи даже насилием стали принуждать новых христиан к язычеству. «Овцы шалят, – гово­рит современник, блаженный Епифаний, – волки нападают; без пасты­ря свистеть некому, чтобы пугать и прогонять волков... Вогуличи дела­ют нападения»[164]. При таком положении дел преемнику Исаакия, пастырю, ревностному к своему долгу, много надлежало трудиться, много перенести неприятностей. Блаженный Герасим, преемник Исаа­кия, был жизни святой, как говорит о нем древность; с ревностью очи­щал он плевелы, появившиеся на новой ниве Христовой. И труды его не были напрасны. В 1429 году святитель Фотий уже писал о Перми: «Ныне страна чисто и православно совершает службу Божию по за­кону христианскому»[165]. В 1438 году видим блаженного Герасима на Мо­сковском соборе, на котором осужден был предатель православия Иси­дор[166]; потом был он и на соборе 1441 года, определявшем поставлять митрополита России собором русских пастырей[167]. Ревностный пастырь пользовался пребыванием в Москве и для того, чтобы испросить по­мощь для нужд своей паствы. В последние годы правления его вогули- чи, под начальством свирепого князя Асыки, стали врываться в посе­ления крещеных зырян. Святитель до того простирал свою отеческую заботу о покое паствы, что с опасностью жизни являлся в стан вогуличей. Просьбы и убеждения святителя подействовали на дикарей, и они удалились в свои места. Ревностный пастырь занялся потом водворе­нием покоя и порядка в поселениях, пострадавших от дикого неприяте­ля; он проникал в самые глухие места, если слышал, что там страдает беспомощная бедность; входил во все нужды жителей и спешил оказы­вать помощь. Такими подвигами заслужил он имя благодетеля народа. Душевные огорчения и недуги старости расстроили здоровье его; но он и больной отправился осмотреть места, ближайшие к Усть-Выми, а на возвратном пути умер смертью мученика. По одному древнему извес­тию, «на Усть-Вымьском лугу, близ Усть-Вымьской крепости, за не­сколько стадий от соборной церкви, святый отец удушен домочадцами невинно и скончался 24-го января». По другому известию, он удавлен был омофором рукою вогулича, принятого им на воспитание. Вероятно, дикарь поступил так с благодетелем своим по внушению тех, которым дорого было унижаемое язычество[168]. Преемником блаженного Герасима на Пермской кафедре был блаженный Питирим[169]. До архипастырства

Слово об исхождении Св. Духа см. в: Дополнения к Актам историческим, со­бранные и изданные своего он был архимандритом едва ли не Чудова монастыря, и был из­вестен сколько по благочестию своему, столько и по просвещению. Па- хомий в предисловии к житию святителя Алексия пишет: «Иное извлек я из самого достоверного писания, архимандрита Питирима, бывшего потом епископом Перми. Он кратко написал о святителе и составил канон в похвалу ему, слышав верное о его жизни и чудесах. Сей епископ и вместе мученик не только пострадал от неверных за веру, но много потерпел бед и от князя, считавшего себя верным, которого потому должно считать худшим неверного, как того, который осквернил свои руки кровью братнею»[170]. Это, как видно, Шемяка. Блаженный Питирим посвящен был в епископа вслед за кончиною святителя Герасима. В са­мом начале управления своего Усть-Вымьскою паствою разослал он грамоты к вятчанам и вогуличам, убеждая их не тревожить мирных зырян. поелику же Асыка, пользуясь раздорами князей русских за пре­стол великого князя, не думал оставлять в покое христианские поселе­ния и вогуличи производили страшные грабежи, то новгородские вла­дельцы земель по Ваге и Двине, Василий Своеземцев и Михаил Яковль, с 3000 дружин своих (в 1446 г.), прошли до Уральских гор и захватили множество Югры (остяко-вогулов). Хитрые дикари, усыпив воевод обещанием полной покорности, нечаянным нападением поразили дру­жину Своеземцева[171]. Но потом Асыка, попавшись в плен, вынужден был клясться всеми духами горными, что не станет более тревожить христи­ан. Блаженный Питирим поспешил подать помощь пострадавшей пастве из доходов своей кафедры. В следующем году (1447 г.) он был в Москве и лично ходатайствовал у великого князя Василия о помощи зырянам. Великий князь сложил часть подати с пострадавших, а семья его вру­чила блаженному Питириму разные подарки для зырян. Но пока успел возвратиться к своей пастве усердный пастырь, вогуличи (1448 г.) сно­ва учинили набег на бедных зырян. Впрочем, с того времени они пять лет не тревожили христианских поселений. Ревностный пастырь имел теперь полную свободу заниматься долгом учительства. Ныне известен памятник желаний его распространять в пастве полезные книги. Это книга Дионисия Ареопагита, на которой впоследствии сделана была такая надпись: «Сия книга святого Благовещения на Усть-Выми; а по­ложил сию книгу священномученик епископ Питирим, убиенный от на­хождения сыроядцев вогулич за православную веру, идеже лежит мно­гострадальное и терпеливое тело его»[172]. Святитель ревностно обозревал свою паству, рассеянную на дальних расстояниях, чтобы видеть, как живут чада его в вере. Он беседовал с народом в храмах, а чаще на от­крытых местах, объясняя ему правила веры и благочестия. Апостольская ревность его успела обратить к святой вере и некоторых вогуличей, живших в соседстве с крещеными зырянами. Этот последний подвиг его возбудил против него злобу в Асыке, который и без того злился за то, что мерами пастыря удержаны были вогуличи так долго от злодейств над зырянами. Асыка решился отмстить святому пастырю и его пастве. В 1455 году свирепый вождь, вооружив вогуличей стрелами и луками, пустился на плотах вниз по Вычегде, нигде не останавливаясь и задер­живая прибрежных жителей, чтобы не предупредили в Усть-Выми о его приближении; он пригласил с собою и вятчан. В десяти верстах от впа­дения реки Выми в Вычегду остановился он в высоком бору, который поныне называют Юр – становище и Вогуль-як – Вогульский бор. Ра­но утром один из устьвымьцев плыл на ладье вверх по Вычегде и неожи­данно напал на стан вогуличей. Его поймали, и Асыка дознал от него пытками, какова стража в Усть-Выми? Дома ли Питирим? Зырянин объявил, что Питирим в этот самый день (день был воскресный) пойдет для молебствия на мыс, что близ устья реки Выми, и что о вогуличах ничего не знают. Асыка поспешил к Усть-Выми, а чтобы обмануть бди­тельность жителей, велел набросать на плоты множество срубленных елей и ветвями их прикрыть свое войско; в таком виде плоты казались издали плавучими деревьями, подрытыми быстриной воды. В Усть- Выми в воскресный день старый и малый были в храме. После Литургии святитель, клир и народ с крестами и иконами отправились на мыс. Ско­ро заметили груды деревьев, странно тянувшиеся на большом протяже­нии реки. Святитель понял хитрость вогуличей и сказал народу об опас­ности. Обратясь к Усть-Выми, он преклонил колена, трижды благословил народ и храмы крестным знамением и сказал: «Дети мои! Скорее удалитесь от меня; мне не убежать от смерти; Богу угодно пре­дать меня в руки вогуличей». Толпы вогуличей выскочили на берег. И все бывшие с Питиримом в ужасе бросились, кто куда мог. Пастырь продолжал молиться. Кровожадные дикари бросились на беззащитно­го старца, избили, изранили, лишили его жизни и бросили святое тело на мысу. Так пострадал, говорит летопись, 19 августа 1455 года святой епископ Питирим от безбожных вогуличей и вятчан и принял венец от подвигоположника Христа Господа[173]. Асыка удалился затем от Усть- Выми, по боязни ли встретить сильный отпор, или потому, что очень доволен был смертью Питирима; он захватил только прибрежных жи­телей на возвратном пути своем. Духовные и гражданские власти по­спешили послать в Москву известие о своем несчастии. В продолжение 40 дней, пока не получили ответа из Москвы, тело святителя в знойное время оставалось на том месте, где было замучено, и тление не коснулось к нему. Из ближних и дальних мест стекались жители поклониться не­тленному святителю. Благоговение к нему умножилось, когда узнали о чудесах, истекавших из гроба его. И скоро стали чтить благоговейною памятью страдание святителя Питирима в 19 день августа[174].