Жития Святых (все месяцы)

ЖИТИЯ СВЯТЫХ

по изложению

святителя Димитрия,

митрополита Ростовского

Минеи-Четьи святого Димитрия Ростовского издавна и неизменно служат излюбленным чтением для русского православного народа. Изложенные славянским языком, Минеи-Четьи в течение XVII и XIX столетий разошлись во множестве экземпляров. Печатание их продолжается доселе, и требования на них не прекращаются. Но в последние годы наряду с этими требованиями в Московскую Синодальную типографию стали поступать заявления о желании иметь Минеи-Четьи на русском языке. Число таковых заявлений с каждым годом все более и более возрастает, что служит ясным свидетельством о настоятельной потребности в таковом издании. Чтобы удовлетворить этой потребности, Управляющий Московской Синодальной типографией С. Д. Войт принял на себя заботы об издании Миней-Четьих в переложении на русский язык. Его ходатайство об этом, встретив просвещенное сочувствие и энергичную поддержку со стороны господина обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева, его товарища П. И. Остроумова, увенчалось успехом, и в мае 1900 года Святейшим Синодом было разрешено Московской Синодальной Типографии приступить к первому изданию Миней-Четьих на русском языке.

Для изготовления этого обширного издания при Московской типографии учреждена Комиссия, в состав которой вошли многие духовные и светские лица, преимущественно с высшим богословским образованием[1]. Председателем Комиссии состоит преосвященный Парфений, епископ Можайский, которому, по определению Святейшего Синода, поручена и цензура нового издания Миней-Четьих.

Согласно выработанному плану, в основу издания положен текст Миней-Четьих святителя Димитрия. Кроме того, в тех случаях, когда в Минеях только указана память святого, сведения о нем заимствуются из Пролога. Текст житий святых сопровождается разнообразными объяснительными примечаниями. В издание будут введены также жития местночтимых русских, юго-славянских и грузинских святых. Что касается русских святых, то Комиссии предстоит составить многие жития вновь, пользуясь для этого рукописями, находящимися в различных библиотеках и монастырях нашего отечества. Так как составление новых житий требует продолжительных исследований и сношений с различными учреждениями, то, чтобы не задерживать выхода в свет давно ожидаемого издания, решено печатать жития русских святых по мере их изготовления отдельными выпусками, которые потом будут соединены в особые дополнительные к четырем месяцам третные книги, а пока в очередные месячные книги войдут полные и проложные жития, находящиеся в Минеях-Четьих Димитрия Ростовского.

В выборе и обработке агиографического материала при составлении житий русских святых Комиссия пользуется указаниями профессора Московской Духовной академии и Московского университета В. О. Ключевского. В издании принимает также участие профессор того же Университета М. И. Соколов, взявший на себя труд составления житий святых русских — ростовско-ярославских и некоторых славянских святых. Редакционные же работы по изданию Миней-Четьих возложены на помощника Управляющего типографией А. С. Орлова и справщика типографии А. Н. Соловьева.

Жития и похвалы святых подобятся светлостию звезда́м: якоже бо звезды, положением на небеси утвержденны суть, всю же поднебесную просвещают, ты́яжде и от индйан зрятся, ни сокрываются от скифов, землю озаряют, и морю светят, и плавающих корабли управляют; ихже имен аще и не вемы множества ради, обаче светлой добро́те их чудимся. Сице и светлость святых, аще и затворе́ны суть мощи их во гробе́х, но силы их в поднебесной земными пределы не суть определенны: чудимся тех житию и удивляемся славе, еюже Бог угодившая Ему прославляет.

Симеон Метафраст

Введение

I

Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их.

(Евр. 13, 7)

Повествования и записи о жизни и деяниях святых подвижников и исповедников, различными подвигами угодивших Богу, существуют в Церкви христианской с первых времен ее бытия. Начало этим повествованиям было положено святым евангелистом Лукой, описавшим в книге Деяний святых апостолов подвиги и страдания первоверховных учеников Спасителя нашего и других Его последователей. Несколько ранее этого святой апостол Павел в одном из своих Посланий дал христианам заповедь поминать своих наставников, запечатлевших веру во Христа своею жизнью и мученическою смертью. Следуя примеру боговдохновенного повествователя и соблюдая заповедь первоверховного апостола, христиане всегда тщательно сохраняли сведения о жизни и деяниях святых.

Первыми по времени были записи и сказания о святых мучениках. В деле распространения и утверждения христианства мученичество имело весьма важное значение. Твердость и непоколебимость страдальцев, кои мужественно шли на смерть за свою веру, так сильно действовали на сердца язычников, что нередко сами мучители, видя безропотность своих жертв, обращались к христианству. Таким образом, кровь христианских мучеников была, по выражению Тертуллиана, семенем новых христиан. Точно записывая дни кончины святых мучеников, христиане собирались в эти дни для празднования их памяти. «Замечайте дни, — писал своему клиру святой Киприан Карфагенский, — в кои умирают исповедники Христовы, чтобы мы имели возможность праздновать памяти их вместе с памятями мучеников». С этой целью в Церкви христианской были особые писцы, которые записывали все, что происходило с христианами в темницах и судилищах. Таковых писцов, как известно, во время первых же гонений на христиан поставил в различных округах Рима святой Климеин. Несмотря на то, что языческое правительство угрожало этим писцам смертной казнью, записи продолжались беспрерывно во все время гонений на христиан[2]. Эти записи, в которых, можно находить иногда подробные сведения о вопросах судей-мучителей и ответах на них страдальцев, известны под названием мученических актов. Среди таких актов встречаются целые судебные дела, составленные во время самого суда над мучениками. Это копии с официальных судебных протоколов, которые христиане за дорогую цену приобретали у язычников. Дни кончины мучеников праздновались не только в тех церквах, к коим принадлежали сии мученики, но и во всех других, так как христиане каждой церкви о мучениках, среди них пострадавших, извещали другие церкви. Так церковь Смирнская, в коей принял мученическую кончину святой Поликарп, отправила послание об этом церкви Филадельфийской и просила передать это послание другим церквам. Описания страданий святых мучеников пользовались большим уважением. Они были читаемы в церковных собраниях вслед за Священным Писанием. Как можно заключить из мученических актов святого Игнатия Богоносца, обычай этот уже существовал во II веке. В древнем житии мученика Евстратия указано и время чтения страданий святых — именно на утрени после пения псалмов. А в 418 году Карфагенский собор постановил правило — в дни памяти мучеников читать в церкви об их страданиях.

Когда гонения на христиан прекратились и Церковь Христова заняла в государстве господствующее положение, в ней явились заботливые и благоразумные люди, поставившие себе целью собрать воедино все записи и повествования о мучениках. Первым из таковых собирателей был Евсевий Памфил, епископ Кесарийский[3]. Он сначала собрал жития мучеников Палестинских, пострадавших при императоре Диоклетиане. Затем, по преданию, он обратился к Константину Великому с просьбой выписать из всех судебных учреждений Греко-Римской империи мученические акты. По императорскому указу все подобные дела были высланы Евсевию, и он, на основании этих актов, составил «Собрание древних мученичеств». Сборник содержал в себе сказания о мучениках, епископах, исповедниках, святых женах и девах по всем епархиям. Он состоял, по мнению одних, — из двадцати, а по свидетельству других — из шестнадцати книг. Но уже в начале VII века сборник Евсевия был такой редкостью, что списков с него не могли найти ни в Александрийской, ни в Римской Церквах. Неудивительно после этого, что труд Евсевия в целом своем составе до нас не дошел, и только некоторые его части можно находить у других писателей. По всей вероятности, книга Евсевия вскоре после своего появления была распространяема и дополняема следующими собирателями и составителями житий, так что скоро потеряла свой первоначальный вид и имя первого своего составителя. Кроме того, ввиду трудности и дороговизны переписки всей книги Евсевия, ее разделяли на части, каковые и встречаются в более поздние времена в письменности разных стран. Кроме Евсевия, в деле собирания воедино житий святых известен святой Маруфа, епископ Месопотамский. Он описал страдания мучеников, пострадавших в Персии, с историческою точностью. «Что касается, — говорит святой Маруфа, — мучеников, коих все муки, приговоры и смерть я описал, то при некоторых из них сам я был очевидцем, так как они пострадали в мое время. Историю же более ранних мучеников я писал по повествованию престарелых епископов и правдолюбивых, стоящих доверия пресвитеров, которые сами были очевидцами деяний мучеников, совершившихся в их время».

Распространив и утвердив Свою Церковь кровью мучеников, засвидетельствовавших мужественным терпением и бесчисленными страданиями истину своей веры[4], Господь наш Иисус Христос указал и другие способы ко спасению и прославлению Его последователей. После жестоких гонений, колебавших, но не погубивших Церковь Христову, Господь даровал ей мир и спокойствие и в это время явил в ней новых Своих угодников. Среди христиан воссияли великие подвижники, прославившиеся кто учением и проповедованием слова Божия, кто святостью своей жизни и наставлением других в добродетелях, кто постом и добровольным умерщвлением тела и страстей, кто другими различными трудами и деяниями. Как страдания мучеников христианских были тщательно и подробно описываемы, так и труды новых подвижников не оставлены были в забвении. Появился новый ряд церковных повествований об угодниках Божиих. Эти повествования мы находим, кроме некоторых церковно-исторических сочинений, в различных более или менее кратких сборниках, каковы патерики, синаксари и тому подобное[5]. Ряд греческих патериков, которые ходили под общим названием πατερικα, γερονιτικα, μοναχικά βιβλία, составился в продолжение XV—XI веков. Наиболее известные из них: 1) Великий Лимонарь[6] Египетский, до нас не сохранившийся, из которого произошли патерики Скитский и Азбучный (изречения святых старцев); 2) Лавсаик, повествующий о Египетских подвижниках, жития коих описал в V веке очевидец епископ Палладий для правителя Каппадокии Лавса; 3) История боголюбцев, то есть сирийских подвижников, составленная Феодоритом Кирским (+457 г.); 4) Собеседование (или Диалог), содержащее повествования о жизни и чудесах Италийских подвижников, написано около 593 года святым Григорием Великим, который был назван по этому труду Двоесловом, и через сто шестьдесят пять лет после того переведено с латинского на греческий язык; 5) Луг Духовный, заключающий в себе изречения, чудеса и подвиги преподобных отцов Палестины, Египта и Сирии, собранные монахом Иоанном Мосхом (+622 г.).

Все перечисленные памятники — акты мученические, сборники сведений о подвижниках и другие — и послужили основанием для месяцесловов, синаксарей и Миней-Четьих, то есть расположенных по месяцам чтений о жизни и подвигах святых. Из греческих месяцесловов и синаксарей известны следующие: 1) Месяцеслов, составленный по воле императора Василия (в Χ-ΧΙ вв.); 2) Петров Синаксарь, по составу древнее Месяцеслова Василия (старшая рукопись 1249 г.); 3) Кларомонтанский Синаксарь XI-XII века, близкий по составу к Петрову Синаксарю. Кроме того, было два вида стишных синаксарей, названных так потому, что в них перед каждым сказанием находились два или три стиха в честь святых. Стишные синаксари составлены в XII-XIII веке на основании упомянутых нестишных. По свидетельству Феодора Студита, в конце VIII века в Церкви христианской уже существовало двенадцать книг Миней-Четьих. Содержание их было разнообразное. Кроме житий, в них стали вносить слова знаменитейших отцов Церкви на великие праздники. Некоторые мученические акты или древние сказания о подвижниках начали переделывать в похвальные слова. Кроме того, некоторые древние жития стали излагать новым, более изящным и красивым слогом.

В этом последнем роде произведений всех превзошел своими трудами известный Симеон Метафраст. По поручению императора Константина VII[7], он должен был, насколько это было возможно, собрать все древние жития и расположить их по месяцам и числам. Движимый великой ревностью к славе святых подвижников, Симеон не только собрал повествования о них, но многие из них переработал, отчасти сократил и, что важнее всего, старинную, тяжелую и во многом неудобопонятную речь заменил современным ему чистым и лучшим слогом[8]. Переработанных Симеоном житий некоторые насчитывают около пятисот. Кроме того, сто двадцать два жизнеописания составлены им вновь. К житиям святых Метафраст присоединил похвальные и поучительные слова на праздники Господни, Богородичные и некоторых святых, избранные из творений великих отцов и учителей Церкви.

II

Как в древней христианской, так и в Русской Церкви строго соблюдался обычай чтения житий святых во время церковного Богослужения. Более употребительным было чтение на утрени, по шестой песни канона, вслед за кондаком и икосом, с коими краткое житие проложное имело весьма близкое родство[9]. Вследствие этого, в Русской Церкви весьма рано уже существовал Пролог в славянском переводе. Первоначально он носил название синаксаря, затем по первой своей статье — πρόλογος, то есть предисловие — был назван прологом. Прологов славянских было три вида. В основании первого лежит греческий месяцеслов императора Василия, дополненный во второй половине XI века Студийским иноком Илиею (памяти из Петрова синаксаря) и Константином, митрополитом Мокисийским (шестьдесят пять пространных сказаний). Второй вид пролога был составлен у славян на основании первого и древних Миней-Четьих. Третий — стишный, переведен в XIV веке с древнейшего вида греческого стишного Пролога[10].

Славянский перевод Миней-Четьих надо относить также к первым векам славянской письменности. Правда, от этого времени не сохранилось всех двенадцати книг Миней-Четьих: именно — от XI века дошла одна мартовская книга в юго-славянском списке, от XII же века — отрывок майской[11]. Но на основании списков XV века (XIII и XIV веков нет), кои повторяют очень древние, следует думать, что в X—XI веках славяне имели полный перевод Миней-Четьих за все двенадцать месяцев. Славянский перевод сделан был с Миней греческих, подвергнувшихся незначительному влиянию переработок Метафраста.

Очень рано появились в славянских переводах патерики. В славянских рукописях большей частью употребляется название патерика Скитского безразлично для патериков различного состава, хотя Лимонарь в большинстве случаев называется патериком Синайским, или Цветником. Русские рукописи патериков Синайского и Скитского относятся уже к XII-XIII векам и были известны многим писателям XIII века. С XVI века патерики сохранились во множестве списков и имели большое употребление. Впервые на Руси патерик — Луг Духовный был издан в 1628 году. Собеседование святого Григория Двоеслова было переведено в 1671 году Симеоном Полоцким.

В глубокой древности были переведены с греческого языка на славянский торжественники (βιβλία πανηγυρικά). Они делятся на два вида. Первый — Минейный — в порядке своих статей примыкает к Месячным Минеям, именно статьи его расположены в порядке праздников по месяцам и числам всего года, начиная с сентября. Этот вид содержит похвальные слова на Господские и Богородичные праздники, жития святых и сказания о происхождении праздников и церковных торжеств. Второй вид торжественников — Триодный — имеет статьи, расположенные по порядку Триодей Постной и Цветной, то есть по неделям, с Недели мытаря и фарисея до Недели всех святых. Большую часть статей этого вида составляют поучения, применительно к значению недели, и несколько похвальных слов. Переведенный в Болгарии Минейный торжественник перешел на Русь весьма рано, ибо имеется русский список его уже XII века. История изменений Минейного торжественника на Руси сводится главным образом: 1) к уменьшению греческих житий, 2) к пополнению русскими статьями, 3) к слиянию с Триодным торжественником. В XVIII веке, по образцу древних Минейных торжественников, был составлен новый, отчасти на основании печатных прологов и Евангелий. Торжественник Триодный также был переведен в Болгарии. Изменение торжественника этого рода на Руси сводится: 1) к дополнению словами Кирилла, епископа Туровского (XII в.), и 2) к внесению в XV веке слов Григория Цамблака (старшая рукопись в библиотеке гр. Уварова 1473—1477 гг.[12]).

В то же время с постепенным возрастанием Церкви Русской постепенно умножались и жизнеописания русских святых. Первыми составителями таковых были: Иаков Черноризец (Мних) (1074— 1088), коему принадлежит житие святых Бориса и Глеба, и преподобный Нестор, написавший два сказания — одно о святых Борисе и Глебе, а другое — о преподобном Феодосии Печерском.

В письменности XV века появляется Печерский патерик, составленный в подражание патерикам греческим[13]. Он представлял собой собрание кратких, исполненных чудес, повестей о подвижниках Печерского монастыря и о самом монастыре. В основу патерика положены повести епископа Владимирского Симона[14] и монаха Печерского монастыря Поликарпа. Четырнадцать сказаний Симона написаны в форме послания к Поликарпу. Девять из них повествуют о чудотворцах Печерских и пять — о чудесах, сопровождавших построение главной Печерской церкви. Собрание сказаний Симона по его же рассказам дополнил Поликарп, написавший одиннадцать повестей также в форме послания к архимандриту Печерскому Акиндину. К этим основным частям патерика присоединены впоследствии вместе с некоторыми позднейшими статьями и произведения более раннего времени: поставленное во главе патерика житие преподобного Феодосия, написанное Нестором, и сказания, «что ради прозвася Печерский монастырь» и о первых черноризцах Печерских, взятые из Начальной летописи и приписанные в патерике тому же Нестору, но составленные каким-то постриженником и учеником преподобного Феодосия, вероятно, Сильвестром, который был потом игуменом Михайловского монастыря в Киеве. Многочисленность дошедших до нас списков Печерского патерика свидетельствует, что он был любимой книгой наших предков[15].

Жития русских святых сначала имели преимущественно характер записи, или «памяти», о святом. Это был сухой сжатый рассказ, лишь изредка оживляемый речью действующего лица или заимствованием из Библии. Но с умножением переводных греческих житий и особенно под влиянием церковно-ораторских произведений, каковы похвальные слова и поучения на праздники святых, с XV века жития русских святых получают новый вид. Первым из таковых произведений было житие святого Петра митрополита, составленное святителем Киприаном. «Праведнику подобает похвала, — говорит составитель в предисловии к житию, — и я, привлекаемый любовью к пастырю, хочу малое некое восхваление принести святителю». При таком взгляде на жизнеописание святого, как на похвальное ему слово, Киприан прежнее житие святителя Петра нашел слишком простым и сухим, не отвечающим такой задаче. Поэтому он написал вновь более подробное и витиеватое житие, закончив его торжественным похвальным словом святителю. Это новое направление в области житий русских святых еще более утвердил и развил инок Епифаний[16]. В составленных им житиях Стефана Пермского и Сергия Радонежского в обилии употреблены ораторские приемы и дан простор «добрословию», или красноречию. Наиболее же видным деятелем в составлении житий русских святых был Пахомий Логофет[17].

В церковном мире современной ему Руси он считался представителем книжной учености, всех превзошедшим разумом и мудростью. Поэтому и великий князь, и митрополит, и Новгородский владыка, и игумен Троице-Сергиева монастыря — все обращались к Пахомию с просьбой написать о том или другом святом. В своих произведениях Пахомий установил ту однообразную литературную форму жития, которой потом много подражали русские «списатели» житий.

Новую эпоху в истории русской агиографии составляет деятельность митрополита Макария[18]. Его время было вообще обильно новыми житиями русских святых. Это обилие объясняется канонизацией многих святых на Соборах 1547 и 1549 годов. После первого из этих Соборов епархиальные архиереи собрали жития, каноны и чудеса новых великих чудотворцев и, освидетельствовав их на Соборе 1549 года, установили по этим житиям и канонам праздновать многим новоявленным русским святым. Но главным делом Макария были его Великие Минеи-Четьи. Будучи еще Новгородским архиепископом, Макарий принял на себя труд собрать всю духовную письменность своего времени или, говоря его собственными словами, «все книги чтомые, которые в Русской земле обретаются». Об этом своем труде так говорит сам Макарий: «Писал есми сия святые великие книги в Великом Новгороде, как есми там был архиепископом, а писал есми и собирал и во едино место их совокуплял дванадесят лет[19], многим имением и многими различными писари, не щадя сребра и всяких почестей, но и паче же многи труды подъях от исправления иностранских и древних пословиц, переводя на русскую речь, и сколько нам Бог дарова уразумети, толико и возмогохом исправити, иная же и доднесь в них неисправлена пребысть и сия оставихом по нас могущим с Божиею помощью исправити». В Москве Макарий пополнил свой сборник значительным количеством произведений, не входивших в первоначальный новгородский его состав.

Содержание Макарьевских Миней-Четьих весьма разнообразно. В них под каждым числом помещаются два пролога[20], содержащие в себе краткие сведения о житии или мучении святого, о дневном празднике и разные мелкие статьи назидательного чтения, к дневному празднику не относящиеся; затем помещены подробные жития святых, повествования об открытии мощей, ранее существовавшие в многочисленных сборниках или отдельно, слова похвальные и торжественные, помещавшиеся в особых сборниках, именуемых торжественниками. Кроме этого, в Макарьевских Минеях помещены и другие известные тогда произведения духовной литературы, большая часть книг Священного Писания, многие творения святых отцов, а также славянских и русских иерархов и духовных писателей, патерики (между ними и Киево-Печерский) и тому подобных[21]. Вообще это была полная энциклопедия тогдашней русской духовной образованности.

В 1600 году в Московском Чудовом монастыре окончены составлением Четьи-Минеи, в тринадцати книгах, «занеже ноябрь месяц росплетен надвое». В настоящее время сохранилось лишь одиннадцать книг. Содержание их так определено во введении к каждому месяцу: «А в них писаны праздничные слова и пророческие проповеди, и апостольские мучения и похвалы, и всех святых жития, и мучения святых мученик и святых мучениц, и жития и подвиги преподобных и богоносных отец, и святых преподобных жен страдания и подвиги, и с новыми чудотворцы, в них же и патерик Киевские печеры, да иных книг...» Среди последних, между прочим, помещены Патерик Синайский и Римский Беседовник папы Григория Великого. От Четьих-Миней митрополита Макария Чудовские отличаются отсутствием прологов и меньшими заимствованиями из торжественников; есть и новые статьи, не внесенные в сборник Макария.

Столетием, позже Макарьевских Миней, в 1627—1632 годах, составлены Минеи-Четьи монаха Троице-Сергиева монастыря Германа Тулупова. В состав их вошли почти исключительно жития и сказания о русских святых. Почти в то же время над Минеями трудился священник Христорождественской церкви в Сергиевом Посаде Иоанн Милютин. С тремя своими детьми он в продолжение восьми лет (1646-1654 гг.) переписывал жития святых. «Писах же, — говорит он в предисловии, — с монастырских Миней-Четий», то есть с Миней Троицкой лавры, составленных Германом Тулуповым. Некоторые дополнения сделаны по печатному Прологу 1642-1643 годов. Иоанн Милютин не просто собирал статьи, но и перерабатывал их. В его Минеях есть немало статей и житий русских святых, кои не находятся в Минеях Макарьевских. В послесловии к каждому месяцу помещено следующее четверостишие: «Небеси убо высота неиспытаема, земли же широта и долгота неосяжаема, морю же глубина неизмерима, святых же чудеса неисчетна и недоумеваема»[22].

III

Тогда как в северной Руси памятники древней письменности и между ними жизнеописания святых сохранялись невредимо, церковь Южно-Русская вследствие нашествий татарских, а также польских и литовских разорений лишена была многих драгоценных духовных книг, а вместе о ними и житий святых. Поэтому любителям душеспасительного чтения приходилось здесь довольствоваться западными мартирологами, переведенными на польский язык и во многом несогласными с духом Православия. Желая устранить такие горестные неудобства, Киевский митрополит Петр Могила[23] был весьма озабочен изданием житий святых на славянском языке. Для этой цели он задумал сделать новый перевод греческих жизнеописаний и уже выписал с Афонской горы жития Симеона Метафраста. Но преждевременная кончина знаменитого киевского первосвятителя не дала ему совершить задуманный труд. После него с большим усердием заботился об издании житий святых архимандрит Киево-Печерской лавры Иннокентий Гизель[24]. В дополнение к материалам для этого труда, приготовленным уже Петром Могилой, Иннокентий попросил у Московского патриарха Иоакима великие Минеи-Четьи Макария, первые три месяца коих и были ему высланы. Но по причине военных смут того времени, не позволявших спокойно заниматься учеными делами, и Иннокентию не суждено было совершить это великое дело. Его преемник архимандрит Варлаам[25], вполне сочувствуя предположенному изданию житий святых, приложил все старания к его осуществлению. Он не решился, однако, принять этот труд на себя, а стал искать человека, более к этому способного и менее отвлекаемого другими делами. Выбор его пал на инока Батуринского Крупицкого монастыря Димитрия (в миру Даниила Туптало) и составил эпоху в истории русской агиографии.

Даровитый и необыкновенно трудолюбивый и скромный студент Киевского училища, военными обстоятельствами времени вынужденный покинуть его до окончания курса, Димитрий в ранней молодости принял монашество. Рано выйдя из школы, он сохранил живую связь с религиозным настроением народа, чутко понимал его духовные нужды. При наклонности к уединению и созерцательном направлении духа, при горячей любви к научным занятиям, Димитрий нашел в монастыре достаточно досуга для самостоятельного довершения начатого в школе образования и для обработки своих прекрасных дарований. Когда архимандрит Варлаам обратился к нему с своим предложением, Димитрий был уже знаменитым в Западной Руси проповедником, которого наперерыв звали к себе епископы и монастыри, чтобы послушать его задушевного слова.

Димитрий приступил к возложенному на него труду, как начинал он всякое важное дело, с самоотверженным воодушевлением и с недоверием к своим силам. «Нача трудолюбец, — писал о нем архимандрит Варлаам, — аще и по долгом смиренномудром отрицании, возложив надежду на помощь Божию и на молитвы Пречистыя Живота Матери и всех святых, врученное ему дело совершати». Из повествования самого Димитрия видно, что он иногда до заутрени просиживал за работой, продолжавшейся и во сне, в знаменательных видениях[26].

Святой Димитрий приступил к своему великому труду в 1684 году. В 1685 году совершилось окончательное подчинение Киевской митрополии, до этого времени находившейся в зависимости от патриарха Константинопольского, Московскому патриарху. Последний тотчас же потребовал, чтобы все важнейшие действия иерархические и ученые предприятия в Киевской митрополии происходили не иначе, как с его благословения. Ввиду этого, когда для святого Димитрия потребовалась следующая четверть Макарьевских Миней (месяцы: декабрь, январь и февраль), архимандрит Варлаам, прося патриарха выслать эти книги, дал обещание представлять ему на благословение и пересмотр новые жизнеописания святых. Вскоре, однако, патриарх потребовал выслать Минеи назад. Отправляя требуемые книги в Москву с нарочным, святой Димитрий послал патриарху следующее письмо (1688 г.):

«Пред святительство ваше, отца и архипастыря нашего, и аз овча пажити твоея, аще и последнейший, и нималоже знаемый, этим худым писанием моим (понеже сам собою не возмогох) прихожду и к стопам святых твоих ног припадаю, да сподоблюся у святейшаго ми Архипастыря знаемый и глашаемый быти по имени... Святительство ваше... изволил писати о книгах.... Тыи книги в монастыре Батуринском в моих недостойных руках доселе бяху держимы и со вниманием чтомы. От них же многую приемши пользу и согласившися со святых житиями, в них написанными, отдаю оныя святыне вашей с благодарением и извествую, яко в послушании святом, от Малороссийския Церкви мне врученном, с Божиею помощию потрудившися, по силе моей в немощи совершающейся преписующи от великих блаженного Макария, митрополита Московскаго и всея России, книг и от иных христиан историков, написал житий святых месяцев шесть, начав от септемвриа перваго числа до февраля последняго числа, согласующися со святыми теми великими книгами во всех историях и повестях и деяниях, святыми содеянных, в подвизех их и страданиях. И уже написанный тыи святых жития чтомы бяху по большей части и рассуждаемы от некоторых благородных людей, а наипаче во святей лавре Печерстей. Ныне же, належащу многих благоволению и желанию, хотех бы, к душевной Христианом пользе, типом издати, к чесому наипаче возбуждаем есмь частыми писании от преподобнейшаго архимандрита Печерскаго. На таковое убо дело, Церкви Божией (якоже мню) не непотребное, вашего верховнейшаго архипастырского ищу благословения. Да тем вашим архипастырским благословением управляемый, наставляемый и пособствуемый, возмогу предлежащее ми дело добре совершити, рассуждению церковному вдая и типом издая оные шесть написанные месяцы, яже егда Божиею помощию и благословением вашим архипастырским совершатся и издадутся, то (аще Господь восхощет и живы будем) и на прочие простремся и вашему святейшеству челом бита станем и о других святых книгах».

Ответа на это письмо, однако, не последовало. Тогда в следующем, 1689 году Киевская лавра приступила к печатанию первой четверти Миней-Четьих и в том же году его окончила, приняв издержки и ответственность на себя. Вопреки обещанию, архимандрит Варлаам не посылал патриарху приготовленных к изданию рукописей, а предоставил окончательное их рассмотрение себе и соборным старцам. Патриарх немедленно отправил обличительную грамоту, в коей выразил неудовольствие за напечатание книги без его рассмотрения и благословения, указал несколько ошибок в издании и велел заменить те листы, на коих оказались ошибки, другими исправленными и впредь без его разрешения других книг Миней-Четьих не печатать. Эти упреки, впрочем, относились только к издателям. Что же касается составителя Миней, то в конце того же 1689 года он лично получил от патриарха благословение продолжать свой труд. А в следующем, 1690 году Варлаам, уже митрополит Киевский, привез Димитрию из Москвы благословение и похвальную грамоту от нового патриарха Адриана. В своем благодарственном ответе святой Димитрий просил патриарха выслать ему вновь Минеи Макарьевские за декабрь, январь и февраль. «Аще бы изволил архипастырство ваше, — писал он, — согласия ради пишемых нами святых житий, тыя же святыя книги триех реченных месяцей на время к моему недостоинству повелети прислать, потщался бых, помощию Божиею, приведя им нощеденственно, почерпсти многую пользу и ту в мир типом издати».

Получив просимые книги, святой Димитрий вскоре приготовил к изданию вторую четверть Миней (декабрь, январь и февраль) и 9 мая 1692 года сам привез ее в типографию Киево-Печерской лавры. Но книга вышла в свет только в феврале 1695 года. Причиной такой медленности был, вероятно, внимательный пересмотр этих книг митрополитом Варлаамом. Кроме того, сам составитель, получив из Данцига «книги Болланда», желал сличить с ними приготовленный к печати текст и тщательнее его обработать. В предисловии ко второй четверти Четьих-Миней святой Димитрий исправил некоторые сомнительные места и погрешности первой.

Книги были отправлены в Москву к патриарху, коему святой Димитрий при этом между прочим писал, что приносит книгу во знамение благодарения за превысокую милость архипастыря, благоволившего письменным благословением ободрить «недостойного» составителя, чтобы он потщился исполнить возложенное на него послушание, трудясь по силе над писанием житий святых и «подавая пишемое мною церковному рассуждению, изряднее же богомудрому архиерею преосвященному митрополиту Киевскому Варлааму. Благословение же то ваше архипастырское, — писал далее святой Димитрий, — дерзнух и в эту книгу новую вложити ради лучшаго ее украшения и несумнительного вероятия чтомым в ней святым чудесным деяниям, от святаго Симеона Метафраста и иных многих историографов собранным». Такового же благословения святой Димитрий испрашивал у патриарха и на следующую, третью часть книги с тем, чтобы митрополит Киевский Варлаам «прочитовал рассудительне та, яже аз грешный имам, Господу поспешествующу, благословением вашим архипастырским, написати, якоже и первые две тримесячные книги он прочитовал есть, и о сем благоволи святейшество ваше к его преосвященству особно писать. К предлежащему же мне делу и великих Миней-Четьих блаженнаго Макария, митрополита Московского и всея России, в соборной кафедральной вашего святейшества церкви обретающихся, триех месяцей — марта, апреля, мая, — зело требуя, покорственно молю, повели святейшество ваше послати ко мне тех на время, якоже первые месяцы посылаеми мне бяху, согласия ради пишемых святых житий».

После этого святой Димитрий получил новую одобрительную грамоту от патриарха Адриана, который писал: «Молим Господа, да и прочее шестимесячие пособствить всем вашея любви сыновской в каковом-либо образе труждаяся благосмотрением совершити и в конец богоугодное и Церкви полезное дело это привести, тем же и благословение на то паки и паки даем. Ты же яко сын Церкве и нашея мерности христианом ради общия пользы и нашего прошения потщися... в вечную славу и в память вечную зачавших оныя исперва, ибо желаем, да во здравости и благоугождении и благополучии... совершенныя лета поживеши и сподобишися на небе во святых богоопределенном лике стати пред Господом». Обрадованный и ободренный Димитрий начал готовить к изданию третью четверть Миней-Четьих, которая и была напечатана в 1700 году. Последняя четверть была окончена уже в Ростове, среди великих архипастырских трудов, и в сентябре 1705 года вышла в свет.

В состав Миней-Четьих святителя Димитрия, кроме жизнеописаний святых, вошли синаксари на праздники Господские и Богородичные, на празднества по случаю перенесения мощей, а также и поучительные слова, содержание коих заимствуется из истории праздника; слова сии принадлежат или кому-либо из древних отцов Церкви, или самому святому Димитрию. Как видно из двух списков «учителей, списателей, историков и повествователей», помещенных перед первой и второй четвертью Миней-Четьих, святой Димитрий пользовался многими и различными источниками. В этих списках приведен длинный ряд знаменитейших отцов и учителей Церкви, писания коих дошли до нас на греческом или латинском языке, — древних историков церковных и многих современников и очевидцев описываемых событий. Кроме того, святой Димитрий и при самых житиях указывает источники, коими он пользовался. В этих частных указаниях всего чаще встречается имя Симеона Метафраста. Что касается житий русских и славянских святых, то их святой Димитрий заимствовал из Макарьевских Миней-Четьих, Прологов, Печерского патерика и различных сборников Киево-Печерской лавры и других русских монастырей. Кроме перечисленных пособий, святой Димитрий имел под руками «Жития святых» Сурия[27] и «Деяния святых», изданные Болландистами[28]. Первый из этих трудов был важен тем, что в нем были напечатаны жития, известные с именем Метафраста, а во втором, появившемся значительно позднее первого, помещены греческие подлинники повествований о святых.

Составляя свои Минеи-Четьи, святой Димитрий часто буквально переводил подлинные повествования на славянский язык или исправлял старинную славянскую речь, с целью сделать ее удобопонятной, без всяких изменений в содержании. Но по большей части ему приходилось составлять сказания из различных источников. В таких случаях, сводя в одно целое различные материалы, святой Димитрий то дополнял недостающее в одном источнике из другого, то изменял форму подлинника, обращая, например, надгробное или похвальное слово в простой исторический рассказ, то приводил в подтверждение повествования свидетельства других историков или только указывал их. Очень часто святой Димитрий сокращал подлинный текст. Сокращения состояли в опущении предисловий и заключений, а иногда и некоторых подробностей в описании событий и обстоятельств жизни святого. Признавая сокращения эти необходимыми, Димитрий так говорит об этом в предисловии ко второй четверти своих Миней-Четьих:

«Вся написанная в книзе сей, якоже и в первой, сокращение писана суть, и аки от превеликих наводненных рек, от истории церковных премногих малым сосудом, книгою сею почерплена. Аще бо вся святых деяния, и повествования и чудеса, по единою, простертою речию писати кто восхотел бы, то не достало бы тому все жития его время, еже и древним писателем церковным случися. К этому же и немощи ради человеческия сокращение вся зде написашася, дабы коегождо святого житие в память его неленостно было прочтено. Аще бо краткого коего слова ослабленнии людие чести или послушати не брегут, кольми паче долгими чтении стужают си. Суть же многих святых жития так пространна в великих Четиях и в иных рукописных книгах со излишеством словес написанныя, яко коегождо от них в два или три дня едва прочести возможно, аще и прилежно чтущи. Тоя убо ради вины сократишася в книзе сей, единое святых действо описующей, излишество же словес и речей продолжение оставляющей».

Еще в то время как святитель занят был последней книгой Миней-Четьих, архимандрит Киево-Печерской лавры Иоасаф Кроковский просил его принять на себя новый труд. Об этом сам святитель писал своему другу Феологу[29] следующее. «Извествую чести твоей, писал к моему недостоинству отец архимандрит Печерский, желая, чтобы первую трехмесячную книгу септемвриа, октовриа и ноемвриа паки начать исправляти ко вторичному печатанию, полнее, нежели первее, с приложением житий святых тех, иже преминушася». Вследствие такой просьбы святитель не переставал до самой своей кончины заботиться об усовершенствовании своего труда и сделал в нем некоторые исправления. Эти исправления были введены во второе издание Миней-Четьих, к которому лавра Киевская приступила чрез год после кончины святителя. Первая четверть была напечатана в 1711-м, а вторая — в 1714 году — обе при архимандрите Афанасии Миславском; третья была выпущена в 1716 году при архимандрите Иоанникии Сенютовиче. Что касается до четвертой, то она, еще не будучи окончена печатанием, сделалась жертвой пламени во время пожара, совершенно истребившего в 1718 году Киевскую типографию и библиотеку.

Двести лет грамотная Русь всех состояний набожно читала, а неграмотная слушала Четьи-Минеи святого Димитрия Ростовского, находя в них неисчерпаемый источник нравственного назидания и церковно-исторического познания и с благоговением произнося имя их составителя.

IV

В 1741 году Киево-Печерская лавра намеревалась вновь приступить к печатанию Миней-Четиих святого Димитрия Ростовского. Незадолго перед тем лавра получила от Святейшего Синода указ, чтобы «вновь никаких, кроме церковных прежних изданий, не печатать; а и оныя церковный старые книги с такими же церковными книгами справливать прежде печати с великороссийскими печатьми, дабы никакой розни и особаго наречия в оных не было; других же никаких книг, ни прежних, ни новых изданий, не объявив об оных в Духовной коллегии и не взяв от оной позволения, не печатать, дабы не могло в таких книгах никакой Церкви Восточной противности и с великороссийской печатью несогласия произойти». Вследствие такого распоряжения Киево-печерский архимандрит Тимофей Щербацкий обратился к Святейшему Синоду с просьбой разрешить лавре печатание третьего издания Миней. Разрешение было дано, но с тем условием, чтобы «оныя книги жития святых отец, прежде издания в печать, архимандриту с другими учеными и в Священном Писании и в церковных историях искусными людьми со всяким опасным смотрением достоверно освидетельствовать и ежели что в них как Священному Писанию, Духовному Регламенту и указам противное сыщется, так и недостоверное и церковными учительми и историками веры достойными не утвержденное, но весьма сумнительное окажется, то отметить в конце жития святаго, о котором идет история, или, ежели возможно будет, исправить. Что же касается до просодии и наречия, в том во всем согласить с великороссийскими книгами непременно». Получив такой указ, архимандрит ответил, что он не имеет ни достаточного числа способных людей, коим можно было бы поручить это дело, ни всех древних книг, с которыми нужно было сверять жития святых, так как библиотека лавры в 1718 году сгорела вся без остатка. Святейший Синод приказал архимандриту составить и прислать реестр этих книг, имея в виду, что они найдутся в Москве или в Синодальной, или в Типографских библиотеках. Реестр, однако, составлен не был. Между тем Святейший Синод и Коллегия иностранных дел получили от Черногорского митрополита просьбу об ускорении издания Миней-Четьих. «Понеже, — писал митрополит, — Сербский, Болгарский, Далмацкий и Кроацкий народы все душевно желают достать таковых книг, токмо не имеют откуда». Чтобы удовлетворить этому желанию, Святейший Синод решил сам издать Минеи-Четьи и поручил их пересмотр проживавшему тогда в Санкт-Петербурге ректору Новгородской семинарии архимандриту Иоасафу Миткевичу (впоследствии епископу Белоградскому) и ректору Александро-Невской семинарии иеродиакону Никодиму Пученкову. В пособие им, кроме разных учительных и исторических книг, были даны Аннотации на прологи иеромонаха Стефана Прибыловича[30], выписки, присланные из Киевской лавры, и замечания Ростовского митрополита Арсения[31], которому в то же время поручено было написать житие святителя Димитрия. Иоасаф и Никодим приступили к исполнению возложенного на них поручения 6 ноября 1755 года и окончили свой труд к октябрю следующего 1756 года. Исправления их состояли в том, что они вместо малорусских слов вводили славянорусские, простую речь заменяли более возвышенным слогом, некоторые выражения и даже целые повествования совершенно исключали. Кроме этих поправок, было признано необходимым произвести в Минеях-Четьих исправление «по великороссийской грамматике, — по свойству славянского диалекта, переменяя порядок речений и окончания». Этот труд был всецело возложен на типографских справщиков. 31 декабря 1756 года в Московской типографии было начато печатанием и в 1759 году появилось в свет синодальное издание Миней-Четьих, которое без изменений повторяется до этого времени.

По поручению Святейшего Синода Иоасаф и Никодим составили для нового издания Миней-Четьих особое предисловие, которое также печатается до сего дня. В этом предисловии между прочим предусмотрен вопрос со стороны читателей: «Можно ли кому после святителя Димитрия, мужа великого разумом и учением, святостию жития, напоследок же нетлением и чудесами прославленнаго, исправляти что-либо?» В ответ на это подробно объяснено, «коего ради винословия те Минеи-Четьи Святейшим Синодом были исправляемы». Указав на труды Евсевия Кесарийского, Симеона Метафраста, митрополита Макария, составители предисловия говорят: «И святитель Христов Димитрий со всяким смиренномудрием признает свои в первой книге учиненная недосмотрения и погрешности, и исправив сам оная, другие в книгах его обрестися могущия отдает на рассмотрение и исправление церковное, зная, что всякия историческия правды одна другую превзыти могут достовернейшими доказательствами».

V

Древние христиане при чтении житий святых главную цель видели в их нравственно-назидательной пользе. Чтобы устоять против всяких угроз, против всяких обольщений со стороны мучителей во время того или другого гонения, христиане назидали и подкрепляли себя высокими образцами терпения, преданности и любви к Богу, какие они находили в актах мученических. По окончании гонений, христиане также с великой ревностью занимались чтением житий святых — для ограждения себя от соблазнов мира. Духовно-нравственная польза древних житий святых ярко изображена в следующих словах: «Аще бы не видела Церковь Божия в них пользы, не бы их прияла: не ухищренным бо лжесловесием, ни витийством речи составлена суть, но по всему здравая и смиренная имут словеса, могущая сокрушити сердце и умилити душу: сладка бо суть и полезна истинно хотящим спастися».

Так было в древней Церкви, так было и у нас. Чего искал в житиях русский читатель, об этом нам сообщает один из писателей древнерусских житий. «Святых жития, — говорит он, — страх Божий вселяют в душу, бесстрашие отгоняют, злых престатие, благих приятие вводят: тех бо жития зряще, в чувство своих дел приходят, престатие злых помышляют; свет бо есть святых жития и просвещение душам нашим». В одном старинном русском сборнике находим такое молитвенное обращение: «Скажи ми безвестная и тайная премудрости Твоея, на Тя бо уповаю, Боже, да Ты ми просветиши ум и мысль светом разума Твоего не токмо честй написанная, но и творити я, да не в грех себе учения и жития святых прочитаю, но в обновление и просвещение и в спасение души моей и в провожение в вечную жизнь». Святой Димитрий заметил, что в его время многие, восстав от сна, почитали долгом своим среди молитв к Господу обращаться с молитвенными воззваниями и к дневному святому, стараясь в то же время припомнить главные события его жизни, хотя по кратким извлечениям прологов[32].

Действительно, ищущий поучения и назидания духовного всегда найдет в житиях святых обильную пищу для удовлетворения своего желания. Поучительны многообразные явления силы Божией в неустрашимом мужестве и непобедимом терпении мучеников, в знамениях и чудесах, над ними и чрез них совершавшихся. Поучительна и сила убеждения, с какой излагается учение веры ее защитниками. В ответах мучеников на суде слышится живой голос исповедующего истину веры, с полной уверенностью в Божественном ее достоинстве, с готовностью запечатлеть свое исповедание самой кровью.

Исповедники веры говорили немного в защиту исповедуемой истины, говорили просто; но их ответы были так искренни, так тверды, что только ожесточенные мучители могли не видеть дышащей в них истины.

Подобно тому, как в Писаниях отцов и учителей Церкви, в житиях святых и описаниях мученичеств можно находить подтверждение и раскрытие различных догматических истин и опровержение ложных учений. В житиях святых иерархов и подвижников, защищавших Православие от еретиков и страдавших за верность учению Церкви, можно видеть и ясное изложение тех догматов, за которые они страдали, и предостережение от заблуждений, противоположных этим догматам. В этом отношении особенно поучительны жития и страдания защитников иконопочитания.

В житиях святых часто можно находить основания для решения различных затруднений, какие встречает христианин в своей жизни. Поэтому у старцев-подвижников на каждый исключительный жизненный случай всегда имеются пригодные примеры из жизни святых мужей. Припомним, что даже Сам Господь для решения вопроса фарисеев, можно ли в субботу голодным растирать колосья, указал на пример Давида. Отсюда следует, что примерами святых мужей возможно руководиться при всяком сомнении о дозволительности или недозволительности каких-либо действий, в законе ясно не обозначенных.

Вообще жития святых представляют богатую сокровищницу, из которой всякий может брать все, что нужно для преуспеяния в жизни духовной.

«Книги житий святых, — сказано в предисловии к Минеям-Четьим, — тебе, благочестивый читатель, в пользу душевную предлагаются, одно только ныне усердие и охота к прочитанию требуются, а прочитывая оные, не можеши не удивитися и не почитати премудрости и величия Божия. Увидиши бо оных, коль различные Он человеку предложил стези, ведущие к Его славе. Все и всякого звания и чина люди довольно для себя в книгах этих обрящут примеров: высочайшие власти — подобных себе помазанников Божиих, управивших царство свое милостию и истиною, Церковь Христову защитивших и в приращение приведших; пастыри Церкви Христовой — великих церковных учителей и святителей, добре упасших и подвизавшихся за веру, ныне же с Пастыреначальником ликующих; уединенное житие избрав — постников, молитвенников, добровольных страдальцев и прочих нуждою восхитивших Царство небесное и ныне веселием оного наслаждающихся; военачальники и воины — подвижников, кои, служа земным царям, послужили и небесному и, получая над телесными врагами победы, побеждали и душевных, ныне же с Подвигоположником Христом торжествуют; судьи и гражданские правители — любящих правду и хвалящихся милостию на суде, не мзду и лице приемлющих, но сиру и убогу равно судящих: купцы — не лихоимцев и скверного прибытка желающих, но праведным приобретением Царство небесное купивших; простолюдины — подобных себе в правости души, в неповинных трудех и христианских добродетелях житие свое проводивших и туда достигших, куда многие со всею своею славою и великолепием не достигают. Осталось только всякому подражать своему примеру и шествовать предложенным путем».

Молитва

Скажи ми безвестная и тайная премудрости Твоея́, на Тя бо уповаю, Боже, да Ты ми просветиши ум и мысль светом разума Твоего не то́кмо чести́ написанная, но и творити я, да не в грех себе учения и жития святых прочитаю, но в обновление и просвещение и в спасение души моей и в провожение в вечную жизнь.

Месяц январь

Память 1 января

Слово на Обрезание Христово

Господь наш Иисус Христос, по истечении восьми дней от рождения, соизволил принять обрезание. С одной стороны Он принял его для того, чтобы исполнить закон: «не нарушить закон пришел Я, — сказал Он, — но исполнить» (Мф.5:17); ибо Он повиновался закону, дабы освободить от него тех, кто пребывал в рабском подчинении ему, как говорит апостол: «Бог послал Сына Своего, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных» (Гал.4:5). С другой стороны, Он воспринял обрезание для того, чтобы показать, что Он принял действительно плоть человеческую, и чтобы заградились еретические уста, говорящие, что Христос не принял на Себя истинной плоти человеческой, но родился только призрачно [1]. Итак, Он был обрезан, чтобы явно было Его человечество. Ибо, если бы Он не облекся в нашу плоть, то как мог быть обрезан призрак, а не плоть? Святой Ефрем Сирин говорит: «Если Христос не был плотью, то кого обрезал Иосиф? Но как Он был воистину плотью, то и обрезан был как человек, и младенец обагрялся действительно Своею кровью, как сын человеческий; Он болел и плакал от боли, как подобает имеющему человеческую природу». Но, кроме того, Он принял плотское обрезание и для того, чтобы установить для нас духовное обрезание [2]; ибо, закончивши ветхий, касавшийся плоти [3], закон, Он положил начало новому, духовному. И как ветхозаветный плотской человек обрезывал чувственную свою плоть, так новый духовный человек должен обрезывать душевные страсти: ярость, гнев, зависть, гордость, нечистые желания и другие грехи и греховные вожделения. Обрезан же был Он на восьмой день потому, что предизображал нам кровью Своею грядущую жизнь, которая обыкновенно учителями Церкви называется восьмым днем или веком. Так писатель канона на обрезание Господне святой Стефан говорит: «будущаго непрестанною осмаго века жизнь изображает, в нюже Владыка обрезася плотию» [4]. И святой Григорий Нисский так говорит: «Обрезание по закону должно было совершаться в восьмой день, причем восьмое число предуказывало на восьмой будущий век [5]. Подобает также знать, что обрезание в Ветхом Завете было установлено во образ крещения и очищения прародительского греха, хотя тот грех и не очищался совершенно обрезанием, чего и не могло быть до тех пор, пока Христос добровольно не пролил за нас в страданиях Своей пречистой крови. Обрезание было только прообразом истинного очищения, а не самым истинным очищением, которое совершил Господь наш, взяв грех от среды и пригвоздив его на крест [6], а вместо ветхозаветного обрезания установив новое благодатное крещение водою и Духом. Обрезание было в те времена как бы казнью за прародительский грех и знаком того, что обрезываемый младенец зачат был в беззаконии, как говорит Давид, и в грехе родила его мать его (Пс.50:7), отчего и язва оставалась на отроческом теле. Господь же наш был безгрешен; ибо хотя Он и по всему уподобился нам, но не имел на Себе греха. Подобно тому, как медный змий, сооруженный в пустыне Моисеем, был по виду подобен змию, но не имел в себе змеиного яда (Числ.21:9), так и Христос был истинный человек, но непричастный человеческому греху, и родился, сверхъестественным образом, от чистой и безмужней Матери. Ему, как безгрешному и Самому бывшему Законодателем, не нужно бы и претерпевать того болезненного законного обрезания; но так как Он пришел взять на Себя грехи всего мира и Бог, как говорит апостол, не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех (2 Кор.5:21), то Он, будучи без греха, претерпевает обрезание, как бы грешник. И в обрезании Владыка нам явил большее смирение, нежели в рождении Своем. Ибо в рождении Он принял на Себя образ человека, по слову апостола: «сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» (Флп.2:7); в обрезании же Он принял на Себя образ грешника, как грешник претерпевая боль, положенную за грех. И в чем не был виновен, за то Он страдал как невинный, как бы повторяя с Давидом: «чего я не отнимал, то должен отдать» (Пс.68:5), т. е. за тот грех, коему я непричастен, принимаю болезнь обрезания. Обрезанием, им принятым, Он предначал Свои страдания за нас и вкушение той чаши, которую Он имел испить до конца, когда, вися на кресте, произнес: «Совершилось» (Иоан.19:30)! Он изливает теперь капли крови от крайней плоти, а затем она потоками будет истекать впоследствии из всего Его тела. Он начинает терпеть в младенчестве и приучается к страданию, чтобы, став мужем совершенным, быть в состоянии вынести более лютые страдания, ибо к подвигам мужества следует приучаться с юности. Жизнь человеческая, полная трудов, подобна дню, для которого утро составляет рождение, а вечер кончину. Итак, с утра, из пелен, Христос, обожаемый человек, выходит на дело свое, на труды — Он в трудах с самой юности Своей и на работу свою до вечера (Пс.103:23), того вечера, когда солнце померкнет и по всей земле будет тьма, до часа девятого. И возглаголет Он иудеям: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Иоан.5:17). Что же соделывает нам Господь? — Наше спасение: «устрояющий спасение посреди земли» (Пс.73:12). А чтобы сделать это дело вполне совершенно, Он принимается за него с утра, от юности, начиная претерпевать телесную болезнь, а вместе и сердечно болезнуя о нас, как о Своих чадах, доколе не изобразится в нас Сам Он — Христос [7]. С утра Он начинает сеять Своею кровью, чтобы к вечеру собрать прекрасный плод нашего искупления. Обожаемому Младенцу было наречено при обрезании имя Иисус, которое было принесено с неба Архангелом Гавриилом в то время, когда он благовестил о зачатии Его Пречистой Деве Марии, прежде чем Он зачат был во чреве, т. е., прежде чем Пресвятая Дева приняла слова благовестника, прежде чем сказала: «се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему!» (Лк.1:38). Ибо, при этих словах Её, Слово Божие тотчас стало плотью, вселившись в пречистую и пресвятейшую Её утробу. Итак, пресвятейшее имя Иисус, нареченное ангелом прежде зачатия, дано было при обрезании Христу Господу, что и служило извещением о нашем спасении; ибо имя Иисус значит — спасение, как объяснил тот же ангел, явившись во сне Иосифу и говоря: «наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф.1:21). И святой апостол Петр свидетельствует об имени Иисусовом такими словами: «нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян.4:12). Сие спасительное имя Иисус прежде всех веков, в Троическом Совете, было предуготовлено, написано и до сего времени было хранимо для нашего избавления, теперь же, как бесценный жемчуг, принесено было из небесной сокровищницы для искупления человеческого рода и открыто всем Иосифом. В этом имени открыты истина и мудрость Божия (Пс.50:8). Это имя, как солнце, озаряло своим сиянием мир, по слову пророка: «А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взойдет Солнце правды» (Малах.4:2). Как благовонное миро, оно напоило своим ароматом вселенную: разлитое миро — сказано в Писании — от благовония мастей твоих (Песн.1:2), не в сосуд оставшееся миро — имя Его, но вылитое. Ибо пока миро хранится в сосуде, до тех пор и благовоние его удерживается внутри; когда же оно прольется, то тотчас наполняет воздух благоуханием. Неизвестна была сила имени Иисусова, пока скрывалась в Предвечном Совете, как бы в сосуде. Но как скоро то имя излилось с небес на землю, то тотчас же, как ароматное миро, при излиянии во время обрезания младенческой крови, наполнило вселенную благоухаем благодати, и все народы ныне исповедуют, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца [8]. Сила имени Иисусова теперь открылась, ибо то дивное имя Иисус привело в удивление ангелов, обрадовало людей, устрашило бесов, ибо и бесы веруют, и трепещут (Иак.2:19); от того самого имени сотрясается ад, колеблется преисподняя, исчезает князь тьмы, падают истуканы, разгоняется мрак идолопоклонства и, вместо него, возсиявает свет благочестия и просвещает всякого человека, приходящего в мир (Иоан.1:9). О сем имени выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп.2:10). Это имя Иисусово есть сильное оружие против врагов, как говорит святой Иоанн Лествичник: «именем Иисуса всегда поражай ратников, ибо крепче этого оружия ты не найдешь ни на небе, ни на земле. Как сладко сердцу, любящему Христа Иисуса это драгоценнейшее имя Иисус! Как приятно оно тому, кто имеет его! Ибо Иисус — весь любовь, весь сладость. Как любезно это пресвятое имя Иисус рабу и узнику Иисусову, взятому в плен Его любовью! Иисус — в уме, Иисус — на устах, Иисус — где сердцем веруют к праведности, Иисус — где устами исповедуют ко спасению (Рим.10:10). Ходишь ли ты, сидишь ли на месте, или что работаешь — Иисус всегда находится пред очами. Ибо я рассудил, — сказал апостол, — быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса (1 Кор.2:2). Ибо Иисус для того, кто прилепляется к Нему, есть просвещение ума, красота душевная, здравие для тела, веселие сердцу, помощник в скорбях, радость в печалях, врачевство в болезни, отрада во всех бедах, и надежда на спасение и для того, кто Его любит, Сам есть награда и воздаяние».

Некогда, по сказанию Иеронима, неисповедимое имя Божие начерчивалось на золотой дощечке, которую носил на челе своем великий первосвященник [9]; ныне же божественное имя Иисус начертывается истинною Его кровью, излиянною при Его обрезании. Начерчивается же оно уже не на золоте вещественном, а на духовном, т. е. на сердце и на устах рабов Иисусовых, как оно начертано было в том, о котором Христос сказал: «ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое» (Деян.9:15). Сладчайший Иисус хочет, чтобы имя Его как самое сладкое питие было носимо в сосуде, ибо Он воистину сладок всем, вкушающим Его с любовю, к которым и обращается псалмопевец с такими словами: «Вкусите, и увидите, как благ Господь» (Пс.33:9)! Вкусив Его, пророк вопиет: «Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя» (Пс.17:2)! Вкусив Его и святой апостол Петр говорит: «Вот, мы оставили все и последовали за Тобою; К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Мф.19:27; Иоан.6:68). Сею сладостью для святых страдальцев настолько были услаждены их тяжкие мучения, что они не боялись даже и самой ужасной смерти. Кто нас, — вопияли они, — отлучит от любви Божией: скорбь, или опасность, или меч, ни смерть, ни жизнь, ибо крепка, как смерть, любовь (Рим.8:35, 38; Песн.8:6). В каком же сосуде неизреченная сладость — имя Иисусово любит быть носимой? Конечно, в золотом, который испытан в горниле бед и несчастий, который украшен, как бы драгоценными камнями, ранами, принятыми за Иисуса и говорит: «Ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем» (Гал.6:17). Такого сосуда требует та сладость, в таком имя Иисусово желает быть носимым. Не напрасно Иисус, принимая имя во время обрезания, проливает кровь; этим Он как бы говорит, что сосуд, имеющий носить в себе Его имя, должен обагриться кровью. Ибо когда Господь взял Себе избранный сосуд для прославления Своего имени — апостола Павла, то тотчас же прибавил: «И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое» (Деян.9:16). Смотри на Мой сосуд окровавленный, изъязвленный — так начерчивается имя Иисусово краснотою крови, болезнями, страданиями тех, кто стоит до крови, подвизаясь против греха (Евр.12:14).

Итак, облобызаем тебя с любовью, о сладчайшее Иисусово имя! Мы поклоняемся с усердием пресвятому Твоему имени, о пресладкий и всещедрый Иисусе! Мы хвалим Твое высочайшее имя, Иисусе Спасе, припадаем к пролитой при обрезании крови Твоей, незлобивый Младенец и совершенный Господь! Мы умоляем при сем Твою преизобильную благость, ради того Твоего пресвятого имени и ради Твоей драгоценнейшей изливаемой за нас крови, и еще ради Пренепорочной Твоей Матери, нетленно Тебя родившей, — излей на нас богатую Твою милость! Услади, Иисусе, сердце наше Самим Тобою! Защити и огради нас, Иисусе, всюду Твоим именем! Означай и запечатлевай нас, рабов Твоих, Иисусе, тем именем, дабы мы могли быть приняты в Твое будущее Царствие, и там вместе с ангелами славить и воспевать, Иисусе, пречестное и великолепное имя Твое во веки. Аминь.

Тропарь, глас 1:

На престоле огнезрачном в вышних седяй со Отцем безначальным, и божественным Твоим Духом, благоволил еси родитися на земли, от отроковицы, неискусомужныя Твоея Матере Иисусе: сего ради и обрезан был еси яко человек осмодневный. Слава всеблагому Твоему совету: слава смотрению Твоему: слава снизхождению Твоему, Едине человеколюбче.

Кондак, глас 3:

Всех Господь обрезание терпит и человеческая прегрешения яко благ обрезует: дает спасение днесь миру. Радуется же в вышних и Создателев иерарх, и светоносный божественный таинник Христов Василий.

Житие святого отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарийского

Великий угодник Божий и Богомудрый учитель Церкви Василий родился от благородных и благочестивых родителей в Каппадокийском городе Кесарии [1], около 330 года, в царствование императора Константина Великого [2]. Отца его звали также Василием [3], а мать — Еммелией. Первые семена благочестия были посеяны в его душе благочестивой его бабкой, Макриною, которая в юности своей удостоилась слышать наставления из уст святого Григория Чудотворца [4] — и матерью, благочестивой Еммелией. Отец же Василия наставлял его не только в христианской вере, но учил и светским наукам, который ему были хорошо известны, так как он сам преподавал риторику, т. е. ораторское искусство, и философию. Когда Василию было около 14-ти лет, отец его скончался, и осиротевший Василий два или три года провел с своею бабкою Макриною, невдалеке от Неокесарии, близ реки Ириса [5], в загородном доме, которым владела его бабка и который впоследствии был обращен в монастырь. Отсюда Василий часто ходил и в Кесарию, чтобы навещать свою мать, которая с прочими своими детьми жила в этом городе, откуда она была родом.

По смерти Макрины, Василий на 17-м году жизни снова поселился в Кесарии, чтобы заниматься в тамошних школах разными науками. Благодаря особой остроте ума, Василий скоро сравнялся в познаниях со своими учителями и, ища новых знаний, отправился в Константинополь, где в то время славился своим красноречием молодой софист Ливаний [6]. Но и здесь Василий пробыл недолго и ушел в Афины — город, бывший матерью всей эллинской премудрости [7]. В Афинах он стал слушать уроки одного славного языческого учителя, по имени Еввула, посещая вместе с тем школы двоих других славных афинских учителей, Иберия и Проэресия [8]. Василию в это время пошел уже двадцать шестой год и он обнаруживал чрезвычайное усердие в занятиях науками, но в то же время заслуживал и всеобщее одобрение чистотою своей жизни. Ему известны были только две дороги в Афинах — одна, ведшая в церковь, а другая, — в школу. В Афинах Василий подружился с другим славным святителем — Григорием Богословом, также обучавшимся в то время в афинских школах [9]. Василий и Григорий, будучи похожи друг на друга по своему благонравию, кротости и целомудрию, так любили друг друга, как будто у них была одна душа, — и эту взаимную любовь они сохранили впоследствии навсегда. Василий настолько увлечен был науками, что часто даже забывал, сидя за книгами, о необходимости принимать пищу. Он изучил грамматику, риторику, астрономию, философию, физику, медицину и естественные науки. Но все эти светские, земные науки не могли насытить его ум, искавший высшего, небесного озарения и, пробыв в Афинах около пяти лет, Василий почувствовал, что мирская наука не может дать ему твердой опоры в деле христианского усовершенствования. Поэтому он решился отправиться в те страны, где жили христианские подвижники, и где бы он мог вполне ознакомиться с истинно-христианскою наукою.

Итак в то время как Григорий Богослов оставался в Афинах уже сам сделавшись учителем риторики, Василий пошел в Египет, где процветала иноческая жизнь [10]. Здесь у некоего архимандрита Порфирия он нашел большое собрание богословских творений, в изучении которых провел целый год упражняясь в то же время в постнических подвигах. В Египте Василий наблюдал за жизнью знаменитых современных ему подвижников — Пахомия, жившего в Фиваиде, Макария старшего и Макария Александрийского, Пафнутия, Павла и других. Из Египта Василий отправился в Палестину, Сирию и Месопотамию, чтобы обозреть святые места и ознакомиться с жизнью тамошних подвижников. Но на пути в Палестину, он заходил в Афины и здесь имел собеседование со своим прежним наставником Еввулом, а также препирался об истинной вере с другими греческими философами.

Желая обратить своего учителя в истинную веру и этим заплатить ему за то добро, которое он сам получил от него, Василий стал искать его по всему городу. Долго он не находил его, но, наконец за городскими стенами встретился с ним в то время, как Еввул беседовал с другими философами о каком-то важном предмете. Прислушавшись к спору и не открывая еще своего имени, Василий вступил в разговор, тотчас же разрешив затруднительный вопрос, и потом со своей стороны задал новый вопрос своему учителю. Когда слушатели недоумевали, кто бы это мог так отвечать и возражать знаменитому Еввулу, последний сказал:

— Это — или какой-либо бог, или же Василий [11].

Узнав Василия, Еввул отпустил своих друзей и учеников, а сам привел Василия к себе, и они целых три дня провели в беседе, почти не вкушая пищи. Между прочим Еввул спросил Василия о том, в чем по его мнению, состоит существенное достоинство философии.

— Сущность философии, — отвечал Василий, — заключается в том, что она дает человеку памятование о смерти [12].

При этом он указывал Еввулу на непрочность мира и всех утех его, которые сначала кажутся действительно сладкими, но за то потом становятся крайне горькими для того, кто слишком сильно успел к ним привязаться.

— Есть на ряду с этими утехами, — говорил Василий, — утешения другого рода, небесного происхождения. Нельзя в одно и то же время пользоваться теми и другими — «Никто не может служить двум господам» (Мф.6:24), — но мы все-таки, насколько возможно людям, привязанным к житейскому, раздробляем хлеб истинного познания и того, кто, даже по собственной вине, лишился одеяния добродетели, вводим под кров добрых дел, жалея его, как жалеем на улице человека нагого.

Вслед за этим Василий стал говорить Еввулу о силе покаяния, описывая однажды виденные им изображения добродетели и порока, которые поочередно привлекают к себе человека, и изображение покаяния, около которого, как его дочери, стоят различные добродетели [13].

— Но нам нечего, Еввул, — прибавил Василий, — прибегать к таким искусственным средствам убеждения. Мы владеем самою истиною, которую может постичь всякий, искренно к ней стремящийся. Именно, мы веруем, что все некогда воскреснем, — одни в жизнь вечную, а другие для вечного мучения и посрамления. Нам ясно об этом говорят пророки: Исаия, Иеремия, Даниил и Давид и божественный апостол Павел, а также Сам призывающий нас к покаянию Господь, Который отыскал погибшее овча, и Который возвращающегося с раскаянием блудного сына, обняв с любовью, лобызает украшает его светлою одеждою и перстнем и делает для него пир (Лк., гл.15). Он дает равное воздаяние пришедшим в одиннадцатый час, равно как и тем которые терпели тягость дня и зной [14]. Он подает нам кающимся и родящимся водою и Духом то, как написано: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его [15].

Когда Василий передал Еввулу вкратце историю домостроительства нашего спасения, начав с грехопадения Адамова и закончив учением о Христе-Искупителе, Еввул воскликнул:

— О, явленный небом Василий, чрез тебя я верую в Единого Бога Отца Вседержителя, Творца всяческих, и чаю воскресения мертвых и жизни будущего века, аминь. А вот, тебе и доказательство моей веры в Бога: остальное время моей жизни я проведу с тобою, а теперь желаю рождения от воды и Духа.

Тогда Василий сказал:

— Благословен Бог наш отныне и до века, Который озарил светом истины ум твой, Еввул и привел тебя из крайнего заблуждения в познание Своей любви. Если же ты хочешь, — как ты сказал, — жить со мною, то я объясню тебе, каким образом нам заботиться о нашем спасении, избавляясь от сетей здешней жизни. Продадим все наше имение и раздадим деньги нищим, а сами пойдем в святой град видеть тамошние чудеса [16]; там мы еще более укрепимся в вере.

Раздав, таким образом, нуждающимся все имение свое и купив себе белые одежды, какие требовалось иметь принимающим крещение [17], они пошли в Иерусалим и по дороге обращали многих к истинной вере.

Пришедши в Антиохию [18], они взошли в одну гостиницу. Сын содержателя гостиницы Филоксен в это время сидел у дверей в большом огорчении. Будучи учеником софиста Ливания, он взял у него некоторые стихотворения Гомера  [19], чтобы переложить их на ораторскую речь, но не мог этого сделать и, находясь в таком затруднении, весьма скорбел. Василий, увидев его грустным, спросил:

— О чем ты грустишь, юноша?

Филоксен же сказал:

— Если я и скажу тебе о причине моей скорби, какая мне будет от тебя польза?

Когда же Василий настаивал на своем и обещал, что не напрасно юноша скажет ему о причине своей скорби, то отрок сказал ему и о софисте и о стихах, прибавив, что причина скорби его та, что он не умеет ясно передать смысл тех стихов. Василий, взяв стихи, начал толковать их, перелагая их на речь простую; отрок же, удивляясь и радуясь, просил его написать ему тот перевод. Тогда Василий написал перевод тех Гомеровых стихов тремя разными способами и отрок, взяв перевод с радостью, пошел с ними утром к учителю своему, Ливанию. Ливаний, прочитав, удивился и сказал:

— Клянусь Божественным промыслом, что нет среди нынешних философов никого, кто мог бы дать такое толкование! Кто же написал это тебе, Филоксен?

Отрок сказал:

— В моем доме находится один странник, который написал это толкование очень скоро и без всякого затруднения.

Ливаний тотчас поспешил в гостиницу, чтобы увидеть этого странника; увидев здесь Василия и Еввула, он удивился их неожиданному прибытию и обрадовался им. Он просил их остановиться в его доме и, когда они пришли к нему, предложил им роскошную трапезу. Но Василий и Еввул по обычаю своему, вкусив хлеба и воды, вознесли благодарение подателю всяких благ Богу. После сего Ливаний начал задавать им разные софистические вопросы, а они предложили ему слово о вере христианской. Ливаний, внимательно выслушав их, сказал, что еще не пришло время для принятия этого слова, но что, если такова будет воля Божественного Промысла, никто не сможет сопротивляться учению христианства [20].

— Много ты одолжил бы меня, Василий, — заключил он, — если бы не отказался изложить свое учение на пользу ученикам, у меня находящимся.

Вскоре собрались ученики Ливания, и Василий начал учить их, чтобы они стяжали душевную чистоту, телесное бесстрастие, скромную поступь, тихую речь, скромное слово, умеренность в пище и питии, молчание при старейших, внимательность к словам мудрых, повиновение начальникам, нелицемерную любовь к равным себе и к низшим, чтобы они отдалялись от злых, страстных и привязанных к плотским удовольствиям, чтобы меньше говорили и более слушали и вникали, не были безрассудными в слове, не были многоглаголивы, не смеялись бы дерзко над другими, украшались стыдливостью, не вступали в беседу с безнравственными женщинами, опускали очи долу, а душу обращали бы горе, избегали споров, не искали бы учительского сана, и почести этого мира вменяли бы ни во что. Если же кто сделает что-либо на пользу ближним, то пусть ожидает награды от Бога и вечного воздаяния от Иисуса Христа, Господа нашего. Так говорил Василий ученикам Ливания и те с великим удивлением слушали его, а после сего он вместе с Еввулом снова отправился в дорогу.

Когда они пришли в Иерусалим и обошли с верою и любовью все святые места, помолившись там Единому Создателю всего Богу, они явились к епископу того города, Максиму [21], и просили его окрестить их в Иордане [22]. Епископ, видя их великую веру, исполнил их просьбу: взяв клириков своих, он отправился с Василием и Еввулом к Иордану. Когда они остановились на берегу, Василий пал на землю и со слезами молил Бога, чтобы Он явил ему какое-либо знамение для укрепления его веры. Потом, с трепетом вставши, он снял с себя свои одежды, а вместе с ними «отложил прежний образ жизни ветхого человека» [23], и, войдя в воду, молился. Когда святитель подошел, чтобы окрестить его, внезапно спала на них огненная молния и вышедший из той молнии голубь погрузился в Иордан и, всколыхнув воду, улетел на небо [24]. Стоявшие же на берегу, увидев это, вострепетали и прославили Бога. Приняв крещение, Василий вышел из воды и епископ дивясь любви его к Богу, облек его в одежду Христова воскресения [25], совершая при сем молитву. Крестил он и Еввула и потом помазал обоих миром и причастил Божественных Даров.

Возвратившись в святой град, Василий и Еввул пробыли там один год. Потом они отправились в Антиохию, где Василий был поставлен архиепископом Мелетием в диакона, потом занимался изъяснением Писания [26]. Немного времени спустя, он ушел с Еввулом в свое отечество, Каппадокию. Когда они приближались к городу Кесарии, архиепископу Кесарии, Леонтию, было возвещено в сновидении об их прибытии и сказано, что Василий со временем будет архиепископом этого города. Посему архиепископ, призвав своего архидиакона [27] и нескольких почетных клириков, послал их к восточным воротам города, повелев им привести к нему с почетом двоих странников которых они там встретят. Они пошли и, встретив Василия с Еввулом, когда те входили в город, отвели их к архиепископу; тот, увидев их, удивился, ибо именно их он видел в сновидении, — и прославил Бога. Спросив их о том, откуда они идут и как называются и, узнав имена их, он повелел отвести их в трапезу и угостить, сам же, созвав клир свой и почетных горожан, рассказал им все, что поведано ему было в видении от Бога о Василии. Тогда клир единогласно сказал:

— Так как за добродетельную жизнь твою Бог указал тебе наследника твоего престола, то поступи с ним как тебе угодно; ибо поистине достоин всякого уважения тот человек, которого прямо указывает воля Божия.