Античные критики христианства

Прянет в него и тотчас вознесется на выси Олимпа,

В день этот всем вам велю, что плодами питаетесь нивы,

Честь благолепно воздать многославному ночи герою:

Он ведь богам сопрестольник - Гераклу и силе Гефеста.

Феаген говорит, что он слышал это от Сивиллы. 30. Я же напомню ему относящийся сюда оракул Бакида, (старинный прорицатель, под именем которого ходила в Афинах книга оракулов) который, очень удачно примыкая к сивиллиному,

так вещает:

В день, когда прянет в огонь вождь киников многоименных,

В недра убогой души пораженный тщеславия жалом,

Должно иным лисо-псам, что при жизни его окружали,

Участь издохшего волка себе восприять в назиданье.

Если ж из трусости кто уклонится от силы Гефеста,

Тотчас ахейцам велю я камнями побить негодяя,

Дабы не смел он, холодный, горячей усердствовать речью,

Златом суму набивать свою, ростовщик нечестивый,

В Патрах прекрасных себе накопивши пятнадцать талантов.

Как вам кажется, господа? Разве Бакид как прорицатель хуже Сивиллы? Поэтому пора почтеннейшим товарищам Протея высмотреть место для превращения себя в "воздух" - так они называют "сожжение".

31. Так он сказал, и все окружающие воскликнули:

"Пусть киники немедленно себя сожгут; они достойны сожжения". Оратор со смехом спустился, но "от Нестора шум не сокрылся", (Илиада. XIV, 1) то есть от Феагена. Лишь только он услышал крик, как немедленно вошел на возвышение, стал кричать и сулить бесконечное множество зол оратору, который спустился с трибуны; я не называю имени этого почтенного человека, так как не знаю его. Я оставил Феагена надрываться от крика и пошел смотреть атлетов, так как говорили, что гелланодики (судьи на состязаниях) уже находятся на месте борьбы. Вот все, что произошло в Элиде.

32. Когда же мы пришли в Олимпию, портик (крытая колоннада, находившаяся позади храма Зевса Олимпийского) был полон людьми, порицающими Протея или же хвалящими его намерение. У многих из них дело дошло до рукопашной. Наконец пришел и сам Протей в сопровождении несметной толпы. Остановившись за глашатаями, он держал длинную о себе речь, как он провел свою жизнь, каким подвергался опасностям и что он перенес ради философии. Сказано Протеем было много, но я мало слышал из-за множества окружающих. Затем, испугавшись, что меня могут придавить в такой толпе, как это случилось со многими, я удалился, бросив ищущего смерти софиста, который перед кончиной держал себе надгробную речь.

33. Все же я мог расслышать приблизительно следующее. Он говорил, что хочет золотую жизнь закончить золотым венцом; тот, кто жил наподобие Геракла, должен умереть, как Геракл, и соединиться с эфиром. "Я хочу,продолжал он,- принести пользу людям, показав им пример того, как надо презирать смерть; поэтому все люди по отношению ко мне должны быть Филоктетами". При этом более простоватые из толпы стали плакать и кричать: "Побереги себя для эллинов", а более решительные кричали: "Исполняй постановление". Последнее обстоятельство очень смутило старика, так как он надеялся, что все за него ухватятся и не допустят до костра, а насильно заставят жить. Вопреки ожиданию приходилось исполнить решение, и это заставило его еще более побледнеть, хотя он и без того уже был мертвенно-бледен, и привело в дрожь, так что он вынужден был закончить свою речь.

34. Можешь себе вообразить, как я хохотал,- ведь не заслуживал сострадания человек, одержимый несчастной страстью к славе более чем кто-либо из тех, которые одержимы тем же безумием. Как бы там ни было, Протея сопровождали многие, и он наслаждался своей славой, бросая взгляды на своих поклонников, не зная, несчастный, что гораздо более людей толпятся вокруг тех, кого везут распять или кто передан в руки палача.

35. Но вот олимпийские игры закончились, самые красивые из всех, которые я видел; а видел я их в четвертый уже раз. Так как многие разъезжались по домам и единовременно нелегко было достать повозку, я поневоле должен был остаться на некоторое время. Перегрин, постоянно откладывая решение, наконец назначил ночь, чтобы показать свое сожжение. Один из моих друзей взял меня с собой, и я, встав в полночь, направился прямо в Арпину, где был сложен костер. Расстояние было всего-навсего в двадцать стадий, если идти в Олимпии в направлении гипподрома на восток. Стадия, стадий - мера длины: 177,6 метров. Когда мы пришли, мы уже застали костер, который был сделан в яме глубиною так в сажень. Было в нем много факелов, и промежутки костра были завалены хворостом, чтобы он быстро мог разгореться.

36. Когда взошла луна - и она должна была созерцать это прекрасное зрелище,- выступил Перегрин, одетый по-обыкновенному, и вместе с ним были главари киников, и на первом месте этот почтеннейший киник из Патр с факелом, вполне подходящий второй актер. Нес факел и Протей. Каждый из них подходил с разных сторон и поджигал костер. Сразу же вспыхнул сильный огонь, так как было много факелов и хвороста. Герой же - теперь отнесись с полным вниманием к моим словам - снял сумку и рубище, положил свою Гераклову палицу и остался в очень грязной нижней одежде. Затем он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда кто-то подал просимое, Протей бросил ладан в огонь и сказал, повернувшись на юг (обращение на юг также было частью его трагедии): "Духи матери и отца, примите меня милостиво". С этими словами он прыгнул в огонь. Видеть его, конечно, нельзя было, так как поднявшееся большое пламя его охватило.

37. Вновь вижу, как ты смеешься, добрейший Кроний, по поводу развязки драмы. Когда он призывал дух матери, я ничего, конечно, не имел против, но, когда он обратился с призывом к духу отца, я никак не мог удержаться от смеха, вспомнив рассказ об убийстве отца. Окружавшие костер киники слез не проливали, но, смотря на огонь, молча выказывали печаль. Наконец мне это надоело, и я сказал: "Пойдемте прочь, чудаки, ведь неприятно смотреть, как зажаривается старикашка, и при этом нюхать скверный запах. Или вы, быть может, ждете, что придет какой-нибудь художник и срисует вас точно так же, как изображаются ученики Сократа в тюрьме?" Киники рассердились и стали ругать меня, и некоторые даже схватились за палки. Но я пригрозил, что, схватив кого-нибудь, брошу в огонь, чтобы он последовал за учителем, и киники перестали ругаться и стали вести себя тихо.

38. Когда я возвращался, разнообразные мысли толпились у меня в голове. Я думал, в чем состоит сущность славолюбия и насколько роковым оно является даже для людей, которые кажутся самыми выдающимися, так что нечего и говорить об этом человеке, который и раньше жил во всех отношениях глупо и вопреки разуму, вполне заслуживая сожжение.

39. Затем мне стали встречаться многие, идущие посмотреть своими глазами на зрелище. Они полагали, что застанут Перегрина еще в живых, так как накануне был пущен слух, что он взойдет на костер, помолившись восходящему солнцу, как это, по словам знающих, делают брахманы. Многих из встречных я заставил вернуться, сообщив, что дело уже свершено, но, конечно, возвращал только тех, которые не считали важным посмотреть хотя бы даже на одно место сожжения или найти остатки костра. Тогда-то, милый друг, у меня оказалось множество дел:

я рассказывал, а они ставили вопросы и старались обо всем точно узнать. Когда мне попадался человек толковый, я излагал голый рассказ о событии, как и тебе теперь;

передавая же людям простоватым и слушающим развеся уши, я присочинял кое-что от себя; я сообщил, что, когда загорелся костер и туда бросился Протей, сначала возникло сильное землетрясение, сопровождаемое подземным гулом, затем из середины взвился коршун и, поднявшись в поднебесье, громким человеческим голосом произнес слова:

Покидаю юдоль, возношусь на Олимп!

Слушатели мои изумлялись и в страхе молились Перегрину и спрашивали меня, на восток или на запад полетел коршун. Я отвечал им что ни попадало на ум.

40. Вернувшись в собрание, я подошел к одному седому человеку, который вполне внушал к себе доверие своей почтенной бородой и осанкой. Он рассказал все, что с Протеем приключилось, и добавил, что он после сожжения видел его в белом одеянии и только что оставил его радостно расхаживающим в "Семигласном портике" с масличным венком на голове. Затем ко всему сказанному он прибавил еще о коршуне, клятвенно уверяя, что он сам видел, как тот вылетел из костра, хотя я сам только несколько минут тому назад пустил летать эту птицу в насмешку над людьми глупыми и простодушными.

41. Ты можешь сам представить, во что это разрастется, какие только пчелы не сядут на место сожжения, какие только кузнечики не будут стрекотать, какие вороны не слетятся, как на могилу Гесиода, и так далее и так далее. А я уже знаю, что очень скоро будет поставлено множество изображений Перегрина как самими элейцами, так и другими эллинами, которым он, говорят, писал. Как уверяют, Протей разослал письма почти во все именитые города с заветами, увещеваниями и законами. Для передачи их он назначил несколько из своих товарищей посланниками, назвав их "вестниками мертвых" и "бегунами преисподней".

42. Таков был конец несчастного Протея, человека, который, выражаясь вкратце, никогда не обращал внимания на истину, но все говорил и делал, руководясь славой и похвалами толпы, и даже ради этого бросился в огонь, хотя и не мог наслаждаться похвалами, сделавшись к ним нечувствительным.

43. Наконец я прибавлю еще один рассказ, чтобы ты мог от души посмеяться. Одну историю, впрочем, ты уже давно знаешь: ведь, вернувшись из Сирии, я тогда же рассказывал тебе, как я плыл вместе с Перегрином от Троады, как он, во время плавания, пользуясь роскошью, вез также с собой молодого юношу, которого он убедил быть киником, чтобы тоже иметь кого-нибудь в роли Алкивиада; как он испугался, когда ночью посреди Эгейского моря спустился туман и стали вздыматься огромные волны, и как он плакал тогда вместе с женщинами, он - этот удивительный человек, выказывавший свое превосходство над смертью! В древности циркулировал слух, что Сократ был в интимных отношениях с прекрасным юношей Алкивиадом, будущим знаменитым афинским политическим деятелем.

44. Также незадолго до смерти, так дней за девять приблизительно, Протей, надо полагать, съел больше, чем надо. Ночью появилась рвота и сильная лихорадка. Это мне рассказывал врач Александр, которого пригласили осмотреть его. Застал он Протея мечущимся по полу. Не имея сил перенести жар, он очень настойчиво просил Александра дать ему чего-нибудь холодного, но тот не дал и сказал ему, что если он очень нуждается в смерти, то вот она сама приходит к его дверям, так что очень удобно последовать за ней, отнюдь не прибегая к огню. Перегрин же сказал: "Такой способ смерти не был бы славным, так как он для всех доступен".

45. Таков рассказ Александра. Впрочем, несколько дней тому назад я сам видел, что он намазал свои глаза едким средством, так что даже слезы у него текли. Видишь ли? Эак не очень охотно принимает лиц со слабым зрением. Эак - один из судей подземного царства. Ведь это все равно как если бы кто-нибудь перед тем, как его пригвоздят ко кресту, стал лечить зашибленный палец. Как ты думаешь, что делал бы Демокрит, если бы это видел? Он по праву стал бы смеяться над этим человеком. Только откуда нашлось бы у Демокрита в достаточном количестве смеха? Итак, смейся и ты, милейший, а в особенности когда услышишь, как другие восторгаются Перегрином.

ЦЕЛЬС.

Среди произведении античности, направленных против христианства, книга Цельса занимает исключительное место. Это древнейшее крупное произведение, содержащее развернутую критику христианского учения, дошло до нас в значительной своей части и позволяет нам судить о том, каким представлялось христианство просвещенному римлянину конца II в.

Книга Цельса как самостоятельное литературное произведение не сохранилась. Но "отец церкви" Ориген в своей апологии "Против Цельса" (contra Celsum) приводит в цитатах и в перифразах почти все сочинение своего противника.

Ориген написал свою книгу по просьбе и по поручению своего богатого друга и мецената, дьякона Амвросия, который предоставил для этого в распоряжение Оригена стенографов, переписчиков и каллиграфистов и финансировал работу знаменитого апологета. Этим, надо полагать, объясняется та обстоятельность, с которой Ориген написал свою апологию в восьми книгах.

В предисловии, которое Ориген написал уже после того, как успел изложить треть первой книги (до I, 28), он сам характеризует метод своей работы: "После того как я продиктовал до того места, где у Цельса выводится обращение иудея к Иисусу, я решил поместить в начале это предисловие... Предисловие должно дать оправдание тому обстоятельству, что вначале мы отвечали Цельсу одним способом, а после начала - другим. Сначала мы намеревались наметить основное и дать к этому краткие замечания, с тем чтобы потом облечь все это в плоть и кровь. Однако впоследствии сама работа внушила нам удовлетвориться для сокращения времени тем, что начало изложено в этой манере, а в дальнейшем изобличать выдвигаемые против нас Цельсом обвинения по возможности с буквальной точностью"... И действительно, начиная с I, 28, Ориген шаг за шагом следует за Цельсом, лишь изредка забегая вперед или возвращаясь назад.

Ориген много раз подчеркивает, что не оставляет без ответа ни одного из обвинений Цельса. Во-первых, Амвросий требовал, чтобы он отвечал и на те аргументы Цельса, которые самому Оригену казались не стоящими внимания (II, 20); во-вторых, апологет считал необходимым ради убедительности "не оставить без исследования ни одного из его высказываний, особенно в тех случаях, когда его обвинения могли бы показаться кое-кому из нас или из иудеев разумными" (V, 1); в-третьих, он хотел показать, что он вполне объективен и дорожит только истиной (III, 16); наконец, он боится, чтобы его не заподозрили в замалчивании чего-либо, и готов поэтому даже повторяться, поскольку повторяется Цельс (II, 46). Он поэтому обещает строго следовать порядку изложения у Цельса, даже если оно у последнего несвязно и несистематично (I, 41).

Это, конечно, не значит, что Ориген действительно ничего не пропустил из аргументации Цельса. Временами он ограничивается трафаретным "и тому подобное" или замечанием, что не стоит останавливаться подробно на всем том, что говорит Цельс (все эти места перечислены у Кейма; Celsus'Wahres Wort. S. 183- 184). Замечание Оригена, что Цельс часто цитирует Пифагора, Платона и Эмпедокла, свидетельствует о значительных сокращениях, сделанных Оригеном, так как у него Цельс цитирует Эмпедокла только один раз (VIII, 53). Наконец, опровергать книгу противника слово за словом технически вряд ли возможно и, во всяком случае, ненужно. Неудивительно поэтому, что собранные вместе по порядку цитаты из Цельса дают прерывистое изложение, со множеством явных пропусков, порою весьма значительных. А если к тому же принять во внимание, что Ориген часто не цитирует, а излагает Цельса своими словами, то совершенно очевидно, что восстановить по Оригену целиком подлинного Цельса невозможно. Попытки в этом направлении

Обе и Ружье представляют лишь более или менее удачные подделки, которые отнюдь не воспроизводят подлинного Цельса.

Но если полная реставрация Цельса невозможна даже для человека, который сумел бы проникнуться целиком духом этого писателя, усвоить его стиль, метод изложения и специфическую образованность, все же того материала, который сохранил нам Ориген, вполне достаточно, чтобы составить себе отчетливое представление об этой книге. Соединение всех приведенных Оригеном цитат и перифраз дает как бы книгу, в которой многие строки стерты, местами вырваны даже целые страницы, отсутствуют введение и заключительные страницы. Это, конечно, досадно, о многом приходится догадываться, о многом сожалеть, но читать эту книгу можно именно как книгу, а не как разрозненные фрагменты.

Ориген писал свою апологию, по свидетельству Евсевия (История церкви, VI, 36), в правление императора Филиппа Араба, по всей вероятности в 248 г. Это - terminus ante quem для книги самого Цельса, причем эту дату приходится по многим соображениям отодвинуть на несколько десятков лет назад. Ориген уже ничего не знает об авторе "Правдивого слова": очевидно, и он, и Амвросий, и те лица, в среде которых обращалась книга Цельса, не имели уже возможности за давностью времени найти данные о личности Цельса. Далее, очень важно, что Цельс, выдвигая всевозможных соперников Христу вплоть до Эпиктета, не называет Аполлония Тианского, который как бы напрашивался сам собою; отсюда можно заключить, что Цельс не знал не только написанного Филостратом около 220 г. жизнеописания Аполлония, но и предшественника Филострата - Мерагена. Наконец Цельс приводит кой-какие сообщения о гностиках, Оригену уже неизвестные. Таким образом, вполне правильно будет отнести книгу Цельса ко II в.

Что касается terminus post quem, то здесь мы имеем, во-первых, упоминание об Адриане (умер в 136 г.), об умершем (давно) Эпиктете (умер в 140 г.). Далее, VIII, 71, Цельс говорит о "ныне царствующих", то есть двух, императорах; речь может идти либо об Антонине Пие и Марке Аврелии (147-161 гг.), либо о Марке Аврелии и Люции Вере (161-169 гг.), либо о Марке Аврелии и Коммоде (176-180 гг.). Первое предположение можно считать исключенным хотя бы уж потому, что Цельс обнаруживает знакомство с христианской литературой, которая вряд ли в то время успела получить распространение, а многократные упоминания о преследованиях христиан за отказ от культа императора больше согласуются с концом, чем с началом правления Марка Аврелия. Однако, поскольку прямых ссылок на те или иные датированные исторические события у Цельса нет, категорические утверждения ряда исследователей, что "Правдивое слово" написано в 177-178 гг., не оправданы, тем более что усматриваемые у Цельса исторические намеки большей частью являются таковыми лишь с точки зрения традиционной истории церкви, достоверность которой весьма сомнительна. Таким образом, книгу

Цельса можно датировать последними годами правления Марка Аврелия, не пытаясь при существующих данных определить эту дату точнее. Большинство современных исследователей признает дату 177- 178 годы.

О личности автора ничего неизвестно было уже Оригену, который высказывает лишь некоторые предположения на этот счет. Так (в I, 8), приведя слова Цельса, что отрекаться от своих убеждений не следует, Ориген говорит: "Надо уличить Цельса, что он противоречит самому себе. В самом деле, из других сочинений обнаруживается, что он эпикуреец; а здесь он... не соглашаясь с Эпикуром, притворяется, будто признает, что есть в человеке нечто лучшее, чем земное... Он, конечно, знал, что, признавая себя эпикурейцем, он не внушал бы доверия к себе как обвинителю... А, как мы слышали, было два эпикурейца Цельса - первый при Нероне, а этот при Адриане и позже". В другом месте (I, 68) Ориген точнее называет "другие сочинения"; то были несколько книг против магии; но здесь Ориген уже не отождествляет Цельса с автором этих книг: "не знаю, тождествен ли он с автором нескольких книг против магии"; так же условно выражается Ориген IV, 36, а IV, 54 он прямо допускает, что здесь могло быть совпадение имен. Очевидно, у Оригена никаких данных для отождествления Цельса с известным ему по другим источникам эпикурейцем не было; и если он "ругает" его эпикурейцем, то это полемический прием, имеющий целью дискредитировать автора в глазах читателя-христианина.

Был ли, однако, автор "Правдивого слова" эпикурейцем? Ориген думает, что "уличил" его, когда Цельс говорит, что "ни один бог и ни сын божий никогда не спускался и не стал бы спускаться на землю" (V, 2). В действительности Цельс отнюдь не выступает как эпикуреец и атеист; он отвергает не религию вообще, а христианскую религию, как религию невежественную, грубую, суеверную и антигосударственную; но он отнюдь не отвергает не только религию, но и официальный культ эллинских богов. Там, где он оставляет полемический тон и всерьез поучает читателя, он проповедует платоновский идеализм в той форме, в какой он был в ходу во II в.,- в пестрой смеси с учением стоиков, с мистикой, ангелологией и рационалистическим скепсисом. Издеваясь над христианским учением о человеке как о "центре вселенной", Цельс, однако, не отвергает телеологии и допускает, что миром руководят разные демонические силы. Материю, "плоть" он считает чем-то низменным, нечистым, хотя и - в духе стоиков - вечной.

Конечно, необходимо учесть, что Цельс часто аргументирует, исходя не из своих убеждений, а из уровня понимания, склонностей и настроений своих противников, он как бы становится на их точку зрения, чтобы показать несостоятельность христианской догмы даже с ее собственных позиций. Но он никогда в своей критике христианства не исходит из положений материализма и атеизма. Характерно, что Цельс упоминает и цитирует 9 раз Гераклита, 1 Эмпедокла, 7 - Пифагора, 3 - Сократа, 28 - Платона, 1 - "стоиков", 2 Эпиктета, но ни разу не упоминает Эпикура.

У исследователей, естественно, напрашивается мысль отождествить Цельса с тем "эпикурейцем, который жил при Адриане и позже", и с тем Цельсом, которому Лукиан адресовал своего "Александра". Оригеновского эпикурейца сближает с лукиановским Цельсом то, что оба они писали против магии и что оба они, как и сам Лукиан и автор "Правдивого слова", разоблачали шарлатанство всякого рода проповедников; однако вряд ли все трое тождественны, так как Лукиан писал "Александра" около 180 г., а упоминаемый Оригеном "эпикуреец Цельс" floruit при Адриане, то есть его "расцвет", приходится на правление Адриана, умершего в 136 г. Кроме того, ни наш Цельс, ни, пожалуй, лукиановский не могут быть названы эпикурейцами. Что касается отождествления Цельса с лукиановским, то здесь вероятия больше, ибо хронологических препятствий к этому нет, а круг интересов обоих Цельсов совпадает. Практически, однако, поскольку мы о личности обоих Цельсов ничего не знаем, вопрос не может быть разрешен категорически; возможны лишь догадки и предположения.

Книга Цельса показывает, что он получил обширное образование, хорошо был знаком с классической философской, исторической и художественной литературой (в частности, только благодаря Цельсу стали известны фрагменты из Гераклита - I, 5;

VII, 62; VI, 12; VI, 42; Эмпедокла - VIII, 53; Ферекида - VI, 42;

комедии неизвестного автора - VI, 78), путешествовал в Египте, Сирии и Палестине, причем и в Финикии, и Палестине (VII, 11), и в Египте (VI, 41) он разоблачает пророков и магов. Он хорошо знаком с христианской и ветхозаветной литературой, а его знакомство с гностической литературой таково, что даже Ориген иной раз становился в тупик (V, 62; VI, 27). К критике христианства он приступает во всеоружии теоретического и практического знания христианства, его истоков, его учения, сект.

После введения, где дана общая характеристика христианства, его внешний облик, Цельс подвергает критике христианское учение с точки зрения иудаизма, а затем с точки зрения исторической и философской,- опровергая учение о божественной миссии Иисуса, о воплощении, воскресении, о пророческом откровении;

он осмеивает библейскую мифологию, вскрывает исторические источники христианства в плохо понятых эллинских и восточных религиозно-философских учениях. Его рационалистическую аргументацию, порой едкую и остроумную, мы вновь находим через 1600 лет у Вольтера и французских материалистов XVIII в. Христиане, по Цельсу,- невежественные жертвы корыстных (и тоже невежественных) обманщиков.

Цельс - не враг христиан; напротив, со свойственным идеалисту непониманием исторической необходимости возникновения христианства как фантастического отражения общественного бытия, он надеется "образумить" их, они вызывают у него не гнев, а жалость; он обращается к ним не как яростный обличитель, а как гуманный просветитель, верящий в силу убеждения и логической аргументации. Именно отсутствие личной заинтересованности делает книгу Цельса ценной в качестве свидетельства постороннего наблюдателя, хорошо изучившего свою тему.

Очень важны сообщения Цельса о составе христианских общин, о значительной роли гностицизма в выработке христианской догмы, о фабрикации "священного писания", о мистериях Митры как прообразе христианских мистерий.

В своей критике христианства Цельс уделяет немало места его мифическому основоположнику. В то время процесс превращения бога Иисуса в мнимоисторическую личность в основном был уже завершен и зафиксирован в новозаветной литературе, но мифотворчество еще продолжалось. Цельс использует все варианты мифа об Иисусе - не только принятые в "главной церкви", но и обращавшиеся со II в. в различных сектах и течениях христианства, а также во враждебных христианству кругах. Он, таким образом, как бы вводит нас в лабораторию, где фабриковалась христианская мифология. Конечно, как, еврейские, так и греко-римские писатели, выступавшие против христианства, не были способны дать научную критику мифа о Христе - ведь они сами были в плену религии и мифологии и не могли подняться до подлинно научного разоблачения христианских мифов. Они поэтому не оспаривали историческое существование Иисуса, а лишь давали мифам о нем свое истолкование. То, что они делали это чрезвычайно легко и каждый по-своему, показывает, что и тогда не было никаких исторических свидетельств о Иисусе, которые могли бы сдерживать мифотворческую фантазию христиан и их противников. И Цельс не знает никаких исторических свидетельств об Иисусе, а он их, конечно, использовал бы, если б они существовали. Очевидно, христианская фальсификация текстов Тацита, Иосифа Флавия и других произошла позднее. Таким образом, Цельс может косвенно служить лишним свидетелем против историчности Иисуса.

Цельс аргументирует "от писания": "Все это мы подносим вам из ваших же писаний... вы побиты собственным своим оружием" (II, 74). Исходя из этого христианского материала, он толкует миф о Христе рационалистически, низводя Иисуса до роли простого смертного, и к тому же шарлатана. Таким же образом - как обожествленных людей - он трактует и эллинских богов - Диониса, Геракла и других. Этот прием применяли и все последующие критики христианства, вплоть до французских материалистов XVIII в., что, однако, не лишает значения их критики по существу.

Вместе с тем книга Цельса интересна и для характеристики философского разброда эпохи империи. Если верно, что Цельс принадлежал к кругу Лукиана, то он усвоил от него презрение к религиозному шарлатанству и фанатизму, но не сумел возвыситься даже до лукиановского скепсиса. Крохоборство, эклектизм, сочетание рационализма с уважением к отечественным святыням и отечественному культу, философская беспринципность - таковы черты философской физиономии Цельса; он, в сущности, принадлежит к тем жалким эпигонам эллинской философии, которых так зло и едко высмеивал Лукиан. И это не оттого, что он был недостаточно образован или неспособен понимать, что его аргументы против христиан обращаются против него самого (это подметил и Ориген),- Цельс принадлежал (судя по имени и общественному положению) к римским патрициям, утратившим свое место в жизни, осужденным на то, чтобы созерцать свою собственную гибель. Они поэтому искали утешения в мечтах о старине и цеплялись всеми силами за прошлое, даже за древнюю эллинскую религию. И если Цельс после основательной критики христианства кончает призывом вернуться в лоно официальной римской религии, то здесь сказывается идеология потерявшего себя, гибнущего класса.

Ориген, цитируя Цельса, нигде не указывает главы, или части, или "книги" цитируемого произведения. Поэтому в отношении рубрикации "Правдивого слова" реконструкции столь же гадательны, как и в отношении самого текста. В основном напрашивается следующее деление:

Введение. Христиане представляют собою противозаконную организацию, учение их - варварское и к тому же не оригинальное. Иисус творил чудеса при помощи колдовства. Христиане слепо веруют, не слушаясь веления разума. Иудаизм, из которого выросло христианство, отличается нетерпимостью, стремлением обособиться от всех. Христианство - учение новое, имеющее последователей лишь среди невежд.

Часть 1. Иисус - не мессия; сказки о непорочном зачатии заимствованы из эллинской мифологии. Иисус не обладает чертами бога и не совершил ничего божественного. Все пророчества об Иисусе не имеют к нему никакого отношения. Приписываемые Иисусу чудеса, его смерть и воскресение - нелепые, противоречивые сказки, которые можно без труда опровергнуть.

Часть II. Христианство откололось от иудаизма и не перестает раскалываться на все новые секты. Не содержа, по существу, ничего нового, оно ищет адептов среди низших, необразованных слоев населения. Проповедники христианства - обманщики.

Учение о воплощении - бессмыслица. Оно противоречит идее благого и всемогущего бога, которому не подобает облечься в низменную плоть и претерпеть пытки и казнь. Да и не для чего богу сходить на землю и пострадать ради людей, ибо человек - не центр творения. Библия - собрание заимствованных из разных источников нелепых сказаний.

Часть III. Христианское непротивленчество заимствовано у Платона, учение о царстве божьем - исковерканное учение платоников, митраистов и персидских магов. Учение о дьяволе восходит к неправильно понятым мыслям Гераклита о борьбе как принципе вселенной. Космогония христиан полна противоречии и несообразностей; пророчества об Иисусе - фальсификация; учение о воскресении мертвых - противоестественно, противоречит идее бога и является превратным толкованием мыслей Платона.

Часть IV. Необходимо относиться с уважением к официальному культу. Почитание государственных богов, или демонов, вполне совместимо с христианством.

Заключение. Христиане должны найти как-нибудь общий язык с эллинизмом и участвовать в государственной жизни наравне с прочими гражданами.

Текст книги Цельса переведен с греческого текста Оригена по критическому изданию: "Die griechischen christlichen Schriftstel-ler der ersten drei Jahrhunderte" herausg. im Auftrage der Kirchenvater-Commission der Preussischen Akademie der Wissens-chaften von Paul Kottschau. BB. II-III, Leipzig, 1899.

Отрывки даны в том порядке, в каком они приводятся у Оригена, за исключением двух случаев, специально оговоренных Оригеном,-V, 33 (после V, 41) и VI, 60 (непосредственно после VI, 50).

Вводные фразы для связи между отдельными отрывками и вставки, необходимые для понимания смысла, заключены в круглые скобки. Цифры в квадратных скобках обозначают книгу и главу апологии Оригена, откуда взят данный отрывок.

ПРАВДИВОЕ СЛОВО.

ВВЕДЕНИЕ

Христиане заключают между собой тайные союзы, противные законам. В самом деле,

есть общества открытые, возникающие в согласии с законом, и есть скрытые (сообщества), действующие вне закона. Христианская община (agape) держится на общности опасности, и сила (налагаемых ею обязательств) выше долга присяги... (I, 1).

Учение христиан варварского происхождения. (Правда), варвары способны создавать учения, (но) судить о созданных варварами (учениях), совершенствовать их и развивать в сторону добродетели лучше других способны (лишь) эллины (I, 2)... (Если христиане тайно выполняют и распространяют свое учение, то) они недаром так поступают: они стараются отвратить от себя угрожающую им смертную казнь; (но эта) опасность (не грознее) тех опасностей, которым люди подвергались ради философии, как, например, Сократ (I, 3)... (Что касается) этических положений, то они (у них) общие с другими философами и не представляют чего-либо достойного уважения и не являются новым учением (I, 4)... Они потому не верят в богов, созданных руками людей, что нелепо допустить, чтобы творения самых презренных и злонравных ремесленников, изготовленные иной раз и людьми нечестивыми, были богами. (Но уже) Гераклит говорил: "Обращающиеся к безжизненным богам поступают так, как если б кто разговаривал со стенами". Такого же мнения были и персы, по сообщениям Геродота (I, 5)...

Сила христиан заключается, по-видимому, в знании имен неких демонов и (в применении) заклинаний. Имя часто в представлении верующих само по себе обладает магической силой; поэтому имя божества хранится втайне; в частности, неизреченным до сих пор верующие евреи считают имя Яхве. В магических заклинаниях какого-либо божества обычно применялась в числе прочих и формула: "Я знаю твое (тайное) имя". Цельс, говоря о демонах и заклинаниях, прежде всего имеет в виду христиан-гностиков.- Прим. ред. Чудеса, которые якобы проявил (Иисус), он сумел совершить при помощи колдовства. Предвидя, что и другие, приобретя те же знания, захотят совершать то же самое и хвалиться, что творят это силой божьей, Иисус всех таких изгнал из общины. (Но одно из двух): если он справедливо изгнал их, то поскольку он сам повинен в таких же делах, то (и сам) дурной человек; если же он совершал подобные деяния, не будучи дурным, то и поступающие подобно ему не (должны на этом основании считаться дурными) (I, 6).

Я отнюдь не думаю утверждать, что человек, придерживающийся хорошего учения, должен, когда ему из-за этого грозит опасность со стороны людей, отказаться от своего учения или притвориться отказавшимся, или стать ренегатом; ведь у кого (родственная богу) душа здравая, она всегда стремится к родному (богу), и (такие люди) всегда жаждут услышать что-нибудь и вспомнить о нем (I, 8). Но воспринимать какое-нибудь учение (надо), следуя разуму и разумному руководителю; кто примыкает к каким-либо (учителям) не на таких основаниях, тот поддается обману. (Такие люди подобны) неразумным почитателям метрагиртов и гадателей, жрецов Митры и Сабазия и кого попало, верящим в явления Гекаты и других женских и мужских демонов... (А именно) так обстоит дело и с христианами. Метрагирты нищенствующие жрецы фригийской Великой богини-матери Кибелы. Они бродили с переносным ковчегом по деревням и городам, занимались гаданием и знахарством и выпрашивали милостыню. Митра - в религии древних персов бог солнца, посредник между верховным богом и землей, предводитель небесного воинства. Впоследствии, в эпоху эллинизма. Митра воспринял черты бога-спасителя; культ его получил во II в. новой эры большое распространение в Римской империи, особенно в армии. Сабазий, или Сабадий,фригийское божество; его оргиастический культ на эллинской почве отчасти смешался с культом Диониса. Геката - древнегреческая богиня, имевшая разнообразные функции и связанная с адскими силами; ее сопровождают страшные призраки, души мертвых, не получивших погребения, и т. п. Геката играла большую роль в колдовстве. Некоторые из них не хотят ни давать, ни получать объяснения насчет того, во что веруют. Они отделываются (фразами вроде): "не испытывай, а веруй", "вера твоя спасет тебя"; (ср. Мф., 9:22) они говорят: "мудрость в мире-зло, а глупость-благо" (ср. 1 Кор., 3:19) (I, 9)... Если они пожелают ответить мне не как (человеку), осведомляющемуся,ведь я все (про христиан) знаю,- а как (человеку), всем одинаково интересующемуся, то хорошо; если же они не пожелают, но скажут, как обычно, "не испытывай" и т. п., то необходимо, чтобы они (по крайней мере) разъяснили, каково то, что они утверждают, и из какого источника оно проистекло (I, 12).

У многих народов наблюдаются родственные учения. Существует исконное древнее учение, которым занимались мудрейшие народы и государства и мудрые люди - египтяне, ассирийцы, индусы, персы, одризы, самофракийцы (I, 14); элевсинцы и гиперборейцы, мудрейшие древние народы - гомеровские галактофаги, кельтские друиды и геты, рассуждали (о тех же вещах, что и библия). Одризы - фракийское племя; их главный город - Орестия (ныне Адрианополь). Самофракия-небольшой остров возле Фракии, центр мистериального культа кабиров. По всей вероятности, из Фракии получил распространение и культ Диониса. Лин Музей, Орфей, Ферекид, перс Зороастр, Пифагор рассуждали об этом, изложили свои положения в книгах и сохранили их до нашего времени (I, 16). (В этих произведениях в иносказательной форме изложена) тайная мудрость... (I, 18), (Моисей в своей космогонии считает, что мир не насчитывает и 10 000 лет; между тем) мир не сотворен. От века произошло много мировых пожаров и потопов, причем потоп при Девкалионе позднее, недавнее явление, так же как и мировой пожар при Фаэтоне (I, 19). Эллины считают их древними потому, что более древних пожаров и потопов не видели и не помнят (I, 20). Восприняв это учение от мудрых народов и разумных людей, Моисей прослыл боговдохновенным (I, 21)... Обрезание заимствовано у египтян (I, 22)... Последовавшие за Моисеем как вождем пастухи коз и овец, увлеченные грубым обманом, признали, что есть единый бог (I, 23), называя этот мировой порядок именем Всевышний, Адонай, небо, Саваоф или как кому больше нравится. (В сущности) совершенно безразлично, именовать ли стоящего над всем бога обычным у эллинов именем Зевса, или таким-то у индусов, или таким-то у египтян (I, 24)... (Иудеи) почитают ангелов и привержены колдовству, в котором Моисей явился для них учителем. Я (дальше) покажу, как евреи в силу своего невежества поддались обману и впали в заблуждение... Об иудеях я поговорю потом, (сначала же - об Иисусе), ставшем основоположником (христианства). Совсем недавно проповедовал он это учение, и христиане признали его сыном божьим... они были обмануты и восприняли учение, портящее жизнь человека (I, 26). Оно было усвоено только простолюдинами, (хотя) среди христиан были кое-какие и приличные, дельные, понятливые люди, успешно применявшие аллегорические толкования.

Часть 1. ИУДАИЗМ ПРОТИВ ХРИСТИАНСТВА.

Как сообщает Ориген (I, 28), Цельс для начала выводит на сцену иудея, от лица которого ведется рассуждение до II, 79. (Иисус) выдумал свое рождение от девы. Он родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи;

уличенная в прелюбодеянии, она была выгнана своим мужем, плотником по ремеслу. (Она была уличена в прелюбодеянии и родила от какого-то солдата, по имени" Пантера) (I, 32). Имя Пантера, которое упоминается и в Талмуде, где Иисус назван Иошуа бен Пандира, связано, по-видимому, с какой-то не дошедшей до нас легендой, вышедшей из кругов, враждебных христианству. Фраза, включенная нами в скобки,- вариант предыдущей и взята Оригеном, по-видимому, из другого места книги Цельса. Отвергнутая мужем, она, позорно скитаясь, родила втайне Иисуса. Этот, нанявшись по бедности поденщиком в Египте и искусившись там в некоторых способностях, которыми египтяне славятся, вернулся гордый своими способностями и на этом основании объявил себя богом (I, 28). (Девственное рождение Иисуса напоминает) эллинские мифы о Данае, Меланиппе, Ауге и Антиопе (I, 37)... Даная - в греческой мифологии дочь царя Акризия, которая была заточена отцом в медной горнице, под землей; однако она там зачала от Зевса, явившегося к ней в виде золотого дождя, и родила героя Персея. Меланиппа - возлюбленная морского бога Посейдона, от которого родила бога ветров Эола. Ауге родила от Геракла героя Телефа, была вместе с новорожденным брошена в ковчеге в море, но спасена мизийцами. Антиопа - одна из возлюбленных Зевса, родившая от него близнецов. Может быть, мать Иисуса была красива, и бог, которому несвойственно любить тленное тело, сочетался с ней как с красавицей? Не будем говорить уже о том, что бог вряд ли мог влюбиться в (женщину) небогатую и нецарственного рода; ведь ее никто не знал, даже соседи... Когда плотник ее возненавидел и прогнал, ее не спасли ни сила божья, ни властное слово... Никак это не подходит к "царству божьему" (I, 39). Когда Иоанн тебя купал, на тебя с небес спустился образ птицы, утверждаешь ты (Мф., 3: 16-17). Но какой заслуживающий доверия свидетель видел это явление или кто слышал глас с небес, провозглашающий тебя сыном бога? Только то, что ты об этом говоришь и приводишь (в качестве свидетеля) одного какого-то из тех, которые были казнены вместе с тобой (I, 41)... Допустим, мой пророк в Иерусалиме сказал некогда, что придет сын божий, который будет судить праведных и карать нечестивых (I, 49). Почему ты больше (имеешь право претендовать на звание сына божьего), чем десятки тысяч других, которые родились после этого пророчества и о которых это было предвозвещено?.. Некоторые в состоянии экстаза, другие -в состоянии бодрствования заявляют, что придет свыше сын божий... (Но ведь) относящиеся сюда пророчества можно истолковать применительно и к другим вещам (I, 50). (Если Иисус - сын божий, то почему при казни) ему не помог его отец или (почему) он не мог сам себе помочь (I, 54)? Если же ты хочешь сказать, что всякий человек, произошедший по божественному провидению,- сын божий, то чем ты отличаешься от другого? Найдутся десятки тысяч иудеев, которые тебя изобличат, утверждая, что пророчество о сыне божьем сказано о них самих (I, 57). Иисусом сказано, что халдеи, побужденные его рождением, пришли, чтобы поклониться ему, еще младенцу, как богу; что они об этом сообщили тетрарху Ироду; последний послал перебить всех родившихся в одно время (с Иисусом), рассчитывая погубить и его вместе с ними, чтобы он, придя в надлежащий возраст, не стал царем (I, 58)... Тетрарх (собственно - властитель четвертой части провинции) - титул менее значительных подвластных Риму царьков и князей. Если (Ирод хотел тебя убить), чтобы ты, выросши, не стал царем вместо него, почему же ты, когда вырос, не царствуешь, а, будучи сыном божьим, нищенствуешь, сгибаясь от страха и бродя беспорядочно (I, 61)? Раздобыв себе десять или одиннадцать приверженцев, отпетых людей, самых низких мытарей и лодочников, ты с ними бродяжил тут и там, с трудом добывая себе жалкое пропитание (I, 62)... А зачем тебя еще младенцем понадобилось увезти в Египет, чтобы тебя не убили? Ведь богу не подобало бояться смерти; а между тем ангел явился с неба, приказывая тебе и твоим домашним бежать, чтобы вы, оставшись, не были убиты. Неужели дважды уже посланный ради тебя ангел не мог защитить тебя здесь, великий бог (не мог защитить) собственного сына? (Очевидно, в тебе не было ничего божественного, и пролившаяся на кресте твоя кровь) не была "влагой, какая течет лишь у жителей неба счастливых" (I, 66). (Илиада, V, 340) Древние мифы, приписавшие божественное происхождение Персею, Амфиараю, Эаку и Миносу,- мы им не верим,- по крайней мере, указали, чтоб не казаться не заслуживающими доверия, на совершенные ими великие, удивительные подвиги, воистину превышающие человеческую силу; ты же что совершил прекрасного или удивительного словом или делом? Ты ничего не мог нам предъявить, хотя мы в храме призывали тебя явить какое-нибудь явное знамение, что ты сын божий (I, 67). (Ин., 2:18) (Допустим на минуту, что правда) все то, что рассказывают морочащие (читателей) ученики твои насчет исцелений, воскресения, о нескольких хлебах, насытивших толпу, причем еще остались большие излишки, и о всем прочем; поверим, что ты все это совершил:

(но ведь ничем не хуже) дела чародеев, обещающих еще более удивительные вещи, и то, что совершают выученики египтян, отдающие посреди рынка за несколько оболов свои замечательные знания, изгоняющие бесов из людей, выдувающие болезни, вызывающие души героев, показывающие призрачные роскошные пиры, трапезы, печения и лакомства, приводящие в движение не существующих в действительности животных, являющихся таковыми лишь для воображения. Обол - медная монета (3-4 коп.), шестая часть драхмы. Дуновение как магический прием сохранилось доныне и в чине

крещения, где священник предлагает воспреемнику: "дунь и плюнь на

него" (на дьявола). Так что же, если они проделывают такие вещи, нам придется считать их сынами божьими? Или нам надо сказать, что это проделки дурных и жалких людей (I, 68)?.. У бога не было бы такого тела, как твое. Тело, рожденное так, как ты, Иисус, рожден, не может быть телом бога (I, 69). Тело бога и не питается таким образом; тело бога и не пользуется голосом таким, ни таким средством убеждения (I, 70)... Все это дело ненавистного богу, негодного колдуна (I, 71).

Что случилось с вами, граждане, что вы отвергли отечественный закон и, соблазненные тем (лицом), с которым мы только что беседовали, очень смешным образом поддались обману и перебежали от нас, приняв другое имя и другой образ жизни (II, 1)? Совсем недавно, чуть не вчера, когда мы казнили этого вашего соблазнителя, вы отвергли отечественный закон... Как это вы, исходя от наших святынь, (тем не менее) продвинувшись дальше, бесчестите их! Ведь вы не можете указать другого источника своего учения, кроме нашего закона; ведь если кто-нибудь предсказал вам, что в самом деле сын божий придет к людям, то это был наш пророк, нашего бога (II, 4)... (Иисус, на которого вы ссылаетесь, не был провозвещенным сыном божьим) и был наказан иудеями как преступник. Что касается воскресения мертвых, суда божьего, славы для праведников и (адского) пламени для грешников, то об этом христиане не учат ничему новому (II, 5). (Если Иисус был сыном божьим, то почему) он выполнял все принятые у иудеев обычаи, вплоть до (обычных) у них жертвоприношений (II, 6)?.. (Иисус) -хвастун, грубый лжец и нечестивец (II, 7). Тем, которые желают быть обмануты, много явилось таких, каким был Иисус...

Верующие во Христа ставят евреям в вину, что они не веруют в Иисуса как в бога. (Но ведь если бы он действительно был богом), то каким образом (именно) мы, возвестившие всему миру о предстоящем пришествии посланца бога, который покарает нечестивых, обесчестили бы его, когда он явился? Зачем стали бы мы поносить того, кого предвозвестили? Неужели для того, чтоб мы были наказаны сильнее, чем другие (II, 8)? (Нет, не в этом, конечно, дело); как мы могли признать богом того, кто вообще, как это ясно было, не исполнил ничего из того, что обещал, а когда мы его обличили, осудили и приговорили к казни, скрывался в бегах и был взят позорнейшим образом, преданный теми, кого он называл своими учениками? А ведь не полагалось бы, чтоб бог убегал и чтоб его повели связанным, и менее всего возможно, чтобы его приверженцы, делившие с ним всю его личную жизнь, следовавшие ему как учителю, покинули и предали того, кого считали спасителем, сыном и ангелом величайшего бога (II, 9). Хороший военачальник, командующий многими десятками тысяч, никогда не был предан; даже дурной атаман разбойников, начальствующий над негодяями, поскольку он кажется полезным своим товарищам, (не был предан своими). А так как тот был предан своими подчиненными, он не был (следовательно) хорошим командиром, а, обманув своих учеников, не внушил обманутым (даже) того, скажем, благоволения, какое (разбойники испытывают) к атаману (II, 12). Я многое еще могу рассказать об истории Иисуса, но я охотно это опускаю.

Ученики (Иисуса) выдумали, будто все приключившееся с ними он предвидел и предсказал (II, 13). Ученики Иисуса, не имея никакой возможности отвергнуть явные факты, придумали такую (уловку) - заявляют, что он все предвидел (II, 15). (Чтоб спасти авторитет Иисуса), они написали о нем глупо, как если б кто, называя кого-либо справедливым, показал его поступающим несправедливо, называя бессмертным, показал трупом, но прибавил бы ко всему этому, что тот предсказал заранее все, что с ним случилось. Ведь вы не говорите даже, что, мол, нечестивым людям казалось, будто он претерпел все это, а (в действительности) он этого не претерпел; напротив, вы признаете, что он претерпел. Но почему заслуживает доверия это предсказание? Откуда это труп оказался бессмертным (II, 16)?.. Какой разумный бог, или демон, или человек, предвидя, что с ним приключится такая (беда), не постарался бы, если бы он мог, уклониться, а не подвергнуться тому, что он знал заранее (II, 17)? Если он заранее назвал того, кто его предаст и кто от него отречется, то как же это они не испугались его, как бога, и не отказались от мысли предать его и отречься от него? А между тем они предали его и отреклись от него, нисколько о нем не думая (II, 18). Ведь если против человека злоумышляют и он, вовремя об этом узнав, заранее скажет об этом злоумышленникам, то они откажутся от своего намерения и остерегутся. Следовательно, это не могло произойти после его предсказания это невозможно, а раз это (все же) произошло, то (этим) доказано, что предсказания не было. Ибо совершенно немыслимо, чтобы люди, заранее слышавшие об этом, еще (пошли на то, чтобы) предаться и отречься (II, 19).

(Далее, если стать на вашу точку зрения, то) все это он предсказал как бог, и предсказанное безусловно должно было совершиться; выходит, что бог соблазнил своих учеников и пророков, с которыми вместе ел и пил, чтоб они стали бесчестными и безнравственными, а ведь ему следовало благодетельствовать всех людей, особенно своих сотрапезников. Или надо допустить, что сотрапезник человека не стал бы против него злоумышлять, а сидящий за столом с богом покусился на него? Но что всего нелепее - сам бог злоумыслил против сотрапезников, сделав их изменниками и нечестивцами (II, 20).

(Далее), если он сам так решил, если он принял казнь, повинуясь отцу, то очевидно, что все совершившееся с ним как с богом по его воле и мысли не должно было быть для него болезненным и тягостным (II, 23); что же он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти, говоря: "Отец, если можно, да минует меня чаша сия"? (II, 24). (И вот вы, ученики Иисуса), даже ложью не сумели облечь свои измышления в форму правдоподобия (II, 26). (Неудивительно поэтому, что) некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтоб иметь возможность отвергнуть изобличения (II, 27). Это свидетельство Цельса - ценное доказательство того установленного путем анализа евангелий факта, что евангелия до их канонизации подверглись многочисленным переработкам. Христиане используют пророков, предвещавших якобы все, (что касается) Иисуса... (Но) пророчества гораздо убедительнее можно применить к тысячам других, чем к Иисусу (II, 28). Пророки говорят, что имеющий прийти великий властитель, владыка всей земли, всех народов и воинств; они отнюдь не возвестили такого прощелыги (II, 29)... Никто не обнаруживает бога и сына божьего на основании таких намеков и превратных слухов, на основе таких слабых доказательств; подобно тому как солнце, все освещая, обнаруживает прежде всего себя, точно так же следовало проявить себя сыну божьему (II, 30).

Вы занимаетесь софистикой, когда говорите, что сын божий - само слово; объявляя сына божьего "словом", вы предъявляете не чистое, святое слово, а человека, позорнейшим образом поведенного на казнь и подвергнутого мукам бичевания. Если бы сын божий был у вас действительно словом, мы бы вас похвалили (II, 31). (Но ваш Иисус только) хвастун и колдун (II, 32).

Вы утверждаете, что Иисус - царского происхождения. То было дерзостью со стороны составителей генеалогии, когда они вывели (род) Иисуса от первого человека и иудейских царей. Конечно, жена плотника, оказавшаяся столь знатного рода, не могла бы этого не знать (II, 32)... Что же выдающегося совершил Иисус в качестве бога, презирающего людей, издевающегося и насмехающегося над событиями? (II, 33). (Ведь вот) Вакх у Еврипида восклицает: "Сам бог меня спасет, когда я захочу". (А здесь) даже осудивший его не пострадал, как Пенфей, впавший в безумие или растерзанный. Согласно греческому мифу, фиванский царь Пенфей запретил устройство празднества в честь Диониса-Вакха; в наказание за это Вакх внушил вакханкам, участницам вакхических таинств, растерзать Пенфея, которого приняли за дикого зверя. Об этом рассказано в трагедии Еврипида "Вакханки". Над ним насмеялись, облачили его в пурпур, надели на него терновый венец и дали в руки тростник (II, 34); почему же он если уже не раньше, то хоть в этот момент не проявляет божественной (силы), не спасается от этого позора, не карает оскорбляющих его самого и отца его (II, 35)? Ну а когда тело его было распято, какова была его кровь? Такая... "какая течет у жителей неба" (II, 36)?

(Почему Иисус на кресте) так жадно потянулся к питью и не мог стерпеть жажду, как ее часто переносит любой человек (II, 37)? Вы, крепко верующие, упрекаете нас в том, что мы не считаем его богом и не соглашаемся с вами, будто он претерпел это для пользы людей, чтобы и мы презрели наказания (II, 36). (Но ведь его пример и вся его деятельность никого не убедили); он был казнен и претерпел такие страдания, не убедив никого при жизни, даже своих учеников (I, 39); да и сам не показал себя свободным от всех пороков (II, 41). Иисус не был безупречен (II, 42). Не скажете ли вы о нем, что, не убедив живущих здесь (на земле), он направился в Аид, чтоб убедить находящихся там (мертвецов) (II, 43)?

Если, выдумывая нелепые оправдания, по поводу которых вы самым смешным образом обманываетесь, вы думаете в самом деле защитить себя, то что мешает считать всяких других осужденных, окончивших жизнь самым жалким образом, особо великими людьми и божественными посланцами? (Ведь на таком же основании) такой же бесстыдник мог бы говорить о казненном разбойнике и человекоубийце, что он не разбойник, а бог: он, дескать, предсказал членам своей шайки, что с ними произойдет то, что в действительности произошло (II, 44).

Далее, те, которые были с ним при жизни, слушали его речь и следовали ему как учителю,- видя его казнь и смерть, не умерли ни вместе с ним, ни за него, не убедились, (что надо) презирать мучения, но стали отрицать, что они (его) ученики: а вы теперь с ним умираете (II, 45)! Лично он завербовал десяток лодочников и самых отверженных мытарей, и то не всех. Если при жизни он никого не убедил, а после его смерти желающие убеждают столь многих, то это разве не верх нелепости? (II, 46).

На основании какого рассуждения вы пришли к тому, чтоб считать его сыном божьим? (Вы говорите): "Мы к этому пришли, ибо мы знаем, что казнь произошла ради одоления отца зла"; так что же, разве не были казнены многие другие, и не менее низкие (II, 47)? (Или вы говорите): "Мы на том основании считаем его сыном божьим, что он исцелял хромых и слепых и воскрешал мертвых" (II, 48). (Но), о свет и истина, (Иисус сам) собственными устами, согласно вашему писанию, ясно заявляет, что появятся и другие пользующиеся подобными силами злодеи и шарлатаны, и он называет того, кто хитро подстроит это, некиим сатаной; таким образом, он и сам не отрицает, что такие (чудеса) не представляют ничего божественного, а являются делом людей дурных. Под давлением истины он одновременно раскрыл (проделки) других и самого себя изобличил. Разве это не наглость - на основании одних и тех же действий одного считать богом, а других - шарлатанами? Почему мы на этом основании должны считать негодяями других, а не его, следуя его же свидетельству? Он сам признал ведь, что все это не признаки божественной сущности, а неких обманщиков, величайших подлецов (II, 49). Что вас привлекло (к нему), как не его предсказания, что он якобы воскреснет после смерти (II, 54)? Ну хорошо, поверим вам, что он это сказал. Но сколько есть других, которые распространяют такие басни, убеждая простодушных слушателей и используя их заблуждение? Ведь то же самое говорят у скифов о Замолксисе, рабе Пифагора, в Италии - о самом Пифагоре, в Египте - о Рампсините; этот даже играл якобы в аду в кости с Деметрой и вернулся оттуда с подарками от нее - золототканым полотенцем. Такое же рассказывают об Орфее у одризов, о Протесилае в Фессалии, о Геракле в Тенаре и о Тесее.

Посмотрим, однако, действительно ли кто-либо когда-нибудь воскрес после смерти во плоти. Или вы думаете, что у других это считается и в действительности является сказкой, у вас же это драматическое происшествие придумано прилично и правдоподобно - его возглас на столбе, когда он испустил дух, и землетрясение, и затмение? А что он, хотя не сумел постоять за себя при жизни, став трупом, восстал, показал следы казни, пробитые руки,- то кто это видел? Полубезумная женщина или кто-нибудь еще из той же шарлатанской компании, которому это пригрезилось вследствие какого-то предрасположения или который по своей воле дал себя увлечь обманчивому, фантастическому видению, как это с очень многими случалось, или, что вероятнее, захотел поразить остальных шарлатанской выдумкой и этой ложью открыть дорогу другим бродягам (II, 55). Если б Иисус действительно, как вы говорите, воскрес, если б он на самом деле хотел явить божественную силу, ему следовало показаться тем, кто его оскорбил, кто его осудил, вообще всем (II, 63); ведь, раз он умер и был, как вы утверждаете, богом, ему уже нечего было бояться кого-либо из людей, да и не затем он был с самого начала

Замолксис - бог гетов во Фракии. Позднейшая эллинская рационалистическая традиция превратила его в человека, раба Пифагора, и объявила его "просветителем" Фракии, чудесным образом исчезнувшим с земли. Рампсинит - мифический царь Египта. Миф о схождении Рампсинита в преисподнюю приведен у Геродота (II, 122). Протесилай - один из героев троянского похода, павший в бою первым, был отпущен из подземного царства на один день на землю для свидания с молодой женой. Геракл, или Геркулес,величайший эллинский герой-богатырь, занимающий видное место в сонме эллинских и римских богов. В числе приписываемых ему в мифологии подвигов (из них 12-основных) значится сошествие в ад, откуда он вывел трехголового пса Цербера, охранителя ада. Тесей, "житие" которого написано Плутархом,главный национальный герой и покровитель Аттики; в числе множества подвигов Тесея греческая мифология сообщает также о его сошествии в ад, послан, чтоб скрываться (II, 67). Если это имело столь большое значение для доказательства (его) божественности, ему, во всяком случае, следовало бы исчезнуть прямо со столба (II, 68), (так чтоб все это видели. А он предпочел скрыться; но) кто же когда-либо, будучи послан как вестник, скрывается, когда нужно возвестить то, что (ему) было поручено? Пока он, облеченный в плоть, не внушал доверия, он всем проповедовал без устали, а когда он, восстав из мертвых, мог бы внушить крепкую веру, он явился тайком только одной какой-то женщине и собственным своим приверженцам; когда его наказывали, его видели все, а когда он воскрес - только один человек; а ведь должно было быть наоборот (II, 70). (Так-то он рассчитывал) просветить благочестивых и пожалеть заблуждающихся и покаявшихся (II, 71)! Если он хотел остаться в неизвестности, то зачем раздался голос, объявляющий его сыном божьим? Если же он не хотел скрываться, к чему было подвергаться наказанию и умереть? (II, 72). (А если) он хотел (примером) перенесенных им страданий научить нас презирать смерть, то, восстав из мертвых, (он должен был бы) открыто призвать всех и объяснить, ради чего он сошел (на землю) (II, 73).