Сейчас дети рано взрослеют.
Она выглядела несколько старше своих девятнадцати. И напрасно, кажется, Алтунин пёкся о ее целомудрии. О жизни эта девочка, похоже, знала несколько больше, чем представлялось ее отцу. Её выдавал взгляд. Испытующий. Оценивающий. Женский. Едва Китайгородцев подошел и поздоровался, она именно таким взглядом выстрелила в него, за одну секунду оценив своего нового знакомого и выставив телохранителю баллы по одной ей известной шкале. С первого захода баллов он набрал не так уж много. Так ему, по крайней мере, показалось.
— Здравствуйте, — сказал Алтунин. — Вы и есть Китайгородцев? А это — Рита. Знакомьтесь.
Девчонка даже не кивнула.
— Пойдемте, — предложил Алтунин. — Поезд уже у платформы.
Он подхватил две сумки. И еще две оставались на припорошенном снегом асфальте. Анатолий, не дожидаясь просьбы о помощи, взял в левую руку одну — ту, что явно была тяжелее. Его собственная висела у него на плече. Рита посмотрела на оставшуюся на асфальте сумку, медленно подняла глаза на Китайгородцева.
— Извините, я не могу ее взять, — сказал Анатолий.
— Ах, да, вы ведь у нас — телохранитель… Правая рука должна быть свободна, да? Мало ли что? — В голосе ее была издёвка, которую она даже не пыталась скрыть.
Взяла сумку и понесла её к поезду, всем своим видом демонстрируя, как ей нелегко. Отец смотрел ей вслед осуждающе. Похоже, они не очень-то ладили друг с другом. Конфликт поколений? Отцы и дети?
— Переходный возраст у нее несколько затянулся, — вполголоса сказал он, будто извиняясь за свою непутевую дочь. — Я все жду, когда же она, наконец, повзрослеет…
Как жалки на вид бывают родители, когда у них не клеится с детьми. Они могут быть большими начальниками и уважаемыми людьми, могут твердой рукой управлять десятками и сотнями подчиненных, но одна-единственная непослушная дочурка способна превратить грозного отца в растерянного неврастеника, неуверенного в себе типа.
Вагон СВ.
— Боится самолетов, — шепнул Алтунин телохранителю.
Это он объяснял, почему Анатолию предстоит провести трое суток в поезде вместо того, чтобы то же самое расстояние за три часа покрыть на самолете.
Проводница проверила билеты. Строгое лицо, губы поджаты. Серьёзная тетка. Китайгородцев любил путешествовать с такими. У них в вагоне, как правило, порядок. Ехать можно спокойно — минимум проблем, легко работать…
— Седьмое и восьмое места, — буркнула проводница. — Кто провожающий?
— Я, — с готовностью отозвался отец Риты.
— Недолго, хорошо? Через десять минут — отправление.
— Да-да, конечно.
Двухместное купе. Анатолий остался в коридоре, давая возможность отцу побыть с дочерью, но Алтунин в купе надолго не задержался и вышел уже через две минуты. Не получалось у него, похоже, дружбы с дочуркой. С женой — в разводе и с дочерью контакта нет… Расстроился, кажется. Китайгородцев вежливо сделал вид, что не замечает его состояния.
— Присмотрите за ней, пожалуйста, — попросил Алтунин, не глядя в глаза Анатолию.
— Да, разумеется.
— Счастливого пути.
— Спасибо.
Бизнесмен сунул телохранителю ладонь для прощания, небрежно потрепал его по плечу — и вышел из вагона. На платформе он тоже не задержался — ушел, не дожидаясь, пока отправится поезд.
Китайгородцев зашел в купе. Сумки были составлены рядком на полу. Он взял ближайшую, чтобы поставить её наверх, на полку, но был остановлен Ритой.
— Поставьте на место, — сказала она негромко, глядя в окно, за которым уже поплыла прочь платформа Казанского вокзала. — Там есть вещи, которые мне скоро понадобятся.
«С этой девочкой будет трудно», — подумал Анатолий.
Телохранитель Китайгородцев:
— Вы чай будете носить?
— Буду. Примерно через полчаса.
— А вам как лучше — когда много чая заказывают? Или когда поменьше?
— Когда много, — улыбнулась.
— Тогда нам — много. Мы много чаю будем пить. С вами сразу расплатиться?
— Нет, потом.
— Хорошо. Я вас спросить хотел. Транспортная милиция сопровождает состав?
— А что случилось?
— Ничего. Мне нужно знать номер вагона, в котором они едут. Вот мое удостоверение.
Вчиталась, махнула рукой:
— Восьмой вагон.
— Спасибо. На всякий случай — как вас зовут?
— Да пожалста. Зовут Катей.
Прошел во второе купе. Там никого не было, дверь оказалась открыта. Нож лежал на столе. Китайгородцев взял его, вышел в рабочий тамбур, открыл дверь, ведущую в следующий вагон, и выбросил нож на рельсы.
Девчонка, похоже, тяготилась присутствием Китайгородцева. Смотрела в окно с хмурым видом, а там уже и не видно было ничего, только изредка в стылой тьме вспыхивали неяркие огоньки чужих окон и тут же уносились прочь. И лишь когда Анатолий снял пиджак, под которым обнаружилась плечевая кобура с пистолетом, Рита проявила интерес.
— Настоящий? — спросила она.
— Настоящий.
— Как называется? «Кольт»? — Других она и не знала, наверное.
— «ИЖ».
— Как?
— «ИЖ-71». Гражданский вариант милицейского «Макарова».
— Отечественный, что ли?
— Да.
— И он стреляет настоящими патронами?
— Верно.
— И из него можно убить?
— Запросто.
— Ого! — сказала Рита уважительно. — И что — если на меня кто-то нападет, вы будете в него стрелять?
— Никто на вас не нападет…
— Ну, а если, вдруг?! Неужели будете стрелять?!
— Буду.
— А раньше?
— Что?
— Раньше в кого-нибудь приходилось стрелять?
— Ну…
— О! — округлила глаза Рита, и в ее взгляде вдруг проявилось восторженное оцепенение, обычно присущее детям, слушающим страшную, но увлекательную сказку. — И вы его убили?
— Нет.
— Ранили?
— Нет.
— Почему? Не попали?
— Я в воздух стрелял, — мягко сказал Китайгородцев, глядя Рите в глаза лживым взглядом взрослого человека, заведомо говорящего ребёнку неправду.
Тот ведь ещё маленький, и не нужно ему пока знать о неприглядной изнанке жизни…
— И что, человек испугался и убежал?
— Убежал, — кротко кивнул Анатолий.
Не хотел, чтобы она его боялась.
— А давно вы телохранителем работаете?
— Давно.
— Пять лет?
— Больше.
— Десять?
— Меньше.
— Вы, наверное, многих охраняли?
— Многих.
— А кого?
— Много кого.
— И знаменитых — тоже?
— Да.
— Кого? — совсем уже заинтересовалась Рита.
Она хотела услышать громкие фамилии. Все-таки лестно. В прошлом году этот парень, к примеру, Пугачеву охранял, а теперь вот ее, Риту. Можно будет потом рассказать подружкам в университете.
— Я не могу назвать фамилий, — разочаровал ее Анатолий.
— Почему?
— Нельзя. Мне запрещено.
— Кем? Хозяином?