Третья пуля. Охота на Цирульника

— Как дела, генерал? Вставайте же! Смотрите, какое прекрасное утро! Даже наш старый морской жук, капитан, наверное, сегодня будет в хорошем расположении духа. Все сраженные морской болезнью понемногу выползают из своих нор и говорят, что, пожалуй, съедят чего-нибудь — совсем немножечко. А-ах! — Он сделал глубокий вздох, выгнул грудь, заколотил по ней кулаками, а потом с ангельским добродушием поклонился. — Умывайтесь и спускайтесь завтракать. Сегодня важное утро в жизни нескольких человек, включая капитана Уистлера.

— Верно, — согласился Морган. — Займитесь чем-нибудь, пока я приму ванну и оденусь. Держу пари, весь корабль гудит от слухов по поводу событий прошедшей ночи? Насколько я помню, мы изрядно пошумели на палубе.

Уоррен ухмыльнулся:

— Это точно. Не знаю, как такое происходит, но на этих морских лоханках существует своего рода беспроволочный телеграф — все всегда всё узнают, пусть даже и в несколько искаженном виде. Однако до сих пор я успел услышать всего две версии случившегося. Когда я утром вышел из каюты, то оказался свидетелем того, как старушка из 310-й скандалила со стюардессой. Она буквально рвала и метала. Уверяла, будто шестеро пьяных матросов всю ночь голосили у ее иллюминатора и жутко спорили насчет жирафа; она даже собралась пожаловаться капитану. Еще я повстречал на прогулочной палубе двух священнослужителей — они совершали утренний моцион. Один из них рассказывал другому какую-то очень запутанную историю — я почти ничего не понял. По его мнению, дело в том, что у нас в трюме находится секретный груз — клетки с хищниками, но капитан и команда скрывают это, чтобы не тревожить пассажиров. Вчера ночью, в шторм, клетки открылись и бенгальский тигр чуть было не выбрался на свободу, хорошо, моряк по кличке Старый Морж загнал его обратно в клетку. Причем вооружен отважный Старый Морж был только бутылкой из-под виски. Настоящий храбрец, добавил рассказчик, хотя ругался он просто ужасно.

— Ох, да перестаньте! — взмолился пораженный Морган.

— Вы мне не верите, а это абсолютная правда! — пылко заверил его собеседник. Лицо его слегка омрачилось. — Послушайте, Хэнк. Вы… больше ничего не придумали по… ну, по тому, другому делу?

— Фильму?

— Да к черту фильм! Буду с вами откровенен. Так или иначе мы его вернем. Нет, я имел в виду… ну, вы понимаете, то, другое. Прямо мороз по коже! Если бы не… кое-что да не желание, когда я схвачу подлую мерзкую вонючку…

— Прекратите, — попросил Морган.

В дверь постучал стюард и сообщил, что ванна готова, как обычно. Морган облачился в халат и вышел в продуваемый ветерком коридор. Проходя мимо двери, ведущей на палубу, он осторожно приоткрыл ее, высунул голову и полной грудью вдохнул свежий утренний воздух. Его обдуло теплым ветерком. На горизонте вставало солнце, окруженное длинными розовато-белыми лентами облаков. Море переливалось из зеленого в темно-серый цвет, кое-где белели барашки волн. Писатель посмотрел вперед, на нос корабля, то высоко вздымающийся вверх, то падающий вниз, на сияющие белизной каюты, на красножерлые дымовые трубы и медные ободки иллюминаторов, буквально горящие на солнце. Потом услышал, как монотонно разбиваются о нос корабля волны, как плещет за бортом вода, и понял, что это хорошо. Все хорошо. В эту минуту он даже испытал мимолетный прилив нежности к капитану Уистлеру. Бедняга! Сейчас он, наверное, прикладывает к глазу сырое мясо и вздыхает, так как не в состоянии спуститься к завтраку. Старый добрый капитан Уистлер! Моргану даже пришла дикая мысль: отправиться всем вместе к капитану и поговорить с ним по-мужски. «Послушайте, капитан, нам очень стыдно, но это мы вчера ночью подбили вам глаз и подбросили на палубу бутылку из-под виски. Извините нас, пожалуйста. Давайте все забудем и станем друзьями. Хорошо?» Но по здравом размышлении понял, что даже все добрые предзнаменования сегодняшнего утра не в состоянии сдержать гнева Уистлера. Вряд ли после такого признания он согласится стать их другом. Он еще немного постоял, вдыхая утренние ароматы и радостно предвкушая, как высадится на берег в Англии, увидит свою жену Мадлен, которая встретит его в Саутгемптоне. Помечтал об отпуске в Париже, куда они отправятся на деньги, которые ему удалось выудить у американских издателей, о маленьком белом отеле возле Эколь-Милитэр, где в фонтане посреди садика, мощенного гравием, плавают угри, и о многих других вещах, не связанных с данным повествованием.

Но пока Морган принимал ванну и брился, настроение его несколько испортилось, так как он вспомнил и о грядущих неприятностях. Морган до сих пор испытывал потрясение от ужасной находки — нелепой бритвы под койкой — и, казалось, все еще ощущал на пальцах кровь, которой был отмечен путь Слепого Цирюльника. На совещании, продолжавшемся почти до четырех утра, друзья попытались решить, как же им лучше всего поступить.

Уоррен и Валвик, как всегда, предпочитали действовать прямо. Последний считал, что лучше всего будет пойти прямо к Уистлеру, прихватив бритву, и сказать: «Ну, старый дурень, видите? Если считаете меня сумасшедшим, то что вы скажете вот на это?» Морган и Пегги не соглашались с ним. Они заявили, что это вопрос психологии и следует учитывать настроение капитана. При его теперешнем возбужденном состоянии, говорили они, ему можно с таким же успехом заявить, что по возвращении в свою каюту Уоррен увидел там парочку бизонов, которые паслись среди мебели. Так что лучше подождать. Утром Уистлер начнет расследование, обнаружит исчезновение одной из пассажирок, а уж тогда можно будет к нему подойти. В конце концов на том и порешили.

После того как бритва надежно упокоилась в чемодане писателя, а койку застелили на случай, если вдруг проявит любопытство стюард, Морган, одеваясь, обсудил с Уорреном дальнейший план действий, при этом сознательно воздерживаясь от обсуждения убийства, которое якобы произошло прошлой ночью. Ведь существовали более насущные вещи. Например, скоро весь корабль загудит о находке утраченного изумрудного слона. А вот когда с микроскопического мозга капитана свалится этот груз, можно будет снова осторожненько попытаться убедить его, что ночью кому-то перерезали горло. И только потом им предстоит настоящая дуэль со Слепым Цирюльником.

— Вот что мне не терпится узнать, — заявил Уоррен, когда они спускались в ресторан, — кто же нашел изумруд: доктор Кайл или Перригоры? Я все еще подозреваю…

— Врача? — спросил Морган. — Чушь! Но и мне хотелось бы взглянуть на доктора Кайла, лишенного его обычной невозмутимости. О боги! Вы были правы. Корабль просыпается. Сегодня утром список больных стремительно сокращается. Посмотрите, сколько здесь детишек. Если старый Жюль Фортинбрас привыкнет к морской качке…

Ресторанный зал, залитый солнечным светом, полнился гулом голосов, нетерпеливым звоном ножей и вилок. Сияющие стюарды носились по залу с подносами. На завтрак в ранний час — было полдевятого утра — спустилось больше народу, чем обедало вчера вечером. Но за капитанским столом восседала лишь одинокая фигура доктора Кайла, усердно уминающего яичницу со скоростью, которой могли бы позавидовать герои романов Вальтера Скотта, славившиеся своим обжорством.

— Доброе утро! — обернувшись к ним, поздоровался доктор Кайл с неожиданной приветливостью. — Славный денек, славный денек. Доброе утро, мистер Уоррен. Добр-рое утр-ро, мистер Морган. Садитесь.

Заговорщики, переглянувшись, сделали вид, будто ничего не происходит. До сих пор доктор Кайл бывал с ними безукоризненно вежлив, однако вряд ли интересовался ими или питал склонность к общению. Он производил впечатление человека вполне довольного собственным обществом. За столом обычно восседала плотная ширококостная фигура в черном, с тщательно зачесанными седеющими волосами и складками, залегшими по обе стороны носа. А ел доктор так сосредоточенно, словно делал операцию. Сегодня же вид у него был почти вульгарный. На нем был твидовый костюм с полосатым галстуком, его кустистые брови не казались такими уж мефистофельскими, когда он широким жестом пригласил их к столу. Возможно, решил Морган, на него действует погода…

— Д-доброе утро, сэр, — запинаясь, поздоровался Уоррен, садясь на свое место. — Да, утро в самом деле славное! А… вы хорошо выспались?

— Спал как бр-ревно, — радостно закивал доктор. — Однако, — поправился он, — не скажу, что бр-ревно — лучшее слово для такого ср-равнения. Точнее, насколько я помню из детства, с бр-ревнами принято сравнивать сидячий обр-раз жизни. Тем не менее на свете возможно все. Стюард, еще яичницы с беконом!

Между прочим, это было первое утро, когда доктор Кайл произносил полностью раскатистое «р», на шотландский манер. Он благожелательно посмотрел на них и на зеленое море, плясавшее за стеклом иллюминатора.

— Я хочу вас спросить, — продолжал Уоррен, с любопытством глядя на доктора Кайла, — вы не… то есть, когда вы проснулись, все было в порядке, не так ли?

— Все было пр-рекрасно, — заверил его доктор Кайл. Но, замолчав, задумчиво сдвинул брови. — А! Вы, навер-рное, имеете в виду шум, который поднялся ночью?

— Шум? — удивился Морган. — А разве кто-то шумел?

Доктор хитро подмигнул, отчего Моргану стало не по себе.

— Понимаю, понимаю. Вы ничего не слышали, вер-рно? Что ж, лично меня шум не побеспокоил, мистер Мор-рган; я услышал только отбор-рную бр-рань на палубе. Но утр-ром узнал, как все пр-роизошло, от одной знакомой — за истинность ее слов не пор-ручусь, знаете ли…

— И что же произошло?

— Изнасилование, — кратко сообщил доктор и вдруг снова подмигнул в потрясающе вульгарной манере.

— Изнасилование? — переспросил Морган. Существуют слова, обладающие загадочной, телепатической силой. Хотя шум в ресторане царил неимоверный, несколько голов тут же повернулось в его направлении. — Изнасилование? Господи! Кого же изнасиловали?

— Не знаю, — хихикнул доктор Кайл. — Как бы там ни было, моя инфор-рматорша отчетливо слышала, как кр-ричала девушка, когда на нее напали. Моя инфор-рматорша заявила, что мер-рзавец отвлек внимание девушки р-рассказами о том, как он охотился на хищников в Афр-рике. Потом пр-редложил ей изумр-рудную бр-рошь, стоящую целое состояние. Когда же она отвер-ргла его подлые пр-ритязания, удар-рил ее по голове бутылкой из-под виски…

— Великий Цезарь! — воскликнул Уоррен; глаза его от удивления вылезли из орбит. — А скажите… не называли ли в связи с этим делом каких-либо имен?

— Моя инфор-рматорша не делала из этого секр-рета, — философски ответствовал доктор Кайл. — Она сказала, что р-распутный негодяй и соблазнитель — либо капитан Уистлер, либо лор-рд Стэртон.

— И эта женщина уже успела разнести слух по всему кораблю? — поинтересовался Морган.

— Если еще не успела, то непр-ременно р-разнесет, — кивнул доктор Кайл. — Непр-ременно.

Пока Морган и Уоррен уничтожали завтрак, доктор Кайл продолжал благожелательно говорить. Интересно, подумал Морган, какова будет окончательная версия произошедшего ночью на «Королеве Виктории»? Очевидно, доктор Кайл никаких изумрудов не нашел. Значит, остаются лишь каменнолицый мистер Перригор и его жена в монокле. Так… Рядом с его тарелкой лежала миниатюрная корабельная газета. Глотая кофе, он небрежно просмотрел местные новости и перешел к большой статье на последней странице — очевидно, критическому обзору или эссе. И вдруг остановился, принялся перечитывать ее снова. Статья была озаглавлена «Ренессанс театра» и снабжена подзаголовком: «Лесли Перригор, перепечатано с разрешения автора из „Санди таймс“ от 25 октября 1932 года».

«…Пронзительные звуки божественных арф (так плавно начинался этот неудержимый поток слов), по огульному утверждению одного старого критика, так тонки, неуловимы и ускользают от понимания, что заставляют вспомнить Бернхардта. Возможно, вы скажете: „Неужели старина Перригор тронулся рассудком?“ Однако как еще я могу отозваться о спектакле в театре марионеток Жюля Фортинбраса, ради которого и предпринял путешествие в Сохо? Как однажды Бальзак сказал Виктору Гюго: „Je suis étonné, sale chameau, je suis bouleversé“[2]. (Хотя Мольер, должно быть, выразился бы изящнее.) В двух словах, дабы скорее развеять сомнения бедной британской публики, я могу назвать спектакль потрясающим, но, по-моему, слова и оценки тут излишни… Стоит отправиться в Сохо лишь ради великолепных тонких, образных монологов, произносимых от лица Карла Великого и Роланда! Невольно на ум приходит пятый акт корнелевской „Бороды“… Помните? Помните? Монолог, произносимый Аморетт Перно, начинается со слов: „Mon âme est un fromage qui souffle dans les forêts mystérieuses de la nuit…“[3] Упоминать ли мне о тонком юморе? Отдельные реплики персонажей маленького театрика марионеток в Сохо приближаются к таким перлам самого Мольера, как, скажем, „Pour moi, j’aime bien les saucissons, parce qu’ils ne parlent pas français…“»[4].

— Что все это значит? — осведомился Уоррен, также читающий статью. При этом он испускал странные свистящие звуки, скорее напоминавшие завывания души Аморетт Перно. — Читали словесный понос на последней странице? Это и есть наш Перригор?

— Боюсь, — заметил Морган, — вы не слишком высокого мнения о его образованности. Если уж начали цитировать самого Мольера… Помните, что говорила Химена Тартюфу? «Чушь»! И все же вам придется зауважать культуру, старина. Перечтите статью еще раз очень внимательно. Если встретите непонятное слово, спросите меня. Потому что… — Он осекся, так как доктор Кайл уже доел последнюю порцию яичницы с беконом и стал подниматься из-за стола.

На прощание доктор Кайл пожелал им доброго утра и отплыл, присовокупив, что не прочь сыграть на палубе в теннис. В общем, он был так доволен собой, что Морган заметил: подозрения Уоррена насчет Кайла ожили вновь и стали еще мрачнее.

— Верьте ему больше! — зловеще прошипел Уоррен, опасно размахивая вилкой. — Он только так говорит, будто не нашел никаких изумрудов, когда проснулся сегодня утром…

— Да оставьте вы в покое доктора Кайла! — воскликнул Морган, доведенный до белого каления. — Он абсолютно ни при чем, изумруды явно попали в другую каюту, вот и все. Послушайте лучше меня…

Однако тут ему стало не по себе. Доктор Кайл изумруда не нашел. Прекрасно. А что, если его не нашли и Перригоры? Предположение нелепое, абсурдное, и все же… Если допустить, что доктор и Перригоры не лукавят, то куда мог подеваться изумруд? Не заметить его они не могли, да он и сам слышал, как стальная коробка упала на пол. Если, опять же, никто не лукавит… Возможно, Пегги перепутала каюты? Но в этом он сомневался. Чопорное личико девушки светилось проницательностью и уверенностью. Ладно… А если все произошло не так? Значит, они имеют дело с очередной проделкой Слепого Цирюльника. Скорее всего, во время странных событий на палубе он был неподалеку, совсем рядом. И увидел, что произошло. А позже, ночью, ему не составило труда забрать изумруд…

В раздражении Морган приказал себе не уподобляться Уоррену. Тем временем молодой дипломат, видя, что его собеседник молчит, продолжал страстно что-то говорить, и чем дальше, тем больше убеждал самого себя, так что образ доктора Кайла понемногу окрашивался во все более черные и мрачные тона. Морган отмахивался: «Чушь!» — и снова убеждал себя, что сомневаться нет причин. Изумруд нашли Перригоры, только и всего. Однако его грызла досада. Надо было раньше подумать о присутствии некоей третьей силы, а именно Слепого Цирюльника. Если в конце концов окажется, что супруги-эстеты изумруда не нашли…

— Вот что нам необходимо сделать, — заявил он, прервав пылкие излияния друга на полуслове. — Нам нужно каким-то образом задать Кайлу несколько вопросов — тактично выяснить, чутко ли он спит и запирается ли на ночь…

— Вот теперь вы выказываете некоторый здравый смысл, — одобрил Уоррен. — Уличим его во лжи, да? Кстати, я не утверждаю, что именно он окажется нашим… мм… цирюльником. Ему чудом, можно сказать дуриком, достался изумруд стоимостью в пятьдесят тысяч, и он считает себя самым умным… А вы заметили, как он оживился? Даже передал дикую сплетню. Он ведь знает наверняка — дело настолько запуталось, что никто не сможет обвинить…

— Прочтите эту статью в газете, — приказал Морган, безжалостно хлопая по газете рукой. — Нам придется познакомиться с Перригорами, даже если они окажутся ложным следом; а вам необходимо умно рассуждать о нюансах! Где вы вообще учились? Вы ведь, кажется, находитесь на дипломатической или консульской службе? Разве вам не нужно было учить французский язык? — Он надеялся, что его саркастическое замечание уязвит Уоррена.

Так оно и вышло. Молодой дипломат обиделся.

— Разумеется, я знаю французский, — с холодным достоинством парировал он. — Слушайте. Мне пришлось сдавать самый суровый экзамен, какой они только сумели выдумать, и я вам докажу. Да-да; спорим, вы сами такой экзамен нипочем не сдадите. Только я делал упор на коммерческую лексику. Спросите меня что-нибудь на деловом французском. Давайте-давайте, спросите, как будет по-французски: «Дорогой сэр, в ответ на ваше письмо от восемнадцатого текущего месяца прилагаю вексель и счет в размере шестнадцати долларов (фунтов, франков, марок, лир, рублей, копеек или крон) и сорока пяти центов (шиллингов, сантимов, пфеннигов)…»

— Так какие же тогда у вас могут быть трудности?

— Говорю вам, это совершенно разные вещи. Кроме делового французского, я помню несколько фраз, выученных в начальной школе. Знаю, как попросить в магазине шляпу, которая мне подходит, знаю, как узнать дорогу, если у меня возникнет страстное желание выйти на улицу и отправиться в Ботанический сад. Однако у меня никогда не возникало ни малейшего желания посетить Ботанический сад; и поверьте мне, если в Париже я попаду в шляпную лавку, ни один пучеглазый лягушатник не сможет всучить мне блин, налезающий на глаза… Кроме того, моему разговорному стилю изрядно мешает отсутствие сестры-пастушки.

— Вот это да! — воскликнул Морган, не слушавший его. — Начинается. Молодчина! Она обо всем позаботилась…

По широкой полированной лестнице в ресторан спускались высокие, величественные мистер и миссис Лесли Перригор. Оба ухоженные и холеные, они шли в ногу. А между ними, о чем-то серьезно рассуждая, шагала Пегги Гленн.

Пегги была лишь на чуточку выше плеча миссис Перригор. Очевидно, для придания себе более интеллектуального вида, она надела очки в черепаховой оправе и обильно наложила на лицо косметику. На ней было пестрое шелковое платье — кажется, подумал Морган, такой стиль называется «батик». Пегги оживленно беседовала с миссис Перригор. Морган ждал, что, спустившись, Пегги распрощается с новыми знакомыми и направится к их столику. Однако ничего подобного не произошло. Она почти незаметно подмигнула Моргану, впрочем, он не был уверен, что действительно подмигнула. Затем вместе с Перригорами направилась к их столику.

Уоррен удивленно пробормотал что-то себе под нос. Но тут друзья заметили кое-кого еще. Почти следом за Перригорами и Пегги по лестнице, шаркая ногами, спускался капитан Валвик. Его рыжие волосы были гладко зачесаны, а веснушчатое лицо наморщилось, так как он напряженно слушал своего собеседника. Собеседником же старого шкипера был не кто иной, как мистер Чарльз Вудкок. Мистер Вудкок, который непринужденно представлялся как Тараканья Смерть, выглядел возбужденным. Его тщедушная фигурка словно подпрыгивала и извивалась. Однако, совершая все эти телодвижения, он не сводил взгляда с лица собеседника, одновременно оглушая его неудержимым потоком слов. Вдобавок у него была скверная привычка доверительно понижать голос.

— Что задумал Валвик? — полюбопытствовал Уоррен. — Кажется, все союзники от нас откололись. А вы заметили, ведь раньше наш скандинав всегда избегал Вудкока? Потому что оба они — известные болтуны. Оказавшись вместе, они становятся похожими на парочку лесных пожаров! Ну а теперь смотрите, наш шкипер кроток, как ягненок. Интересно, что у него на уме?

Морган не знал, но предположил, что мистер Вудкок рассказывает Валвику свою версию событий прошлой ночи. Если уж такой консервативный пресвитерианин, как доктор Оливер Харрисон Кайл, решил, что ночью на «Королеве Виктории» произошло изнасилование, страшно даже подумать, какие события предстанут перед гибким и изменчивым воображением Тараканьей Смерти. Ресторан стремительно заполнялся пассажирами, полнился радостным гулом и криками людей, обретших свободу, но зычный голос Вудкока перекрывал все шумы.

— Ладно, старичок, — заявил он напоследок. — Не забудьте передать мою просьбу вашим дружкам! — И, дружески хлопнув капитана Валвика по спине, зашагал к своему столику.

Валвик с озадаченным выражением на лице неуклюже двинулся к ним. Радостно поздоровавшись с друзьями, он положил руки на спинку стула и выдавил из себя одно лишь слово:

— Русалка!

Морган зажмурился.

— Не надо, — сказал он. — Ради Христа, перестаньте! Хватит. Если кто-нибудь скажет, будто капитан Уистлер прошлой ночью гонялся по палубе за русалкой, я за себя не ручаюсь. Не говорите этого! Я больше не вынесу!

— А? — спросил Валвик, уставившись на него. — Шшто такое? Никокта не слыхал ничефо потопнофо, хотя отнашты отин матрос уферял, шшто фител русалку. Это исопретение мистера Футкока — кофорю фам, но мне пришлось слушать, потому шшто он мноко снает о нашем шулике… — Он сел и продолжил: — Слушайте! У меня целая куча нофостей. Я расскашу фам все, но сначала самое фашное. Капитан Уистлер хочет, шштопы мы все пришли к нему в каюту после завтрака, и — хм!.. — он шшитает, шшто снает, кто преступник.

Глава 10

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

После того как капитан заказал овсянку и официант удалился, Уоррен, который пребывал в довольно нервном состоянии, решительно поставил кофейную чашку на блюдце.

— Уистлер знает, кто преступник? Скажите, он ничего не заподозрил? Я имею в виду — насчет нас.

Валвик захихикал и отрицательно помахал рукой.

— О-о-о, нет! Фофсе нет. Это не то. Не снаю, шшто там такое, но он послал ко мне в каюту Спаркса и перетал, шштопы мы фсе пришли к нему после завтрака. Спаркс кофорит, капитан получил ратиокрамму, но он мне не скашет, шшто ф ней, пока мы не притем к Старому Пирату.

— Интересно, — заметил Морган.

— Я скасал Спарксу — кстати, он ратист; витите ли, все ратист имеют фамилия Спаркс, — так вот, я скасал: «Спаркс, ты вчера тнем пыл на фахте, та?» И он ответил: «Та». И токта я спросил: «Спаркс, помнишь, вчера старик получил ту перфую ратиокрамма о шулике и устроил скантал? Пыли ли в то фремя ф рубке трукие люти?» Кокта он ответил, шшто пыли, я описал ему та тефушка, которую мы нашли с раной на колофе, и спросил: «Спаркс, а она там пыла?» Все Спарксы польшие охотники са юбками, поэтому я снал: если она там пыла, он ее запомнил. Ешше, если она получала или отправляла ратиокрамму, сначит, он толшен снать ее имя.

— Класс! — воскликнул Уоррен. — Здорово! Так кто она такая?

— Ах, тут и трутность. Он помнить ее, но не снать. Там пыло несколько шелофек, и ишшо кусен Спаркса — он путешествует пассаширом. Тефушка вошла, уфитала, шшто мноко нароту стоит ф очередь, но, видимо, она не сахотела штать, поэтому пофернулась и фышла. Он скасал, у нее ф руках пыло полно пумаг. Не фашно! Мы фыясним, кокта уснаем, кофо нет. А теперь фот шшто я хотел расскасать фам осопенно…

Принесли овсянку. Капитан Валвик наложил себе полную креманку, согнул широкие плечи, расправил локти на манер крыльев и, не переставая черпать кашу, заговорил:

— Фот, мы начали раскофор, и я укостил ефо клоточком «Старый Роб Рой», и он скасал: «Сторофо! Капитан, фот если пы мой кусен Алик фыпил клоточек фашефо фиски вчера ночью!» Потом расскасал мне, шшто у ефо кусена Алика ошшень ныл суп и токтор тал ему шшто-то от супной поли, но лекарстфо не помокло. И я скасал: «Вот так так! Ему нато пыло прийти ко мне, потому шшто я снаю, как фылечить ефо польной суп». Лекарстфо состоит…

— Не хотелось бы прерывать вас, капитан, — Морган не спускал глаз с Пегги, сидевшей за столиком Перригоров, на случай, если она подаст им сигнал, — но вы уверены, что это имеет отношение…

— Та, та, софершенно уферен! — заверил его капитан Валвик, возбужденно сопя. — Слушайте. Спаркс скасал: «Токта не путете ли фы топры сайти к нему? Ефо каюта номер 47…»

— Извините. — Морган резко повернулся к нему. — Сорок семь, говорите? И что?

— И мы пошли в сорок семь. Эта каюта в том ше отсеке, напротив каюты токтора Кайла. Ефо кусен хотил круками по каюта с крелка, а инокта он потхотил к перепорка и пился оп нее колофой и прикофарифал: «О-о-о! Хоть пы мне умереть!» Мне стало ушасно шаль петняку. И я написал, шшто нушно веять у токтор, и послал са лекарстфом Спаркса. Через пять минут поль прошла, и петняка не мог поферить, у нефо слесы пыли ф гласа, кокта он меня плакотарил. О, я сапыл скасать, шшто он профессиональный поксер; ефо софут Кроса Пермондси. Он спросил, не мошет ли он чем-нипуть мне помочь. Я скасал — нет, и ефо тоше укостил клоточком «Старый Роб Рой», но тут мне ф колофу пришла итея… — Капитан постучал по столу внушительным пальцем. — Фот какая итея. Ночью я потумал и фтруг подпрыкнул на моей койка и скасал сепе: «Вот это та! Мошет, токтор и те, трукие, честные люти, но втруг этот шулик прокрался в каюту, кута мисс Кленн потпросила исумруд?»

Морган кивнул. Старый капитан был не дурак. Мозги у него работали со скрипом, но, раз завертевшись, шли в нужном направлении. Уоррен снова заволновался; все замолчали.

— Но… — задыхаясь, начал Уоррен, — вы ведь не хотите сказать…

— О нет! Но я потумал, лучше спрошу Кросу Пермондси. Я скасал: «Фы всю ночь мучались от супной поли?» Он скасал, шшто та. Я скасал: «Слышали шум и крики на палупа?» Он ответил: «Та, мне покасалось, шенщина кричала: „Врешь ему ешше“, но мне пыло так плохо, шшто я не мог выйти и уснать, в чем тело». И потом, скасал он, у нефо пыл сакрыт иллюминатор, шштопы суп не протуло, поэтому он почти ничефо не слышал, но шумели плиско от ефо каюты, и он приоткрыл тферь. Эти анкличане фсе такие! Опошают холод. Отнашты я сител в тюрьма ф Постон с англичанином, так он постоянно шалофался на этот тюрьма, потому шшто там пыл ушасная шара…

— Значит, — уточнил Морган, — Гроза Бермондси всю ночь не спал и мог видеть дверь каюты Кайла?

— Ферно, — согласился капитан. — И он клянется, шшто никто тута не вхотил всю ночь. У меня камень с туши сфалился. — И он испустил тяжелый вздох.

Сочтя, что Уоррен собирается использовать новую улику как лишнее доказательство виновности Кайла, Морган торопливо заявил:

— Капитан, до завтрака вы проделали уйму работы. Еще что-нибудь? Кстати, что там такое якобы знает Вудкок?

— А! Та, та. Чуть не сапыл. — Валвик громко ударил ложкой по столу. — Но я понятия не имею, шшто са этим стоит. Смешной парень этот Футкок, кофорю фам. Всякий раз, как он кофорит о теле, он понишает колос, и я не понимаю ни слофа. Но он скасаль, у нефо есть телофое претлошение. Скасаль, шшто хочет покофорить с мистер Уоррен и хочет претлошить стелку, если мистер Уоррен путет кофорить прямо. Фо-перфых, он снает, шшто случилось вчера ночью…

— Да уж, готов голову заложить, что знает, — мрачно проговорил Уоррен. — Так какова его версия?

— Нет, нет, нет! Фот шшто самое смешное. По-моему, он снает, как фсе пыло на самом теле — все, кроме тефушка.

Уоррен вцепился в край стола.

— Вы что же, хотите сказать, что он знает про дядю Уорпаса и фильм?

— Ну, мошно скасать, шшто про фильм он шшто-то снает. Он неклупый парень. Сколько ему исфестно, я не снаю, но он фроте намекал, шшто мноко снает о нашем шулике. — Валвик пригладил усы и проворчал: — Фам лучше с ним покофорить. Фот в чем тело. Он шшто-то исопрёл. Какую-то электрическую пушку против насекомых.

— Электрическую пушку от насекомых? — повторил пораженный Морган. Он отогнал мысль о том, что капитан употребил какую-то морскую, метафору. — Ради всего святого, что такое электрическая пушка от насекомых? У меня скоро мозги расплавятся. Говорю вам, я постепенно схожу с ума. Капитан, разве у нас мало забот, чтобы пудрить нам мозги еще и электропушками от насекомых?

— Я не путрю моски! — обиделся Валвик. — Фот шшто он мне сообщил. Не снаю, как пушка рапотает, но она нушна тля уништошения москитов в темноте. Он саяфил, шшто это рефолюция в ефо отрасли уничтошения насекомых и он хочет насфать ее «Русалка». Он скасал, пушку мошно применять против клоп, таракан, ухофертка, кусеница, рыший мурафей, стрекоса…

— Не сомневаюсь, — отозвался Морган, — что из его пушки можно уложить таракана с расстояния в шестьдесят ярдов. Но вернемся к делу. Не знаю, имеет это к нам отношение или нет, но у нас есть более насущные проблемы. Капитан, доктор Кайл не нашел изумруда у себя в каюте сегодня утром. Благодаря вам и Грозе Бермондси можно считать доказанным, что Слепой Цирюльник не входил к нему в каюту и не стащил слона… Остаются Перригоры. Кроме них, это не мог сделать никто другой. Они — наша последняя надежда. Конечно, слон у Перригоров! Вот почему Пегги так долго с ними болтает…

Уоррен стукнул кулаком по столу.

— Пегги подает нам условный знак, — сказал он, понизив голос. — Не оборачивайтесь сразу, будет слишком явно, но все же посмотрите. Нет, погодите. Она не скрывается, зовет нас, хочет, чтобы мы подошли к их столику.

— Эти люти фсяли исумруд? — поинтересовался капитан Валвик, оборачиваясь через плечо и пристально глядя на Перригоров. — Ха-а! Сначит, все в порядке. Кофорю фам, я песпокоился.

— Господи! Надеюсь, что так! — пылко вскричал Морган. — Но вид у Пегги не слишком довольный. Капитан, доканчивайте завтрак и присоединяйтесь к нам. Приготовьтесь, Керт. Вы дочитали статью?

— Конечно, дочитал, — откликнулся Уоррен. Он говорил уголком рта, пока они шли по танцплощадке по направлению к столику Перригоров. — И не издевайтесь больше над моим образованием! Мы тоже не дураки, читали кое-что. Для этого критика дядюшка Пегги — выгодный товар. Как драматург-классик он сравнивается с восьмицилиндровым чудом; со времен Мольера не было никого, равного ему. Если свести драгоценные строки этой нахальной статьи в одну, то со всей определенностью можно сказать: я ничего не понял. Возможно, мне удастся расцветить мою речь реалистическими штрихами и нюансами; расхвалить человечность и жизненность рыцаря Роланда или коварного Бангамбры, мавританского султана, который привносит в пьесу элемент живописной силы…