Помоги проекту - поделись книгой:
Вопросы сыпались один за другим, чувствовался неподдельный интерес студентов и Александр Федорович показал эскизы своего летательного аппарата. Рисовал он очень хорошо и новый аппарат смотрелся с рисунков гигантской птицей с двумя винтами.
Можайский видел, что все студенты были в неподдельном восторге от увиденного и только один с выправкой военного не задавал вопросов. Только в конце беседы тот спросил:
— Готовы ли вы поставить на свой аппарат принципиально другой двигатель, если он будет изготовлен?
— Если вы имеете в виду двигатель Отто, то пока он слишком маломощный для летательного аппарата.
Тепло простившись с пожилым изобретателем, студенты отправились на станцию и вскоре ехали домой. В вагоне они громко обсуждали увиденное, особенно старался Присс. Наконец он утомился и спросил Аркадьева:
— Ну а тебе, Женя, как проект аппарата?
— Это не проект, а скорее идея, очень древняя идея о попытке человека летать, к сожалению, не подкрепленная больше ничем.
— Что же, по-твоему, контр-адмирал занимается чепухой?
— Нет, но боюсь паровозы не летают.
Категорический тон Аркадьева не всем понравился и разговор перешел на дирижабли.
Глава 14
Давно замеченное свойство русских людей обещать много, но не выполнять вовремя почувствовал во всей красе и Аркадьев. Так замечательно начатое сотрудничество с заводом Нобеля вместо одного месяца растянулось на три, и, похоже, никто этому не удивлялся. За это время были заказаны и сделаны все детали кривошипно-шатунного механизма на Обуховском заводе, а вот на заводе Нобеля не торопились. Евгений не подгонял их просто потому, что сильно занят учебой и эксперименты делать некому. Потом был традиционный приезд Анны Семеновны на Рождество и экзамены, которые, правда, оказались простой формальностью: Женя учился весьма скрупулезно, помня негативный опыт в советском ВУЗе.
Как-то гуляя по Невскому в начале января с Анной Семеновной, он увидел двоих унтер-офицеров, которые неожиданно остановились перед ним, отдали честь и гаркнули:
— Здравия желаем, ваше благородие!
Аркадьев не поверил глазам: перед ним стояли Филимонов и Гаер, солдаты из его охотничьей команды, которые приходили к нему в госпиталь. И, хотя Евгений не помнил их на войне, но общение в госпитале запомнил накрепко. Он обнял сослуживцев, познакомил их с Анной Семеновной, не раскрывая ее статуса. Оглянувшись, он увидел здание трактира и позвал их туда, чтобы не мерзнуть. К счастью, народу было немного, и они заняли столик у окна. Чтобы не попасть впросак Аркадьев больше слушал и расспрашивал унтер-офицеров, а о себе сказал, что учится на инженера. Гаер был более говорливый, а Филимонов только поддакивал.
— Мы в Болгарии оставались еще два месяца, — рассказывал Гаер, — а потом перебросили в Малороссию под Киев, там же получили унтер-офицеров, а сейчас состоим в пехотной роте охраны Зимнего дворца, — уже понизив голос, но с явной гордостью продолжал унтер.
Оказалось, они оба женаты и уже есть по наследнику, но семьи живут у одного в Саратове, а у другого под Липецком. Странно, но эти малознакомые люди были для Аркадьева как родные, наверное, память прежнего владельца тела осталась где-то в закромах мозга.
Во время обеда он присматривался к своим бывшим сослуживцам: они были совершенно разные. Плотный и мощный Филимонов явно всегда уступал инициативу более стройному и быстрому Гаеру, но тугодумом не был, просто привык не бросаться словами. По рассказам Михаила Кузьмина в бою они вели себя также: Гаер впереди, а Филимонов чуть сзади, но всегда хладнокровнее. Евгений невольно сравнивал этих людей с теми, кто живет через 100 лет. По крайней мере его сослуживцы казались ему лучше потомков, но, скорее всего, он просто мало сталкивался с простыми людьми в этой реальности.
Расставаясь, он обещал навестить их весной и дал на подарки детям по 10 рублей; просто так давать деньги Евгению казалось оскорбительным.
Анна Семеновна совершенно не собиралась превращаться в солидную даму и Евгения уже не раз посещала мысль: а не шокировать ли местных обывателей женитьбой на мачехе. Анну Семеновну подобная мысль не посещала и нынешнее положение вполне устраивало, более того, она не против была женить своего пасынка, правда, плохо представляя себе, как она будет делить Женечку с его женой. По молчаливому согласию, оба любовника решили довериться течению жизни без потрясений.
Основную задачу на время пребывания в Петербурге Анна Семеновна видела в приобщении себя и Евгения к культуре, что и успешно претворяла в жизнь, посетив с пасынком большинство театров и музеев. Она уставала от обилия впечатлений, но в прежнюю затворническую жизнь возвращаться не хотела. Аркадьев внешне спокойно следовал прихотям своей любимой, но в реальности получил стойкую ненависть к музеям и театрам, по крайней мере, в больших дозах.
Пробыв в столице три недели Анна Семеновна продолжила вояж по сестрам в Москву и Саратов, а окультуренный до тошноты Аркадьев вернулся к своим железякам.
Глава 15
На свете совсем немного людей, которые хотят заниматься политикой; гораздо меньше, чем о ней рассуждают. Ну а главная черта любого политика — самоуверенность, поэтому сомневающимся там делать нечего. Аркадьев сомневался всегда и во всем, а сейчас он сомневался стоит ли ему вмешиваться в государственные дела с учетом своего послезнания. Собственно знаний истории у него было немного: ну не учили в СССР про царей и губернаторов, а только про революционеров и полководцев. Но про убийство Александра Второго 1 марта 1881 года помнил и был на распутье: вмешаться или нет. А если вмешаться, то каким образом, ведь кроме нескольких фамилий у него ничего не было. Хорошо, что до теракта еще целый год.
Когда-то в школьной библиотеке Данила Сазонов прочел воспоминания революционерки-террористки и был очень расстроен нищетой в той России, но не смог понять, почему семья этой революционерки голодала, имея 8 десятин (гектаров) земли, двух коров, двух лошадей и кучу кур. У Данилиного дяди было всего 20 соток земли, и никто не голодал, а у самого дяди и его жены успешно росли немалые животы. Рассказы деда Шаброва многое открыли Даниле, поэтому к революционерам он относился, мягко говоря, без симпатии.
Аркадьев также за два года насмотрелся на нынешнюю аристократию и соглашался, что ей пора на свалку истории, но не такой же ценой! Занятый учебой и двигателем, Евгений постоянно откладывал эти вопросы на будущее.
5 февраля 1880 года взорвали бомбу в Зимнем дворце. Аркадий вспомнил, что учил это по истории, но дату забыл, хотя фамилию Халтурин помнил. Он не обратил бы внимания на это событие, но через два дня прочел в газете фамилии 11 погибших солдат и с ужасом увидел: Филимонов и Гаер.
— Чокнутые бездельники! Убили хороших, смелых ребят, добавили сирот и вдов ради своих амбиций и витания в облаках. Вот радовались ребята близостью к царю, а получили смерть не в бою, а во дворце. Этого я господам террористам не прощу, — зло подумал бывший поручик.
С этого дня Евгений уже не думал вмешаться или нет, а думал как.
Полковник Федор Анатольевич Колышкин устало сидел в своем кабинете и пытался сосредоточится перед приемом посетителей. Он уже четырнадцатый год был начальником «Отделения по охранению порядка и спокойствия в столице», которое в народе давно называли «охранкой» и очень не любили. Собственно, они особо не афишировали свою деятельность, но среди смутьянов их считали главными палачами империи. Усталость и безразличие накопилась главным образом оттого, что они ловили социалистов, а суды отпускали их и те уходили героями.
— Много людей на прием? — спросил полковник адьютанта.
— Нет, всего трое, — ответил тот. — Вам чаю принести?
— Неси.
Первые двое оказались обыкновенными сутяжниками, пытающимися засудить знакомых, но они здорово завели Федора Анатольевича, что перед приемом третьего он умылся холодной водой и восстанавливал дыхание. Наконец попросил зайти следующего.
— Здравия желаю, господин полковник! Позвольте отрекомендоваться: поручик в отставке граф Аркадьев Евгений Львович. В настоящее время студент 3 курса практического института.
— Очень приятно, граф, садитесь, — Колышкин оглядел поручика и увидел ордена. — Воевали?
— Да, в Болгарии, — Евгений помедлил немного. — Не знаю, насколько важны для вас мои сведения, но как офицер и патриот считаю нужным сообщить их вам.
— Слушаю вас, граф, — Колышкин заметно поморщился при слове патриот — оно здесь звучало слишком часто.
— Неделю назад на студенческих гуляньях я случайно услышал… ладно, пусть подслушал, разговор двух мужчин, один из которых явно не был студентом, а второго я не разглядел. Так вот тот первый уговаривал студента принять участие в неких опытах с нитроглицерином. При разговоре несколько раз звучали фамилии Желябов, Михайлов и Перовская, а самого мужчину второй звал Кибальчич. Каюсь, я не придал значения разговору, но позавчера случайно прочитал о розыске Желябова и Перовской, про Кибальчича там не было ни слова. Проанализировав разговор, я понял, что они готовят бомбу и покушение на императора. Кибальчича я хорошо рассмотрел и могу опознать при необходимости.
Полковник встал и дважды прошел вдоль стола:
— Какие задачи вы выполняли на войне, поручик?
— Я командовал взводом разведчиков и часто ходил по тылам неприятеля.
— Как я предполагаю, у вас есть план поимки злодеев, — Колышкин ехидно взглянул на Евгения, но тот остался серьезен.
— Да. Я прошу дать в мое распоряжение опытного филера, и я выйду на их след.
Полковнику стало досадно: «Кем себя вообразил этот граф? Начитался французских романов? Но ведь и не выгонишь, может пожаловаться, да и родственники вдруг влиятельные».
— Послушайте, поручик, вы пришли к профессионалам, у нас достаточно агентов, филеров и офицеров, чтобы победить эту мразь. Всех перечисленных социалистов мы знаем, упорно ищем и обязательно найдем. Если увидите вашего знакомца, постарайтесь хотя бы примерно проследить, где он обитает, раз вы разведчик, — закончил с нескрываемым раздражением полковник, встав со стула и явно ожидая ухода посетителя.
«Да, профессионалы, которые все прошляпили», — сердито подумал Аркадьев.
— Господин полковник, я отлично понимаю, что зацепил вашу профессиональную гордость, но при взрыве в Зимнем погибли два моих друга-сослуживца и я буду искать террористов с вашей помощью или без, — уже со злостью добавил он, оставаясь сидеть.
Федор Анатольевич помолчал несколько минут, затем спросил:
— Что вы намерены предпринять?
— У меня есть кое-какие идеи, но лучше бы я озвучил их вашему агенту или филеру, не знаю вашей иерархии, желательно одному из лучших.
Колышкин отошел к окну, посмотрел на майскую зелень и захотел на дачу, а лучше в отставку, не дожидаясь давно заслуженного чина генерала. «Черт с ним, а вдруг что-нибудь выйдет», — решил полковник и позвал адъютанта:
— Найди агента Хабарова, он где-то здесь.
Спустя три минуты в комнату вошел очень обычный господин, похожий и на приказчика магазина и на мелкого чиновника с совершенно не запоминающейся внешностью, но цепким взглядом маленьких глаз. «Пожалуй я его и не узнаю через день», — невольно подумал Аркадьев.
— Вот наш лучший агент Афанасий Петрович Хабаров. Господин граф изложите ему свои мысли и дай бог вам удачи, — полковник был доволен, что сбагрил докучливого поручика подчиненному.
Аркадьев вышел первым из кабинета полковника и предложил:
— Отличный день, пойдемте на бульвар, там и поговорим.
Они выбрали одинокую скамейку и Евгений еще раз оглядел агента. Ниже среднего роста, лет 30–35, прическа короткая, лицо бритое и немного вытянутое, абсолютно невыразительный взгляд.
«Да, идеальный тип наблюдателя, а вот каковы его умственные способности?» — засомневался Евгений, а вслух произнес:
— Вот мои размышления о будущей тактике террористов, — он подал Хабарову два листа. — Кратко могу сказать, что скорее всего они будут изготавливать бомбы и тут есть шанс их вычислить. Меня неплохо просветили наши студенты-химики по взрывчатым веществам. Взрывчатку они получают, видимо, из-за границы, а вот бомбу готовят здесь. Для безопасности от самоподрыва в нитроглицерин добавляют камфору, достаточно много, а для запала используют бертолетову соль и серную кислоту. Все это скорее всего будут добывать через аптеки и надо задействовать всех информаторов и проверить подозрительных. По моему мнению бомбы изготовят ближе к осени, но компоненты могут закупать уже сейчас. Главное, получить сведения в аптеках. Как я понял главный специалист по бомбам Кибальчич, данные о нем у вас есть, так что надо просто пошире расставить сети, а остальных выследить через него.
Хабаров быстро пробежал написанное, потом покачал головой:
— К сожалению эти деятели совершенно не признают шаблонов, но идея мне нравится. Если удастся выйти на преступников, я с вами свяжусь.
Аркадьев сообщил свой адрес, не забыв уточнить, что в июне уезжает в имение на два месяца.
— Да, самое главное, вот вам 500 рублей на расходы и в случае удачи получите еще 5000 рублей.
Беспристрастное лицо агента чуть вытянулось, а в глазах свернул алчный огонек.
— Интересно, сколько им платит «охранка»? В любом случае этот будет грызть землю зубами, или как там в пословице, не помню… — размышлял Аркадьев, попрощавшись с Хабаровым.
Глава 16
Везение — штука тонкая. «Сегодня ты на коне, а завтра под ним», — как говаривал один владелец «Москвича». Пока к Евгению-Даниле фортуна в этом мире благоволила, но вечно так не будет. И весной 1880 года везение закончилось и, похоже, надолго. Гибель двух сослуживцев оказалось только началом. Изготовление двигателя застопорилось как из-за недостатка времени у Евгения, так и из-за отсутствия технических решений. Создавать технику 20 века в девятнадцатом оказалось непросто. Однако хуже всего оказалось отсутствие единомышленников или, хотя бы, помощников. Его знакомые по факультативу во главе с Приссом помешались на дирижаблях и летательных аппаратах, почему-то не понимая, что в первую очередь нужен мощный и надежный двигатель. Учеба оказалась вовсе не радостной прогулкой и доделать, а вернее, додумать двигатель не получалось. Скрепя сердце, наш изобретатель отложил доработку на лето и осень. Однако, летом еще предстояло разбираться с результатами своей реформы имения, а судя по письмам управляющего дела шли не блестяще.
Сдав экзамены, Аркадьев запер детали двигателя в кладовке механической лаборатории, чтобы не растащили, и отправился в имение. Дорога показалось долгой, и тревога за деревенский проект нарастала, да и соскучился по любимой мачехе, переписка с которой тоже отнимала время — сочинение писем не было сильной стороной попаданца из будущего.
Он заранее сообщил по телеграфу дату приезда и в Курске его ждал знакомый экипаж. Женя с жадностью наслаждался деревенским воздухом и аккуратными рощами вдоль дороги.
«Господи, зачем эта вся цивилизация, железные дороги, моторы, самолеты, когда красивее природы все равно не сделаешь, а вот испоганить — запросто!» — манерничал мысленно молодой человек, отлично понимая, что сам намерен внести посильную лепту в войну с этой красотой.
— Захар, что нового в имении? — налюбовавшись видами, спросил граф у возницы.
— Хорошо, Евгений Львович, только ваш немец-управляющий приболел, но так сын его справляется. Шибко ушлый молодец. Да народ маленько бузит, все им мало. Уж, казалось, волю объявили, землю дали, так теперь жадоба их мучит. Скупают друг у друга землю, лодыри не хотят хлеб растить, в город навострились.
Захар настроился на критическую волну и принялся обвинять земляков во всех смертных грехах, поминая бога и черта в каждом предложении. Аркадьев перестал его слушать, но понял, что разворошил муравейник своим реформами.
«Видимо придется здесь задержаться, правильно говорят: если за душой ничего нет, то и беспокоится не о чем, а раз дал людям надежду на лучшую жизнь, то и подай все разом», — трезво рассуждал Евгений, но затем, по русской традиции, отложил решение на будущее и продолжил любование природой.
Анна Семеновна встретила его у крыльца в светло-сером модном платье и сильно напоминала эмансипированную слушательницу курсов. На свежем лице без морщинок и в больших серых глазах было столько радости, что Евгений решил сегодня не задавать вопросов про имение, а говорить только про любовь. До ужина время еще было, и они уединились в спальне. Едва прикрыв дверь, он впился в ее мягкие губы, одновременно пытаясь освободить ее от новомодного наряда. Это оказалось не просто и пришлось отдать эту работу в женские руки. Разглядывая ее стройное тело, Женя невольно вспомнил фотографии с американского конкурса красоты: «А пожалуй, она была бы там в лидерах, с поправкой, конечно, на возраст».
Возраст-то, конечно, возрастом, но заездила она Евгения за все полгода воздержания. Усталый любовник настроился на умиротворенно-созерцательный лад, а вот у Анюты, как называл ее Женя наедине, наоборот, проснулось желание поболтать:
— Ну что, сравнил меня с петербургскими красотками?
— Близко к лучшим образцам, но нужно побольше тренироваться и сойдешь за профессиональную жрицу любви, — осторожно пошутил он, понимая, что может получить оплеух.
— Понятно, чему ты там учишься, надеюсь не куришь и не пьянствуешь?
— Один-никогда, а вот в компании…
— Ладно, вижу, врешь, все со своим мотором днем и ночью.
— Он не просто мой, это будет мировое достояние, а ты потом будешь извиняться за свое неверие в мою гениальность.
— Ну ты же простишь глупую мамочку?
— Я тебя прощаю на сто лет вперед.
Они еще долго несли влюбленный бред, пока не раздался осторожный стук в дверь и горничная сказала, что обед готов.
Глава 17
Почему-то считается правильным подольше скрывать от человека трагические или неприятные события, видимо в расчете, что все рассосется. И только, когда эта надежда не сбывается, открывают правду. Анна Семеновна явно знала что-то нехорошее, но упорно молчала все утро, тогда Евгений объявил, что немедленно едет в Вяземское, решив на месте разобраться с конспираторами.
Поехал он верхом, но за ним следовал экипаж, на непредвиденный случай. Отвыкший от верховой езды, Аркадьев пустил коня неторопливой рысью, но намного обогнал экипаж. Опасения были напрасны, конь послушен, и поездка совсем не утомляла. Он вспомнил, что Пушкин в деревне всегда с утра несколько часов скакал на лошади, а потом уже садился за стихи. «Наверно, поэтому и здорово рифмовал, что день со скачек начинал», — тоже срифмовал граф и решил обязательно перечитать любимого «Онегина».
Каменный дом управляющего уступал по размеру некоторым крестьянским домам, но в нем чувствовалась основательность и аккуратность. Даже забор не имел изъянов и играл разными цветами.
«Немец, он и в России немец», — подумал Евгений, слезая с коня.
Ворота без скрипа отворились, молодой человек, очень похожий на Фридриха Мюллера, поздоровался в поклоне:
— Позвольте представится, господин граф: Артур Мюллер, выпускник земледельческого училища.
— Евгений Львович, так и зовите без всяких «господин граф». Если подружимся, то можно и Женя. Что с Фридрихом Федоровичем?
Губы молодого Мюллера дрогнули:
— Кажется, чахотка.
«Твою мать!» — выругался про себя Аркадьев и пошел в дом за Артуром. Надрывный сухой кашель был слышен уже в сенцах и у Жени заныло под ложечкой: «Господи, как не вовремя!»
На кровати, на высоких подушках лежал старший Мюллер, сильно похудевший на лицо, которое по бледности мало отличалось от подушек. Увидев Евгения, управляющий присел в кровати и хрипло произнес:
— Как же я вас подвел. — И покачал головой.
Аркадьев обнял старшего Мюллера, правда, задержав дыхание и не прикасаясь к лицу.
Поделиться книгой: