Помоги проекту - поделись книгой:
Земля удалялась от них со скоростью чуть меньше восьми километров в секунду — огромная, сине-зелено-белая.
— Думаю, стоит устроиться поудобнее. Путешествие будет долгим.
Три часа спустя.
— Билл, ты проверил резервные компоненты?
Снова включился двигатель третьей ступени ракеты-носителя «Сатурн-5», к которой был подсоединен командный модуль.
— Три, два, один. ЗАЖИГАНИЕ.
Корабль полетел прочь от Земли. Три дня спустя он пересек орбиту Луны чуть раньше самой Луны, как мышь, которая перебегает железнодорожные пути перед несущимся экспрессом. Когда Луна прошла в нескольких сотнях километров за ними, ее громада отрезала астронавтов от Центра управления полетами. Они подготовили двигатель корабля, который должен был проработать четыре минуты,
— Боже, четыре минуты?
чтобы вывести их на окололунную орбиту. Гелий вытолкнул топливо и окислитель из топливных баков в двигатель. Ждать с Земли команды зажигания не было смысла. В тот момент Земли для астронавтов не существовало. Вокруг была лишь пустота, и единственный двигатель не позволял им провалиться в нее еще глубже.
— Самые долгие четыре минуты в моей жизни.
До этого момента они не видели Луну. Корабль смотрел в другую сторону. Оказавшись на ее орбите, они развернули судно и увидели темную стену, окруженную звездами. Десять минут они летели в темноте, пока
— Я сейчас отвернусь, потому что солнце может выглянуть в любую секунду.
горизонт не слился с границей света и тьмы и свет не вернулся в мир.
Три раза они обогнули Луну, которая проносилась под их окнами со скоростью два километра в секунду,
— Кажется, там внизу… Кажется, там внизу огромный пляж.
подозрительно настоящая, но удивительно неразличимая. В 60-минутные дни они пытались — и часто не справлялись с задачей — различить рельеф
— Знаете что? Она серая.
странным образом освещенной, видимой под углом громады, тот самый рельеф, который через несколько месяцев поможет их товарищам на борту лунного модуля «Орел» корабля «Аполлон-11» совершить первую посадку на Луну. В 60-минутные ночи они занимались своими делами и делами корабля.
Только на четвертом обороте ориентация корабля в пространстве изменилась, и астронавты увидели то, чем навсегда запомнится их миссия. Вскоре после смены ночи днем из-за лимба Луны появилась яркая, цветастая форма,
— О господи! Вы только посмотрите на это! Земля восходит. Какая красота!
и жизнь вернулась в мир.
Астронавты спешили запечатлеть это зрелище — счастливые, как туристы, но не только. Борман утверждал, что сделал снимок первым, на черно-белую пленку, когда терминатор Земли только вышел из-за лимба Луны. Андерс
— Дай-ка мне цветную пленку!
поймал ее уже выше, когда она отошла от лимба чуть дальше, чем на собственную ширину, играя синими, белыми, зелеными и коричневыми красками и контрастируя с серой почвой под нею.
Этот снимок назвали
— Ого, как здорово получилось!
самой важной фотографией XX века. Если у вас есть глаза и вы живете в мире книг и экранов, я нисколько не сомневаюсь, что вы его видели, как не сомневаюсь и в том, что вы видели Луну в небесах.
Отражать — значит, отклонять. Снимок на цветной пленке показал: важность миссии не в том, куда она направлялась, как казалось изначально, а в том, откуда она прибыла. Беспрецедентное достижение дало возможность взглянуть на главный приз — отправную точку путешествия.
Когда снимок был представлен прессе, лунная поверхность стеной возвышалась в его правой части, а Земля висела в темноте слева. В такой ориентации оба небесных тела были явно коперниковскими — и именно этот ракурс девять лет спустя использует Джордж Лукас в «Звездных войнах», показывая появление Звезды Смерти у планеты Явин. Отчасти его выразительность объяснялась необычностью.
К тому времени как снимок попал на обложку журнала
Показанный таким образом, «Восход Земли» имеет три элемента. Чтобы разглядеть непревзойденную пустоту черного фона, лишенного цвета и характерных черт, не обязательно считать его эхом легендарного «Черного квадрата» Казимира Малевича (1915), который сам художник провозгласил первой картиной, не связанной ни с одним объектом реального мира.
В нижней части снимка находится словно бы наложенное на него светлое горизонтальное поле, имеющее скорее текстуру, чем рельеф. В 1969 году, когда «Восход Земли» уже укоренился в культурном сознании, Марк Ротко использовал такую же рассеченную надвое конструкцию — черное вверху, текстурированное серое внизу — на одной из своих последних картин без названия. Он сказал, что на этой картине изобразил смерть. Но где именно — в сером, черном или их противопоставлении? Этого он не уточнил.
Третий элемент «Восхода Земли» расположен в черной верхней части и служит вторым светлым пятном на снимке. Свет во тьме — это убывающая Земля, чуть больше половины которой освещено Солнцем. Ее граница света и тьмы прогибается над лимбом серой, неприветливой Луны. Это не смерть. Не ничто. Это жизнь — яркая и величественная.
Над границей света и тьмы, почти по центру диска (а следовательно, в той части Земли, которая ближе всего к камере) находится остров Вознесения, невидимая с такого расстояния точка вулканической скалы, где в тот самый момент, когда делалась фотография, антенна станции слежения, известной под названием «Дьявольское поддувало», ловила радиопередачи с «Аполлона-8».
Люди и раньше представляли себе подобное. Однако, создавая такие картины, почти все художники ошибались. На ранних изображениях видимая с Луны Земля почти всегда напоминала школьный глобус с очертаниями знакомых континентов: изученный людьми и известный людям мир. Но оказалось, что это не мир, а планета, странная и изменчивая. Ее черты едва узнаваемы, но характер не перепутать ни с чем. Она стала уже не образом, а данностью.
На «Восходе Земли» Северный полюс находится справа, ниже границы света и тьмы, невидимый в зимнее солнцестояние. Южный полюс прекрасно различим в верхней левой части лимба. Весь лимб сияет белизной. Облако, зависшее над морями и скрывающее побережье Бразилии, кажется ярким, как льды Антарктиды. Контраст с окружающей чернотой разителен.
Внутри четкой белой границы самыми яркими чертами диска стали изогнутые погодные фронты. Они закручиваются по часовой стрелке над Южным океаном и против часовой стрелки над Атлантикой на севере. Их непрерывное движение выражается в напряжении их изгибов. Более постоянные черты различить труднее. Слева, прямо над границей света и тьмы, находится залитое солнцем побережье пустыни Намиб, но найти ее непросто, если не знать, что именно искать. Справа лучше видны яркие пески Западной Сахары. Единственный хорошо различимый элемент рельефа — небольшой изгиб четко видимого побережья Северной Африки, называемый полуостровом Рас-Нуадибу. В 1441 году — на заре европейских исследовательских экспедиций, которые должен был в некотором роде превзойти проект «Аполлон», — португальский мореплаватель Нуну Триштан, служивший при дворе Генриха Мореплавателя, первым из португальцев проплыл мимо этого мыса. В ходе той же экспедиции он первым из европейцев взял рабов с берегов Западной Африки. Сегодня бухта за полуостровом стала кладбищем покинутых кораблей[6].
Суша темнее облака, а океан, вопреки ожиданиям Леонардо, темнее суши — за исключением одной точки в центре, чуть ближе к лимбу, чем к границе света и тьмы, и эта точка сияет сама по себе. Это часть Южной Атлантики, где в тот конкретный момент в той конкретной геометрии поверхность моря стала шелковичным зеркалом, которое представлял Леонардо: дневное солнце отражается от нее ровно под тем углом, который нужен, чтобы направить лучи на Луну, встающую на востоке. Это яркое пятно, которое в оптике называют правильным (то есть зеркальным) отражением, по природе своей отличается от облаков. Глянцевое, оно блестит как металл, а не как снег.
Но это тот же самый свет. Экипаж «Аполлона-8» находился слишком далеко, чтобы увидеть рукотворные огни в городах Африки, ведь они в то время были совсем тусклыми: в те дни вся Нигерия потребляла меньше электричества, чем небольшой американский городок. Астронавты не видели ни пожаров, ни вулканов, ни молний. И на Земле, и на Луне они видели лишь то, на что падал солнечный свет.
И все же как сильно отличаются одинаково освещенные солнцем тела на этом снимке: одно из них выглядит сложным, красивым, динамичным, но на мгновение замершим при щелчке затвора, как сфотографированный танцор в прыжке, а другое — серым, словно бесконечным, неровным, апатичным, застывшим под слоем лака, неподвижным. Оно кажется незавершенным, но давно покинутым, нуждающимся в чем-то, но не способным ни на что.
Луна отражает всего 12 % света, получаемого от Солнца. Остальное она поглощает, как гудрон в пустыне. За 354-часовой день камни на ее поверхности нагреваются более чем до 100 °C. За 354-часовую ночь они остывают, когда переданная им энергия Солнца уходит обратно в космос как тепло, и поздней ночью их температура достигает –150 °C. Однако столь огромный перепад температуры почти ничего не дает. Солнечное тепло проникает в пыль, камни и породу лишь примерно на метр, а глубже ничего не меняется. Энергия приходит с неба и уходит в небо, не вызывая существенных перемен по пути.
Земля поглощает на 20 % меньше солнечной энергии на квадратный метр, чем Луна, но находит ей гораздо более полезное применение.
Энергетический поток, который на Луне лишь нагревает тонкий слой породы, на Земле становится двигателем постоянных изменений. Каждую секунду под влиянием Солнца с поверхности Земли испаряется 16 миллионов тонн воды, которая поднимается в небо. Достигнув более высоких и холодных слоев атмосферы, этот водяной пар конденсируется в плоские слоистые и высокие кучевые облака, в облака, похожие на орлов, на китов и даже на ручные пилы, в крошечные капли тумана и увесистые капли дождя, в тяжелый град, в мокрый снег — в свет и тьму, мягкость и твердость неба. Конденсация воды выпускает в атмосферу энергию, которую вода при испарении забрала с освещенной Солнцем поверхности, создавая градиенты температуры и давления, непрестанно колышущие воздух.
Океаны тоже перемещают тепло, большими партиями двигая его из тропиков к полюсам, и это путешествие определяется той же силой Кориолиса, которая заставляет облака на «Восходе Земли» закручиваться в разные стороны на севере и на юге. Направленные к полюсам потоки перераспределяют около 5 % солнечной энергии: тепло их вод, взаимодействие течений и колебания воздуха под действием Солнца приводят к формированию штормов, ветров и гигантских волн, а также к возникновению моментов неожиданного спокойствия, ясных морозных ночей и туманов, неподвижно лежащих целыми днями. И все это происходит просто потому, что это возможно. Просто потому, что наличие океана и атмосферы позволяет это — и даже требует этого.
И это еще не все. Жизнь обеспечила Землю огромными листьями — совокупная площадь их поверхности не уступает площади самих континентов. Вместе с менее известными, но не менее важными фотосинтезирующими мембранами водорослей и бактерий эти листья поглощают примерно одну тысячную солнечного света, которую используют для преобразования части углекислого газа из воздуха и части испаряющейся и проливающейся дождем воды в кислород и биомассу.
Это преобразование не позволяет атмосфере стабилизироваться, и оно же лежит в основе жизни на Земле. Почти все живое на нашей планете живет благодаря этому преобразованию — вся энергия, получаемая при поедании другого живого организма, изначально происходит из солнечного света. Каждое сокращение мышцы и каждый проходящий по нерву импульс — это тоже солнечный свет.
Немногие из созерцающих «Восход Земли» понимают эту климатическую, океаническую и биогеохимическую механику. Но почти все чувствуют, что она значит: видимая на снимке сфера многообразна и многолика, изменчива и динамична. Она представляет собой полный жизни мир над унылым и безжизненным немиром. «Восход Земли» несет два простых сообщения: что Земля там, в небесах, живая и что живой человек там, в небесах, ее видел.
Наблюдения пепельного света, сделанные в обсерваториях Прованса и Аризоны в начале 2000-х годов, стали повторением «Восхода Земли». Используя отражения от Луны для формирования нового представления о жизни на Земле, эти и последующие исследования показали ту же самую несбалансированную динамику планеты, но теперь не на картинке, а в виде цифр.
Вот особенности Земли, которые можно увидеть в пепельном свете Луны. В составе атмосферы заметно химическое неравновесие, которое Джеймс Лавлок первым назвал признаком жизни: присутствие кислорода и метана, вступающих во взаимодействие друг с другом, требует наличия постоянного источника обоих газов, и мы знаем, что их источником служит жизнь. Существование океанов можно определить благодаря таким бликам, как экипаж «Аполлона-8» увидел в Южной Атлантике, потому что зеркальное отражение поляризует свет, а поляризация поддается измерению на расстоянии.
Пепельный свет показывает не только наличие морей и жизни. Так как океаны темные, а континенты светлые, на основании регулярных колебаний яркости можно установить распределение суши и моря. Очевидно, что регулярный 24-часовой период этих колебаний сам по себе показывает продолжительность суток, а сопровождающие их хаотические колебания помогают определить, насколько плотный на планете облачный покров и как он изменяется со временем. В 1990-х ученые стали систематически анализировать пепельный свет с Луны как раз для того, чтобы оценивать общий объем облачного покрова Земли и изучать, как он меняется в долгосрочной перспективе в результате глобального потепления.
В пепельном свете можно разглядеть и наличие растений — для этого нужно обратить внимание на любопытную характеристику, называемую «красным краем». Пигменты растений поглощают почти все видимые волны света, чтобы питать великий преобразовательный процесс фотосинтеза. При этом большинство растений обходится без зеленых волн, которые они отражают: именно поэтому листья кажутся зелеными. Однако за пределами видимого спектра они показывают и другой цвет. Листья очень эффективно отражают инфракрасное излучение, волны которого чуть длиннее волн видимого света. Так происходит не случайно, а по эволюционной необходимости. Если бы листья поглощали всю инфракрасную энергию, которую получают, а также большую часть видимого света, они бы слишком нагревались. В результате, когда мы смотрим на кроны деревьев с гор, они кажутся нам темными, но в объективе специальной камеры они ослепительно сияют отраженным инфракрасным светом.
На Земле достаточно много листьев, чтобы этот эффект наблюдался во всем ее свете. Если посмотреть не в красном, а в инфракрасном свете, волны которого длиннее, планета сразу станет ярче: для спектра характерен «красный край». Утверждается, что эту характеристику не объяснить одним минеральным составом. Такой барьер может возникать лишь в том случае, если поверхность приспособилась оптимальным образом использовать световые волны определенной длины, предусмотрительно отклоняя другие. Наличие «красного края» в отраженном от экзопланеты свете звезды говорит о том, что там прошла подобная эволюция.
Таким образом, пепельный свет рассказал астрономам многое о том, что сегодня повсеместно считается важнейшей на ближайшее время задачей их ремесла: как найти свидетельства, что далекие экзопланеты живые, как и Земля. Используя пассивное, безжизненное зеркало, в роли которого выступает тело, обычно ими презираемое, они выяснили, что можно узнать об истинных двойниках Земли, находящихся от нее на расстоянии многих световых лет.
Ирония на самом деле глубже. Когда Галилей, Кеплер и их современники поняли, что Земля отбрасывает тусклый свет на Луну, это стало ключевым этапом коперниковской революции — открытия, что Земля находится не в центре Вселенной, что она не такая уж особенная, а всего лишь одна из многих планет, вращающихся вокруг звезды. С тех пор астрономы не упускают случая похвастаться этим: смотрите, говорят они, как искусно и наглядно мы показываем, насколько мы не исключительны. Чем шире становились горизонты их науки, которая изучала целые галактики и скопления галактик, доходя до самого Большого взрыва, тем старательнее они представляли свои наблюдения таким образом, чтобы подчеркнуть безграничную ничтожность вида, совершающего эти наблюдения.
Но с момента появления «Восхода Земли» и, возможно, благодаря его появлению ситуация изменилась. Земля не вернулась в центр Вселенной астрономов, но пришло осознание, что ее уникальная характеристика — жизнь — в некотором роде занимает центральное положение во Вселенной. Что — как с «Аполлоном-8» — в космос стоит стремиться, прежде всего чтобы иметь возможность оглянуться назад. Что важна точка отправления, а не точка назначения.
В связи с этим астрономию сегодня все чаще — особенно в среде популяризаторов науки — считают не способом постичь огромную, безлюдную Вселенную, а способом использовать эту Вселенную для изучения Земли и людей. С этой целью можно обратиться к истокам. Тот факт, что происхождение Вселенной дает нам понять, «откуда мы взялись», считается не банальностью — откуда еще мы могли появиться? — а важным дополнением к знаниям человечества о самом себе и тем самым делает дальнейшие поиски новых сведений о квантовых флуктуациях Большого взрыва до странности личными. Вместо того чтобы показывать ничтожность человечества, эти исследования неописуемо огромного и древнего кажутся или, может, выставляются возможностью углубить нашу связь с космосом.
То же чувство сопричастности наблюдается во всем, «от рождения Вселенной до живых земель», как говорится в описании нового космического телескопа. В представлении непрофессионалов поиск других живых планет — одна из важнейших задач астрономии, уступающая разве что вопросу происхождения Вселенной, а может, и затмевающая его. В глазах публики (которая все активнее ее финансирует) астрономия уже не наука о звездах, а наука об экзопланетах. Ее великая цель теперь состоит не в том, чтобы находить все более далекие объекты, демонстрирующие все меньшую значимость Земли, а в том, чтобы просеивать бесконечные потоки звездного света с целью найти нечто вроде пепельного света, а вместе с ним обнаружить в какой-то точке Галактики и нечто столь же уникальное, как Земля. Откуда, возможно, кто-то взглянет и на нас.
Подобно тому как пепельный свет Земли, видимый на Луне, сыграл немую роль в великом ниспровержении Земли, которая перестала быть центром Вселенной, сейчас он играет немую роль в антикоперниковской астробиологической переориентации на поиск землеподобных колыбелей жизни в небесах. Таким образом, немир Луны показывает миру Земли, что такое жизнь и как ее можно увидеть.
Вероятно, Луна может преподать и другие уроки. Живя — или представляя себе жизнь — на ней, можно понять, как странно забирать жизнь с планеты, которая сформировала ее и которую она сформировала в ответ. Можно выйти за пределы бесконечных потоков, с помощью которых происходило это взаимное формирование, оставить их позади себя, в небесах, и привыкнуть к чисто технологической, чисто человеческой жизни, где от смерти спасают лишь тонкие искусственные стены. Можно выяснить, в какой степени лунное будущее станет продолжением истории, а в какой — заставит нас порвать с прошлым или вовсе заведет в тупик. Можно встать на серую, перспективно искаженную равнину и увидеть в космической ночи собственную тень на фоне света того мира, который подарил человеку жизнь.
Луна может дать нам и новые отражения.
Размер и внешний вид
Масса Луны составляет около 73 миллионов триллионов тонн, что в 50 раз больше массы земных океанов, но равняется всего 1,2 % массы всей Земли. Если сделать разрез по 55-му градусу земной южной широты — по той параллели, которая проходит по южной оконечности Южной Америки, — отрезанная «горбушка» толщиной 840 км и диаметром 7000 км будет примерно сравнима с Луной по массе.
Луна легче любой планеты Солнечной системы. Она в десять раз легче Марса. Три спутника Юпитера — Ио, Каллисто и Ганимед — массивнее Луны. Превосходит Луну и Титан, крупнейший из спутников Сатурна. Но масса этих спутников составляет лишь крошечную долю массы огромных планет, вокруг которых они обращаются, — примерно одну пятитысячную, — в то время как Луна лишь в восемьдесят раз легче Земли.
Луна более чем в пять раз тяжелее карликовой планеты Плутон и примерно в 25 раз тяжелее всех астероидов из пояса астероидов, вместе взятых.
Как минимум 95 % этой массы приходится на лунную породу. Небольшая ее часть формирует кору, толщина которой в среднем составляет около 40 км, а остальное приходится на лежащую под ней мантию. На железное ядро Луны — если оно вообще существует — приходится менее одной двадцатой части массы всей этой породы. Диаметр лунного ядра составляет не более 300 км. Ядро это по большей части — а возможно, и полностью — твердое. В отличие от земного ядра, на которое приходится 30 % массы планеты и которое по большей части состоит из расплавленного вещества, ядро Луны — каким бы оно ни было — не создает заметного магнитного поля.
Если атмосферу Луны нагреть и сжать, воспроизводя при этом условия, наблюдаемые на поверхности Земли, ее едва ли хватит, чтобы заполнить приходскую церковь. Фактически можно считать, что Луна и вовсе лишена атмосферы.
Площадь ее поверхности — 37,9 миллиона квадратных километров, что составляет примерно четверть площади земных континентов. Таким образом, она меньше Азии, немного больше Африки и значительно больше остальных континентов Земли. Длина прямого тоннеля между полюсами Луны составила бы 2474 км — в Африке тоннель такой же длины можно проложить от Каира до Найроби. Длина ее экватора равняется 10 921 км — как от Кейптауна до Аддис-Абебы и обратно. Представьте, что Африку растянули, раскроили, раскатали, набили и сшили таким образом, чтобы получилась сфера вокруг оси Каир — Найроби, и вы сумеете составить представление о размерах Луны.
Около 17 % лунной поверхности занимают темные, низкие равнины, называемые лунными морями. Почти все эти равнины находятся на обращенной к Земле ближней стороне Луны. Самое большое море находится на западе и называется Океаном Бурь. Оно примерно вдвое меньше Сахары. Над ним расположено Море Дождей, которое занимает около двух миллионов квадратных километров, что примерно сопоставимо с площадью бассейна Конго.
К востоку от Моря Дождей названия становятся не морскими, а философскими: там нас ждут не бури и дожди, а ясность, спокойствие и изобилие. Если двигаться в восточном направлении, Море Ясности, сравнимое по размерам с Нигерией, сменяется чуть более крупным Морем Спокойствия, которое примерно соответствует размерам Чада. Далее виднеются не столь круглые Море Нектара и Море Изобилия. Тем народам, которые видели на Луне кролика, образуемая этими морями лежащая буква «Y» казалась его длинными ушами.
Море Кризисов находится к северу от этих морей — око тьмы в окружении света: когда солнечный свет падает на молодую Луну, Море Кризисов первым становится хорошо различимым, а когда Луна начинает убывать, оно первым скрывается из виду. Луна-Сити, где разворачивается действие романа Роберта Хайнлайна «Луна — суровая хозяйка» — самого важного романа, действие которого происходит на Луне, — находится в тоннелях под этим морем.
На обратной стороне Луны, которую с Земли не видно, скрываются всего два малых моря: Море Москвы и Море Мечты. Их площадь лишь немного превышает площадь двух островов Новой Зеландии.
Более светлые участки Луны называются материками. В то время как моря, по сути, не моря, а просто равнины, материки обычно представляют собой возвышенности. От морей материки часто отделяют горные хребты, в основном названные в честь земных гор. Море Дождей окружают Альпы, Юра, Карпаты, Кавказ и Апеннины. Протянувшиеся на 400 км Апеннины, пожалуй, наиболее внушительны: некоторые их пики возвышаются над равнинами на 5 км, напоминая восточноафриканские горы Рувензори, которые в древности называли «Лунными горами».
В полнолуние на возвышенностях особенно выделяется кратер Тихо, который находится на южном материке на видимой стороне Луны. Он становится точкой, где концентрируются яркие линейные «лучи», затем освещающие половину полушария. Яркие кратеры есть и в морях, например кратер Коперник в южной части Моря Дождей. Самый яркий из всех — кратер Аристарх в Океане Бурь.
Кратер Тихо — самый молодой из крупных объектов на поверхности Луны. Вероятно, он сформировался около 100 миллионов лет назад. Он появился примерно в то время, когда раскол, сформировавший Атлантический океан, только начал двигать Южную Америку прочь от того места, где сейчас находится Бенинский залив. Кратеру Коперник около 800 миллионов лет, а это значит, что он старше всех окаменелых животных на Земле. При этом с точки зрения лунной геологии кратер Коперник довольно молод. Большинство морей в четыре раза его старше. Материки и того древнее — им более четырех миллиардов лет.
Почти все породы, до сих пор существующие на Земле, за исключением лишь самых древних, моложе почти всех объектов на поверхности Луны, за исключением лишь самых молодых.
Огромные яркие кратеры и темные моря, различимые невооруженным глазом, ничуть не изменились за то время, пока на них смотрят люди. Каждый зрячий человек, рожденный на Земле и проживший достаточно долго, чтобы успеть хоть раз взглянуть в ночи на небо, видел ту же самую Луну, на которую мы смотрим сегодня. Поверхность Луны с интересом разглядывало больше людей, чем любое другое твердое тело во Вселенной.
Глава 2. Лик Луны
Когда один из видных представителей средневековой схоластики Альберт Великий смотрел на поверхность Луны, он видел там чудище. Голова этого чудища была обращена на запад, а на спине его как будто росло дерево, к которому, возможно, прислонялся человек, стоящий на востоке. Одни считали восточного гомункула первым убийцей Каином или Иудой Искариотом, а другие утверждали, что это крестьянин, которого изгнали с Земли за то, что он рубил деревья на господских землях, не имея на это права.
Вероятно, собака и терновый куст, вверенные Шекспиром Заморышу, который играл Луну в пьесе «Сон в летнюю ночь», намекали на черты того чудища, что Альберт Великий разглядел на Луне, то есть на очертания Океана Бурь и прилегающих малых морей, а крона дерева — на очертания Моря Дождей. Впрочем, трудно сказать наверняка. Насколько можно судить, на том этапе никто в западном мире не делал — и уж тем более не подписывал и не хранил — зарисовок узоров на поверхности Луны и не давал этим узорам устойчивых названий.
Сегодня, когда мир насыщен изображениями, это кажется невероятным — во всяком случае, я немало удивился, обнаружив, что все было именно так, — но в те годы никого это не смущало. Символических изображений лунного серпа — с нарисованным в профиль носом и лицом, если имела место персонификация, — похоже, было вполне достаточно, тем более что они встречались часто, и не в последнюю очередь на исламских гербах и флагах. Рельеф Луны, в отличие от формы, обычно не зарисовывали. Чтобы узнать, как выглядят пятна на Луне, достаточно было на нее посмотреть. Зачем фиксировать вещи, которые все видят и так, которые не представляют важности и которые никто ни с чем не спутает?
Первый ответ, похоже, таков: потому что описывать мир таким, какой он есть, само по себе очень важно. Казалось бы, подобного ответа стоит ждать от ученого. На самом деле его не словом, а делом дал фламандский художник эпохи Возрождения Ян ван Эйк. До нас дошли пять картин, с разной степенью достоверности приписываемых ван Эйку, на которых в дневном или сумеречном небе видна реалистичная Луна. Самой четкой — и самой проникновенной — из них стоит признать «Распятие», датируемое 1420–1425 годами. День клонится к вечеру, и убывающая Луна висит низко. На ней хорошо видны темные пятна морей и размытость границы света и тьмы.
От современников ван Эйк отличался своим стремлением описывать конкретные составляющие своего мира такими, какими они были, даже если их детали представлялись случайными. Его известняк выветривается ровно так, как в жизни; силуэт его гор топологически точен; его облака выдерживают метеорологическую проверку. Поэтому и Луна у него — часть реального мира, изображенная не аллегорически и не символически, а такой, какой он ее видел.
Впрочем, все же не такой, какой она бывает после обеда. Если Луна видна после обеда — во время смерти Христа, — то она должна быть прибывающей, а не убывающей, как у ван Эйка[7]. Похоже, эта ошибка свидетельствует об отсутствии у ван Эйка интереса к Луне как к астрономическому телу: он просто хотел показать, как она выглядит. Вероятно, он сделал набросок утром, при заходе убывающей Луны, и впоследствии отталкивался от него. Если важнее всего — изобразить вещь такой, какая она есть, то Луна есть луна и луной остается.
Зачем ему вообще было рисовать Луну? Возможно, как и многим из нас, она ему просто нравилась. Возможно, он хотел таким образом продемонстрировать свое мастерство. Впрочем, причина может быть и другой. Луну долгое время ассоциировали со смертью. В диалоге «О лике, видимом на диске Луны» Плутарх рассуждает о «сущности души, пребывающей на Луне», где она «сохраняет некоторые крупицы и грезы жизни». Он называет невидимую обратную сторону Луны «Елисейскими полями», а видимую — «противоземной равниной Персефоны». Души могут перемещаться с одной стороны на другую по длинным «заливам» или страдать во «впадине Гекаты» (вероятно, имеется в виду Море Дождей).
Говоря менее научно, Луна бледна, как череп с темными глазницами. На распятии ван Эйка она близка по размерам к черепу и находится рядом с головой — почти такой же по размеру — нераскаявшегося разбойника, распятого слева от Христа. Если рассматривать картину таким образом, она неизбежно заставляет вспомнить о лучшей фотографии восхода Луны, сделанной в XX веке, — снимке Энсела Адамса «Восход Луны. Эрнандес. Нью-Мексико»[8], на котором в вечернем небе сияет яркая Луна, а на еще залитом солнцем кладбище на склоне белеют кресты.
Несмотря на это эхо, донесшееся до нас сквозь века, ван Эйк не задал новую моду. Насколько нам известно, следующим реалистичную Луну изобразил Леонардо, который сделал ее набросок в своих неопубликованных записках о пепельном свете. Однако он не увидел необходимости добавить лик Луны ни на одну из своих картин. Единственные другие сохранившиеся изображения поверхности Луны, выполненные до изобретения телескопа, сделали Уильям Гильберт, который был придворным врачом Елизаветы I, и немецкий художник Адам Эльсхаймер, живший в Риме.
Рисунок Гильберта, датируемый примерно 1600 годом, нельзя назвать ни наброском, ни произведением искусства. Скорее, это нанесенная на сетку грубая карта, где четко очерчены различные моря, которым присвоены довольно прозаические названия («Южный континент», «Северный остров», «Средилунное море» и т. д.). В принципе, такой рисунок можно было бы создать в любое время, если бы кто-то пожелал настолько внимательно изучить Луну и описать увиденное так, чтобы другие могли ссылаться на те же особенности ее рельефа. Судя по всему, до Гильберта никто этого не делал.
Беспрецедентный интерес Гильберта к поверхности Луны был сродни интересу Галилея, Мёстлина и Кеплера к ее пепельному свету: как и они, Гильберт входил в небольшую группу ученых, которые полагали, что Земля и Луна представляют собой движущиеся тела. Он пришел к выводу, что Луна и планеты не зафиксированы в своих сферах, как утверждали схоласты, включая Альберта Великого, а имеют такую же материальную, познаваемую и изменчивую природу, как Земля. Он сделал справедливое предположение, что Луна несколько наклонена на своей орбите и иногда показывает Земле немного больший фрагмент своего восточного полушария, а иногда — немного больший фрагмент западного, что само по себе могло опровергнуть представление, будто она прочно держится в хрустальной сфере, центром которой является Земля. Именно надеясь изучить эту и другие перемены, он составил карту Луны: его интересовали не ее характерные черты, а возможность того, что эти черты или ракурс, с которого мы на них смотрим, со временем меняются. Он не гордился тем, что составил первую карту Луны, а сокрушался, что никто не сделал этого прежде. Если бы более ранняя карта существовала, можно было бы обнаружить, как уже изменился ее облик.
Представления Гильберта о Вселенной дали ему новый повод внимательно присмотреться к поверхности Луны. Полагаю, то же самое произошло и с Эльсхаймером, который на картине «Бегство в Египет» (1609) впервые со времен ван Эйка изобразил на Луне отчетливые темные моря и светлые возвышенности. Эльсхаймер был связан с мыслителями римской Академии деи Линчеи, которые живо интересовались деталями окружающего мира и сами назвали себя «рысьеглазыми» (ит.
Такое представление о Луне вскоре вышло далеко за пределы небольшого и сдержанного круга ученых. Совсем скоро изучение Луны открыло новый взгляд на мир.
Галилей не первым увидел Луну в телескоп. Однако «Звездный вестник» сделал его человеком, чей телескоп изменил господствующие в обществе представления о Луне. Как и при изучении пепельного света, важным оказалось его художественное внимание к свету — и особенно к тени.
Часто утверждается, что при исследовании Луны через телескоп Галилей обнаружил на ней такой же рельеф, как на Земле. Джон Мильтон, встретившийся с Галилеем в 1638 году, говорит об этом в «Потерянном рае», где «мудрец Тосканский» смотрит на Луну «в оптическом стекле»,
Но это не совсем верно. Галилей не обнаружил на Луне такого же рельефа, как на Земле. Он обнаружил, что на Луне, как и на Земле, есть рельеф: важен был сам физический факт существования этого рельефа, а не его схожесть с земным.
Свидетельством этого может служить тот факт, что Галилей не проявил интереса к составлению карты Луны. Он просто показал фрагмент ее диска, на который сбоку падал свет, даже не давая названия видимым элементам рельефа. Его цель состояла в том, чтобы продемонстрировать существование явных возвышенностей и впадин на поверхности Луны, поэтому в своих рисунках и исследованиях он уделял основное внимание границе света и тьмы, где восходящее или заходящее Солнце отбрасывает тени, четче всего очерчивающие рельеф.
Поскольку в рельефе Луны преобладают кратеры, в исследованиях Галилея речь тоже в основном идет о них. Он обращает внимание читателя на то, что на границе света и тьмы их валы, освещенные Солнцем, испускают дуги света, пронзающие тьму. На его рисунках этот эффект значительно преувеличен, а кратеры кажутся больше, чем на самом деле, поскольку рисунки были сделаны, чтобы наглядно пояснить описываемое, а не чтобы в точности воспроизвести наблюдаемое на небе.
В своей работе Галилей подчеркнул, что тьма в некоторых впадинах не рассеивается и в дневное время, тем самым показывая их особенную глубину. Он сравнил это с ранним утром в горах, когда Солнце сначала освещает западную часть долины, постепенно заливает светом ее ложе и достигает восточной части, лишь поднявшись достаточно высоко в небе[10]. Однако Галилей не стал называть кратеры долинами, а их валы — горами: он выбрал менее связанные с ландшафтом термины: «возвышения» и «впадины».
Поделиться книгой: