Негритюд в багровых тонах

Картина маслом, бывшая драмой, потом фарсом, плавно перетекла в сюр. Мы уже добивали распавшийся английский отряд, когда, неожиданно, получили удар сзади. И всё смешалось вокруг, вдруг неприятности стали в круг. И пошла потеха, как в горах эхо.

Выстрелы из-за густых кустов во все стороны, скоротечные схватки, крики раненых и трупы людей, всё это разнообразило густой подлесок преддверия джунглей. Обнажённые чёрные тела и белые полотняные рубашки мелькали тут и там сквозь густую листву, распугивая дикую животную мелочь. Гремели винтовочные выстрелы, звенели клинки, хрипло кричали умирающие.

Капрал Дюк высматривал цель всей охоты, наконец, сквозь густую листву он смог разглядеть здоровенного негра, с жёстким, страшным лицом и огромным копьём в руках.

— Вон он, брать живьём, — вскричал капрал, что впоследствии было признано им ошибкой (надо было сразу убивать).

Мамба, завидев мчавшихся сквозь заболоченную местность полусотню наёмников, не стал сдаваться или убегать, а присев за густой кустарник и выставив из него ствол многозарядного винчестера, стал расстреливать подбегавших. Не меньше десятка трупов осталось лежать в заболоченной почве, когда оставшиеся в живых смогли добежать до него, но и негры не дремали, и вовремя оказали помощь вождю, приступив к отстреливанию нападающих.

Дальше началась народная игра под названием «кошки-мышки». «Зубастые чёрные мышки» скрывались то в густой траве, то в воде небольших ручейков, то между кустарниками, насаживая атакующих «саблезубых белых кошек» на копья и штыки.

Количество живых бойцов, как с одной, так и с другой стороны, стремительно уменьшалось. Всё вокруг было разгромлено, заболоченная земля обильно полита кровью, а все кустарники изломаны и порублены.

Я стоял по колено в воде и внимательно прислушивался к происходящему вокруг. Патроны к винчестеру закончились, оставался только револьвер, да кинжал с копьём. И то, и другое я не собирался оставлять, ни при каких обстоятельствах.

Сбоку послышался шорох. Направив в сторону звука револьвер, я увидел, как густая листва кустарника раздвинулась, показав хмурое лицо Саида, вооруженного английской магазинной винтовкой без штыка, зато на его поясе висела офицерская сабля и большой тесак. Тесак, наверное, был снят либо с моего воина, либо с кого-то из наёмников.

— О, Саид! И что, опять стреляли?

Меланхолично дунув в ствол винтовки, бывший зуав медленно пожал плечами и сказал.

— Да, стреляли. Саид пришёл. Саид не любит англичан. Саид не любит наёмников. Саида продали за долги в зуавы. Саид ненавидит обманывать и обманщиков. Мамба честный, Мамба храбрый, Мамба не предатель. Саид хочет воевать вместе с Мамбой до конца.

Капрал Дюк, вместе со своими оставшимися в живых людьми, осторожно пробирался по топям, обходя вокруг вождя. Отчаянная атака, совершённая исподтишка, принесла свои плоды, но они, к сожалению, оказались горькими.

Он совсем не ожидал такого отпора от чернокожих. Английский отряд погиб почти полностью, оставшись лежать в кустарнике. Из его людей осталось только шестьдесят три человека. А Мамба был до сих пор жив. Надо было его «валить», а не брать в плен, как он ошибочно решил. И теперь приходилось расплачиваться за свои действия. Одно радовало, у чернокожего короля тоже оставалось совсем немного людей. Совсем немного.

Вот только как его взять, было неясно. Собрав живых воинов, Мамба исчез в джунглях, запутав следы и оторвавшись от преследования, а уже спускались сумерки. Но капрал Дюк был «тёртым калачом», и не первый год находился в Африке. Ничего, он найдёт вождя и принесёт его голову своим работодателям, чего бы это ему не стоило. Каков наглец, обвёл белых вокруг пальца, и напал сам. А старину Дюка ещё никто не смог переиграть, так что держись, черномазый король, Дюк идёт!

Спал я плохо. У меня осталось десять негритят, я и Саид, весь увешанный оружием. У него была просто патологическая страсть к оружию. Но, у всех свои бзики. Всего нас осталось двенадцать. Хорошо, что не чёртова дюжина, и это гораздо меньше, чем наёмников, упорно продолжавших нас преследовать.

Дикие крики попугаев и обезьян прервали мой тревожный сон. Громко пукнув, я окончательно проснулся. Вслед за кишечником, проснулся и желудок, заурчав и заставив меня огласить полусумрак джунглей громкой отрыжкой.

Всё-таки, та гадость, которую я вынужден есть последние два дня, не очень благотворно сказывается на моём здоровье, а тем более, на моих манерах. К счастью, здесь не было дам, перед которыми бы пришлось извиняться. Хотя это вопрос очень спорный, некоторые из дам могут сотворить что-нибудь и похлеще моих невинных порывов организма.

Да, и вообще, вон немцы, например, не стесняются пукать, причём за столом, цинично приветствуя громко пустившего газы: «С облегчением!» Хорошо к ним ходить в гости. Но это рассказывал один мой знакомый, может, у них там уже и изменилось всё, я не знаю!

А пока, я снова огласил и так не тихие джунгли очередными громогласными звуками, издаваемыми моим пока… могучим организмом. Чего уж сдерживаться, когда кругом одни враги! Пусть знают, какие мы пошлые, и в плен не берут. Не хочу мучиться в плену, лучше я сразу утону, или погибну в бою, чем умру в плену.

Наскоро собравшись, я со своими людьми и Саидом отправился дальше. Путь предстоял неблизкий, а преследователи были где-то рядом. Мы продвигались сквозь джунгли.

Внезапно, впереди я увидел несколько огромных чёрных животных, неспешно передвигающихся между деревьями, попутно поедающих листья и побеги растений. Одно из них, с ловкостью, удивительной для такого огромного и грузного тела, быстро вскарабкалось на ствол дерева и, забравшись повыше, стало обдирать ветки, лакомясь какими-то плодами.

— Горилла, горилла, — вскричал один из моих десяти негритят. Все в страхе попятились назад и в стороны. Я лихорадочно копался в памяти, надеясь выудить из неё любую информацию об этих огромных обезьянах. Но, кроме Кинг-Конга, в голову ничего не лезло.

— Атас, — заорал я незнакомое для моих соплеменников слово, и бросился в сторону, надеясь быстро укрыться в тени деревьев. Вожак, услышав наши возгласы страха, поднялся на задние лапы и, вытянувшись во весь свой гигантский рост (а в нём было никак не меньше двух метров), забарабанил себя по мощной груди, оглашая джунгли утробным и раскатистым рыком.

— Спасибо, это уже лишнее, — пробормотал я вслух, мы и так уже все в штаны наложили. До этого времени мне посчастливилось не встречаться с такими обезьянами. И, слава Богу!

Пока вожак небольшой стаи горилл показывал нам своё не мнимое превосходство, мы все «делали ноги», не собираясь вступать с ним в словесную перепалку. Конечно, можно было тоже порычать и побить в себя в грудь рукой, или постучать пустой головой по дереву. Но зачем, и так проблем полно, гораздо выше крыши. Пусть гориллы с бельгийцами разбираются, а мы дальше побежим, с мокрыми штанами (влажно в лесу).

Капрал Дюк и его шесть десятков самых отмороженных солдат упорно следовали по еле заметным следам Мамбы, чувствуя его своим «волчьим» сердцем. Э-лю, иногда называли его сослуживцы за волчий характер, за стремление всегда вступить в конфликт, вцепившись в глотку врагу, и никогда при этом не отступать.

Услышав впереди испуганные возгласы, он откровенно обрадовался и одновременно заинтересовался тем, что могло так напугать мамбовцев. Крикнув своим подчинённым, чтобы увеличили шаг и удвоили осторожность, он взял наизготовку карабин и ускорил шаг, внимательно при этом глядя по сторонам.

Вскоре причина страха людей Мамбы стала понятна. Впереди они заметили небольшую группу огромных обезьян, сидящих на деревьях и бродивших между их стволов. Дюк насчитал не меньше десяти особей. Всеми ими руководил огромный, даже для горилл, вожак, с покрытой седыми волосами спиной. Он-то, видимо, и напугал Мамбу и его людей.

Бельгийцы тоже ошарашенно разглядывали огромную обезьяну, не встречая её до этого ни разу. Ну, а Дюку было всё равно, он уже видел в Юго-Восточной Азии орангутанга, который был не намного меньше, чем горилла, и не боялся ещё одной глупой обезьяны.

Его солдаты были совсем не обрадованы такой встречей, а после того, как могучая обезьяна тоже их увидела и повторила ритуал хозяина джунглей, теперь специально для них, не на шутку испугались. Один из бельгийцев оказался чересчур близко к великану, и не нашёл ничего лучшего, как выстрелить в него из револьвера.

Несомненно, револьверная пуля убила бы человека, попав ему в грудь, или, по крайней мере, ранила. Но, ударив в тело гориллы, покрытое прочной шкурой с длинной шерстью, она лишь слегка ранила её, пробив шкуру и застряв в плотных грудных мышцах обезьяны.

Яростный рёв раненой гориллы всколыхнул влажный воздух джунглей, заставив замереть в испуге всех её живых обитателей. Замерли и наёмники, оцепенев от страха и внушающего ужас зрелища.

Очнувшись, выстреливший в обезьяну наёмник развернулся и бросился бежать, оглашая джунгли громким воплем. Опустившись на все четыре лапы, горилла бросилась за ним, захлёбываясь криком ярости и ненависти к человеку. Догнав несчастного, посмевшего бросить вызов хозяину джунглей, обезьяна стала кусать его, не убивая, а нанося своими мощными зубами и сильными челюстями рваные раны по всему телу.

Тот дико кричал, пытаясь вырваться и, в конце концов, затих. Он умер, но не от того, что горилла задавила его, а от первобытного ужаса, заставившего остановиться его сердце. Капрал Дюк не успел оглянуться, как его команда бесследно исчезла, попрятавшись, кто куда. Вскинув карабин, он выстрелил в гориллу, недоумённо уставившуюся на мёртвого врага.

Пуля угодила обезьяне между лопаток. Снова взревев, старый самец развернулся и бросился на нового врага, стоявшего от него метрах в ста пятидесяти. Капрал Дюк расстреливал весь магазин карабина в грудь несущегося на него самца гориллы. Удары пуль пробивали тело обезьяны, но, казалось, это нисколько не уменьшало жизненную силу животного и скорость, с которой он мчался вперёд.

Сделав пять выстрелов из карабина и опустошив весь магазин, Дюк, выхватив из кобуры револьвер, попытался отпрыгнуть с пути гориллы. Старый самец успел помочь ему улететь в свисавшие с деревьев лианы. От удара правой лапой, Дюк сбился с ног и полетел спиной вперёд, ударившись о ствол могучего дерева, из-за чего на несколько мгновений потерял способность соображать и дышать.

Горилла, между тем, нашла тех, кто ещё не успел убежать и начала расшвыривать их своими могучими лапами, калеча и убивая. Но не все испугались, нашлись и те, кто, как и Дюк, воспринял дикого зверя как обычное животное, достойное стать охотничьим трофеем.

Со всех сторон загремели выстрелы, пробивающие тело обезьяны. Один из наёмников, достав, так же как и Дюк, револьвер, буквально, в упор выпустил все шесть пуль в голову хозяина джунглей, выбив ему оба глаза. Ничего больше не соображая, огромная седая обезьяна металась на ограниченном пространстве, пытаясь достать своих врагов, разбежавшихся во все стороны и стреляющих оттуда на поражение.

Наконец, обильная потеря крови заставила старого самца остановиться, а потом один из наиболее удачных выстрелов пронзил его могучее сердце и, захрипев в последнем усилии отомстить своим обидчикам, горилла умерла. Всё это время остальная стая испуганно наблюдала за разворачивающимися событиями, спрятавшись на деревьях. Увидев окончание неравной битвы, они, горестно крича, удалились, ловко перебираясь по деревьям.

Никто из них не вступился за своего вожака, потому что это было не в их правилах. У горилл, обладающих огромной силой и весом, не было естественных врагов, и им достаточно было напугать противника, или укусить его, чтобы дать знать о своем превосходстве. Никто из африканских хищников не хотел с ними связываться, тем более, что они жили стаей, и не позволяли давать себя в обиду.

Капрал Дюк очнулся не сразу. Встав на ноги, с помощью одного из своих солдат, он осмотрел поле битвы с обезьяной. Погибло два человека, и ещё пятеро было искалечено. Дальнейшее преследование вождя становилось бессмысленным.

Приходилось признать, что чернокожий король пользовался любым преимуществом местности. Их осталось пять десятков человек, не считая раненых, что совсем не давало гарантии их победы, да и он сам был тоже ранен. Зло сплюнув, Дюк отдал команду возвращаться назад.

Забрав раненых, а одного из них пристрелив, потому что он всё равно бы не выжил, а возиться с ним и тащить никому не хотелось, они двинулись обратно, оставив позади себя негостеприимные джунгли.

Тут Дюк услышал, как один из его подчинённых и бывший сокамерник зло сказал: «Всё, сдулся волк!» Капрал, не контролируя себя, выхватил револьвер. Грянул выстрел, и бывший друг упал с простреленной головой. А сам Дюк, передумав, развернул отряд, и стал снова преследовать Мамбу. В конце концов, у него ещё было пятьдесят воинов, а у того не больше десятка. По закону охоты, победа будет за ним.

Глава 7 Отец Пантелеймон и другие

— Грёбаный Эберт Фриэсс, прости мя, Господи, — три раза перекрестившись, невольно проговорил вслух отец Пантелеймон, вспомнив выборного старейшину Фривиладжа, где поселились афроамериканцы.

Этот сын чёрной драной козы и паршивого кобеля, ещё имел наглость ставить свои условия, чувствуя себя хозяином положения. Из-за чего Момо был вынужден отзывать свои боевые отряды с территории Конго, где они были рассредоточены по всем направлениям.

Это требовало времени, а времени, как раз, и не было. Совсем не было! Отец Пантелеймон иногда сокрушённо хмыкал, думая об этом. Чернокожие американцы, помесь цивилизованной тупости и чисто американской наглости, повергали его в шок своими требованиями.

Вот, не делай людям добро, не получишь в ответ зла!

Нет, уничтожить их или, фигурально выражаясь, дать «по зубам» у него сил хватало, но вот Мамба не поймёт. А он, как ушёл, так ни ответа, ни привета. Из-за этой неизвестности, все люди, перешедшие в его подчинение, занялись возведением оборонительных сооружений города Банги.

Ощетинившись стволами орудий и пулемётов, город стал походить на крепость, во враждебной местности. Укрепления были земляными, и местные копали их с неохотой, но копали.

Плюнув, отец Пантелеймон решил ещё потянуть время и дал разрешение на получение афроамериканцами продуктов со складов. Довольный результатом переговоров, Эберт Фриэсс залез в лодку и она, отчалив, взяла курс на противоположный берег Убанги.

— Фриэсс, твою мать, снова ругнулся священник. Но подожди, сын крысы и бородавочника, придёт к тебе расплата. Посмотрим, как ты тогда запоёшь, баптист. И, отвернувшись, с досады сплюнул, метко попав на возившегося в песке под берегом мелкого бегемота.

Тот, не обратив никакого внимания на плевок, окунулся с головой в воду и неспешно побрёл дальше, ища место, где гуще росли водоросли и водные растения.

Дела, между тем, шли неплохо, особенно хорошо развивались почтовые станции, харака. Благодаря этому, вести от Южного Судана до Банги долетали, буквально, за полторы недели.

Неожиданно для всех, объявились армяне, как из России, так и из Абиссинии, в которой они, как оказалось, также жили, и довольно большой общиной. Их направил Аксис Мехрис. Сам он готовился к войне с Италией, помогая снабжать войска Менелика II разным снаряжением, а в особенности, оружием.

Верный (Масса) находился в разраставшемся на великой реке Нил городе, взявшем говорящее название Бартер, бывшим сначала Гондокоро, потом Битумом. Название полностью оправдывало то, чем там, в основном, и занимались.

Армяне оказались хитрыми купцами, и предлагали разные формы обогащения, в основном, своего, ну, и обещали отцу Пантелеймону тоже хорошую мзду, или, по нынешнему, «откат». Отец Пантелеймон любил кагор, а не деньги, но здесь ему пришлось завязать с кагором, перейдя на банановую настойку, а деньги… Зачем ему тут, в Африке, деньги? В Россию он не хотел возвращаться, а здесь они без надобности.

Глядя на армян, он решал, что с ними делать. Может, повесить? Потом, всё же, решил отпустить. Пришлось им разъяснять, несмотря на сан, простыми словами, что здесь командует Мамба. Хотите торговать, торгуйте, но взяток тут давать некому и не за что. А лучше бы вы наладили торговлю, и за это с вас, первый год, даже налогов брать не будут.

Будете расплачиваться орудиями труда. Лопаты, мотыги, бороны, серпы, косы, и прочие обычные крестьянские вещи, вроде готовой одежды, железных и медных котлов, сковородок, кружек, а также любые скобяные изделия очень нужны в обиходе нехитрого крестьянского быта.

Все остальные вещи, вроде подорожного налога и где главный базар организовывать, обсудите с Верным. С тем их и отпустил. Кроме армян, на земли Мамбы скудным ручейком проникали белые люди. Шли они малыми, вооружёнными до зубов, отрядами, боясь всего.

Но, жажда новой и хорошей жизни толкала их вперёд со страшной силой. Да и агитация, и пример Ашинова очень сильно повлияли. Кроме того, добирались они вместе с военными русскими инструкторами, направляющимися в Абиссинию, где их пути и расходились.

Дальше шли сами, зачастую, имея при себе, кроме оружия и нехитрых пожитков, сигаретную пачку с профилем вождя, служившую пропуском на земли Мамбы. Самое смешное, услышав слово Мамба, и внимательно рассмотрев сигаретную пачку, их везде пропускали, что удивляло не только авантюристов, но и самих аборигенов.

Между тем, оставшись без контроля Мамбы, полный дурных и не очень, идей, Емельян Муравей развёл кипучую деятельность по формированию госаппарата и созданию налоговой системы. Взяв себе в помощь десяток разгильдяев, с русскими фамилиями, но явно разбойничьими рожами, он стал проводить опись всего, чего только можно, привлекая и Кудрявского, и всех подряд, до кого могли дотянуться его загребущие руки.

Мужички, среди которых оказались двое бывших казаков, сбежавших со службы из-за каких-то провинностей, один осетин, один армянин, один грузин, и даже кабардинец, неведомыми путями прибившийся к Ашинову, а потом здесь и оставшийся, рьяно взялись помогать Муравью, наслаждаясь властью и возможностью пользоваться складами.

Никто им не препятствовал. Считали не только обрабатываемые поля и огороды, вместе с приступившими к возделыванию фруктовыми садами, включая прихотливо разросшиеся банановые заросли, но и людей. Считали и примерное количество промысловых животных, особенно, слонов и буйволов. У кого был скот, тоже были обязаны предъявить его для подсчета. Таким образом, считая людей и зверей, они продвигались к городу Бартер.

В Уганду им не дали попасть начавшиеся там боевые действия. Но было весело, особенно, в стычках с арабскими купцами, больше похожими на бандитские отряды, чем на торговые караваны. По ним тоже шёл подсчёт. Какого товара, сколько они везут, и куда. Сколько получают при этом прибыли, и в каких единицах.

Будучи посланным, и не раз, и не два, Муравей разозлился и пригрозил, что в следующий раз он будет ходить с тысячным отрядом воинов и всех грабить, прикрываясь тем, что Мамбе задолжали налогов за три года. А кому это не нравится, тот может катиться в…опу, и совершенно бесплатно.

В свете наступления войск генерала Китченера, с возможным союзником, которому было пока не до махдистов, арабские купцы предпочитали не ссориться и с неохотой отвечали на поставленные вопросы, говоря всё равно полуправду, несмотря на угрозы Муравья.

Верный, встретив Муравья, стал вводить его в курс дела, заодно, показывая оборот товаров на базаре и самый ходовой товар. Это была слоновая кость, поделки из ценных пород дерева, продовольствие, соль, каучук, пальмовое масло, табак, шкуры редких зверей, и даже земляное масло, доставляемое из Сирии.

В малом количестве золото, в ещё более малом, драгоценные камни, которые, в основном, проскальзывали мимо Верного, попадая прямиком в карманы торговцев. Всё это надо было учесть. Многое делал рас Алула Куби и его люди, пришедшие с ним из Абиссинии, но он ушёл воевать, так и не придумав эффективную систему налогообложения.

Емельян Муравей был ушлым молодым человеком, тем более, погоревшим на растрате, но его совесть перед вождём была чиста. Многие на его месте подумали бы о собственном обогащении, да, и такие мысли проскальзывали в голове молодого человека.

Как и все авантюристы, он в душе не чурался романтики, пусть и в максимально жёстком её варианте и видел, что здесь деньги валялись буквально под ногами, но чтобы их поднять, требовался неимоверный труд. Просто найти золото или алмазы было неинтересно. Все те, кто хотел быстрой прибыли, давно ушли вместе с Ашиновым, и больше сюда не возвращались.

Остались только те, кто хотел и мог зарабатывать на долгосрочной перспективе, не обращая внимания на «копейки», манящие быстротой обогащения. С точностью до наоборот, это напоминало небезызвестную структуру сети мелких офисов «быстро деньги», заполонивших улицы всех крупных, и не очень, городов.

Здесь надо было сначала вложить свой труд, своё здоровье, чтобы затем получить триста процентов прибыли, а когда, и все пятьсот. Но деньги здесь были не в ходу. Деньгами оперировали лишь арабские купцы и абиссинцы, и то, только когда возвращались с товаром на родину.

Тут было необходимо создать улучшенную форму натурального обмена, фиксируя цену на товары первой необходимости, относительно того, что могли предложить нищие в своей дикости негры.

Емельян Муравей, вместе с Кудрявским, который помимо чисто утилитарной деятельности революционера, всё-таки читал и «Капитал» Карла Маркса и труды Фридриха Энгельса, пытались воссоздать в африканском обществе налоговую систему.

Благодаря всем полученным знаниям из их книг, а также из личного общения со многими людьми, по воле судьбы ставшими социалистами, Кудрявский смог помочь Муравью, бывшему не таким искушённым в политэкономии, понять основные принципы формирования налогов.

Вместе они допрашивали армянских и арабских купцов о правилах их торговли, выискивая в их рассказах здравое зерно, основанное на местных реалиях. Купцы сначала довольно охотно отвечали на простые вопросы, но, почувствовав желание Муравья и Кудрявского детально во всём разобраться, начинали понимать, что у них готовятся выбить почву из-под ног. И ни о каких трёхстах-пятистах процентов прибыли речи больше идти не будет. Осознав это, они переставали сотрудничать со «следствием».

Муравья это не смущало. Наткнувшись на непонимание отдельных купцов и даже откровенное саботирование со стороны основных представителей сей древней гильдии, он был вынужден пригласить к себе консультанта. Произошло это не сразу, но, в конце концов, произошло.

Просто Кат, он же Палач, был сильно занят, а Муравей был тоже далеко. Но двум одиночествам было суждено встретиться после того, как Кат выполнил одну деликатную просьбу Момо. Муравей боялся Палача, но Мамбу он боялся ещё больше и переживал, что не справится с поставленной им задачей. Кат, выслушав Емельяна с ничего не выражающим лицом, согласился.

Вновь прибыв к оживлённым караванным путям, совсем не святая троица, в сопровождении двадцати вооружённых до зубов, указанных выше, сопровождающих, стала устраивать допрос с пристрастием всем встреченным торговцам.

Кат умел разговорить любого купца, даже не прибегая к методам, закрепившим за ним прозвище Палач. Упорствовать больше никто не желал, и вскоре у Муравья была составлена подробная карта основных торговых путей. Также был готов список товаров для торговли и обмена, перечислены наименования всего того, что возили купцы на продажу и принимали в качестве оплаты за привезённые товары.

Кудрявский, на основании этих данных, составил примерный прейскурант цен, услуг, и самых ходовых товаров. Муравей решил попытаться взять торговлю в свои руки. Здесь опять «нарисовались» армянские купцы, слёзно пообещавшие не обманывать, а если и обманывать, то «по-божески». Взамен они гарантировали поставку товаров, как из России, так и из других стран.

Но здесь уже встала проблема налогообложения ушлых граждан. Поторговавшись, сговорились на том, что купцам выдаётся разрешение на год торговли, в ответ, они предоставляют все данные о торговле и платят десять процентов, отправляя обменянные товары на склады Мамбы, в город Бартер.

Другие купцы получали разрешение покупать товары с этих складов, а также то, что будет собрано с местных жителей людьми Мамбы, назначаемыми, как Верным, так и другими старшинами, вроде Момо и раса Куби. Пока всё шло натуральным обменом. Только Аксис Мехрис получил право торговать любым, собранным мамбовцами, товаром за пределами этих территорий, и за деньги. Но с него и спрос был другой.

Более гибкую систему пошлин предстояло продумать позже, а также найти доверенных лиц, способных представлять африканские товары, и лично Мамбу, на европейских рынках.

Также Муравей провёл примерную перепись населения, насколько это было возможно. Подумав над тем, каким образом можно обложить налогом деревни, и самое главное, на что, Кудрявский предложил разделить его на две составляющие. На женский и мужской, по количеству тех и других, проживающих в данной деревне.

У негритянского населения выращиванием и уборкой сельскохозяйственных культур занимались женщины. Мужчины занимались выращиванием домашнего скота там, где он был, и охотой.

В связи с этим, было решено, что там, где выращивали скот, брать налог скотом, а там, где занимались, в основном, охотой, брать налог шкурами редких зверей и слоновой костью. Проживающих в джунглях озадачивали собиранием сока каучуконосных лиан и деревьев.

Женский налог подразумевал собою налог зерном, бананами и другими продуктами сельскохозяйственного труда, а также домашней утварью собственного изготовления. Всё это, естественно, варьировалось в соответствии с особенностями местности, где проживали туземцы, и количеством населения. Высчитывалось и соотношение трудоспособных мужчин и женщин.

Готовую математическую формулу с гордостью представил один из вновь прибывших мошенников, бесплатно. Ну как, бесплатно, в качестве интеллектуального взноса в счёт будущей должности руководителя налогового органа. Золото и драгоценные камни шли отдельной статьёй, нашедшие их поощрялись особо, награждались оружием, железной утварью и другими благами, включая рубахи и шорты.

Отец Пантелеймон, оставшийся за старшего, вместе с Бедламом, который был мэром Баграма, а по совместительству, представителем негритянского не воевавшего населения, некомбатант, так сказать, внимательно выслушал Муравья и Кудрявского. Ознакомившись с данными, собранными таким нелёгким путём, он сделал один вывод: — Нужны склады товаров и продовольствия.

Кроме этого, совместными усилиями, они составили перечень остро необходимых товаров, на которые планировалось выменивать продукты и слоновую кость, и собирать их в качестве налога.

Вот этот перечень:

Сельскохозяйственные орудия (лопаты, тяпки, бороны, грабли, плуги, косы и так далее).

Домашняя утварь (котелки, казаны, сковородки, ножи, посуда).

Разные ткани, украшения. Краски.

Оружие, особенно, лезвия для копий и наконечники для стрел, ножи, тесаки.