Помоги проекту - поделись книгой:
— Он покинул orbis terrarum! — застонала его душа. — Или отправился на запад в царство Посейдона, или перемахнул через вечные горы на востоке, где пирует Зевс с другими небожителями, или ушёл в норы, вырытые в земле ужасными, безмерными адскими псами по имени Мыши и ищет спасения у Аида в империи Персефоны. Покинул меня, бедного, чересчур доверчивого идиота!
Не только муравьи считают, что все сверхмуравьиные существа приходят на землю из других миров: Христос из мошонки святого духа, Шакьямуни из — не знаю из чего, Геракл — зевсов ублюдок, Ахиллес — ублюдок морской царицы Тетис, и я мог бы привести ещё несколько примеров, если бы знал.
— Куда ушёл Змей после переговоров со мной? — спросил король свою гвардию.
— Словно молния, его голова вдруг взвилась над нашим бивуаком. Ещё секунда — и от нашей огромной армии не осталось бы и следа… Но так же внезапно, как появился, он исчез. Вероятно, двинулся к морю.
— Дальше, дальше на запад! — закричал монах, совершенно вне себя. — И будь он хоть в Амфитритовых Кеменатах, я вырву его оттуда своей мощной рукой, чтобы отдать его неизмеримую силу на служение нашему народу, воплощению благородства, целеустремленности и самой муравейной муравьиности!
— Наш король затмевает светила! — вскричала кучка королевских спутников, до дрожи пробранная восхищением. — Он великий человек! Вчера он бесстрашно и гордо говорил с бесконечной живой горой и взял гору к себе на службу, а сегодня отважно пустился на поиски этой громады, чей вид приводит нас в больший ужас, чем оскал муравьеда.
Дальше и дальше ехали они. Король собственноручно настёгивал усталых лошадей. Выше и выше карабкались языки вечного небесного пламени, паля траву и голову. Земля вокруг простиралась чужая и пугающая.
По дороге им стали попадаться жёлтые муравьи, втрое крупнее чёрных. При виде кавалькады они разбегались по кустам. Уже на двенадцатом м-км они далеко отъехали от того места, где вчера лежал Змей.
Тут перед ними показались пограничные камни. Солдаты, скакавшие в голове колонны, остановились в неуверенности.
— Дальше, дальше! — прокричал Его Величество. — Что вам эти границы! Вся земля под небом до самого моря со вчерашнего дня принадлежит мне, всё моё!
Но увы! Муравьиная цивилизация ещё не достигла такой высоты, чтобы пускать в свои пределы чужестранцев, будь это даже короли. Ни свободной торговли, ни обмена мануфактурой и культурными ценностями! Перейти границу всё равно что принять смерть свою, если, конечно, вовремя не выбросить белый флаг. Но король, король! Не спятил ли он? — думали солдаты, но повиновались, пусть и с дрожью в коленях.
Теперь им встречались одни только жёлтые муравьи. При виде королевской мантии они и не думали падать на колени, только нагло морщили лбы, но предпринимать ничего не решались: всё же один в поле не воин.
Король ехал дальше. Теперь жёлтые великаны попадались уже группами. Ругательства, угрожающие жесты, попытки нападения. И всё равно великий король стремился вперёд, несмотря на дезертиров в арьергарде.
Вдалеке раздавались звуки трубы, звонили пожарные колокола, в воздух взлетали петарды. Чёрные муравьи беспокойно вперялись взглядом в силуэт огромной метрополии, дома которой в тысячу м-м высотой возвышались где-то в восьми м-км к югу. Вдруг исполинская армия уже готовится выйти из ворот? Тут к королевской упряжке подошёл предводитель преторианцев.
— O сир, дальше нельзя! Если теперь не повернём обратно, мы погибли. Враг отрежет нам пути к отступлению. Я готов погибнуть за моего короля, но мои люди не хотят ехать дальше. Вот–вот разразится мятеж и восстание. Жизни Вашего Величества теперь угрожают не только враги, но и покорнейшие слуги Вашего Величества. Только забота о жизни моего короля заставляет меня произносить эти дерзкие слова. Вернитесь, сир, не возжелайте невозможного, вспомните, что и Александр Великий подчинился армии, когда солдаты отказались продолжать марш по Индии!
Неистовство короля тем временем поутихло и уступило место беспокойству. Он и сам теперь видел, что предводитель преторианцев — у которого, заметим, власти было побольше, чем у самого короля — вполне прав. Он понял и то, что даже если Змей отполз к морю, всё равно дотуда не добраться до наступления ночи. Но что делать? Капитулировать? Невозможно… Вернуться в лагерь и ждать, когда Змей сам вернётся? Но, по всей вероятности, тогда предстоит вторая порка, а сегодня он боялся порки больше смерти. Или попробовать дать сигнал трубой? Хорошо, но кто поручится за то, что слепое чудовище не раздавит его вместе с сопровождением, оказавшись на месте в десять раз быстрее, чем летит пушечное ядро?
Смутившись душою, он взыскал совета у святого духа. И правильно сделал! Отважно оглядев просторы, он сразу обнаружил выход из ситуации.
Справа, к северу, на расстоянии около пяти м-км возвышались небольшие холмы высотой в двести–триста м-м. В их сторону от столбовой дороги ответвлялась просёлочная дорога ровно там, где стоял король. Oн знал, что за холмами начиналась его земля — в этом месте граница немного выпирала в сторону чужбины.
— Так тому и быть! — воскликнул он. — Я подчиняюсь вашему желанию, но только чтобы доказать, что я от всего сердца дорожу жизнью моих подданных. Но отступать мы будем другой дорогой, ведущей через Адовы горы, великий заслон моих пределов. Путь дотуда короче, чем по шоссе до пограничных камней, а опасность, что враг отрежет нам путь к отступлению, меньше. Местность там глухая, почти не населённая.
— Невероятно мудрое решение принял ты, сир! — сказал Сеян, и они повернули направо.
Король, правда, преследовал ещё одну цель, не только отступление. Он рассчитывал убить двух зайцев, а то и трёх. Он надеялся, что взобравшись на вершину он увидит в отдалении слепого Змея и подаст ему сигнал трубой, не опасаясь, что тот его раздавит, ведь его будут защищать холмы.
Поначалу идти по просёлочной дороге было легко. Потом стали попадаться камни, их попадалось всё больше, пока дорога не упёрлась в глухое море каменного завала. Колесница по камням не ехала, королю пришлось пересесть на лёгкого коня. Тем быстрее кавалькада двинулась дальше.
Ни травинки по сторонам. Жёлтые муравьи-гиганты тоже почти перестали встречаться на их пути. Камни переросли в глыбы высотой от одного до трёх м-м и плотно усеивали землю.
Наконец, они оказались перед первым холмом высотой около двухсот пятидесяти м-м. Слева от плато шириной в один м-дм, на котором они стояли, возвышался довольно крутой обрыв высотой в тридцать м-м. За ним, на расстоянии около полутора м-км, виднелись зелёные проблески густого леса травы.
Король, остановившись на минуту, осмотрелся и пробормотал: «Очень подходящее место
Когда самодержец поднялся на вершину, его взгляду открылась несравненно прекрасная панорама, освещённая лучами юного солнца. Но что ему в красоте! Только по Змею тосковал его глаз. И эта тоска вскоре покинула его!
В ста м-км дальше на запад он увидел возвышенность высотой с тот же холм, на котором стоял сам, но гораздо протяжённее, он рассмотрел гладкий хребет, изумрудный блеск… Возвышенность медленно двигалась вперёд, выгибаясь грациозными волнами.
— Он не пропал с лица земли, значит, он всё ещё хочет мне служить! — возрадовалась его душа. — Но надо удостовериться.
И он закричал в долину:
— Отступить за холмы! Они защитят от возможного наступления Змея. И громкий сигнал трубой, быстрее!
Раздался приводящий в трепет звук ужасного музыкального инструмента, которым квириты некогда повергали в бегство врагов. Зелёная масса вдалеке вздрогнула. Новый гудок. И масса двинулась в новом направлении. Она стремительно приблизилась, но вдруг остановилась: «Ещё один сигнал, чтобы я знал, куда идти!»
Протрубили ещё раз. Змей полз прямо к тому холму, где стоял Его Величество. Теперь их разделяли не более десяти м-км. Змей нарастал, как лавина, и королю стало страшно.
— Помедленнее! — крикнул он, но Змей не расслышал. На расстоянии пяти м-км он снова остановился и спросил:
— Ты далеко, король?
— Половина твоей длины! — крикнул тот во весь голос, но снова слишком тихо для змеиных ушей.
Змей подполз ещё на один м-км ближе, повторил вопрос, снова не расслышал ответа, и так продолжалось, пока ответ: «Десятая часть твоей длины!» — не коснулся его слуха, как шёпот листвы далёкого леса.
Он медленно вытянул шею вперёд, пока его голова не оказалась в трёхстах м-м от короля, и замер.
— Молодец, — подумал самодержец, — роскошная тварь, исключительное приобретение.
Его ум, омытый утренней свежестью рома, увлёкся созерцанием возвышенной, неземной громады, и в нём вспыхнула догадка: «Это существо выше, чем все муравьиные заботы — выше, чем я сам. Над нашими делами парит в небесах нечто таинственное…» Но это озарение тут же утонуло в мелких глубинах его муравьиной души.
— Прежде всего позволь поблагодарить тебя, великий король, — начал Змей, и королю померещилась отдалённая насмешка в его словах. — Спасибо за еду, которой ты подкрепил моё тело и дух, и дважды спасибо за напиток, которым ты напоил мою душу и тело. Твой нектар, с его волшебной способностью вызывать экзальтацию, доступную мне лишь изредка и не по собственной воле, или, наоборот, только усилием самой последней, самой очищенной воли — твой нектар это нечто совершенно особенное, всячески достойное рекомендации, и с того дня, когда я узнал о его существовании, начинается, возможно, новая эпоха в моей жизни!
— Ну ладно, ладно, — смущённо пробормотал монарх. — Так ты действительно хочешь служить мне?
— Неужели нужно повторять?
— В общем, я никогда не сомневался, что ты человек слова, господин Змей.
— А вот это зря. Я беру своё слово назад где и когда мне заблагорассудится, и не только слово, которое дал другим, но иногда и самому себе!
— Получается, ты не слишком высоко ставишь мораль! Ты меня разочаровываешь.
— Я ни во что не ставлю мораль по той же причине, по которой я плохо вижу. Мораль это чисто муравьиная вещь. Я должен связывать себя моральными поучениями, я, абсолютная воля? Неужели бог должен поклоняться нормам? О, смешной и жалкий род! Будь абсолютно свободен, не подчиняйся никому, Даже этому самому правилу! Это мой единственный моральный принцип, если только он не противоречит понятию морали!
— Довольно пустых, порочных слов! — прервал Змея суровый голос короля. — Это ты-то бог? Бог, огромный муравей размером со слона, который покоится на Южном Кресте, поступает так, как диктуют вечные моральные принципы, об этом расскажет тебе любое философское произведение. Под страхом смертной казни я запрещаю тебе распространять вредные идеи среди нашей молодёжи. А теперь за дело! Уже сегодня я поручаю тебе важную миссию.
— Да будет так, величество, без прислужничества и подёнщины ведь не проживёшь.
— Ты называешь службу благородным целям муравейства и исполнение королевских приказов подёнщиной?
— Запомни раз и навсегда: тому, кто думает только о монете Рацапи, бивагинальном слизистом мешке и синем псе, всё муравейство с его цезарями что дохлый клоп! Я способен хладнокровно уничтожить всё муравейство одним махом, и в следующую минуту уже буду думать о чём-нибудь другом, а ещё минуту спустя забуду о содеянном так же безвозвратно, как забыл, что ел на обед двести тридцать два дня тому назад. Слушай внимательно: не ожидай от меня многого, не преувеличивай моих способностей, иначе тебя ждёт разочарование. Я не только слеп, но и ужасно глуп, абсолютно лишён талантов — полный идиот.
— То, что ты говоришь — идиотизм. Ты, скорее, философ или художник, а таких людей считают талантливыми. Кроме того, мне нужны от тебя не таланты, а стихийная сила, элементарная тяжесть…
— Последняя фраза просто грандиозна, ха-ха-ха! Понятие «гений», «герой», «святой», «неповторимый» ужалось до понятий «стихийная сила» и «элементарная тяжесть» — ничего не осталось после такого расчленения, кроме отпечатка идеи. Великий человек всего лишь тяжёлый, как золото, туман. Но он — эфир тяжелее вселенной, свинцовый медяк, т. е. сам мир в миниатюре. Но вообще-то и утверждение, что гении талантливы, тоже божественно.
Уместно говорить о талантливых учениках. Одно это достаточная причина утверждать, что настоящий гений абсолютно бесталанен. Талант и гений это пара противоположностей. Небо и земля такие же противоположности; талантом звалась греческая банкнота достоинством приблизительно в три тысячи австрийских гульденов…
— Радостно видеть, что несмотря на все твои нелепости, у тебя есть здравый смысл. Хоть ты и блуждаешь вокруг да около, но возвращаешься к точке отсчёта: к деньгам. Я в тебе не обманулся! Найди-ка ты мне таких талантов, сможешь, о божественное, самое возвышенное на свете существо?
— С лёгкостью! Но не сразу. Как говорит этот пёсий хвост: «Я плачу только звёздными гульденами». Или ещё тот карманный вор: «Сегодня ты будешь пить с нами на небесах…» Если бы только избавиться от слепоты. О! Почему этого ещё не случилось? Ведь тогда я стану воистину богом! И даже как есть слепой, я мог бы достичь своей цели, я и так от неё на волосок… О, почему же я, сильнейший мира сего, не имею сил сделать последний рывок своей божественной рукой…
— Хватит уже болтать ерунду! Можно с тобой хоть минуту говорить серьёзно? В главном ты на правильном пути: поступаешь мудро, называя деньги целью целей, но зачем же такие помпезности, «последний рывок своей божественной рукой»; спекуляция, подпольные цепи, запланированное банкротство — это всё, разумеется, прекрасные, похвальные, достойные вещи, но назвать их «божественными» способен только сумасшедший писатель. Для совершенства тебе недостаёт только ума, дорогой господин фон Змей!
— Ум означает для меня перестать быть собой. Но даже эту ужасную науку я изучил! Не зря же моей юности двадцать тысяч вёсен. Лучше примерь мою голую, дикую и прекрасную мудрость, это тесное платье безумца в здравом уме! Крахмальный воротничок и радужный галстук, чтобы над тобой смеялись боги! Чистые манжеты, чтобы ты не уставал следить за их чистотой! Блестящий цилиндр, начищенные штиблеты — свяжи себя, свободный, склони гордую голову, ползи, возвышенный, ешь дерьмо, чистый, дрожи, скала, лижи зад этим свиньям, бог, исчезни, вечный! Разум для гения только обман и мошенничество. Но это моё последнее мудрое изречение. Ваши приказы на сегодня, сир?
— Небольшая прогулка, около трёх километров. Не дальше трёх твоих длин. За это получишь жирного барашка и ещё больше святого духа, чем вчера.
— Большое спасибо, великий король. Но с какой целью прогулка?
— Разве я тебе не объяснил вчера?
— Разреши, я подойду к тебе поближе. Тебе приходится кричать, чтобы я мог тебя слышать, и солдаты слушают, что ты говоришь и что я отвечаю. А то, что я хочу с тобой теперь обсудить, должно остаться между нами. Как и то, о чём мы уже говорили раньше. Разговоры муравьиного Александра и слепого Змея, — и тут он сам себе дал оплеуху, вспомнив, что обещал говорить разумно. — Но не стой прямо перед моим ртом, а отойди немного в сторонку. Иначе одно дуновение моего дыхания отбросит тебя на несколько километров.
Когда он упомянул своё дыхание, короля снова посетило то чувство, которое он испытал, разглядывая это титаническое тело. Очень медленно Змей подполз на расстояние десяти м-м к королю и прошептал:
— Не знаю, сказал ли я тебе вчера, что догадываюсь, зачем я тебе нужен: ты хочешь раздавить вражескую армию.
— Что? Что?! Это неправда.
— Тут необходимо заметить вот что: если ты намерен чего-нибудь добиться с моей помощью, ты должен играть в открытую и посвящать меня в свои планы, без этого не обойтись. Я не раб и не машина: как слепое орудие твоей воли я не принесу тебе пользы, но могу пригодиться тебе как умный помощник, если буду действовать в твоих интересах. Почему — ты поймёшь позже, если проанализируешь мою удивительную психологию.
Королю и раньше приходило в голову, что невозможно без конца держать Змея в неведении о целях его «прогулок».
— Ладно, ты угадал!
— И ты надеешься уничтожить вражескую армию ещё сегодня?
— Да — вообще-то нет — вообще-то да — но какое тебе дело?
— Что я тебе только что сказал? — внезапно возопил Змей. — Если ты и дальше собираешься обращаться со мной подобным образом, мы расстанемся сию же минуту! Мириады лет я жил без тебя, проживу и дальше, а если и умру, то мне, душе богини Теллус, мне, бессмертному, сегодня всё равно, когда уйти на покой, можно и днём, а не вечером. В моей вчерашней агонии я показал тебе свою слабую сторону, но не суди обо мне по этой сцене. На самом деле, я полон героизма. Итак, — и вдруг его голос смягчился, в нём заслышался добрый смех, — сегодня вечером ты собираешься убить супругу и всех членов её камарильи?
Нескоро нашёлся монарх с ответом. Сперва его охватила ярость, а теперь этот ужасный вопрос до смерти его напугал.
— Как тебе могла прийти такая идея в голову?
— А разве я не слышал вчера тех нежностей, которыми она тебя осыпала? Остальное додумал своей не самой никудышной головой.
— И ты — ты называешь себя бесталанным, о всезнающий? Ты нагло меня обманул, назвав себя архитупицей! А я тебе почти поверил, я, легковерный осёл!
— O король, мы оба были правы! Всезнающие не знают ничего… Да, мне известны вещи, неведомые никому, но то, что знает каждый — как раз этого-то я и не знаю. Самый великий гений и есть самый большой осёл; и, может быть, самый большой осёл и есть самый великий гений. Меня всегда и все считали невыносимым. Люди больше знают о туманных звёздах, чем обо мне, твёрдом ядре их собственных душ. Ты найдёшь во мне все свойства, противоположные друг другу. Скажешь, что я — самый возвышенный, и тут же оговоришься, что и самый падший, жалкое пресмыкающееся. Ведь весь мир и есть змея.
При этих словах он вздрогнул.
— Иногда ты увидишь во мне воплощение ненависти, иногда — воплощение любви. Силу — и испускающее дух бессилие. И не обязательно одно следом за другим, но и
Он снова вздрогнул. Новое предчувствие посетило его: «То, чего я ищу, это я сам, а значит, и искать ничего не нужно, ведь я давно нашёл искомое, уже целую вечность назад… Что это значит? Что всё, всё на свете закончено и совершено, что несовершенство — лишь галлюцинация, обман рассудка? Что ни к чему не нужно стремиться, а лишь покоиться, обняв себя, в собственном вечном сиянии? А что дальше?..»
Он погрузился в размышления.
— Мы плывём к плавучим островам в широком благоуханном потоке, мы плывём, и острова плывут, нам до них не доплыть. Мираж оплёл ваши царские очи: вы околдовали себе душу, и вот в ней цветут острова, — пробормотал он себе под нос слова Яна Бжезины.
Король же, всё ещё смущённый его внезапным гневом, не мешал Змею, пока тот обозревал невинные регионы своей души.
— Ну, так что с твоей королевой? — вдруг весело воскликнул Змей. — Поторапливайся, король. Если мы будем писать в таком темпе, получится роман как минимум две тысячи страниц длиной, так что этот твой прохвост никогда его не допишет, и ты, Ахиллес и Мирмидон, потеряешь своего воистину достойного Гомера! Кто тогда будет тебя воспевать, о микроскопический Александр?
— Если бы я и вправду этого хотел, — уклонился вседержитель, — с какими чувствами ты совершил бы это чудовищное деяние?
— О, не иначе как с ужасом, огромной болью и отчаянием! Но перешагнул бы через себя, потому что служу тебе верой и правдой и верю, что твои указы исполнены мудрости!
— Наконец-то ты говоришь разумно! — обрадовался король. — И — и — ты снова прав. Но только, ради бога, никому не говори о моих планах, иначе мы погибли! Да, я действительно решил лишить её жизни, мою родную, потому что цель, которую преследует она и её приспешники — истребление муравейства. Убьём её — спасём миллионы! Но ах! какое бремя ты взвалил на мои, пусть и сильные, плечи! — Он разрыдался…
— Что Ж, решено! А теперь расскажи мне подробнее, что я должен сделать.
Король задумался. Потом заговорил с удвоенной энергией:
— Я заманю их сюда. У южного подножия этой горы простирается плато площадью около сорока тысяч наших метров в квадрате. Там они будут стоять в решающую минуту. Одним муравьиным километром западнее начинается полоса леса около пяти м-км шириной. Если ты спрячешься за лесом, они тебя не заметят. Около трёх часов пополудни ты услышишь сигнал трубы — и сразу бросайся вперёд! Всего половина твоей длины будет отделять тебя от жертв. Потом отползи ещё километров на десять и снова проползи по уже мёртвым телам на исходную позицию. И повтори снова весь манёвр для большей надёжности. Лес тебе не помеха. Всё понял?
— Да, — рассеянно ответил Змей, который всё время королевской речи обдумывал свои новые философские идеи.
— Теперь главное, чтобы ты занял правильную позицию в укрытии. Запоминай: сначала шесть м-км на запад. Сигнал трубы даст тебе знать, когда ты окажешься на нужном месте. Потом поворачивай на юг. Когда твоя голова приблизится к цели, труба протрубит дважды. Если проползёшь мимо — услышишь ещё сигнал, а когда снова вернёшься на место — тройной. Потом — и это очень важно! — твоё тело должно вытянуться по прямой с запада на восток: в этом положении ты атакуешь моих врагов в три часа пополудни. Если ты не вытянешься по струнке, то потеряешь ориентацию и дело кончится тем, что ты заблудишься в пустыне камней. Поэтому абсолютно необходимо, чтобы ты оставался в этой позиции всё время, пока не услышишь сигнал трубы в три часа.
— Ну и задание, — недовольно пробурчал Змей. — Как в казарме. Глупо ждать, не двигаясь с места! Ты говорил о небольшой прогулке, а тупое ожидание вовсе забыл упомянуть, а ведь это в тысячу раз большая, отвратительная работа!
— Думается мне, ты рехнулся! Как ты можешь называть работой ленивое лежание? Хотел бы я всегда так работать, ха-ха–ха!
— А я — ни четверти часа, если бы не грела меня высшая надежда увидеть синего пса! — Тут он сам себе дал оплеуху.
— Похоже, тебе недостаёт самообладания.
— Твоя правда — но разве я уже видел синего пса? Пока не увижу его, я слаб. Но не воля тому виной, а мой скупой интеллект, который всё время забывает о моей цели…
— Не будем терять время, мне пора ехать домой. Иди — и чтобы ты не скучал, избалованный мой, возьми с собой мою трубку. Но в два тридцать прекрати курить, а то дым от трубки испугает преступников. Исполнишь всё как следует — будем гулять до вечера, есть, пить, веселиться, рассказывать истории про синих псов! Вперёд!
— Спасибо за трубку! — Вместе с трубкой он прихватил кисет и спички и медленно повернул на запад. На расстоянии ровно шести м-км он остановился, и труба без колебаний дала одобряющий сигнал.
— Всё-таки он надёжный парень! — удовлетворённо пробормотал король. — Если бы не его странное сумасшествие, он был бы безупречен. Но я наверняка смогу вылечить его ум. Если удастся излечить его, я придумаю какое-нибудь занятие для этого странного существа, когда захвачу весь мир. Может быть, сделаю его премьер-министром, или ректором магнификусом, или даже кардиналом.
Но вскоре ему стало ясно, что он перехвалил Змея. Его голова никак не могла занять правильное положение за деревьями, несмотря на все сигналы. Ещё дольше Змею понадобилось, чтобы вытянуть тело на восток. Драгоценный Змей словно не мог разобрать звуков трубы и ворочался так неловко, что казался невероятным тупицей.
Сначала король усматривал в его поступках каприз, потом зловредность, потом упрямство, потом позу и насмешку, и наконец бестолковость.
Поделиться книгой: