Помоги проекту - поделись книгой:
Стриж бы себе поверил, но перед глазами стояло закаменевшее лицо брата. Когда Волчок догонит Стрижа и попытается убить, Шорох не останется в стороне, и Угорь не останется. Выживет ли хоть кто-то в драке четырех подмастерий-ткачей?
«Нельзя попадаться, вот и все. Надо продержаться до заката. Надо!»
«Надо-надо!» — звенели в ушах колокола, дразнили безопасностью Светлого храма.
«Спрятаться там, под юбками Райны? Смешно… но где еще спрятаться от Хиссова отродья? Если только…»
Стриж словно впервые глянул на храм Хисса: гладкие серые стены, такие же, как у храма Райны, только в нишах не духи света с лебедиными крыльями, а демоны Ургаша — покрытые чешуей, с акульими зубами и крыльями нетопыря. И шпиль черный, не серебряный. Эбеновые двери плотно закрыты — горожане входят в другие двери, белые, а сюда стараются не смотреть.
Темный храм манил и пугал, в голове вертелись слова священного договора: «Клянусь служить Тебе в жизни и смерти, Темный Хисс. Отныне я раб в воле Твоей, перчатка на руке Твоей и проводник душ Твоих». Если бы можно было ступить на тропу тени сегодня, сейчас! Не дожидаться испытаний и посвящения, а призвать Хисса. Все равно Ургаша не миновать, но если бы Хисс принял, не покарал дерзкого безумием… Мастер говорил, призвать Хисса без ритуала — верная смерть.
И не призвать — смерть.
Нет смысла гадать, почему Волчок попытался убить Стрижа. Но раз попытался один раз, то не отступит. А значит, придется рискнуть.
«Хисс любит дерзких», — прошелестели ветви старого платана.
Стриж вздрогнул, оглянулся: кто?! Но толпа текла мимо, люди улыбались, шутили и сплетничали, никто не глядел на замершего от страха парнишку. Ноги сами понесли его к темному храму, вопреки жгучему желанию спрятаться, исчезнуть, умереть — лишь бы не сделать того, к чему готовился всю жизнь.
Не веря в собственную смелость, Стриж сглотнул ком в горле и шепнул:
— Темный Хисс! Услышь меня!
«Я помогу тебе. — Каменный демон в нише храма усмехнулся кривоватой, тягучей усмешкой Шороха, сверкнули чуть раскосые глаза, так похожие на глаза Мастера Ткача, но веселые и родные. — Если хорошо попросишь».
Тишина упала на площадь Близнецов. Замерли горожане, зависли в небе ласточки. Тень черного шпиля вытянулась, легла под ноги тропой: «Иди ко мне, слуга мой!»
Стрижа бросило в жар, задрожали руки, виски свело болью от взбесившихся мыслей… Хисс ответил ему, счел достойным! Хисс предлагает помощь подмастерью, который и так принадлежит ему? Сумасшествие или ловушка? Но Хиссу нет смысла ловить Стрижа, он и так его. Нет, здесь точно подвох. Но иначе — смерть. И как же брат?! Нельзя оставить брата одного…
Стриж обернулся. Нашел в замершей толпе стремительную даже в неподвижности фигуру Волчка. Ему наставник дал осу и велел догонять Стрижа. А Стрижу — бежать и прятаться, не заходить в жилье, не пользоваться оружием и вернуться домой не раньше заката. И обоим — не убить друг друга и обойтись вообще без жертв. А кто нарушит волю Мастера Ткача, будет отвечать перед самим Хиссом.
Позади Волчка в полусотне шагов замерли Шорох и Угорь. Наблюдатели. «Не выпускать из виду, не вмешиваться, что бы ни случилось». Угорь и не вмешивался. Шакал.
От Угря и Волчка несло смертью и ненавистью. Ради власти над тропами тени оба готовы были убивать без сомнений и колебаний. Истинные ткачи. Почему же Темный Хисс помогает не им? И чего Хисс захочет за свою помощь от Стрижа, если душа и тело подмастерья-ткача и так принадлежат ему?
А неважно. Сейчас надо выжить, чего бы это ни стоило. Стриж не имеет права оставить брата одного.
Он глубоко вдохнул пахнущий тленом воздух и, едва не подавившись, выпалил:
— Да! Прошу тебя, помоги!
«Верный выбор, мой мальчик, — рассмеялся каменный демон. — Готов сыграть?»
От слова «мой» сердце оборвалось, к горлу подкатила тошнота. То, о чем Стриж не желал думать, явилось само, и уже никуда не деться. Пути назад нет, да и не было никогда.
«Ступи в тень и позови. Но не здесь. Пусть это останется нашим с тобой маленьким секретом».
Бездна в последний раз обдала Стрижа ледяным дыханием, и живой солнечный свет брызнул в глаза, а ноги сами понесли его прочь с площади Близнецов.
Яростная безнадежность вытеснила сомнения, за спиной словно выросли призрачные крылья из легенд о Воплощенном. Все внутри дрожало, казалось, он летит с обрыва — в омут…
«Радуйся, Себастьяно бие Морелле. Ты жив. Твой брат Шорох жив. Темный Хисс принял тебя. Без испытаний! Ты ж об этом мечтал, — твердил себе Стриж, успокаивая рвущий кишки ужас перед Бездной. — Радуйся, шисов дысс! Просился в Ургаш, так не замочи штаны на пороге!»
«Пол-день, пол-день!..» — насмешливо пели колокола.
«В тину! Я — жив!»
Обернувшись, Стриж показал Волчку шисовы хвосты из трех пальцев, коротко засмеялся и понесся к Чистому рынку. Волчок побежал следом, все еще уверенный, что он — охотник, а не дичь. Едва Стриж вынырнул из толпы, послышался цокот копыт по булыжнику: наперерез выехал патруль.
— А ну, стой, отребье! Куда? — заорал стражник на кауром жеребце.
Остальные разъехались, перегораживая улицу. Стриж рванул быстрее и, пригнувшись, проскочил под брюхом лошади. Удивленные стражники замешкались, Волчок проскользнул следом, но сержант успел огреть его хлыстом. Шорох с Угрем отстали. Стриж нырнул в рыночный водоворот, побежал по рядам мимо наваленных грудами абрикосов и корзин первой черешни, мимо горшков и ковров. Волчок дышал в затылок азартом и ненавистью.
Не сбавляя скорости, Стриж обломанным концом отмычки ткнул первого попавшегося осла. Тот взревел, взбрыкнул и помчался прямо на Волчка, таща за собой вцепившегося в упряжь селянина и связку ярких тряпок.
Волчок отвлекся — всего на миг, но этого мига хватило, чтобы влететь в тень от навеса и выдохнуть, пока страх не вытеснил азарт схватки:
— Хисс!
Вопли, сумятица, паника и злость вокруг Стрижа загустели. Нахлынула и отступила волна запахов: специи, пот, пыль. Поднялись до резкого визга голоса и тут же упали, завязли басовым урчанием. Все вокруг выцвело, подернулось дымкой и замедлилось. Холод пробрал до костей. Привычный мир стал плоским, как стекло, а поверх него изморозью соткались силуэты демонов.
— Хисс, Хисс… — Они шипели и тянулись к нему, скалились и били крыльями. Ледяной ветер рвал волосы, смеялся и звал: — Сюда… здесь… останься!
— Договор! Я хочу заключить договор с тобой, Темный Хисс! — срывая связки, закричал Стриж.
— Договор? Не боишьс-с-ся?
Тень смеялась, но за смехом не было веселья, только голод и пустота.
— Боюсь. Но клянусь служить тебе в жизни и смерти, Темный Хисс! — Голос словно тонул в вате.
— Я всегда забираю свое, Себастьяно бие Морелле по прозванию Стриж. Не забывай. Ты — мой!
— Я — твой слуга, Темный Хисс, — в отчаянной надежде на чудо Стриж отозвался совсем не теми словами, что полагались по ритуалу.
— Добро пожаловать в Ургаш, мальчик. — Божество усмехнулось, не обратив внимания на робкую попытку своего нового раба что-то изменить.
С последним словом Темного Брата холод отступил, затих ветер и растаяли демоны. Стриж остался один посреди серых людских силуэтов.
Дальше все было просто.
Он вернулся назад, к неподвижному Волчку, вытащил из его кармана осу с иглой, уколол Волчка в руку. Прицепил насекомое к рубахе. Отошел на сажень.
И сделал шаг — из Тени домой. В живой мир.
Шаг — краски вернулись, вернулись запахи и звуки. Вернулись свет и тепло.
Почти вернулись.
Глава 5. О хрупкости доверия
— Убьешь его, если продолжишь расспросы.
Роне шагнул к Шуалейде и накрыл ее своим плащом. В глаза Дайму он не смотрел — ему и так хватит унижения. Проклятье. Надо было показаться раньше, не ждать до последнего. Но естественный научный интерес пересилил. Увидеть, как действуют наложенные Светлейшим и Темнейшим путы, разве можно упустить такой шанс?
Наверное, нужно было упустить шанс, но не допустить вот этого…
Проклятье.
— Не смей прикасаться ко мне, — прошипела Шуалейда, сдергивая с себя плащ Роне и вскакивая на ноги. Уже одетая, разумеется.
— Как будет угодно вашему высочеству, — усмехнулся Роне, провоцируя ее злость.
— Нашему высочеству угодно, чтобы ты убрался! Ты! Это все… ненавижу! Ты знал, да? Знал!..
Дюбрайн, которому хватило пары секунд, чтобы справиться с собственными эмоциями и привести себя в приличный вид, шагнул к ней. Обнял за плечи.
— Роне не знал. — Дюбрайн развернул Шуалейду к себе, благородный придурок, принимая на себя ее гнев. — Тебе не за что…
— Знал, — перебил его Роне. — Но тебе надо было увидеть все самой.
Шуалейда и Дюбрайн синхронно метнули в него полные ярости взгляды, с рук сумрачной девчонки заструились лиловые молнии, ее растрепанные волосы зашевелились ядовитыми змеями — вот-вот начнут плеваться острыми синими искрами. Если б она знала, как прекрасна, когда злится! Стихия, чистая стихия!.. Впрочем, сейчас его восхищение неуместно.
«Прошу тебя, не вмешивайся хоть пару минут, — мысленно попросил он Дюбрайна. — Я знаю, что делаю».
«Ты Хиссов сын, Бастерхази».
Дюбрайн приоткрылся лишь на миг, но Роне хватило, чтобы еще раз обозвать себя идиотом. Ведь он сам прекрасно знает — каково это, оказаться униженным и беспомощным. Обманутым. Преданным. И то, что Дюбрайну сейчас больше всего на свете хочется его убить — понятно и логично. Но… больно.
«Несомненно», — ответил Роне вместо «прости». Наверное, потому что если бы он сказал «прости», все оказалось бы зря. Сейчас не место и не время выяснять отношения с Даймом, сейчас важнее всего — хоть что-то сделать с ядом, кипящим в Шуалейде.
— Убирайся, Бастерхази, — выплюнула она, не замечая даже, как вокруг нее завиваются потоки взбаламученной стихии, готовые вот-вот превратиться в ураган. — Тебя тут не ждали!
— И чем же я так не угодил вашему высочеству? — Роне приблизился к ней еще на полшага, преодолевая отчетливое сопротивление воздуха и не отрывая взгляда от светящихся мертвенно-лиловым глаз.
— Чем?! Ты обманул меня! Ты лгал! Ты притворялся! Ты… что тебе нужно от меня, Бастерхази? — Голосу Шуалейды вторил свист ветра в кронах деревьев. — Хочешь мою Линзу?!
— Ну что ты, я хочу гораздо большего.
— Треснешь!
— Мне нужна ты вся. Вы оба, целиком и полностью. — Тут Роне позволил себе короткий, на половину мгновения, взгляд на Дайма.
Девчонка на миг опешила от его наглости, почти отступила — и уперлась лопатками в Дюбрайна. О, Роне прекрасно видел, какого труда полковнику МБ стоило продолжать доверять темному шеру! И в полной мере оценил это невозможное чудо.
Шуалейда тоже оценила, правда, совсем не так, как оно того стоило. Она обернулась к Дюбрайну, ища поддержки и такого же, как ее собственное, возмущения намерениями Роне, натолкнулась на хмурый взгляд и ментальные щиты…
И взорвалась. Наконец-то.
Она кричала, обвиняя Роне Мертвый знает в каких прегрешениях и собственных страхах, она швыряла в него заклинаниями и потоками чистой силы, она плакала и проклинала его — и не замечала ничего кругом. Ни разразившейся над рекой грозы. Ни шквала, ломающего деревья на островке. Ни дюжины поглотителей вроде тех, что установлены в зале совещаний Конвента — их невесть откуда достал и разбросал вокруг Дюбрайн. Ни самого Дюбрайна, который буквально врос в землю и гасил разбушевавшуюся стихию, проводя ее через себя наподобие громоотвода — мощности магопоглотителей явно не хватало.
Роне мимолетно отметил, что недооценивал Магбезопасность. Без Дюбрайна они бы уже снесли несчастный островок до основания. И Шуалейду тоже недооценивал. Во-первых, ее силу, а во-вторых — способность выходить из берегов. А, и еще ментальный талант Саламандры, чтоб ей в Светлых Садах икалось.
Из несвязных криков, а главное, выплеснутых на него эмоций и картинок Роне уловил главное: диверсия Саламандры упала на благодатную почву. Темных шеров и Роне лично ненавидели чуть ли не все, кто окружал Шуалейду с детства. И Зефрида, и полковник Бертран, и капитан Герашан, и его рыжая жена… Оказывается, именно его назначили виновным в том, что лесная ире попала в рабство. Глупости какие. Роне всего лишь делал и продавал некоторые артефакты, но уж точно не он выманивал рыжую дуру из леса и надевал на нее рабский ошейник!
Именно это он Шуалейде и сказал. Не только это, конечно. Он тоже орал и ругался, отражая ее атаки и одновременно стараясь ее не покалечить, благо подобные танцы не раз танцевал с любимым учеником Паука. Прямо хоть благодари старого упыря за науку!
Она выдохлась резко, прямо посреди очередной фразы. Кажется, обвиняющей Роне в попытке убить Каетано. Или в том, что он спелся с Ристаной и мечтает прибрать к рукам корону Валанты. Будь Роне младше и глупее лет на полсотни, его бы все это очень задело. После того как он дважды спас ее от сумасшествия, обвинять его во всей этой несусветной чуши…
Но, по счастью, ему уже не шестнадцать лет, чтобы эмоции захлестывали с головой и напрочь отключали мозги. Он — взрослый, опытный темный шер, и ему плевать, что за ерунду несет легковерная и неблагодарная девчонка.
Да. Плевать. Он здесь, чтобы получить свое. Как угодно. Любым способом. И он свое получит.
Вот только выдохнет, успокоится, выдохнет еще раз… Ему совсем-совсем не хочется убить и неблагодарную девчонку, и шисова Дюбрайна, который ни словом не возразил на ее глупые обвинения… Да что там, он был совершенно согласен с тем, что Рональд Бастерхази — кровожадное беспринципное чудовище…
Проклятье.
Выдохнуть.
Свернуть ревущие огненные потоки.
Присесть рядом с Даймом, держащим на руках рыдающую девчонку.
Вспомнить о том, что она — маленькая. Он сам в шестнадцать ни шиса не понимал в жизни. Но она вырастет и поумнеет. Он сам ее научит смотреть на мир иначе. Разумно. Они с Даймом вместе научат. Вот прямо сейчас и начнут.
Ей было отчаянно стыдно. Опять она сорвалась! Никакого самоконтроля, никакого! И плакать тоже было стыдно. А уж посмотреть в глаза Дайму или Роне… у…
Поэтому, когда Роне сел на землю рядом с ней, Шу только крепче прижалась к Дайму и спрятала лицо у него на груди.
— Ты Хиссов сын, Бастерхази, — тихо и устало сказал Дайм, продолжая гладить Шу по голове.
— Уж какой есть, — так же устало отозвался Бастерхази.
— Это, по-твоему, называется откровенный разговор?
— Именно. У нас нет времени на танцы вокруг да около. У Люкреса обострение паранойи, он не верит никому и убежден, что все кругом его обманывают.
— Какая потрясающая чуткость восприятия, — хмыкнул Дайм. — Что он хочет от тебя?
Поделиться книгой: