Помоги проекту - поделись книгой:
Юрий Коваль
«Суер-Выер»
Первая часть первой редакции романа-пергамента «Суер-Выер»
Фок
Глава первая
Скрип и шелест
Темный крепдешин ночи окутал жидкое тело океана.
Наш старый фрегат «Лавр Георгиевич» тихо покачивался на волнах, нарушая тишину тропической ночи только скрипом своей ватерлинии.
— Фок-стаксели травить налево! — раздалось с капитанского мостика.
Вмиг оборвалось шестнадцать храпов и тридцать три мозолистых подошвы выбили на палубе утреннюю зорю.
Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в свое одеяло.
— Это становится навязчивым, — недовольно шепнул мне наш капитан Суер-Выер.
— Совершенно с вами согласен, сэр! Невыносимо слушать этот шелест одеял.
— Шелест? — удивился капитан. — Я говорю про скрип нашей ватерлинии.
— Позвольте возразить, сэр, — заметил я. — А не пора ли кинуть известный вам якорь?
Глава вторая
Судьба и звуки
Когда мы кинули, наконец, известный нам якорь, снова наступила глубокая ночь.
Берег-то мы завидели еще утром. Жали к нему, жали, так и сяк надували паруса, а причалили в темноте.
— Обидно, — говорит Суер-Выер. — Надоели эти ночи, полные опасных злодейств.
Лоцман Кацман, старпом Пахомыч, я и, конечно, наш капитан к полуночи сошли на берег. В туземной темноте острова только белые брюки капитана служили для нас примерным ориентиром.
— Что принесет нам судьба? — говорил Суер, усаживаясь на прибрежный камень.
— Хрен ее, холеру, знает, — ворчал старпом.
В темноте мы расселись на траве вокруг капитана и стали ждать приноса судьбы. Прошло, наверно, с полчаса. Судьба не показывала никаких признаков жизни.
— Невезуха, — вздыхал Суер.
Когда ожидание стало нестерпимым, я взял на себя роль судьбы и вынул из бушлата бутылку малаги.
Тут все оживились и стали просить судьбу принести еще чего-нибудь, но только через час я вынул вторую бутылку.
Внезапно раздались какие-то звуки, которые только лоцман Кацман называл впоследствии песней:
Под эти звуки, идущие из недр острова, мы и заснули, тесно прижавшись к нашему капитану.
Глава третья
Остров шампиньонов
Проснувшись же наутро, мы обнаружили, что вокруг нас из земли выросли толстые белые шампиньоны. Коренастые и мясистые, они молча разглядывали нас.
Именно — разглядывали, хотя на их белых мордах не было видно никаких осмысленных глаз.
— Что за чертовщина? — сказал Суер, зевнув. — Плаваем-плаваем, а как только приплывем на остров, обязательно увидим какую-нибудь чушь, вроде этих белорожих болванов.
Шампиньоны вздрогнули. Внезапно один, особенно свирепый и розовый, как зефир, подскочил к капитану. Откуда-то из его ножки высунулась рука, и он закатил оплеуху сэру Суеру-Выеру.
— Бежим! — крикнул лоцман, а старпом Пахомыч схватил бутылку из-под малаги и так треснул шампиньона по шляпе, что тот раскололся пополам.
— Бей нечервивых! — кричал Пахомыч. — Руби пластинчатых!
Тут началось то самое, что следует назвать серьезным рукоприкладством.
Я кидался в шампиньонов сырыми яйцами, которые всегда носил с собою. А лоцману сильно не везло. Подлые шампиньоны все время делали ему подножки, и он падал то на левый бок, то на правый. А только он поднимался на ноги, шампиньоны начинали на него прыгать. И так они противно прыгали, что попадали лоцману прямо в лоб. И смех и грех.
Я кинулся к лоцману на помощь, но тут один ражий шампиньон подскочил на своей ножке и устроил мне хук прямо в челюсть. Он был тугой, как боксерская перчатка.
Падая в нок-даун, я успел заметить, как шампиньоны крутят руки нашего капитана.
Глава четвертая
Допрос
Привязав к нашим ногам штук по пятнадцать грибов-дождевиков, шампиньоны потащили нас куда-то. Капитана везли на телеге с дышлом.
По пути мы видели деревни и села, в которых жили шампиньоны, пасли коров, косили сено. Маленькие шампиньончики то и дело катались на трехколесных велосипедах.
Вдали показалась красивая колоннада, украшенная бесконечным количеством пилястр и канифолей. На пороге стоял крупнейший шампиньон в юбке, розовой, как у римского патриция. Мрамор колонн странно сочетался с его лоснящимся лбом, и я отметил про себя, что шампиньонам очень подходит мрамор.
— Гармония! — воскликнул розовый патриций, и везущие нас грибы все до одного пали на колени.
Тут из-за колонн выскочили шампиньоны с шашками наголо, схватили капитана и поволокли по ступеням. За ним повлеклись и мы с лоцманом и старпомом.
В обширном зале нас повалили на пол и стали топтать. Топтали долго, пока снова кто-то не воскликнул:
— Кончай гармонию!
Гармонию окончили, и мы увидели, что за письменным столом объявился огромный и коричневый, так называемый Порфироносный Шампиньон. Он был лысый, а на лысине, прямо посредине стояла круглая печать. Только попрошу понять меня правильно. Печать не была отпечатана, она стояла на лысине, как рюмка на шаре.
— Как ваша фамилия? — спросил Порфироносный у нашего капитана.
— Суер-Выер, — скромно отвечал тот.
— Кто вы по национальности?
— Русский.
— Русский? С такой фамилией? Ладно врать. Говорите честно, где родились.
— В Москве.
— В Москве? А что это такое?
— Это город.
— Хым, хым, — сказал Порфироносный, доставая с полки какой-то плюгавенький справочник. — Хым, хым, сейчас проверим, что такое «москва». Читаем: «морда», «мобиль», «моржовый», «могу», «молотов», «москва». Хым, хым. Москва — минеральный краситель, употребляемый для окраски бровь и реснитц.
— Что за чушь? Москва — крупнейший город в мире. Я в нем родился. Я — русский.
— Сейчас проверим, кто вы, — зловеще пообещал Порфироносный, нажал кнопку на столе, и в залу явился хилый и бледный белобородый шампиньон с телескопом в лапах.
— Этот тип, — сказал Порфироносный, кивнув на капитана, — уверяет, что он русский. Установите, пожалуйста, его выходные данные.
Хилый белобород водрузил телескоп на треногу и направил линзы на капитана.
— Никакой это не русский, — сказал он, покрутив рычажок. — Это — шампиньон.
— Что? — закричал Суер. — Я? Шампиньон? Это вы тут все шампиньоны! Грибы паршивые! А я — человек!
— Ничего подобного, — сказал хилый с трубой. — Вы и есть шампиньон, но не совсем чистый. Отец у вас был подберезовик, а мать — шампиньон. Суер — это популярная фамилия у шампиньонов, а Выер — у подберезовиков. Что прикажете делать с этими грибами, ваша светлость?
Порфироносный лысак схватил свою печать, ляпнул ею по шару и коротко сказал:
— Жарить!
Глава пятая
Стены темницы
Жаритъ нас порешили наутро.
Лоцман Кацман пытался было выяснить, на каком это будет происходить масле, но ему грубо ответили: «На маргарине!»
Потом стали нас бросать в темницу. Пахомыча бросали долго, он цеплялся за мраморные колонны, бил бросающих по роже и суесловил.
— Первейшая необходимость, — сказал Суер, когда забросили и Пахомыча. — Первейшая необходимость выяснить, из чего сделаны стены нашей темницы.
— Из кирпича, — отвечал лоцман.
— Так это же замечательно! — вскричал Суер-Выер. — Его можно легко продолбить.
И мы стали долбить, напевая протяжную песнь:
Это простая песенка, пришедшая из средневековья, очень поощряла нас, как вдруг лоцман сказал:
— Это не кирпичи.
— А что же это? — спросил капитан.
— Неизвестно, сэр, — вздохнул лоцман. — Позвольте лизнуть.
— Лизните, — разрешил капитан. — Только аккуратно.
— Предел деликатности, — сказал лоцман и лизнул стенку.
— Неловко, сэр, — продолжал он, лизнув. — Крайне неловко говорить, что это такое. Но факт остается фактом — это копченые сельди.
— То-то я чувствую: чем-то пахнет! — вскричал капитан.
— Сэр, — сказал старпом Пахомыч, — в этих сельдях легко проделать дыру.
— Но каким способом?
— Проесть, — отчеканил старпом.
И мы встали на колени рядом с капитаном и за каких-то полчаса проели дыру диаметром в полтора метра.
— Дурная привычка у этих шампиньонов, — ворчал лоцман, когда мы плыли обратно на корабль. — Скрепляют копченых сельдей цементом.
— А на мой вкус слишком уж много гвоздей, — поддерживал его капитан.
Глава шестая
Шторм
По линии горизонта было не все благополучно. Нарастало облачко.
— Идет шторм, — не без основания продребезжал впередсмотрящий Ящиков.
— Шторм? — удивился Суер-Выер. — Так ведь он умер!
— Кто умер?
— Шторм умер. Апполлиннаррий Брамсович.
— А это другой шторм идет, — раздраженно пояснил Ящиков.
Поделиться книгой: