Помоги проекту - поделись книгой:
ЛЮБОВЬ СУТЕНЕРА
Я достаточно знал Манон: зачем же так сокрушаться над несчастием, которое давно следовало предвидеть? Не лучше ли употребить свои силы на то, чтобы отыскать средство исцеления?
Как-то летним вечером со мной случился презабавный эпизод. Я возвращался домой пешком, пытаясь выветрить винные пары, кружившие мою хмельную голову, и проходил мимо троллейбусной остановки, которую с недавних пор облюбовали путаны весьма среднего пошиба — из числа тех, кто стоит на тысячу рублей дешевле, чем в фирмах по вызову, и на тысячу рублей дороже, чем на знаменитой площади трех вокзалов. Никаких похотливых мыслей в тот момент у меня не было — равно как и денег, — поэтому пройти мимо этой остановки меня заставило чисто мужское любопытство, которое, как вскоре выяснилось, оказалось одарено сполна!
Одна из находившихся там путан — статная, пышнотелая, черноволосая женщина в темно-синем платье и лакированных туфлях на высоком каблуке — вдруг бросилась ко мне на шею (отчего я изрядно согнулся!) и, используя безумно смешной стиль XIX века, «страстно облобызала».
Поскольку дама была отнюдь не дурна собой и к тому же благоухала хорошими духами, я принял эти ласки с явным удовольствием, невольно подумав про себя о том, «какой же я, оказывается, обаятельный!».
Однако это ее поведение отнюдь не понравилось двум местным сутенерам — какой-то мелкотравчатой сволочи, курившей вместе с остальными девчонками. Один из них решительно шагнул вперед и грозно зарычал:
— Эй, мужик, а ну, отпусти ее!
В любое другое время я бы миролюбиво заметил, что это не я держу, а меня держат, однако спьяну во мне совершенно некстати просыпается воинственный дух (не подкрепленный никакими иными воинскими доблестями!), поэтому я ответил весьма замысловатой матерной фразой, смысл которой сводился к грубому совету не вмешиваться в мои отношения с представительницами прекрасного пола.
После этого на авансцену выдвинулся второй сутенер, и мое положение сделалось довольно неприятным. Возможно, ребятам просто надоело топтаться на одном месте, и они решили слегка поразмяться, но тут целовавшая меня дама вдруг разжала свои страстные объятия и, обращаясь к ближайшему из парней, укоризненно воскликнула:
— Да ты что, Витек! Это же Олег Суворов!
— Какой еще Суворов? — недовольно нахмурился сутенер, в то время как я, напротив, начал расплываться в глупой улыбке, ожидая комплимента типа «известный писатель». Тем обиднее было услышать продолжение:
— Как это — какой? — возмутилась дама. — Он — друг того самого Кандратова, на которого я в свое время работала! Ты че — не помнишь, что ли?
— А, ясно… Ну, тогда извини, мужик. — И сутенер протянул мне руку, которую я машинально пожал. То же самое сделал и второй, словно бы торопясь принести свои извинения столь достойному человеку.
После этого я продолжил свой путь домой, тщетно роясь в закромах утомленной коньяком памяти. Даму я, честно говоря, так и не вспомнил, поскольку преисполнился самой настоящей обиды. Прелестное же у меня, оказывается, реноме — друг самого известного сутенера Москвы! И это при том, что я написал уже свыше тридцати книг самых различных жанров!
В любом случае вот таким вот неожиданным образом в моей жизни вновь возник этот человек — Сергей Иванович Кандратов, — а вскоре вслед за этим появилась и его новая рукопись — продолжение «Записок сутенера».
Самое странное состоит в том, что это самое продолжение, которые вы сейчас держите в руках, своим происхождением обязано одной беременности, а потому начинается не с иронии, как первые «Записки», а с самой настоящей драмы. Но для того, чтобы пояснить это пикантное обстоятельство, напомню краткую канву предыдущих событий.
Год назад один известный московский сутенер, услугами фирмы которого я регулярно пользовался, предложил мне, профессиональному писателю, литературно обработать и попытаться издать его рукопись, в которой он рассказывает историю своей жизни, приведшую его к занятию данным ремеслом. Причем самый конец своей рукописи он дописывал буквально на моих глазах, когда я уже успешно заключил договор со своим издательством.
В конце первых «Записок» говорилось о его внезапной встрече с давно и преданно любимой женщиной, которая, на его счастье, собралась разводиться. Ради нее он даже готов был отказаться от прежнего, столь увлекательного занятия и стать заурядным государственным служащим!
И была в том эпилоге одна фраза, на которую я поначалу не обратил внимания, но именно из-за которой и начались все последующие события.
«Сегодня я занята, — говорит его любимая Марина в ответ на предложение встретиться, — а завтра не знаю — позвони, может быть, буду свободна».
Естественно, что мой герой не стал привередничать и перезвонил на следующий день.
И что же ему сказала его разлюбезная Марина?
«Ты знаешь, я думаю, что теперь нам нет смысла встречаться…»
«Почему?» — горестно изумился ее несчастный возлюбленный.
«Да потому, что вчера я помирилась со своим мужем и мы решили снова жить вместе!»
«Но он же сволочь и развратник!»
«Напротив, Дима — совершенно замечательный человек, ты просто мало его знаешь».
Чем более возможным кажется нам счастье, тем тяжелее смириться с потерей всяческих надежд! Чем более жестокий удар наносит нам судьба устами любимой женщины, тем меньше мы верим в достоинства своих счастливых соперников. Но до чего жестоки бывают женщины, что совершенно этого не понимают!
Мой герой впал в полное неистовство и, пребывая в этом диком состоянии, продолжал преследовать свою Марину, изводя ее звонками и мольбами передумать. Так продолжалось до тех пор, пока она не объявила ему о своей беременности! Пожалуй, это самый надежный способ избавиться от своего поклонника, за исключением, разве что, его принудительной кастрации…
Ну и что ему оставалось после этого делать, как не продолжить свои похождения сутенера, в результате которых и родилась данная книга?
Собственно говоря, на этом мое вступление, как литературного редактора, закончено, после чего осталось только передать слово самому автору…
«Ну что, подруга, раздевайся!»
«Сообщение о внезапной беременности Марины меня окончательно подкосило! Тем же вечером я жутко нажрался и поругался со своей преданной напарницей Викторией, с которой мы чудно, в симпатии и согласии, прожили весь этот бурный на события год.
Кончилось все тем, что она собрала свои вещи и решительно заявила:
— Все, с меня довольно! Я от тебя ухожу!
— Но почему? — пьяно удивился я.
— Надоело мне твое беспробудное пьянство. И так дела у нашей фирмы идут хреново, поскольку я не успеваю со всем управляться, а ты еще целыми днями не просыхаешь. Сколько же можно? Я тебе в «Кащенко» мандарины носить не буду — так и знай!
— Все, с завтрашнего дня завязываю.
— Это я уже много раз слышала. Надоело!
— Но ведь это же несерьезно!
— Да? А как насчет другой причины? Сколько можно слушать твои бесконечные жалобы по поводу этой чертовой Марины! Нашел кому жаловаться! И плевать я хотела на ее беременность, слышишь ты, пьяная сволочь, плевать!
Даже будучи во хмелю, я уловил в последней фразе изрядную толику ревности и попытался хоть как-то на этом сыграть:
— Но ведь теперь уже все, Викуша! Марина осталась с мужем, а мы с тобой будем продолжать прежнюю жизнь даже лучше, чем прежде…
— Никакой прежней жизни уже не будет!
— Ты так сильно ревнуешь?
— А ты думал, что у меня к тебе никаких чувств нет? — гневно сузив глаза, спросила Виктория.
— Тогда прости — и оставайся, — взмолился я, картинно опускаясь на одно колено и при этом с трудом удерживая равновесие.
— Поздно!
— В каком смысле?
— Мне пришел вызов из Америки от моего бостонского друга. Через неделю лечу туда знакомиться с его родителями. Билет уже заказан.
— Вот это да! — Я был так изумлен, что огорченно развел руками и растерянно присел на диван. — Почему же ты раньше молчала? Получается, что мое пьянство из-за Марины — это всего лишь повод избавиться от меня и уехать к этому проклятому ковбою?
— Думай как хочешь, — холодно заявила Вика, — мне теперь уже все равно.
Я давно знал об ее американском любовнике по имени Северин — более того, однажды мы вместе с ней даже встречали его в аэропорту, — однако все эти внезапно свалившиеся новости оказались мне явно не по силам. Мое потрясение было столь велико, что я машинально поднялся и как лунатик направился к бару. Виктория подозрительным взглядом проследила за моими неуверенными телодвижениями, но промолчала. А ведь в любое другое время непременно преградила бы мне дорогу, решительно заявив: «Тебе уже хватит!»
Самое забавное, что именно это соображение несколько охладило мое неистовое желание выпить. Получается, что ей теперь уже действительно все равно — «хоть до смерти упейся»? Ну уж нет, назло ей — не буду! Я вновь плюхнулся на диван и в отчаянии схватился за голову.
Тем временем Виктория застегнула большую дорожную сумку, встала посреди комнаты и осмотрелась по сторонам:
— Кажется, ничего не забыла?
— Давай хоть трахнемся напоследок, — неожиданно для самого себя жалобно попросил я. — Не можешь же ты меня оставлять в таком состоянии, ничем не утешив!
Честно говоря, я ожидал, что меня немедленно пошлют куда подальше, однако случилось нечто неожиданное. Виктория внимательно посмотрела мне в глаза, и в ее прежнем злом взгляде словно бы что-то дрогнуло. Кажется, мой угнетенный вид наконец-то на нее подействовал.
— Ты что — действительно этого хочешь? — после недолгой паузы спросила она.
— Очень хочу! — немедленно загорелся я, но не столько желанием, сколько надеждой на последующее прощение — и распаковку вещей. В конце концов, как еще можно примириться с женщиной, если не напомнить ей о прежних нежностях?
— Ну, ладно, — решительно кивнула Виктория, после чего, словно бы почувствовав мое настроение, добавила: — Только быстро — и безо всяких там нежностей.
— Но почему…
— Или ничего не будет! — Задрав юбку, моя жестокая возлюбленная присела рядом со мной на диван и проворно стянула колготки вместе с трусиками. — Ты чего ждешь? — спросила она чуть погодя, ложась на спину и раздвигая ноги, полусогнутые в коленях. — Надевай презерватив и действуй!
— Но так сразу у меня не получится, — кое-как приспустив брюки и растерянно глядя на своего понурого друга, пробормотал я, — приласкай меня хоть немножко…
Виктория с недовольной миной на лице присела рядом, сделала несколько умелых пассов рукой и даже чуть-чуть поласкала языком, но результат оказался нулевым.
— Ничего у тебя сегодня не получится! — решительно заявила она, вставая с дивана и быстро одеваясь. — Пить надо меньше, сколько раз тебе говорила!
— Но, подожди…
— Нечего мне ждать — и незачем. А если уж очень захочется, то всегда можешь вызвать любую из наших девчонок — как уже много раз делал в мое отсутствие.
— Но я хочу только тебя!
— Поздно, господин Кандратов, поздно!
Я еще пытался ее как-то удержать, неуверенно хватал за руки, что-то пьяно лепетал, уже стоя в прихожей, но Виктория была неумолима. И только напоследок, когда я понуро облокотился на косяк распахнутой настежь двери, обернулась и крепко поцеловала меня в губы.
— Прощай, Серега, — и счастливо! Возможно, я тебе еще позвоню или напишу из Америки.
Это было не только слабое, но вообще никакое не утешение, поэтому я лишь тяжело вздохнул и, заперев за ней дверь, какое-то время еще прислушивался к стуку ее каблуков по лестничной площадке. Потом хлопнула дверца лифта — и все…
Я тяжело побрел обратно к любимому дивану, по пути все-таки заглянув в бар и захватив оттуда полупустую бутылку мартини — любимого напитка Виктории. Вообще-то мне сейчас больше всего хотелось выпить виски, однако я исходил из одного элементарного соображения. Когда вы расстаетесь с женщиной, которая вам долгое время была дорога, то надо немедленно ликвидировать все следы ее пребывания в вашей квартире, чтобы потом, периодически натыкаясь на забытые ею вещи, не впадать в самую чёрную меланхолию. Именно поэтому я решил сегодня же допить это чертово розовое мартини, думая про себя примерно следующее:
«Тихо, тихо, кыш, волна желания! Сегодня я лучше понежусь в волне опьянения — и пропади оно все пропадом!..»
Однако сделать это мне помешал телефонный звонок, с которого, торжественно выражаясь, и начался новый этап моей биографии — при том, что не успел еще толком закончиться прежний! Впрочем, именно эта стремительная смена событий и спасла меня от тяжелейшей депрессии, которая бы непременно наступила на следующее утро. Страшнее похмельной депрессии, наверное, только кома.
Звонила Катюха — та самая профессиональная содержанка из провинции, о которой я много рассказывал в предыдущей книге. В свое время она жила в нашей съемной квартире на «Савеловской» вместе с двумя другими девчонками, но потом забрала свои вещи и съехала, найдя себе очередного сожителя из числа постоянных клиентов. А поскольку тот, судя по всему, был человеком простодушным и влюбчивым, то решил наставить Катюху на путь истинный — вот бедолага! Короче, он пообещал на ней жениться с тем условием, что она бросит свое любимое ремесло и устроится на «приличную» работу.
И Катюха действительно устроилась в фирму, занимавшуюся срочной доставкой продуктов питания, и даже какое-то время там работала, просыпаясь в шесть утра, чтобы успеть к восьми в офис. Но, естественно, с ее привычкой к разгульной жизни долго так продолжаться не могло. Вскоре ей на мобильник позвонил один из постоянных клиентов, и она сразу из своей фирмы отправилась к нему домой, где «зависла» дней на пять. Затем последовали новые звонки от новых клиентов, в результате чего она вернулась к своему злополучному сожителю лишь спустя две недели после того, как рано утром «уехала на работу». Разумеется, этот простофиля элементарно не выдержал столь фантастического бл…ва и выставил ее вон.
Возвращаться ей было некуда — к тому времени мы с Викторией уже поселили на ее место другую девчонку, — поэтому Катюхе пришлось на свои деньги снять комнату у какой-то молодой супружеской пары, чтобы жить там со своим пятнадцатилетним сыном.
— Тебе чего? — хмуро поинтересовался я, услышав в трубке ее нежно-певучий «Привет».
— Как поживаешь?
— Хреново.
— А что случилось?
— Не твое дело. Тебе чего надо?
— Поговорить хотела.
— Со мной или с Викой?
— В принципе с вами обоими.
— Ну, с Викой это теперь уже вряд ли получится, а со мной — сколько угодно. Сможешь сейчас подъехать?
— Конечно.
— Тогда жду. — И я повесил трубку.
Кажется, в предыдущих «Записках» я забыл описать ее внешность, поэтому теперь, как смогу, восполню этот пробел. Росту она была среднего, имела пышный, хотя и несколько обвисший к тридцати с лишним годам, бюст, увенчанный крупными сосками, и весьма красивые ножки с высоким подъемом.
Кстати, о ножках! По моему глубокому убеждению, мир держится не на трех китах и уж тем более не на гигантской черепахе, а на стройных женских ножках! Страшно представить себе, чего бы оказалось лишено человечество без этого предмета восхищения и преклонения. Кто бы тогда написал:
Между прочим, в первой главе «Евгения Онегина» воспеванию женских ножек посвящено аж целых пять строф — с XXX по XXXIV — это я специально проверял.
От природы Катюха была шатенкой, но обычно красилась в блондинку — и это ей было весьма к лицу, если только не ленилась периодически подкрашивать отросшие корни волос.
Что касается непосредственно лица, то она не была безупречной красавицей, хотя, несомненно, имела очень привлекательную внешность — что называется, на «твердую четверку». Лоб у нее был слегка низковат — в полном соответствии с интеллектом, — а на носу имелась легкая горбинка — результат одного из бурных событий молодости, когда ее чуть было не угробил ревнивый любовник. Глаза темно-зеленые, многоопытные, но главное украшение лица — это очень красивые, яркие и чувственные губы.
Впрочем, никакое описание внешности ничего не скажет о ее главном козыре, которым она ухитрялась соблазнять мужиков самого разного возраста — от семнадцати до восьмидесяти, и социального положения — от бывшего премьер-министра до юного девственника, решившего купить себе первую в жизни женщину. А главное ее достоинство состояло в обаянии — вот только не знаю, природном или выработанном в результате богатейшего опыта общения с мужчинами. В любом случае ее обаяние выглядело совершенно естественным, а что еще больше всего ценится в век всевозможных пластических операций, как не естественное обаяние?
Поделиться книгой: