Помоги проекту - поделись книгой:
• Вам надлежит преодолевать негативные эмоции через рассуждения, а также управлять своими желаниями – настолько, насколько это возможно. Следует средствами разума убедить себя, что слава и богатство не стоят того, чтобы ими обладать (во всяком случае если ваша цель – безмятежность), а потому и добиваться их не нужно. Аналогичным образом необходимо убедить себя, что определенные занятия несовместимы с покоем, даже если приятны, а потерянный покой перевесит полученное удовольствие.
• Если вы разбогатели, хотя не стремились к этому, можете наслаждаться обретенным достатком. Радикальный аскетизм проповедовали киники, а не стоики. Тем не менее нельзя привязываться к полученному богатству; более того, даже наслаждаясь им, следует мысленно готовить себя к его потере.
• Люди – социальные существа; обрывая контакт с другими, мы обрекаем себя на несчастье. Если вы ищете безмятежности, то должны выстраивать и поддерживать социальные отношения. При этом следует проявлять осторожность в выборе друзей. А также сторониться, насколько это возможно, носителей дурных ценностей, поскольку они могут испортить ваши собственные.
• Однако некоторые люди неизменно раздражают нас, поэтому отношения с ними возможны только ценой потери душевного покоя. Стоики вложили много времени в создание техник, делающих такие отношения безболезненными. В частности, техник борьбы с оскорблениями, благодаря которым нас больше не разозлить.
• Стоики указывают два основных источника человеческого несчастья – ненасытность и склонность беспокоиться о том, что вне нашей власти, – а также предлагают техники их устранения.
• Против ненасытности они советуют негативную визуализацию. Вы должны созерцать непостоянство всего сущего. Представлять утрату того, что цените больше всего, включая дорогие вам вещи и близких людей. И даже утрату собственной жизни. Это позволит вам ценить то, что у вас есть, и реже хотеть чего-то сверх имеющегося. Следует не только представлять, как ситуация могла бы ухудшиться, но и порой делать ее хуже собственноручно; Сенека советует «практиковать бедность», Музоний – добровольно отказываться от возможностей наслаждения и комфорта.
• Для подавления беспокойства из-за того, что находится вне вашей власти, следует ранжировать все элементы окружающей реальности на те, что вы не контролируете, полностью контролируете и контролируете, но не полностью. Вы не должны беспокоиться о вещах вне вашего контроля. Вместо этого следует сосредоточиться на контролируемых целиком целях и ценностях и б
• Имея дело с вещами, над которыми у вас нет полного контроля, не забывайте интернализировать цели. Цель игры в теннис должна состоять не в том, чтобы выиграть матч, но в том, чтобы сыграть его как можно лучше.
• Следует быть фаталистом в отношении внешнего мира: то, что происходило в прошлом и происходит сейчас, находится вне вашей власти, поэтому не должно расстраивать.
Стоики могли дать философию жизни, не объясняя, чем она хороша. То есть сделать обращение в стоицизм «прыжком веры», каким оно является в дзен-буддизме. Но им хотелось доказать, что их философия «правильная», тогда как альтернативные школы тем или иным образом ошибаются.
Их доказательство начинается с того, что Зевс сотворил человека непохожим на других животных, дав ему разум. Поскольку Зевсу дороги люди, он хотел создать нас всегда счастливыми, но ему не хватило могущества, поэтому он дал нам средства сделать жизнь не просто сносной, но и приятной. Точнее, подготовил для людей жизненный паттерн, ведущий к процветанию. Благодаря способности рассуждать стоики раскрыли этот паттерн. Затем создали философию жизни, позволяющую жить согласно с ним (как выразились бы стоики, согласно с природой) и тем самым преуспевать. Таким образом, если следовать стоическим принципам, у человека будет самая лучшая жизнь, на какую он только может рассчитывать. Что и требовалось доказать.
Представители большинства религий, конечно, отвергнут это доказательство вместе с тезисом, что людей сотворил Зевс. Тем не менее они могут принять слегка модифицированную версию, заменяющую все упоминания Зевса на Бога. Тем самым они совместят доводы в пользу стоицизма со своей религией.
Рассмотрим, однако, затруднительное положение современных стоиков, отрицающих существование как Зевса, так и Бога. Предположим, они верят, что человек появился в процессе эволюции, а не был создан с какой-либо целью. В таком случае они не могут установить цель человеческого существования, добросовестное преследование которой вело бы их к процветанию. Думаю, эти люди выйдут из своего затруднительного положения, отказавшись от стоического доказательства в пользу такого, которое опиралось бы на научные открытия, неизвестные античным стоикам. Позвольте показать, как такое возможно.
Если бы меня спросили, почему стоицизм работает, я не стал бы пускаться в рассуждения о Зевсе (или Боге), а обратился бы к теории эволюции, согласно которой мы появились в результате любопытной серии биологических случайностей. Затем перешел бы к эволюционной психологии, утверждающей, что в ходе эволюционных процессов сформировалась не только анатомия и физиология человека, но и определенные психологические черты – например, склонность испытывать страх или тревогу при одних обстоятельствах и удовольствие при других. Я объяснил бы, что эти склонности развились у нас не для того, чтобы мы вели хорошую жизнь, но чтобы выживали и размножались. В отличие от Зевса (или Бога) эволюционным процессам нет дела до людского процветания – значение имеет только наше выживание и репродукция. Очевидно, совершенно несчастный индивид, сумевший, несмотря на свое несчастье, выжить и оставить потомство, сыграет в эволюции б
Здесь я сделал бы паузу, чтобы убедиться, что слушатель понимает, каким образом эволюционное прошлое обуславливает нашу текущую психологию. Почему, например, мы чувствуем боль? Не потому, что богами или Богом было так устроено, поскольку человеку чем-то полезно такое переживание, а потому, что наши первобытные предки, для которых (благодаря эволюционному «эксперименту») ранения оказались болезненными, имели гораздо больше шансов избежать их – и, следовательно, выжить – в сравнении с теми, кто боли не чувствовал. Чувствующие боль были более удачливы в передаче своих генов – и в результате эту особенность унаследовали мы.
Эволюция наделила нас чувством страха: животные, боявшиеся львов, в меньшей степени рисковали быть съеденными, чем те, кто не обращал внимания на хищников. Корнями в эволюционное прошлое уходят состояния беспокойства и ненасытности. Наши далекие предшественники, беспокоившиеся, достаточно ли у них еды, реже голодали, чем те, кто искал пропитание от случая к случаю. Равным образом они не были удовлетворены тем, что имели, хотели еды побольше или укрытия получше, поэтому с большей вероятностью выживали и размножались, чем легко достигавшие удовлетворения.
Способность получать наслаждение тоже имеет эволюционное объяснение. Почему, например, нам нравится заниматься сексом? Наши предки, находившие его приятным, размножались гораздо чаще, чем те, кто был равнодушен к половому акту или, хуже того, кому он был неприятен. Мы унаследовали гены тех, кому секс доставлял удовольствие, поэтому он доставляет его и нам.
Стоики, как мы видели, полагали, что Зевс сотворил человека склонным жить сообща. Я согласен с ними в том, что мы «от природы» общественные существа. Однако не верю, что нас такими создал Зевс (или Бог). Скорее, мы общественны, потому что наши предки, чувствовавшие тягу к сородичам и объединявшиеся в группы, имели больше шансов на выживание и размножение.
Полагаю, мы эволюционно «запрограммированы» не только строить отношения, но и стремиться к высокому социальному статусу. Вероятно, образованные нашими предками группы имели примерно такую же социальную иерархию, как у стаи обезьян. Член группы низкого статуса рисковал быть лишенным общих припасов или даже быть изгнанным, что угрожало его выживанию. Кроме того, самцы с низким статусом вряд ли оставляли потомство. Следовательно, мотивированные добиваться высокого статуса (кому его получение доставляло удовольствие, а потеря – дискомфорт) чаще выживали и размножались, чем те, кто не был в нем заинтересован. Благодаря такому эволюционному прошлому сегодня людям приятно обретать социальный статус и неприятно терять. Вот почему нам нравятся похвалы и больно получать оскорбления.
По стоикам, Зевс наделил людей способностью размышлять, чтобы они были подобны богам. Я, в свою очередь, думаю, что мы обрели эту способность так же, как и все остальные, – в процессе эволюции. Наши пращуры, умевшие рассуждать, выживали и размножались лучше тех, кто не умел. Важно понимать: мы обрели навыки мышления вовсе не затем, чтобы подняться над эволюционно запрограммированными желаниями. Совсем наоборот: умение рассуждать служило тому, чтобы мы эффективнее утоляли эти желания – например, придумывали сложные стратегии, обеспечивающие нас сексом или высоким статусом.
В нас заложены определенные способности, так как они позволяли нашим предкам выживать и размножаться (потому мы их и унаследовали). Однако из этого не следует, что мы должны использовать их в тех же целях. Дело в том, что разум позволяет нам обращаться со своим эволюционным наследием «нецелевым» способом.
Взять, к примеру, способность слышать. Мы обзавелись ею в ходе эволюции: те, кто мог расслышать приближение хищника, выживал с большей вероятностью. Однако современные люди редко пользуются слухом для этого. Вместо этого они, например, слушают Бетховена, что ни в коей мере не способствует выживанию или размножению. Мы используем нецелевым образом не только слух, но и развивавшиеся в непосредственной связи с ним уши: например, носим солнечные очки или серьги. Сходным образом мы получили навык ходьбы, ибо он помогал нашим предкам выжить, и все же некоторые люди прибегают к нему для восхождения на Эверест, что явно снижает их шансы на выживание.
Подобно «нецелевому» использованию слуха или ходьбы (когда к ним обращаются в целях, никак не способствующих выживанию или воспроизводству вида), можно нецелевым образом пользоваться способностью к мышлению. В частности, обойти с ее помощью поведенческие паттерны, запрограммированные эволюцией. Например, благодаря эволюции человек получает награду (оргазм) за половой акт. Однако благодаря умению размышлять может отказаться от секса, если он уводит в сторону от целей, которые мы поставили перед собой и которые не имеют ничего общего с выживанием и размножением. (В наиболее радикальном варианте, например, он может хранить целибат, что сводит шансы на размножение к нулю.) Что еще важнее, прибегнув к умению строить рассуждения, можно прийти к выводу: многие вещи, которых заставляет искать эволюционная программа, будь то статус или приумножение всего, что у нас уже есть, ценны, если человек стремится к выживанию и размножению, но не имеют никакой ценности, если его цель – жить в спокойствии.
Стоики считали, что Зевс создал человека восприимчивым к страданиям, но дал инструмент – разум, при должном обращении предотвращающий многие из них. То же самое, на мой взгляд, может быть сказано и об эволюции: она сделала нас восприимчивыми к страданиям, но дала – случайно – инструмент, позволяющий частично их избежать. Как и в первом случае, речь идет о нашем разуме. Рассуждая логически, мы можем не только осознать свои эволюционные затруднения, но и предпринять сознательные шаги, чтобы преодолеть их, насколько это возможно.
Хотя эволюционная программа помогла нам как виду добиться значительных результатов, во многих отношениях ее полезность теперь можно подвергнуть сомнению. Рассмотрим, к примеру, боль от оскорблений. Чуть выше я привел ее эволюционное объяснение: наши предшественники, внимательно заботившиеся о своем социальном статусе, имели больше шансов выжить, чем те, кто был к нему безразличен и потому не чувствовал уколов оскорблений. Но с тех пор, как предки человека бродили по африканским саваннам, мир изменился до неузнаваемости. Сегодня вполне можно выживать, несмотря на низкий статус; даже если человека кто-то презирает, закон не позволит отнимать у него еду или выселить на улицу. Кроме того, низкий статус больше не мешает размножению: наоборот, во многих частях света показатели рождаемости выше среди представителей социальных низов, чем верхушки общества.
Если ваша цель – не просто выжить и оставить потомство, но наслаждаться безмятежным существованием, то болезненные переживания в связи с потерей социального статуса не просто бесполезны, но контрпродуктивны. Покуда вы занимаетесь повседневными делами, другие люди, ведомые эволюционной программой, будут искать (зачастую неосознанно) социального статуса. А вследствие этого относиться к вам с пренебрежением, оскорблять и, шире говоря, так или иначе пытаться поставить на место. Стоит им только позволить, они выведут вас из душевного равновесия. Что вам следует предпринять в таком случае, так это «нецелевым» образом воспользоваться разумом, чтобы обойти эволюционную программу, из-за которой оскорбления кажутся болезненными. Иначе говоря, посредством рассуждений лишить оскорбление жалящего острия, сделав менее вредоносным для вашего внутреннего покоя.
В том же ключе подумайте о ненасытности. Наши эволюционные предки выигрывали от желания заполучить побольше всего, поэтому к нему предрасположены и мы. Но если для обуздания ненасытности ничего не предпринимать, она положит конец спокойствию: вы будете не радоваться тому, что имеете, а проведете жизнь в поисках вещей, которых лишены, пребывая в прискорбном заблуждении, что, стоит их найти, начнете ими наслаждаться и оставите поиски. В данном случае опять же вас спасет «нецелевое» применение разума. Вместо того чтобы придумывать с его помощью изощренные стратегии, призванные заполучить побольше всего, нужно подавить в себе тягу к ненасытности. А один из прекрасных способов сделать это – использовать разум для негативной визуализации.
Подумайте, наконец, о беспокойстве. Мы эволюционно запрограммированы на него: предки человека, которые не заботились о пропитании или не тревожились из-за рыка в кустах, а сидели сложа руки, блаженно любуясь закатом, редко доживали до старости. Но сегодня люди (во всяком случае в развитых странах) живут в безопасной и предсказуемой среде: в кустах никто не рычит, на ужин что-нибудь да найдется. Вокруг гораздо меньше поводов для беспокойства – и все же мы беспокоимся не меньше, чем в доисторические времена. «Нецелевое» использование разума позволяет избавиться от этой склонности. В соответствии со стоическим советом следует определить, что в жизни вы не контролируете. Затем посредством рассуждений искоренить тревогу в отношении этих вещей. Это приблизит вас к безмятежности.
Подытожим. Стоики считали, что могут доказать истинность своей философии. В своем доказательстве они отталкивались от того, что Зевс создал человека с определенной целью. Я утверждаю, что можно отвергнуть стоическое обоснование, не отвергая самого стоицизма. Мы можем не разделять стоического взгляда, что созданы для какой-либо цели, но тем не менее признавать, что в рамках своей жизненной философии стоики преследовали верную цель (спокойствие) и открыли множество техник ее достижения.
Отвечая на вопрос, зачем практиковать стоицизм, я не стану ссылаться на Зевса (или Бога) и человеческое предназначение. Вместо этого я расскажу о нашем эволюционном прошлом: о том, как мы запрограммированы эволюцией на определенные желания и эмоции в определенных обстоятельствах; как эволюционная программа позволяла нашим предкам выживать и размножаться, но современного человека делает несчастным; как посредством «нецелевого» употребления разума обойти эту запрограммированность. Стоики, хоть и не догадывались о процессе эволюции, придумали психологические техники, позволяющие обойти аспекты эволюционной программы, нарушающие наш покой.
Понятый надлежащим образом стоицизм суть лекарство. Болезнью являются тревога, горе, страх и другие негативные эмоции, отравляющие людям существование и мешающие радоваться жизни. Стоические техники помогают вылечить болезнь и тем самым обрести спокойствие. Иными словами, античные стоики открыли «лекарство» от негативных эмоций, хотя заблуждались относительно того, почему оно работает.
Понять, как это произошло, можно на примере аспирина. То, что он работает, не подлежит сомнению: человечество на протяжении тысячелетий догадывалось о его лекарственных свойствах. Но как он работает?
Древние египтяне, которые применяли в лечебных целях кору ивы, содержащую то же действующее вещество, что и аспирин, придерживались следующей теории. В человеческом организме находятся четыре субстанции: кровь, воздух, вода и
В начале I тысячелетия лекарственное использование ивовой коры было широко распространено, но впоследствии европейцы, по-видимому, забыли о ее целебных свойствах. Заново их открыл в XVIII веке английский священник Эдвард Стоун. Он установил, что кора ивы служит эффективным болеутоляющим и жаропонижающим средством, но причины этого понимал не больше, чем древние египтяне. В XIX веке химики открыли активный компонент ивовой коры – салициловую кислоту, – по-прежнему оставаясь в неведении относительно того, как она работает. Лишь в 1970-х годах ученые разобрались в этом: из мембран поврежденных клеток высвобождается арахидоновая кислота, из нее синтезируются простагландины, которые, в свою очередь, вызывают жар, воспаление и боль. Препятствуя образованию простагландинов, аспирин предотвращает этот процесс[353].
В этой истории важно, что непонимание людьми того, как аспирин работает, не мешало ему работать. То же самое можно сказать о стоицизме. Стоики похожи на древних египтян, которые наткнулись на лекарство от распространенных недугов и пользовались им, не понимая механизма действия. Если египтяне обнаружили средство от головной боли и жара, то стоики – от негативных эмоций; точнее, они разработали комплекс психологических техник, несущих спокойствие. И египтяне, и стоики заблуждались относительно того, как обнаруженное средство действует, но не в отношении его эффективности.
Не забывайте, ранние стоики живо интересовались наукой. Увы, наука в то время была примитивной и не могла ответить на многие их вопросы. В результате им пришлось прибегнуть к
Читатель может продолжить аналогию с аспирином, обратив ее против стоицизма. Мы не только продвинулись в науке дальше стоиков, но и (благодаря этому прогрессу) создали лекарства, которых им не хватало. Например, транквилизаторы наподобие ксанакса, которые снимают чувство тревоги, мешающее спокойной жизни. Словно появился кратчайший путь к спокойствию, который искали стоики: вместо того чтобы идти в книжный магазин за сочинениями Сенеки, достаточно выписать у врача рецепт на ксанакс. Если продолжать в том же духе, стоическую стратегию достижения спокойствия следовало бы признать устаревшей. Две тысячи лет назад стоицизм еще имело смысл практиковать: медицина была в зачаточном состоянии, успокоительных не существовало. Но пробовать избавиться с их помощью от тревоги сегодня – все равно что лечить язву у знахарки.
В ответ на это позвольте заметить: хотя ксанакс действительно может облегчить тревожные состояния, имеются весомые причины предпочесть ему стоицизм. Чтобы понять эти причины лучше, обратимся к смежной теме. При современном уровне развития медицины у человека с ожирением есть два варианта действий. Он может изменить образ жизни: меньше есть, соблюдать диету, заняться спортом. Либо воспользоваться плодами науки: принимать препараты для похудения, сделать резекцию желудка.
Большинство врачей порекомендуют старомодное изменение образа жизни, несмотря на наличие более технологичных альтернатив. Медикаментозная терапия или хирургическое вмешательство будут показаны только в том случае, если первый вариант не приведет к снижению веса. В защиту этого врачи подчеркнут, что операция опасна, а таблетки могут иметь побочные эффекты. В свою очередь, физические упражнения, выполняемые правильно, не только не опасны, но и укрепляют здоровье. Более того, польза от тренировок, вероятно, затронет и другие сферы жизни. Например, человек почувствует такой прилив энергии, какого прежде не бывало. Наверняка повысится и его самооценка.
То же самое касается применения стоицизма для борьбы с тревожностью. Во-первых, это безопаснее медикаментозных альтернатив – толпа зависимых от ксанакса тому доказательство. Во-вторых, плюсы стоицизма распространяются на многие области жизни. Стоическая практика, может, и не приведет к такому приливу сил, какой дают физические упражнения, но принесет уверенность в себе – в частности, в способности справиться с любыми ударами судьбы. Потребитель ксанакса лишен подобной уверенности и убежден разве что в том, насколько ему будет плохо, если он вдруг лишится препарата. Еще одно преимущество стоицизма – он помогает ценить жизнь по достоинству и благодаря этому испытывать от нее настоящую радость. Как вы догадываетесь, от курса ксанакса такого эффекта ожидать не приходится.
Я понимаю, не всем придется по нраву моя «модернизация» стоицизма. Коллеги-философы укажут, что, заменив философское обоснование научным, я, в сущности, оторвал у стоицизма голову (советы и техники) и пришил к телу (обоснованию) совершенно другого существа. В результате родилась вовсе не изящная комбинация, а жуткий, противоестественный монстр, Франкенштейн от философии.
Вдобавок они могли бы заметить, что научное обоснование стоицизма по сути своей антистоическое. Стоики призывают жить в согласии с природой. Я же предлагаю с помощью разума преодолеть нашу эволюционную программу – то есть в каком-то смысле жить в противоречии с природой!
Пуристы посетуют, что в своей интерпретации стоицизма я игнорирую различия между философами, на которых опираюсь. Например, Марк Аврелий, как кажется, больше остальных придавал значение выполнению долга. Музоний и Сенека признавали, что стоики не обязаны быть аскетами и философия не должна мешать им наслаждаться жизнью, но расходились в том, как сильно можно предаваться этому наслаждению. Кого-то возмутит, что об этих и многих других различиях не сказано ни слова.
Мой ответ на такого рода критику сводится к следующему. На протяжении большей части этой книги я исполнял роль философского детектива, пытаясь определить, что делать современному человеку, если он решил жить согласно философии римских стоиков. Я столкнулся с тем, что они не завещали нам руководства, как стать стоиком: даже «Руководство» Эпиктета нельзя считать таковым. (А если и посвящали трактаты тому, как практиковать стоицизм, так эти сочинения безвозвратно утрачены[354].) И понятно почему: в их эпоху желающим обучиться стоицизму не требовалось пособий – они шли напрямую в философскую школу.
Мне пришлось скомпоновать некую разновидность стоицизма из указаний, разбросанных по текстам римских стоиков. Хоть получившаяся философия и основывается на этих авторах, она не похожа на учение каждого из них в отдельности. Не исключено, что моя версия во многих отношениях отличается от тех, каким могли обучать в античных стоических школах.
Я старался создать такой вариант стоицизма, который пригодился бы мне самому и, возможно, окружающим, – и для этого прилаживал античную философию к нашим обстоятельствам. Если кто-то сказал бы мне, что ищет покоя, я посоветовал бы опробовать описанные в книге стоические техники, а также познакомиться с трактатами античных стоиков. При этом сразу бы предупредил, что моя версия стоицизма отличается от той, которой придерживался, скажем, Эпиктет. Если для чьих-то нужд больше подходит философия Эпиктета, разумеется, следует остановиться на ней.
Будьте уверены, я не первый стоик, решивший модифицировать стоицизм. Во-первых, римляне, как вы помните, приспособили греческий стоицизм к своим нуждам. Во-вторых, конкретные стоики не боялись «кастомизировать» его под себя. Как пишет Сенека, «выслушай наше мнение. Только не подумай, что “наше” – это мнение кого-то из маститых стоиков, к которому я присоединяюсь: дозволено и мне иметь свое суждение»[355]. Школьные догматы были для стоиков не высечены в камне, а вылеплены из глины, позволяющей в определенных границах придать стоицизму такую форму, в какой они нуждались.
Я представил здесь стоицизм в таком ключе, в каком, как мне кажется, его предлагали использовать сами стоики. Они придумали его вовсе не для развлечения будущих поколений академических философов. Их философия была инструментом, который при должном использовании позволял прожить хорошую жизнь. Этот инструмент, пыльный и заброшенный, попался мне на дальней библиотечной полке. Я взял его в руки, сдул пыль, заменил несколько деталей и решил проверить, по-прежнему ли он годится для того, ради чего был некогда создан. К моему изумлению и восторгу, оказалось, годится еще как. Более того, как я убедился, он справляется со своей работой гораздо лучше, чем множество схожих инструментов, изобретенных с тех пор, как этот вышел из употребления.
Нефилософы (то есть, как я говорил, основная аудитория книги) не будут волноваться по поводу сохранения чистоты стоицизма. Для них важно другое: работает ли он вообще? Даже в случае положительного ответа они продолжат спрашивать, существует ли альтернативная философия, которая работает еще лучше – то есть приносит такую же (или б
Я принял стоицизм в качестве собственной философии жизни, но не утверждаю, что это единственная «работающая» философия или что для любого человека при любых обстоятельствах нет ничего лучше. Я утверждаю только, что для некоторых людей в некоторых обстоятельствах (я, видимо, принадлежу к их числу) стоицизм послужит удивительно эффективным средством достижения спокойствия.
Кому же он подходит? Прежде всего тем, кто ищет покоя, – в конце концов, именно его обещает принести эта философия. Глупо практиковать стоицизм тому, для кого в жизни есть что-то более ценное, чем душевный покой.
Сделав своей целью безмятежность, вы сразу же отсекаете некоторые потенциальные философии жизни. Например, гедонизм, ведущий не к успокоению, а максимизации удовольствия. Однако даже после этого остается целый ряд учений, имеющих спокойствие основной целью: человеку придется выбирать, допустим, между стоицизмом, эпикурейством, скептицизмом и дзен-буддизмом. Какая философия подойдет ему больше? С какой он надежнее всего обретет покой? Полагаю, ответ на этот вопрос зависит от личности и обстоятельств каждого человека: что работает для одного, бесполезно другому, чьи черты характера или обстоятельства отличаются. Когда речь идет о философии жизни, универсальных рецептов нет.
Характер некоторых людей идеально подходит для стоицизма. Даже если никто формально не познакомит их с этой философией, они придут к какому-то ее подобию самостоятельно. Эти «прирожденные стоики» всегда оптимистичны и высоко ценят мир, в котором им выпало жить. Открыв для себя трактаты Сенеки, они сразу же узнают в нем родственную душу.
Другим в силу склада характера стоическая практика дается с трудом. Такие люди просто отказываются рассматривать возможность того, что сами являются источником своего недовольства. Они проводят дни в ожидании, часто нетерпеливом, той единственной вещи, которая наконец сделает их довольными собой и своей жизнью. Им кажется, что недостающий ингредиент является чем-то внешним – тем, что должен вручить им кто-то другой. Это может быть некая работа, денежная сумма или косметическая операция. Они уверены, что, стоит обзавестись этим ингредиентом, неудовлетворенность жизнью как рукой снимет и они заживут счастливо. Если посоветовать хронически недовольному человеку стоицизм, он наотрез откажется: «Это не сработает!» Такие случаи трагичны; этим людям не под силу преодолеть врожденный пессимизм, резко снижающий их шансы почувствовать радость жизни.
Большинство людей где-то посередине между этими крайностями. Они не прирожденные стоики, но и не хронические пессимисты. Хотя практика стоицизма пошла бы на пользу многим из них, они не видят нужды ни в ней, ни в какой-либо другой философии жизни. Вместо этого они день за днем живут на биологическом автопилоте: ищут предлагаемые эволюционной программой награды, будь то удовольствие от секса или плотного обеда, и сторонятся программных наказаний, например боли от публичного оскорбления.
Может наступить день, когда их снимет с автопилота какое-то событие – личная трагедия или озарение. Поначалу человек будет дезориентирован. Со временем он, возможно, начнет искать философию жизни. Первым делом на этом пути ему следовало бы проанализировать личные черты и обстоятельства. После этого найти философию, но не единственно истинную философию, а ту, которая больше всего ему подходит.
Во введении я упоминал, что одно время в качестве философии жизни меня привлекал дзен-буддизм, но чем больше я узнавал о нем, тем меньше он мне нравился. В конечном счете я понял, что дзен несовместим с моей личностью. Я человек аналитического склада ума до мозга костей. Чтобы преуспеть в дзене, мне пришлось бы отказаться от своей природы. Стоицизм же, наоборот, ставит ее себе на службу. В результате стоическая практика требует от меня значительно меньших усилий, чем дзен. Скорее всего, я был бы несчастен, пытаясь решать
Вышесказанное может прозвучать так, будто я релятивист в отношении философий жизни и считаю их все равноценными. Это, разумеется, не так. Я не намерен никого убеждать, что нет ничего ценнее безмятежности, однако приложу усилия, чтобы отговорить людей от некоторых других жизненных целей. Если вы назовете основной целью своей философии боль, она не будет для меня равнозначна дзен-буддизму или стоицизму; напротив, я сочту вас жертвой фатального заблуждения. Ради чего искать боли?
Предположим теперь, вы скажете, что у вас такая же цель, как у буддистов и стоиков, а именно безмятежность, но иная стратегия достижения: на ваш взгляд, лучший способ ее достичь – засветиться на обложке журнала People. Похвалив вас за проницательность при выборе цели, я выскажу серьезные сомнения относительно ваших средств. Неужели вы всерьез верите, что упоминание в People дарит спокойствие? Как долго оно, по-вашему, продлится?
Мой совет искателям философии жизни подобен тому, что я дал бы ищущим спутника жизни. То, какой партнер им подходит, зависит от их личности и обстоятельств. Это означает, что никто не бывает идеальной парой для всех, а некоторые люди вообще никому не подходят. Кроме того, для большинства жизнь с не самым идеальным партнером лучше, чем вообще без него.
Точно так же нет одной философии, подходящей всем, а некоторые учения не стоит принимать никому. И почти всегда человеку лучше следовать далекой от идеала философии, чем пытаться жить вообще без таковой. Даже если эта книга не обратит ни одного читателя в стоицизм, но хотя бы побудит задуматься о своей жизненной философии, я почувствую, что оказал услугу моим ближним – в полном соответствии со стоическими принципами.
Глава 22. Стоическая практика
В завершение я хотел бы поделиться идеями, посетившими меня в ходе собственной практики стоицизма. Среди прочего они касаются того, как именно желающие испытать стоицизм в качестве философии жизни могут извлечь из этого испытания максимальную пользу с минимальными усилиями и фрустрацией. Помимо этого, я опишу некоторые сюрпризы и удовольствия, ожидающие будущих стоиков.
Первая моя подсказка начинающим стоикам – придерживаться того, что выше было названо
Практиковать стоицизм украдкой легко: никто не заподозрит, что вы занимаетесь, скажем, негативной визуализацией. Если вы успешны в своей практике, окружающие могут подметить в вас перемену к лучшему, но испытают затруднения с тем, чтобы ее объяснить. Если они подойдут к вам и в недоумении спросят, что вы скрываете, можете открыть им грязную правду: вы подпольный стоик!
Следующий совет состоит в том, чтобы не пытаться освоить все стоические техники разом, а обучаться им последовательно. Неплохая техника на самом старте – негативная визуализация. Возьмите за правило в свободные минуты мысленно созерцать утрату всего, что вам дорого. Привычка к такому интеллектуальному упражнению может радикальным образом изменить ваши взгляды на жизнь. Оно заставит осознать (хотя бы на время), как вам повезло: как много у вас того, за что вы должны быть благодарны независимо от сложившихся обстоятельств.
По моему ощущению, негативная визуализация столько же важна в повседневной жизни, сколь значима соль в кулинарии. Хотя для того, чтобы добавить соль во время готовки, практически не требуется времени, сил и таланта, это улучшит вкус большинства блюд. Точно так же, хотя негативная визуализация требует минимума времени, сил и таланта, практикующие ее гораздо сильнее наслаждаются жизнью. Вы можете обнаружить, что после занятий негативной визуализацией охотно принимаете жизнь, на которую еще недавно жаловались, что она ничего не стоит.
Вместе с тем моя стоическая практика показала, что о визуализации легко забыть на несколько дней или даже недель. Мне кажется, я понял, почему так происходит. Занимаясь негативной визуализацией, мы ощущаем б
Я пытался практиковать визуализацию вечером в постели в рамках «предсонной медитации», описанной в главе 8, но эксперимент провалился. Я засыпал, едва голова касалась подушки, – для размышления просто не находилось времени. Тогда я стал заниматься негативной визуализацией (и, шире, оценкой своего стоического прогресса в целом) за рулем по пути на работу. Это позволило мне с пользой проводить время, которое в интеллектуальном плане обычно ничем не занято.
Освоив негативную визуализацию, начинающий стоик должен перейти к трихотомии контроля, описанной в главе 5. Все вещи в жизни следует разделить на неподконтрольные вам, полностью подконтрольные и подконтрольные частично, сосредоточив внимание на двух последних категориях. Мы тратим время впустую и тревожимся понапрасну, если печемся о вещах, находящихся вне нашей власти.
Я заметил, что трихотомия контроля помогает мне не только справляться с собственными тревогами, но и успокаивать нестоиков, чьи переживания могли бы нарушить мое спокойствие. Когда родственники и друзья делятся со мной тревогами, часто оказывается, что они вызваны вещами, находящимися вне их контроля. В таких случаях я указываю им на это: «Что ты можешь сделать в этой ситуации? Да ничего! Так почему же ты волнуешься? Это от тебя никак не зависит, так что нечего беспокоиться». (А если я в ударе, то заканчиваю цитатой из Марка Аврелия: «Зря ничего не следует делать».) И хотя некоторые мои собеседники, мягко говоря, тревожные по жизни, они практически всегда принимали логику трихотомии: их тревога рассеивалась, хотя бы на время.
Для овладения трихотомией контроля в совершенстве стоику-новичку предстоит научиться интернализации целей. Например, ставить целью не победу в теннисном матче, а отличную подготовку к нему и игру с максимальной отдачей. Последовательно интернализируя цели, можно уменьшить (но едва ли устранить полностью) мощный источник терзаний – разочарование от того, что вы не достигли очередной цели.
Наконец, еще одно следствие трихотомии контроля – фатализм по отношению к прошлому и настоящему (но не будущему). Стоику ничто не мешает размышлять о прошлом или настоящем, чтобы узнавать вещи, помогающие справиться с препятствиями на пути к безмятежности, однако он запрещает себе всякое сожаление о событиях текущих или прошедших. Прошлое и настоящее невозможно изменить, поэтому бессмысленно желать, чтобы они были другими. Сделайте все возможное, чтобы смириться с прошлым, каким бы оно ни было, и принять настоящее, каким бы ни был текущий момент.
Другие люди – враги в нашей битве за душевный мир. Именно по этой причине стоики уделяли столько времени стратегиям борьбы с этим врагом – в частности, с их оскорблениями. Одним из самых любопытных достижений моей практики было то, что я перестал бояться оскорблений и превратился в их тонкого ценителя и знатока. Во-первых, я стал коллекционером оскорблений: удостоившись очередной грубости, я ее анализирую и классифицирую. Во-вторых, я с нетерпением жду, когда меня оскорбят, чтобы отточить мастерство в «игре оскорблений». Знаю, звучит странно, но практика стоицизма заставляет человека постоянно искать возможность для применения стоических техник на деле. Дальше я еще вернусь к этому.
С оскорблениями так тяжело справиться не в последнюю очередь из-за их внезапности. Вы спокойно общаетесь с кем-то, как вдруг – бац! – собеседник бросает слова, которые, даже если не были задуманы как оскорбление, могут быть легко истолкованы в этом ключе. Например, недавно я обсуждал с коллегой книгу, которую он пишет. Он сказал, что собирается прокомментировать одну мою статью на политическую тему. Я обрадовался, что коллега в курсе моей публикации и намерен ее упомянуть, как вдруг он осадил меня: «Все не могу решить, должен ли в своем отклике охарактеризовать вашу позицию как злой умысел или просто досадное заблуждение».
Надо понимать, что такого рода реплики в академической среде не редкость. Научные сотрудники – невыносимо сварливый народец. Мы хотим, чтобы коллеги не только знали о нашей работе, но и восхищались ею, а еще лучше – признавали сделанные в ней выводы. Проблема в том, что коллеги ждут такого же восхищения и признания от нас. Остаться должен кто-то один, поэтому в кампусах то и дело вспыхивают словесные дуэли. Резким замечанием в таких случаях никого не удивишь – и вот оскорбления слетают с языка.
В прежние, достоические времена я почувствовал бы укол обиды и рассердился. Бросился бы защищать свою статью и извернулся, придумывая ответное оскорбление. Однако в тот день, поскольку я уже попал под влияние стоиков, у меня хватило присутствия духа, чтобы ответить подобающим образом – самоуничижительной шуткой. «Почему бы вам не изобразить меня погрязшим
Самоирония стала моей стандартной реакцией на оскорбления. Когда меня критикуют, я говорю, что все обстоит еще хуже, чем кажется критику. Обвиняют в лени? Чудо уже то, что я вообще хоть сколько-то работаю. Называют эгоистом? Обычно я лишь к обеду вспоминаю, что на этой планете обитает кто-то еще. Такие ответы могут показаться контрпродуктивными, коль скоро в некотором смысле подтверждают критику в мой адрес. Но они показывают обидчику, что я достаточно уверен в себе, чтобы не замечать его выпадов, которые могут разве что рассмешить меня. Отказываясь вступать в игру оскорблений, то есть воздерживаясь от ответной колкости, я даю понять, что считаю себя выше подобного поведения. Этот отказ наверняка рассердит его сильнее, чем контроскорбление.
Худшее, что можно сделать, когда вас кто-то злит, – выйти из себя, ведь гнев – серьезная помеха спокойствию. Стоики считали это чувство антирадостью, способной разрушить человеческую жизнь. Анализируя свои эмоции, я уделял гневу пристальное внимание, сделав несколько ценных наблюдений.
Во-первых, я в полной мере осознал, что гнев внутри меня живет собственной жизнью. Он может ждать своего часа в латентном состоянии, словно вирус, только чтобы ожить и испортить мне жизнь в самый неподходящий момент. Допустим, я пытаюсь очистить голову от мыслей на йоге и вдруг, как гром среди ясного неба, меня переполняет гнев из-за какой-то неприятности, случившейся много лет назад.
Во-вторых, я пришел к выводу, что Сенека заблуждался, утверждая, что в проявлении гнева нет ничего приятного[356]. В том-то и проблема: приятно выпустить пар – и неприятно копить в себе. Когда мы испытываем праведный гнев (то есть уверены в своей правоте и неправоте оппонента), так сладостно дать ему выход и выплеснуть на обидчика, чтобы тот почувствовал его на себе сполна. Иными словами, гнев похож на комариный укус: чесать приятно, сдерживаться нет. Расчесав укус комара, об этом обычно жалеют: зуд возвращается и усиливается, в ранку можно занести инфекцию. То же самое можно сказать и о гневе. Приятно отвести душу, но впоследствии наверняка придется пожалеть.
Вроде бы гнев (а лучше его симуляция), призванный изменить чье-то поведение, полезен: люди и правда реагируют на это. Однако я обнаружил, что мой гнев, как правило, не таков. Например, за рулем я периодически сержусь (оправданно, по-моему) на водителей, нарушающих правила дорожного движения, иногда даже кричу на них. Поскольку боковые стекла подняты, водители не слышат меня и не могут принять мои слова к сведению (и не начнут водить аккуратнее). Таким образом, даже если это и праведный гнев, он совершенно бессмысленный, ведь, выплескивая его, я лишаю себя покоя.
В других случаях я (праведно) злюсь на кого-то, но в силу обстоятельств не могу обрушить гнев непосредственно на этого человека, из-за чего у меня в голове начинают роиться темные мысли о нем. Опять же, эти переживания бессмысленны: они не дают мне покоя и никак не влияют на того, кто меня злит. Если уж на то пошло, они лишь усугубляют вред, который от него исходит. Разве оно того стоит?
Благодаря стоической практике я стал гораздо меньше сердиться на других водителей: теперь я кричу на них, наверное, раз в десять реже. Скверные мысли по поводу людей, которые когда-то задели меня, тоже приходят ко мне нечасто. А если и приходят, то не задерживаются в голове.
Поскольку гнев обладает упомянутыми свойствами (то есть может подолгу дремать в нас, а пробудившись, быть приятным), его трудно контролировать. Научиться этому – одна из сложнейших задач, стоящих перед практикующим стоиком. Однако вот что я подметил: чем больше вы размышляете об этом чувстве, тем легче им управлять. Однажды в очереди к врачу я читал трактат Сенеки о гневе. Доктор ужасно отставал от графика, я просидел в приемной почти час. У меня были все основания сердиться – и в прежние времена такая реакция не заставила бы себя ждать. Но поскольку я целый час читал о гневе, то понял, что просто не могу позволить себе рассердиться.
Еще я понял, что от гнева хорошо помогает юмор. Отличный способ не разозлиться – представлять себя персонажем абсурдистской пьесы: вещи в ней лишены смысла, люди не бывают компетентны, а справедливость если и имеет место быть, то по чистой случайности. Вместо того чтобы злиться на все это, я убеждаю себя посмеяться. А заодно представить, как воображаемый драматург мог бы сделать жизнь еще абсурднее.
Сенека был прав, называя смех адекватной реакцией на «то, из-за чего мы то и дело льем слезы»[357]. Как он подчеркивает, «не сдерживать смеха – это свойство более великой души, по сравнению с той, которая отвечает слезами даже на легчайшие переживания и не извлекает из такого устройства [человеческой жизни] ничего значительного, ничего серьезного и даже ничего достойного сожаления»[358],[359].
Стоики, как вы помните, советовали не только представлять неприятности, но и чинить самим себе неудобства в рамках программы добровольного дискомфорта. Сенека рекомендовал жить иногда как нищий, Музоний Руф – намеренно совершать дискомфортные поступки. Следование этим советам требует большей самодисциплины, чем другие стоические техники, поэтому лучше отложить их, пока вы не станете «продвинутым стоиком».
Поделиться книгой: